Фаворит. Боярин

Глава 1
Псковская земля

Лиза, сидя на кровати, наполовину укрытая одеялом, рассерженно выдохнула и опустила прочитанное письмо на колени. Потом откинулась на спинку постели, посмотрела на внимательно вглядывающегося в нее мужа.

– Ну и что ты хочешь от меня услышать? – пожала плечами она.

– Я хочу знать, правда ли то, что пишет мне сестрица?

– Сестрица^[1] у тебя страсть как прозорлива. Пошла гулять по Москве сплетня, а она и рада разнести ее еще дальше. Да хоть до Пскова, – явно не питая нежных чувств к золовке, ответила молодая женщина.

Потом поерзала, поудобнее пристраивая выпирающий живот. Недолго осталось. Даша – та уж отмучилась и теперь не нарадуется на свою дочурку. А ей вот еще около месяца дохаживать. Ну да ничего страшного. Не она первая, не она последняя. Если только ее не станут донимать разными глупостями!

Нет, понятно, что дыма без огня не бывает. И причина для подобных слухов и пересудов вроде как есть. Но только и того, что вроде как. Ведь на деле-то ничего не было. И уж кому, как не князю, знать доподлинно, что она была невинна. А потому и слышать от него подобные вопросы до крайности обидно.

Тем более когда это исходит от княгини Троекуровой. Сестра мужа невзлюбила невестку, и это еще мягко сказано. Несмотря на то что та находилась бог весть где, Елена всячески старалась ей насолить. Ну а как она могла это сделать? Правильно, в письмах к братцу. Они с сестрой были очень дружны.

А все из-за злопамятного характера молодой княгини. Впрочем, насчет молодости – это спорно, потому как той исполнилось тридцать три. Было дело, Елена Юрьевна хотела получить место товарки при супруге Николая, тогда еще цесаревне, Ксении. Да с легкой руки тетки царя Ирины Васильевны и, соответственно, Лизы осталась ни с чем. Великая княгиня справедливо рассудила, что та больно уж стара для окружения юной невестки. А воспитательница у Ксении уже была.

Портить кровь тетке Ирине у Елены кишка тонка. Вот и отыгрывается на жене брата. Сильно-то нагадить не получится, все же та не из простых. Но если исподволь, то отчего бы и нет. Особенно если гадость – как бы и не ее рук дело. Она что? Всего лишь передает гуляющий по Москве слух. И не более. Просто чтобы милый братец имел в виду, что до него может дойти эдакая сплетня.

– Лиза, это не ответ, – покачав головой, возразил князь.

– Да какого ответа ты от меня ждешь, Ваня?

– Правдивого.

– Правдивого?

– Да.

– Ладно. Тогда слушай. Да, я бегала тайком на гулянье в Стрелецкую слободу. И что? Это преступление?

– Далее сказывай, – набычившись, потребовал муж.

– Далее – я действительно увидела там стрельца по фамилии Карпов, и он мне впрямь понравился. Выспрашивала про него, вздыхала да охала по младости лет. Потому как забила себе голову разными бреднями из рыцарских романов. А уж когда он спас де Вержи от кабана, так и вовсе стала почитать его за героя.

– И?

– И все, – вновь пожала плечами Лиза. – Да мы, считай, больше и не виделись. Ну, может, раз или два, мельком да при большом стечении народа.

Она уже давно готовилась к этому разговору. Вот не могли слухи не дойти до мужа, и все тут. Опять же, и тетка советовала не врать. Чтобы окончательно не запутаться и не быть уличенной во лжи, нужно говорить правду и только правду. Ну разве что малость недоговаривать.

– Сестрица мне об ином пишет, – кивок на лист бумаги, лежащий поверх одеяла.

– Елена Юрьевна еще не то напишет, только бы разлад меж нами посеять, – фыркнула Лиза. – У самой-то с мужем не ладится. Он то и дело на сеновале со служанками озорует. Вот и льет помои. Да не смотри ты на меня так. Знаю, как ты ее любишь, и молчала всегда. Но тут уж она через край преступила.

– Ясно.

Вот так, обронил и с самым решительным видом обернулся к двери. Это еще что такое?! Несмотря на поздний срок и выпирающий живот, Лиза подскочила с постели и, прошлепав босыми ногами по полу, заступила Ивану путь к двери. При этом она двигалась столь стремительно, что едва не погасила свечи в канделябре. Не к месту мелькнула мысль, что уж давно пора бы обзавестись новомодными фонарями-карбидками.

– Ты куда собрался, Ваня? – эдак вкрадчиво буквально прошипела она.

– Переночую на мужской половине, – буркнул в ответ остановившийся Трубецкой.

Хм. Вообще-то разделение на мужскую и женскую половины у русской знати уже давно осталось в прошлом. Лишь за редким исключением, когда супруги сходились вместе только ради обзаведения потомством. Браки-то по большей части оговаривались родителями или являлись союзами меж двумя родами. Потому и случалось, что супруги волком друг на дружку глядели.

Однако это было редкостью. И каждый такой случай становился объектом пересудов и насмешек. Лиза никому не позволит выставлять себя на посмешище. И над мужем потешаться не даст. Потому как она жена боярина и князя, но не скомороха.

– Нет у нас мужской половины, – решительно рубанула Лиза. – И пока я жива, не будет. Опозорить меня решил? Ленка, змея подколодная, всякую дрянь пишет, а ты и веришь. Иль забыл нашу брачную ночь? А ну, живо под одеяло. Я, чай, не вдова в холодной постели спать.

– А все ли письмо ты прочла, женушка? Чай, там прописано и о том, что невинность девичью по силам вернуть любому лекарю. А уж Рудакову, коий почитается…

Х-хлесь!!! Щеку ожгло пощечиной, оборвав его на полуслове. Рука у Лизы оказалась тяжелой. На что Трубецкой был статен и крепок телом, а головой мотнул так, что позвонки едва не хрустнули.

– А ну, пшел вон отсюда, – разъяренно прошипела она. – Захотел мужскую половину? Будет тебе мужская половина. На вечные времена будет.

В последний раз боднув мужа яростным взглядом, Лиза решительно обошла его и направилась к постели. Двумя пальцами, как нечто мерзкое и грязное, подобрала все так же лежащее на постели письмо Троекуровой. Глянула недочитанный текст. Так и есть, о гадости этой эта змея написала, а не муж сам измыслил. Уронила листок на пол. Брезгливо передернула плечами и решительно залезла под одеяло, отвернувшись от мужа.

Иван с минуту простоял, понурившись, у двери, потом тяжко вздохнул и подошел к постели. Разделся, лег и попытался обнять жену. Но та только раздраженно дернула плечом, сбрасывая мужнину руку. И вторая, и третья попытки закончились так же.

– Лизонька, ладушка моя, ну… Ну прости ты меня, дурака. Но что мне было думать, кому верить? Появляется сначала этот Карпов и желает осесть на псковских землях. Следом гонец с требованием царя выдать государева преступника. И тут ты – вступаешься за него. Да еще как! Приходишь на совет и обращаешься прямо к боярам, убеждая их в том, что Пскову от этого беглого только польза великая будет. А потом это письмо.

– Мне ты верить должен был, Ваня. Словам моим и делам, – пробурчала она.

– Да я… – начал было он.

– А еще разуму своему, – рывком сев и обернувшись к мужу, вновь оборвала мужа Лиза. – Твоя сестрица напрасно пишет гадости про тетку Ирину. Та, конечно, не без греха. Да только она даже своим полюбовникам никогда не изменяла. И мужу верна будет до гробовой доски. И то всем хорошо ведомо. Ты же умный, Ваня. Подумай своей головой, что бы она сделала со стрельцом, рискнувшим крутить шашни, кроме нее, еще с кем-нибудь? Карпов, чай, не дурак.

– Лиза…

Трубецкой вновь попытался обнять жену, но та вновь стряхнула с плеча его руку. Потом прошла к своему секретеру. Открыла ящичек, извлекла одно из писем и передала мужу:

– Читай. То письмо братом тебе писано. Поначалу-то они с тетушкой не хотели мне ничего говорить. Да потом одумались, что не стану я за Карпова так-то заступаться. Вот и отписали мне.

– Погоди, так это получается…

– То не побег был. Потому как и преступления никакого не было. Игра одна. Руку Николая, надеюсь, ты узнаешь?

– А чего же меня не упредили? – раздувая ноздри, как разозленный бык, угрюмо бросил князь.

– А смог бы ты сыграть так, чтобы все поверили? Вот то-то и оно. Зато теперь «литовцы» и «новгородцы» станут за Карпова драться и перетягивать его на свою сторону. Потому как он очень скоро тут развернется от всей своей широты. Он умеет. И сюда прибыл не с пустыми руками, а с полной мошной. Ну а вместе с ним и меня к себе потянут, чтобы клин меж мной и братцем вбить.

– Лиза, прости ты меня, дурака грешного.

– За Карпова прощаю. А вот за то, что во мне усомнился, я еще подумаю. Крепко подумаю, Ванечка. Так что если не хочешь позора, укладывайся-ка ты на полу. А нет – так дверь вон она.

– Лиза…

– Иного не будет, – решительно мотнула головой супруга.

Будущая мать аккуратно устроилась на постели. Сбросила на пол подушку. Указала на покрывало. Отвернулась и с нескрываемым недовольством накрылась одеялом. Трубецкой постоял над постелью какое-то время, а потом, что-то недовольно бурча себе под нос, начал устраиваться на полу.

Слушая это, Лиза мстительно улыбнулась. Вот, будешь знать на будущее! Именно что на будущее. Да, Ваня глуп, ревнив и пошел на поводу у своей сестрицы. Но не дурак. Способен признать свои ошибки. Ну и повиниться не боится. Вот и ладушки.

Но проучить его все же нужно. Чай, у них вскорости будет настоящая семья. Вот только с примирением надо малость погодить. Пусть бояре покрепче уверятся в том, что меж молодыми разлад. Ване снова даже играть не придется. У него все на его облике написано. А там уж и помирятся, и сыграют.

– А в чем хитрость-то, мил-человек? – послышался из толпы бас, в котором угадывалось искреннее удивление.

– Никакой хитрости, – отыскав взглядом здоровенного мужика с окладистой бородой, ответил Карпов.

А хоро-ош! Ну чисто богатырь. Впрочем, время такое. Худосочным кузнец не может быть по определению. Тут механический молот – эдакая невидаль, так что приходится все больше ручками. А еще – ворочать тяжелое железо. Иван, конечно, и сам не мелок, помахал в кузне молотом, но с этим, пожалуй, все же тягаться не стал бы.

– Вот гляжу я на энтого москвича, мужики, и удивляюсь, отчего они там у себя на Москве нас за дураков держат. Вот ты говоришь, что станешь платить любому, кто тебе понесет руду, по десять копеек за пуд. Так?

– Так, – подтвердил Карпов.

– Из десяти пудов болотной руды выходит пуд доброго железа, стоит тот пуд один рубль и двадцать копеек. Убери подати за леса, где ты будешь валить деревья, выжег угля, плату работным людям, ить сам ты не станешь цельный день возиться у домницы, и что тебе останется? Слезы. Да с таким прибытком и за дело браться не стоит. Вот я и спрашиваю, в чем хитрость-то?

– Ишь какой. Все посчитал, – уважительно произнес Иван. – Твоя правда, есть хитрость, вот только она не про твою честь. Я к тебе в кузницу нос не сую, так и ты ко мне не суйся, – жестко отрезал он. – Главное, что должен знать честной народ, – за пуд промытой и высушенной руды я плачу десять копеек, без обмана. Остальное – только моего ума дело.

– И что, коли я доставлю сотню пудов, так ты мне десять рублев уплатишь? – подал голос плюгавый мужичок крестьянской наружности.

Вообще-то, странно видеть на вече крестьянина. Раньше Иван полагал, что при звоне вечевого колокола на площади собираются все кому не лень и всем миром решают возникающие вопросы. Действительность же сильно отличалась от его представлений.

На вече сходились только выборные от концов и слобод города. Там, в свою очередь, были концевые и слободские веча. Если собрание не спешное, а назначенное заранее, то подтягиваются выборные и из пригородов^[2]. Далее шло малое вече. Там уж простых ремесленников не встретить, сплошь знать да купцы. Из них же состоял и управленческий аппарат. Ну и как высший орган – совет бояр.

Вот такая демократия. Правда, с рядом ограничений. Выборным мог стать только житель города или пригорода. То есть самое малое ремесленник. Крестьянам ход на вече был заказан по определению. Их интересы представляли помещики. Этот же мужичок по виду явный крестьянин. Впрочем, скорее всего, Иван ошибается. Не потерпят на вече нарушения утвердившихся порядков.

– Коли не надорвешься, можешь доставить и тысячу пудов, – глянув на мужичка, предложил он. – Выплачу сто рублей, копейка в копейку. Только помни, что руда должна быть промытой и высушенной.

– Ага! Я все понял! Станешь придираться к сырости и грязи и платить куда как меньше, – осенило кузнеца.

– Не угадал, – развел руками Иван. – Грязную и мокрую руду я вообще не стану принимать. И не ищи подвоха, кузнец, там, где его нет. Сам же сказал, что на дурака я не похож. А тут вдруг попросил дозволения обратиться к вечу и стану вилять задом, чтобы с меня потом спросили по закону.

– А сбежишь? Чай, к нам из Москвы сбег, – не унимался кузнец.

– Это да. Тут ты меня поймал. Бежать с тысячей пудов руды или сотней пудов железа куда сподручнее, чем со ста рублями.

В ответ на явную издевку толпа грянула дружным хохотом. Ну ясно же, что кузнецу не дает покоя верный способ выделки железа, известный москвичу и неведомый ему. Жаба – она такая, почитай, любого, как ржа, сожрет.

– Ну что, господин Псков, есть еще вопросы к Карпову Ивану Архиповичу? – выступил вперед боярин Пятницкий.

– Да нет боле вопросов, давай уж решать, Ефим Ильич. То Луку завидки берут, вот и мутит воду, – подал голос один из псковичей.

Его тут же поддержали остальные. Послышались насмешливые выкрики в адрес кузнеца, посвист и улюлюканье. Тот, в свою очередь, вяло и добродушно отмахивался от донимающих его горожан, как это и присуще людям, наделенным недюжинной силой, но не привыкшим ею бравировать попусту. Эдакий добродушный мишка. Вот только лучше бы поостеречься злить таких добряков. Чревато.

– Ну что же, господин Псков, тогда скажи свое решение. Дозволим ли мы Карпову Ивану Архиповичу пользовать леса в пяти верстах окрест его вотчины с подношением податей в казну?

– Дозволяем.

– Пускай работает, – тут же послышались голоса, которых было явное большинство.

– Так тому и быть, господин Псков. Ступай, Иван Архипович, отныне у тебя есть дозволение Пскова, – заключил боярин Пятницкий.

А чего тянуть? Все, что нужно, сделано. Разве только уважить честной народ благодарственным земным поклоном да сойти с помоста. Сегодняшнее вече было запланированным, а потому и присутствовало большинство вечевиков всей псковской земли.

Вот ведь, даже не княжество. Это в мире Ивана распространение информации, и уж тем более рекламы, из уст в уста – невообразимый анахронизм. Здесь же – самый что ни на есть эффективный способ. В этом мире с развлечениями так себе. А потому и все новости расходятся, подобно лесному пожару. Правда, при этом обрастают такими подробностями, что подчас правду от вымысла уже не отделить. Но, с другой стороны, кто-то заинтересуется. Попробует. Непременно заработает, и тогда уж слухи начнут обретать материальность.

Идея с обращением к вечевикам, чтобы они донесли весть до всех пределов, принадлежала боярину Пятницкому. Оно ведь все одно обращаться, потому как сегодняшняя металлургия крепко завязана на древесный уголь, а значит, и на лес. А его понадобится очень много. В десятки раз больше, чем было в вотчине, выкупленной Иваном втридорога все у того же Пятницкого.

Ага. Иван теперь вполне мог именоваться помещиком, потому как стал обладателем двух семей общим числом в двадцать три души. Шесть работников мужеского полу, семь баб и девок от тринадцати до сорока лет. Остальные – мальцы от года до девяти. При них двадцать десятин пахотной земли, столько же выпасов и сенокосов. Да неугодий, то есть лесу, тридцать десятин. Только деревья там уж больно худые. И за все это добро Карповым было уплачено пятьсот рублей. Грабеж!!!

Ну да деваться некуда. Нужно же как-то корни пускать. А то ведь он тут никто и звать его никак. Теперь же за ним и землица, и людишки. Да и местечко в восьми верстах от пригорода Остров, на берегу речушки Пенной, ему подходило как нельзя лучше. На реке вполне можно поставить плотину для привода механизмов будущего завода. Опять же, Великая – вот она, под боком, а значит, и суда с иноземной рудой легко подойдут, и купцам куда пристать будет. Планы у Ивана были большие.

Хм. Знали бы господа бояре, насколько большие, наплевали бы на выгоды от возможной размолвки великой княгини и царя. Причем все без исключения бояре. Впрочем, это дело будущее. Пока же все больше тишком да бочком…

Выйдя из толпы, Иван с удовольствием поднял голову и глянул в синее небо. Май выдался теплым, что не могло не радовать. Птички поют, вокруг зелень… Точнее, сейчас все больше белого, потому как самая пора цветения плодовых деревьев. А они тут повсюду. И просто одуряющие запахи весны.

Поправив шапку, Иван пошел прочь с соборной площади псковского крома^[3], где и проводились собрания веча. Оно еще не закончилось, и на помосте уже выкликают следующий вопрос, достойный внимания вечевиков. Вообще-то, сомнительно, что даже его проблема должна была обсуждаться толпой. Тут и органы самоуправления вполне справились бы. Ну да Пятницкому виднее, как и что устраивать. А может, бросая народу вот такую мелкую кость, бояре и малое вече отвлекали их от более серьезных вопросов, решая их кулуарно.

Едва только вышел за ворота, как сзади тенями пристроились двое здоровяков. Борис и Емеля, его боевые холопы. Они теперь всюду сопровождали Ивана. От греха подальше. А то случались прецеденты. Эти же ребята проверенные и присягой повязанные. Конечно, у современников Ивана понятие «долг, честь, присяга» по большей части вызывает усмешку. Но только не у местных аборигенов. Для подавляющего большинства из них клятвы и честное слово священны.

Что за такие метаморфозы? Какие современники и при чем тут аборигены? Да, в общем-то, все просто и невероятно сложно одновременно. Во всяком случае, Иван понятия не имел, как объяснить все то, что случилось с ним пять лет назад.

Это он сейчас крепкий, высокий и статный парень двадцати двух лет отроду. А тогда ему было за сорок, он уже лысел и был состоявшимся дядькой, возившимся в свое удовольствие в собственной мастерской. И жил не в конце семнадцатого века, а в начале двадцать первого. Интересно? А уж ему-то как интересно, просто жуть.

Так уж вышло, что в своем времени, или все же мире, Ивана Рогозина сбил автомобиль, и очнулся он в прошлом, в теле подростка Ивана Карпова. Причем не просто в прошлом, а альтернативном. Многое было схоже с его миром, по крайней мере, из того, что помнил он. Но хватало и отличий.

К примеру, России нет, как и царя-реформатора Петра Великого. Хотя молодой реформатор все же сейчас восседает на русском престоле. Только зовут его Николаем из рода Рюриковичей. Вот так.

Русское царство присутствует, но в сильно усеченном виде. Новгородские земли вполне даже превосходят его по площади, так как, кроме северных территорий, простираются на Северный Урал и дальше в Сибирь и на Дальний Восток. Псковская земля в сравнении с этими двумя гигантами – сущий карлик. И населения тут всего-то около шестидесяти тысяч человек. Есть Гетманщина по левобережью Днепра. Ну и земли донских казаков. Как-то так.

Ивана угораздило оказаться в теле паренька семнадцати лет, который, по всему видно, должен был умереть. Душу из этого тела уж точно вытряхнуло основательно. За прошедшие годы Иван ни разу не почувствовал чужого присутствия.

Когда ему стукнуло восемнадцать, отец, не спрашивая согласия, записал Ивана вместо себя в стрельцы. Общеизвестная практика, хотя и не сказать, что парню… Хм. Ну да. Теперь уже парню. Так вот. Не сказать, что ему это понравилось. Но и выхода иного не было. Пришлось влезать в стрелецкий кафтан и идти на государеву службу.

Послужил, чего уж там. Всего-то четыре года в стрельцах, а его уже помотало от Урала до Крыма. Причем за этот короткий срок он умудрился подняться сначала до сотенного, а потом еще и получить дворянское звание. Не без помощи полюбовницы, сестры покойного царя и тетки нынешнего, но в большей степени все же благодаря своим талантам. Под конец же угораздило оказаться обвиненным в преступлении против престола. Едва ноги унес из царских застенков.

Именно так звучала официальная версия. По неофициальной он прибыл в Псков, чтобы мутить воду в пользу Москвы. При этом противники русского царя должны были считать его чуть ли не личным врагом Николая. Да и считали, чего уж там.

Н-да. Ну, мутить воду или нет, а устраиваться по жизни нужно и здесь. Вреда точно не будет. Вот Иван и крутится, заводя знакомства, обрастая связями и строя планы на будущее. А как же иначе? Если жить только днем сегодняшним, то долго не протянешь.

Миновав Средний город, прошли через одни из четырех ворот в город Окольный. Есть еще один основной район, называется Запсковье. Постепенно расширяющемуся городу наконец стало тесно на клине, образуемом реками Великая и Пскова, поэтому городская стена перекинулась через реку и охватила часть территории уже на правом берегу последней. Оттого и Запсковье.

Вообще, коль скоро, по меркам Ивана, даже Москва была тесной и скученной, то о Пскове и говорить нечего. Эдакий треугольник с кромом в качестве вершины, от которого до основания около версты. Ну и само основание – порядка полутора. Так что до нужного постоялого двора на Михайловской улице у Михайловских же ворот дошли быстро.

– Здравия тебе, Авдей Гордеевич, – присаживаясь за стол напротив крепко сложенного мужика, поздоровался Карпов.

Вот взглянешь на него, и сразу понятно, в кого удался статью Гаврила, один из компаньонов Ивана, закупавшийся товаром в его московской мастерской и металлом в Карповке. Как Иван и предполагал, казна хотя и обязалась выкупать у его батюшки весь металл, сделать это оказалась не в состоянии. Воров да казнокрадов на Руси всегда хватало. Вот и не нашлось средств на закупку немалой части железа и стали. Ну а коли казна не выкупает задешево, то не грех и стороннему купцу отдать, подороже.

– И тебе поздорову, Иван Архипович, – степенно ответил купец.

Иван подозвал подавальщицу, сделал заказ как себе, так и Емеле с Борисом, пристроившимся за соседним столиком. Ничего страшного в том, что они отвлекутся на еду, Карпов не видел. Служба службой, а обед по расписанию. Опять же, принимать пищу можно и поочередно. И вообще, учить этих двоих их ремеслу – только портить. Взрослые мужики с изрядным опытом за плечами.

– Ну как наши дела? – поинтересовался Иван, едва подавальщица отошла в сторону.

– Хороши дела, чего уж там. Со шведами договорился, осталось дело за малым, – явно довольный собой, ответил купец.

– Корабли заложил?

– Четыре большие ладьи по двенадцать с половиной тысяч пудов каждая. Уж к середине июня выйдут в море. За эту навигацию успеют сделать по два рейса. Сто тысяч пудов руды. Вот убей, а я не представляю, как ты столько переваришь.

Два рейса – это серьезно, с учетом того, что каждому судну предстоит пройти в общей сложности две тысячи верст. А там еще и порядка трехсот вверх по течению Нарвы и Великой. Да еще и с сухопутным волоком, потому как на Нарве у Ивангорода есть водопад, непреодолимый для судов. Ну да было бы желание. А желание у купца, похоже, имеется. Как бы не извернулся и на три рейса. Хотя-а… Нет. Это все же перебор.

Волок – дело такое, что быстрым не может быть по определению. И то, что там всего-то пара верст, ни о чем не говорит. Да и вверх по течению, с бурлаками, оно как-то не очень. Нужно будет озаботиться специалистом, чтобы прорыть канал. А таковые в Москве есть. Даром, что ли, столько речных путей и каналов.

Длина канала так себе, в общем и целом порядка тех самых двух верст и будет. И пусть сегодня все делается вручную, работы выполняются достаточно споро. А там и Иван может предложить кое-какие механизмы, что упростят земляные работы. Деньги? Ну, тут уж к батюшке, потому как ждать, когда появятся свои средства, не с руки.

Наличие же канала не только упростит доставку шведской руды, но еще и оживит торговлю, увеличив грузооборот. Плата за пользование каналом обеспечит стабильный и достаточно серьезный доход. Крестьян же, что сегодня пробавляются волоком, можно привлечь к обслуживанию канала. Эдак, глядишь, Карпов и никого по миру не пустит, и предприятие организует.

– В этом году всю руду не переварю. Буду складировать. А вот на будущий уже возьмусь всерьез, – подмигнул купцу Иван.

– Ага. И ту руду, что псковичи станут тебе стаскивать, тоже переработаешь? Чего так глядишь? Присмотрел человечек со стороны, как ты там на вече вещал, да быстренько ко мне с вестями.

– Переживаешь?

– Еще бы мне не переживать, Иван Архипович. Ить каждая та ладья мне в тысячу рубликов садится. С видом на прибыль все сбережения в них вкладываю. А тут ты вдруг возьмешь и заявишь, что деньги нет иль, там, обождать надо.

Иван понимал опасения купца. Нет, тот вкладывал в новое предприятие далеко не все свои средства. Плох тот купец, что не станет жаловаться на разорение. Но четыре тысячи – сумма все же изрядная. И не имей Ерохин дел с Карповыми раньше, ни за что не согласился бы на такую авантюру. Пусть и многообещающую.

Шутка сказать, но за минусом всех накладных расходов новое предприятие уже в этом году должно было не просто окупиться. Ожидаемая сумма чистой прибыли составляла порядка четырех тысяч рублей. А со следующего года должна возрасти до двенадцати тысяч.

– Не переживай, Авдей Гордеевич, мне тебя обманывать не след. Так что строй ладьи и вези руду. Через пару лет, глядишь, еще и мало будет. Придется тебе еще ладить кораблики. Или мне со шведом уговариваться, и пройдут денежки мимо тебя.

– Хм. Сказал бы, что попусту бахвалишься, да только сам бывал в Карповке вашей. Видел все своими глазами. Х-хе. То, что дозволили увидеть, – с хитрой ухмылкой уточнил купец и продолжил: – Так что вера у меня к тебе есть. Хотя и с сомнениями поделать ничего не могу.

– А ты не сомневайся, – ободряюще произнес Иван и отправил в рот ложку с кашей, обильно приправленной сливочным маслом.

Мм! Вкуснотища-то какая. Странно, в прошлой своей жизни он вообще не ел кашу. Ну разве только в армии, где у него и выработалось стойкое предубеждение к этому блюду. А здесь уплетал за милую душу, получая несказанное удовольствие.

– Ну что же, не буду сомневаться. Да только все одно понять хочу, для чего тебе нужна еще и местная руда. Я тут узнавал, так она ни в какое сравнение со шведской не идет. Из той против местной железа вдвое получается.

– Верно. Болотная руда плохонькая. Но иной в окрестных землях нет. А случись со шведами какая оказия, и что тогда? Поставить заводы и потом палец сосать? А так пусть и плохонькая руда, и помучиться придется, однако и завод не встанет, и прибыль будет.

– Ну, то дело твое. А вот что меня касаемо, то я вопрос имею. Болотную руду, что поплоше, тут же, под ногами, собирать станут. А я из-за моря привезу добрую. Примешь же ты и ту и другую по одной цене. Десять копеек за пуд. Заработаешь же на шведской вдвое. Как-то некрасиво получается.

– Ты воду-то не мути, Авдей Гордеевич. Я ведь твою деньгу не считаю. Вот и ты ко мне в мошну не заглядывай. И не думай, что самый умный. Чай, руду будешь скупать чуть не по копейке за пуд. Да потом на перепродаже моего же железа и стали заработаешь. Твои доходы уже через два года самое мало вдвое против прежнего поднимутся. А ты все туда же – «маловато будет», – припомнив мультфильм о лешем и елке, ерничая, закончил Иван.

Ухмыльнувшись и мотнув головой, мол, каков жук, Иван взял кружку со сбитнем и сделал добрый глоток, пропихивая кашу в желудок. Оно вроде и с маслицем, но без запивки как-то не то. Ага. Упала. Разлеглась. Теперь можно и еще одну ложечку. Вдогонку. Ай хороша каша!

– Ты лучше скажи мне, Авдей Гордеевич, караван-то на Москву отправил?

– Еще третьего дня. Как только наладил в путь-дорожку, так сразу и к тебе.

– Гаврила в курсе?

– Нет. Ему сказал, что как в Москве разгрузится, так пусть тебя поджидает и далее – как ты велишь. Ты уверен ли в том, что удумал?

– Еще как уверен, Авдей Гордеевич. Нечего мастерским в Москве делать. За этим делом нужен глаз да глаз. А какой присмотр, коли на месте никого нет.

– Ну, то дело твое. За твои деньги хоть на руках все вынесем.

– Это да. Только все дело в цене.

– Ну, это как водится, – деловито развел руками купец.

После встречи с купцом и сытного обеда Иван направился к Рудакову. Все шло к тому, что Карпову удастся обернуться за один день, а уже рано поутру выдвинуться обратно. По меркам привычного Ивану мира, полсотни верст – и не расстояние вовсе, а так, сущая безделица. Здесь же – дневной переход для всадника, если без сменных лошадей. А потому в дорогу лучше все же собираться с утра…

Рудаков искренне обрадовался гостю и потащил того к столу, благо время было обеденное. Иван не стал отнекиваться, хотя и был сыт. Пришлось отдать должное хозяйке. Пусть и не ею лично приготовлено, тем не менее дом – это ее епархия. Понимать надо. И только после обеда они с Павлом уединились в его кабинете.

Не сказать, что не виделись до этого. Было дело, когда Иван только появился в Пскове. Во второй визит Карпова лекаря на месте не оказалось. Был на выезде, пользовал какого-то помещика, получившего увечье на охоте.

Вообще, Рудаков уже успел в Пскове обзавестись серьезным таким авторитетом. А то как же. Московская медицинская академия хотя и направляет сюда своих выпускников, но те – всего лишь молодежь, набирающаяся опыта. А по прошествии обязательного срока службы стараются побыстрее ретироваться из этой глухомани. И многие перебираются в Речь Посполитую, а там и дальше на запад. Ох, как это Ивану знакомо. Ничего не меняется.

Так вот, Рудаков смотрелся в выгодном свете даже на фоне московской профессуры. И дело вовсе не в том, что те тут отсутствовали и не составляли ему конкуренции. Нет. Павел уже давно и качественно превзошел своих учителей. За что был предан анафеме. Впрочем, жители Пскова о том ведали мало. А вот то, что выздоровевших у него побольше, чем отошедших в мир иной или ставших увечными, люди не приметить не могли. А отсюда и почет, и уважение, и добрая людская молва.

По классификации Ивана, Рудаков, конечно, в первую очередь – военный хирург. Но в ранах здесь недостатка нет. Во-первых, от Пскова до границы с Литвой не больше полусотни верст, а пограничные инциденты случаются с регулярным постоянством. Во-вторых, Псков – город торговый, и купцов тут хватает, на караваны которых случаются нападения. В-третьих, в окрестных лесах знатная охота. Карпов понятия не имел, как обстояли дела в его прежнем мире, но здесь крупного зверя много. А значит, и разных несчастий. Было и «в-четвертых», и «в-пятых», словом, практика у лекаря весьма обширная.

– Ого. А это что такое? – Иван в удивлении указал на дверь, по всему видать, ведущую прямо на улицу.