Читать книгу: «Девять кругов рая. Книга Третья», страница 6

– Ваша телекамера?

– Да, – ослабевшим от духоты голосом сказала Марина.

– Следуйте за мной!

Мы последовали за лесником, внутренне готовясь к чему угодно. И, как оказалось, напрасно. Все неприятности, оказывается, были позади.

– Телевидение из Москвы? – Весело спросил он. Я кивнул головой.– Люблю телевидение. Что снимать приехали?

– Так…зарисовки, – не стал откровенничать я.

– Приезжайте к нам в Нурек! – Блестя золотыми коронками, сказал таджик. – Природа – глаз не отвезти! Приедете? – Спросил он Марину и вдруг очень медленно, так чтобы она оценила, какого размера властью он обладает, достал из нагрудного зелёного френча нержавеющий футляр цилиндрической формы и начал его раскручивать. Марина, как завороженная смотрела на предмет в руках таджика. Выражение, которое было у неё на лице, словно бы говорила: «глядите, сейчас будет вспышка и мы всё забудем! А потом где -нибудь очнёмся и… ох, мама!». По тому, каким напряженным было ее лицо, стало ясно, что она готова вскочить и убежать, не дожидаясь развязки. Но таджик сделал еще несколько оборотов крышки и извлек из футляра…печать. Мы все перевели дух. «Недавно печать сделали», -пояснил он. -Новьё – прямо целую ручки! Ну, где Ваши бумаги? Саша, еще не веря, что все может так прекрасно кончиться, достал из папки кипу бумаг с перечислением аппаратуры и положил перед лесником. Тот торжественно поставил всюду, где надо оттиски. «Можно идти?» -недоверчиво спросил я. «Конечно! Ай, какая девушка с вами красивая! Приедете ко мне домой, а ? – Напрямик спросил он Марину. -Шашлык – машлык, плов -млов, беш -бармак – все будет! ».

– Я подумаю, – сказала Марина, едва дрогнув уголками губ. На полноценную улыбку у неё уже не было сил.

Едва мы вышли за пределы аэропорта, то, увидев первое же такси, бросились к нему наперегонки.

– Чтоб я?! С таджиком?!!! – Задыхаясь от возмущения, говорила на бегу Ветрова. – Да лучше я съем бараний глаз! Без соли и без перца! И запью его кровью гремучей змеи!

Мы с Сашей даже переглянулись, удивляясь такой образности речи, совершенно ей не присущей. И даже приготовились её пикировать, чтобы посмеяться над этим. Но во всём её облике в этот момент было столько искреннего негодования, что мы решили этого не делать. Добежав до стоянки такси, мы стали помогать водителю – таджику средних лет в тюбетейке и с золотым зубом, загружать аппаратуру в багажник.

– Куда едем? – Спросил он, опасливо косясь на ярко рыжую женщину без паранджи в нашей компании.

– Хоть к черту на рога, только подальше отсюда! – Категорично заявила Марина, усаживаясь на заднее сиденье.

– Ай, сорванец девчонка, шайтан тебя бери! – Засмеялся водитель.

В местном отделении телекомпании работали Сулаймон Абдулов и Тавар Хекметов. Оба симпатичные парни, которые целыми днями занимались поисками материалов для новостей. Сулаймон, кроме того, был по совместительству пресс – секретарем одного из местных главарей бандформирований, которые на тот период заменяли в республике и армию и полицию. Так что безопасность нам вроде бы гарантировали. Проблема состояла в том, что в городе бандформирований существовало несколько и все они, мягко говоря, не находили между собой общего языка. По ночам в Душанбе слышались автоматные очереди. Утром газеты писали о новых жертвах уличной войны. Днем в городе было тихо. Работали рынки, магазины, немногочисленные чайханы, пункты обмена валюты и гостиницы. Но стоило начать сгущаться сумеркам, все, побросав дела, спешили домой.

– Доллары не берем, – сказала мне пожилая таджичка за гостиничной стойкой. – Обменяйте, пожалуйста. Тут за углом, недалеко.

Количество местных "рублов", которую мене выдали в обмен на сто долларовую купюру, не пролезало в узкое оконце обменника. Кассир, таджик средних лет в бархатной жилетке, расшитой золотом и такой же тюбетейке, вышел из своей будки и щедро улыбаясь металлическими зубами, вручил мне большой полиэтиленовый пакет, внутри которого лежало не менее дюжины толстенных пачек местной валюты, стянутых резинкой.

– Сто тридцать две тысячи рублов. Можете не считать, – сказал он. Взвесив на руке пакет денег и пробормотав: "вот это, понимаю, кошелёк!", я направился в гостиницу. Таджикские рублы оказались российскими пятисотенными дореформенными купюрами, с той разницей, что на отдельных дензнаках были отпечатаны портреты Фирдоуси.

– Расселяйтесь, – пересчитав на машинке деньги, сказала администратор, протягивая ключи. – После четырех на улицу лучше не выходить. – посоветовала она. Будут проблемы. Ресторан на первом этаже. Бар рядом. Питьевая вода выдается бесплатно.

– А в городе можно поесть? – Спросила Марина.

– Можно… здесь есть пара хороших ресторанов в районе центра, но если честно, – бросив взгляд на её голые ноги, сказала администратор: – Лучше не надо.

Мы с Сашей взяли вещи и пошли в сторону лестницы, оставляя позади затихающие голоса: «А дискотека есть? Понятно…А боулинг? Ну, ясно…».

– Куда ты меня привез? – Спросила Марина за завтраком. – Здесь из развлечений только обмен валюты.

– Не переживай. Сейчас поедем в корпункт. Там свои ребята…

– Таджики? – Поморщилась Марина.

– Не таджики, а Таджики! С большой буквы. Кстати, наши советские литераторы называли их европейцами Средней Азии.

– Кто именно называл? -Спросила Ветрова.

– «Человек меняет кожу» читала?

– Нет. А про что это?

Я уже точно не помнил.

Наше такси остановилось в одном из Душанбинских дворов перед приземистым одноэтажным домом с синей крышей и белыми стенами. Во дворе играли дети. На растяжках сушилось свежевыстиранное белье. Вдоль дороги, подбирая соринки, лениво гуляли куры. За высоким забором, над которым возвышалась мусорная куча, доносилось коровье мычание. Услышав очередное «му-у», Марина озадаченно наморщила лоб и, подойдя к забору, встала на цыпочки:

– Мать честная! – Пробормотала она.

Мы с Сашей тоже подтянулись, чтобы посмотреть. На помойной куче, как на лужайке паслись коровы. Марина схватила камеру и побежала искать лаз в заборе. Я догнал ее, когда она уже брала интервью у пожилой таджички с ребенком на руках. «Вот и снимите всё это», -говорила та. « Коровы здесь грязь едят, а мы это молоко пьем»!

– Давно не вывозят мусор? – Спросил я.

– Три года, – сказала женщина. – Обнаглели совсем!

Не став выяснять, кого она имела в виду, я огляделся. За помойкой были дворы, где на козырьках подъездов многоэтажных домов дымились костры, возле которых суетились мужчины в тюбетейках. Окна лестничных клеток были выбиты почти целиком. Таджички в цветастых национальных платьях и косами до пояса мыли ковры, разложив их на тротуаре. Увидев камеру, они закрыли лицо руками и, засмеявшись, убежали. Во дворе одного из домов несколько пожилых женщин пекли в хлеб в огромной глиняной печи. «А эта печь когда здесь появилась?» -спросил я. «Танур? Он всегда тут стоял», – ответила нам таджичка вполне доброжелательно. «Мы магазинный хлеб не едим. Только свой.» «А там тоже хлеб пекут?» -спросил я, кивнув в сторону козырька, над которым взвилось пламя. «Нет», -покачала головой таджичка. «Это люди с гор приехали. Еду себе готовят. На плите не умеют. Дикие совсем. В этом районе прежде русские жили. Художники, в основном. Хорошо было, тихо…Сейчас лифт не ходит, воды никакой нет -совсем плохо…».

Мы закончили снимать и вернулись к одноэтажной постройке, в которой размещался местный корпункт.

– Добро пожаловать! – Обрадовался, выходя нам на встречу, глава корпункта Сулаймон. – Уже работаете, я вижу?

Глава корпункта оказался полноватым круглолицым таджиком с веселыми карими глазами. В руках он держал мобильный телефон, который беспрестанно звонил.

– Алле? Смонтировали…да…Еще один? Мы ведь уже два сделали! Понятно…-Сулаймон выключил телефон, на его лице появилась виноватая улыбка. – У нас тут замминистра убили. Все на ушах стоят. Москва достала. Звонят каждый час -дай материал, дай материал. Думал, посидим с вами, а вот....Сумасшедший дом! Надо опять на съемки ехать. – Я сочувственно покивал.

– Вы ели что -нибудь? – Как -то по-домашнему спросил Сулаймон и не дождавшись ответа предложил: – слушайте, а потерпите до вечера, тогда уже закажем ужин в казино.

– Тут казино есть? – Удивилась Марина.

– Конечно, и казино и…неплохой ресторан, я надеюсь. – засмеялся Сулаймон. – А Вам наверно сказали, что здесь пустыня и верблюды ходят?

– Верблюды, может, и не ходят, а коровы пасутся, – сказала Марина. -На помойке.

– А…это дикие с гор спустились, – перестал улыбаться Сулаймон, кивнув в сторону окна, из которого виднелась помойка. – Мы от них забором отгородились. Но теперь уже и это не помогает. Все война. Русские уехали, а свято место пусто не бывает…

До вечера мы ходили по Душанбе и снимали виды города. Был декабрь. До Нового года оставалось несколько дней, в Москве давно стояли морозы, а тут было тепло и мы жадно ловили каждый лучик солнца, чтобы насладиться убегающим летом. В парках буйным цветом цвели акации, плоды лимонов висели на деревьях желтыми новогодними игрушками, и их никто не рвал. На площади перед зданием правительства таджики играли свадьбу.

– Девушка, снимите нас, – попросил Марину один из молодых людей, таджик с ленточкой свидетеля, повязанной наискосок, и с этими словами протянув ей старый «Зенит Е». – Просто на кнопочку нажмите, – сказал он.

– Как это "просто кнопочку"? Надо же резкость навести вначале! – Смутилась Марина.

– Ничего, я так всегда снимаю и нормально…Видно, мне везет.

Марина вздохнула, скомпоновала кадр, расставила людей, как надо, затем сделала несколько вертикальных снимков и два горизонтальных.

– Порядок, – сказала она, возвращая фотоаппарат.

– Спасибо, девушка! – улыбнулся таджик. – А что вы вечером делаете? Давайте ко мне, а? Шашлык – машлык…

«Господи, они тут все помешанные…» – схватив нас за руки потащила нас Марина с площади. Мы еще немного побродили по переулкам, но видимо усталость дала уже себя знать и не сговариваясь мы решили идти домой. Зимнее солнце клонилось к закату и, едва оно скрылось, заметно похолодало.

– Ну, где тут их казино? – Ёжась от холода, спросила Марина. – Нас вроде бы обещали покормить ужином. Пошли что – ли сами?

– Что, прямо вот так? – Глянул я на всё ту же одежду, в которой летел в самолёте.

– Нет, конечно! Переоденемся, – сказала Марина.

В гостинице мы разбредись по номерам, договорившись о встрече через двадцать минут у входа. Марины долго не было. Затем она появилась в невероятном по красоте вечернем платье цвета маренго с громадным вырезом у левой ноги.

– Обалдеть! – Заявил Саша, уставившись на неё.

– А это не будет…того, чересчур? – Спросил я, глядя на её обнажённую, выглядывающую из разреза ногу.

– Да они только этого тут и ждут! – Заявила Марина. – Я просто выполняю их скрытые желания.

– А, ну, ясно! – Энергично закивал Саша с таким видом, как будто ему всё, наконец, объяснили.

– Конечно, тогда совсем другое дело! – Подыграл я ему.

– Фривольно…Надо же так меня обозвать! Сами -то вы кто? -Спросила она.

– Кто? – Удивился я.

– Да, кто? –Подыграл Саша.

Спросили мы по очереди.

– Про-сти -тут -ки! – По слогам сказала Марина.

– Это почему? – Хором спросили мы.

– Да потому что "вы даёте!", сказать девушке такое про её лучшее платье!

В казино, куда мы пришли, за столиком было всего два человека.

– У вас закрыто? – Испуганно спросила Марина официантку, на которую Саша тоже обратил внимание.

– Нет, но сейчас исламский пост, – объяснила девушка. – Поэтому мало народу.

Оказалось столик нам всё же заказан. Официантка показала рукой, куда идти, с восхищением проводив глазами платье Марины. Когда мы расселись, она сказала:

– Сулаймон позвонил и передал, что задерживается. Просил сказать, чтобы вы сами всё заказали.

– А вас как зовут? – Вызвав тут же неудовольствие Марины, спросил официантку Саша.

Таджичка представилась. Оказалось, её зовут Джамиля. Разговаривая с ней, Саша постоянно смотрел ей куда-то между мочкой левого уха и плечом. «Почему вы на меня так странно смотрите?», – не выдержала она. «Ну…здесь же не принято смотреть женщине в глаза», – зарделся от её вопроса Саша. «Во – первых, нельзя смотреть только замужним, а во – вторых женщинам, у которых одни только глаза и видны», – рассмеялась Джамиля. – Так что смотрите на здоровье!

И взглянула на Сашу довольно откровенно.

– Вы говорите совсем без акцента, -заметил он.

– До войны была учителем, вела русский класс, -охотно пояснила Джамиля. – Мы пели песни, ходили в походы, учили русские стихи…Потом все запретили, школу закрыли.

– Но почему? – спросил Саша.

– Политика… – опустила глаза Джамиля.

Минут через двадцать появился с друзьями Сулаймон. За столом нас теперь было семеро. Рядом с Сулаймоном сели его приятель Эргаш и техник по имени Гнез. Слева от меня сидел Саша и ещё левее художница Вера Хатанга, которая прилетела с нами, чтобы сниматься в фильме про русских переселенцев из Душанбе. Напротив меня была Марина, а рядом с ней устроился оператор Тавар Хекметов. Из всей компании он был кажется самым тихим. Не броский внешне, но стройный и с очень печальными глазами, с первой минуты знакомства он проникся невероятной симпатией к Марине. Когда все знакомились, он подошел к ней, протянул руку, и сказал:

– Тавар.

– Какой ещё товар? – Испугалась Марина, одёргивая руку. Ей снова померещились таможенники с печатями в карманах с их жуткими ухаживаниями.

– Тавар – имя, – смутился он, увидев испуганное выражение на ее лице, и поспешно добавил: Товар – по-русски значит вещь. А по -японски – герой.

Он покраснел еще больше:

– Вы – японец? – Удивилась Марина.

– Нет, туркмен. Просто у меня отец известный в Узбекистане японовед, профессор. Он назвал меня в честь героя японской легенды о победителе змея – Тавар.

Весь вечер они просидели молча, лишь изредка Тавар галантно подносил Марине тарелки с салатами, подливал вино и по-восточному вежливо ей улыбался. "Что -то с ней не так", наклонившись ко мне проговорил Саша. Ветрову действительно словно подменили. Обычно говорливая, теперь она больше молчала, изредка лишь вставляя слово. Когда официантка спросила Марину, что она будет пить, та впервые за все время нашего знакомства попросила вина, а не коньяк, как делала обычно. Услышав это, мы с Сашей переглянулись. «С ума сошла», -одними губами произнёс Саша, решив покрутить пальцем у виска, но поймав гневный взгляд Марины, лишь почесал себе пальцем скулу. "Тебе от вина плохо", напомнил я ей, "Забыла"? «Мне от вас плохо», кисло ответила Марина. «Идите оба знаете куда»?

– Знаем, -сказал я.

– Да-да, знаем, – подтвердил Саша – Не волнуйтесь, мы же туда пару раз ходили и снова пойдём.

– Ну, и отлично, -сказала Марина.

Вдруг зазвучала живая музыка. Молодой мужчина на сцене, подражая призывному крику муэдзина, запел что-то протяжное и тревожное.

– По-русски сейчас почти не поют, – весело пояснил Сулаймон, который пришёл и сел за стол во время песни. -Министерство культуры за этим следит. К тому же сейчас пост. Но, как говорится, в любом правиле, есть исключение, если знаешь подход.

С этими словами он встал, подошёл к музыканту и, вытащив из нагрудного кармана пиджака сложенную пополам купюру, стал о чём –то с ним тихо переговариваться. Через мгновение по залу прокатились волнующие аккорды аргентинского танго. Тавар сразу же пригласил Марину на танец. Отложив салфетку, она поднялась со своего места и, плавно качая бёдрами, пошла к центру зала, сверкая обнажённой ногой в разрезе и заставив на миг всех таджиков, сидевших за столом, затаив дыхание, замереть. Приблизившись к Тавару, Марина элегантно закинула руку ему на плечо, а потом стала танцевать.

– Какая красивая девушка, мамой клянусь! – На одном выдохе произнёс Гнез.

– Вам-то что жаловаться? – подал голос Саша, не отводя глаз от Марины. – У вас гаремы кругом…

– У нас гаремов нет, – возразил Гнез. – Одна жена, как у русских, только хуже.

– А развестись можно? – Спросил Саша.

– Можно. Только разницы никакой! – Засмеялся Сулаймон.

– А мне моя жена нравится, – сказал вдруг Эргаш, который все это время молча сидел за столом, не притрагиваясь ни к еде, ни к выпивке. – Готовит, шьет, убирает и сына мне родила – слава Аллаху! – Сулаймон опасливо покосился на него и налил себе еще водки.

Марина вернулась назад немного раскрасневшаяся и ещё более красивая. Рядом, но чуть позади неё осторожно, словно туркменский аргамак, ступал Тавар.

– Выпьем за наших русских гостей! – Поднял тост Гнез, сверля глазами Марину. Все, кроме Эргаша выпили. Сулаймон, поискав глазами Джамилю, пригласил её жестом руки и заказал еще водки.

Двое таджиков, сидевших до нас в казино, давно ушли. Ресторан оказался в нашем распоряжении. Музыка вдруг прекратилась. "Больше нельзя", объяснила Джамиля, "Время. За этим следят".

– Может пойти на зеро поставить? А то скучно… – объявил о своём желании Саша.

– Я щас на лбу кому -то зеро нарисую вот этим предметом! – Пригрозила Марина, поднимая со стола бутылку и стукая пальцем по её дну.

Джамиля, подошла к Сулаймону и что -то шепнула ему на ухо. "Закрывается?", нахмурил он брови. "Принесите ещё две, нет лучше три бутылки. С собой", сказал Абдулов. Джамиля ушла. Опять начались тосты и здравицы. Зал ресторана словно бы раздвинулся и осветился. Рюмки и бокалы над барной стойкой заискрились непередаваемо тёплым, гостеприимным светом.

– Хорошо у вас тут…-задумчиво сказал Саша, пытаясь посмотреть на мир через скрученную кольцом водочную пробку. – Почти, как в Москве. Жаль девушкам нельзя в глаза смотреть.

– Почему нельзя?!– Возмущенно заревел охмелевший уже Сулаймон. – А ну-ка, позовите Розу!

Когда мы вышли на улицу, освобожденные женщины востока уже стояли, выстроившись перед казино в шеренгу. Их было примерно с дюжину. Первым выбрал себе девушку Саша. Таджикские проститутки, все как одна в черном, наверно, из -за поста, смущённо отводили накрашенные глаза, пока он их разглядывал. Как ехидно заметила позже Марина: " девушки рассчитались на первый – второй и с нетерпением ждали, кому бы отдать честь". Гнез и Эргаш, испугавшись начавшегося разврата, незаметно исчезли в глубине парка. Марина, стоя рядом с Таваром с любопытством наблюдала за тем, что происходило. Один раз она отмахнулась от Тавара, который наклонившись к ней, что-то деликатно прошептал ей на ухо.

– Что-то они страшненькие…-рассмотрев вблизи девушек, пожаловался Саша Сулаймону и подойдя к мамке, пожилой таджичке, похожей на цыганку, спросил:

– Вот эта сколько?

Ткнул он в ближайшую к нему.

– Тридцать долларов.

– А эта?

– Тоже тридцать.

– Но это же почти как в Москве! – Возмутился Саша.

– А я что говорил? – С достоинством парировал Сулаймон.

– Одолжишь денег? – Подбежав ко мне, спросил Саша.

– Зачем? – Поморщился я.

– Понимаешь, чисто научный интерес. Просто как у энтомолога к бабочкам.

Нехотя я вытащил из кармана тысячу рублей и передал ему. Саша поблагодарил и заявил, что придёт утром. Он выбрал себе самую обычную гетеру, которая всё то время, пока он выбирал, улыбалась нам пунцовым и ядовитым, словно бы липким от сладостей ртом. Сулаймон тоже выбрал себе девушку. Остальные проститутки строем вернулись в казино. Плац опустел.

На улице в этот ранний час были только несколько бездомных и дворники. Глазами они провожали странную процессию, во главе которой вышагивали субтильный русский юноша и богатый с виду таджик, а за ними плелись две развратные женщины в чёрном, позади которых ещё плелись невесть откуда взявшиеся две худые таджикские собаки с высунутыми языками, чей измождённый вид выражал неистребимую веру в человека, несмотря на все его пороки и слабости. Дорогу процессии освещал желтоватый свет фонарей, в лучах которого клубилась пыль вездесущего «Афганца».

– Не понимаю я мужиков, – сложив на груди руки, сказала Марина, глядя вслед удаляющейся процессии. – Людям говорят: осторожно, не испачкайтесь! Смотреть можно бесплатно. А они что? Они мало того, что трогают это руками, так ещё платят за это деньги!

Тавар с удвоенным интересом посмотрел на Марину:

Ты когда -нибудь про парк Боги Рудаки слышала? – Спросил он.

Ветрова отвела глаза, потом решительно мотнула головой:

– Нет. Первый раз слышу.

– Название переводится, как "Пять ручьёв". Там правда много фонтанов и очень красиво, особенно вечером. Раньше парк назывался имени Ленина. Он был спроектирован русскими. Но теперь его переименовали. Хочешь посмотреть? Марина повернулась ко мне, будто желая спросить: "как, начальник?"

– Идите, только осторожно. –Сказал я.– Тавар, отвечаешь за неё головой.

Тавар улыбнулся, как человек, который всегда за всё отвечает головой. Мне эта его улыбка понравилась.

Я пошёл в гостиницу и лёг спать. Но сон не шёл. Включив настольный свет, я открыл блокнот и начал писать заметки. Часа два ночи, я услышал в коридоре шаги и понял, что это возвращается Саша. Чтобы не смущать его, я положил на тумбочку блокнот и выключил свет. Открыв дверь, Саша замер у входа и я понял, что он вспоминает, где лампочка. Пожалев его, я включил бра. Саша выглядел уставшим и каким-то… виноватым.

– Доброй ночи, -сказал я.

– Какой угодно, только не доброй…-проворчал он, начав раздеваться.

Раздевшись, юркнул под одеяло и накрылся с головой. Я выключил свет. По тому, как поднималось одеяло в такт его дыханию, было видно, что он переживает какую-то невероятную внутреннюю муку.

– Надеюсь, ты ее не убил, – сказал я. – И не съел.

Из под одеяла донёсся тяжёлый вздох, потом выпросталась голова и рука:

– Какой же я идиот! – Сказал он: – Ведь что -то внутри мне говорило: не надо этого делать. А я полез. Полез -и…

– И что?

– Вляпался, что ещё! Прости, не хочу больше говорить об этом!

Он отвернулся к стене, делая вид, что заснул.

– Спокойной ночи, -пожелал я ему.

– И тебе. – Он снова накрылся с головой одеялом.

– Зачем тебе это вообще понадобилось? – Спросил я.

Вместо ответа из под одеяла опять донесся глухой протяжный стон. Через минуту он снова откинул одеяло и я понял, что ему надо выговориться:

– Даже ни разу не пошевелилась, представляешь? – Сказал он.– Легла – и не шевелится. Я думал спит. Или умерла. Хотел ее перевернуть – она как зашипит: делай свое дело и уходи, козел! И главное заросли…Знаешь, они не бреются. Нигде! Запах… Техник снова положил руки на горло, изобразив тошноту.

– Восток – дело тонкое…– Усмехнулся я.

Молчаливым и подавленным Саша выглядел и утром за завтраком. Марина, напротив, излучала энергию, хотя тарелки с едой перед ней оставались нетронутыми. Отхлебнув зеленого чая, она посмотрела на своего техника и по -доброму спросила:

– Чего скуксился, наф-наф? Не понравились таджички?

Саша поморщился, приложив два пальца к горлу, и отодвинул от себя тарелку. На Марину он даже не смотрел. Ему было стыдно.

– Ладно, пока товарища мутит, может, ты расскажешь, что мы сегодня снимаем? – Обратилась Марина ко мне, подливая себе чай. Тема проституток, я понял, ее не интересовала. – Сегодня ночью на улице стреляли, ты слышал?

Я покачал головой. Говорить о работе не хотелось, но спросил:

– Откуда ты знаешь, что стреляли?

– Мы из парка вышли. Смотрим, бегут люди, а за ним где -то стреляют. Мы опять в парк, спрятались там под кустик и ждали, когда всё закончится.

– А потом?

– Потом Тавар до гостиницы меня проводил.

– И всё?

– Всё, – уставилась на меня Ветрова. – А ты что думал?

– Даже не целовались?

– Почему мы должны целоваться?

– Ну, вы же гуляли по ночному городу, общались и все такое…

– Общались – и всё!

– А-а…– мы с техником многозначительно переглянулись.

– Вы что, с ума сошли? – искренне удивилась она.– Этого мне еще не хватало! С таджиком!..

– Он – туркмен. – Поправил я.

– С туркменом!

Саша понимающе закивал головой:

– Правильно, Маринка, поддерживаю, – пережевывая сыр, задумчиво сказал он – Лучше с русским. Со мной, например …

Мелькнула в воздухе тяжелая Маринина рука, успев чиркануть по затылку техника раньше, чем тот успел пригнуть голову.

– Бить подчиненных незаконно! – Закричал Саша, потирая затылок.

– А ты думай, что говоришь! – Сказала Марина. – Я женщина замужняя, серьезная. Глупостей не люблю.

– Да, а кто в Воронеже закадрил официанта? – Спросил Саша. – А потом приволок его к себе в номер в пять утра и просил нас потом его оттуда вытащить?

– Это была минутная слабость, – сказала Марина – Имеет женщина право на минутную слабость?

– Имеет. – Кивнул Саша.– А кто в Твери заставил меня заплатить танцору фольклорного ансамбля «Русские медведи» сто долларов, чтобы тот разделся и танцевал в женских трусиках «стринг» на столе?

– Ну, это же был перфоманс, – сказала Марина.– В чистом виде искусство.

– А-а-а, искусство… вот как это теперь называется! Раньше это по-другому называлось.

– Б….!

Он не успел договорить, потому что Маринина рука, мелькнув в воздухе, снова чиркнула ему по затылку.

Саша закинул одну ногу на другую, одну руку вставил перед собой для защиты от нового нападения, а локоть устроил на спинке стула и сделал обиженное лицо.

– Ну? – Спросил он.

Он хотел, чтобы перед ним извинились. Но Марина не собиралась извиняться. Отхлебнув чай, она стала смотреть на стену. Там висели медные тарелки с чеканкой, сделанные кустарным способом. Зал ресторана при гостинице был очень большим с претензией на имперскую величавость, потолки высокие с лепниной, стены из серого ноздреватого песчаника, напоминающие, если приглядеться, Лунную карту. Под потолком была хрустальная люстра. Столы и стулья были массивными и тяжёлыми. Наверно, чтобы у посетителей не было искушения поднять их и на кого-нибудь опустить. Восток дело тонкое!

В зале, кроме нас никого не было. Любое громко сказанное слово, как шарик пинг понга стукалось о стены и отскакивало, вызывая эффект холла.

– Красиво, но как –то пусто. –Резюмировала Марина, оглядев всё. – Так что мы будем снимать, ты решил? – Решил?..Надо ведь что-то делать.

Отвлёкшись от таджикского искусства на стенах, Ветрова взглянула на меня, потом на Сашу, который давно опустил руку и принял обычную для себя позу :

– Развлекухи здесь никакой, народ от скуки воет. План работы у тебя есть? Вот эта неплохо сделана…

Мы вдвоём посмотрели на медную тарелку, где были выдавлены река, горы, птица в небе и круглая башня минарета с оградой для муэдзина наверху.

– Чувствуется настроение, остальное так, конечно…– Снова повернула Марина голову к стене. – Нет, ну он забавный…– неожиданно встрепенулась Марина, вспомнив, как видно, о вчерашнем вечере с Таваром. – Хотя с ним трудно разговаривать. Говорит странные вещи, нежности…москвичи так не разговаривают. Конечно, интересный человек.

Марина взяла из тарелки кусочек брынзы и внимательно изучив, стала крошить его пальцами, – Так что мы?… – Она запнулась, увидев две пары пялящихся на неё, бесстыжих хохочущих глаз:

– Боже, какие же вы оба дураки! – Устало сказала она и, проигнорировав наш смех, стала опять разглядывать стену. За столом повисла тишина. Мы, опустив головы, молча давились от смеха, едва сдерживая рвущийся из нас наружу весёлый пар. Марина положила в чай пару кусочков сахара и стала их размешивать. Было слышно, как нежно звякает ложка о керамическую чашку. Размешав, он положила ложку на блюдце, снова уставилась на стену и вдруг спросила:

– Слушай, а туркмены обрезание делают?

– Наконец -то! – Разразились мы Сашей дружным смехом. – Хотя, туркмены, может – не все…

Тут нас с Сашей стало натурально нести. Долго сдерживаемые наши мысли, стали теперь обгонять друг друга, соревнуясь в желании всё громче заявить о себе.

– А знаешь, – начал бить меня по плечу Саша, желая, чтобы я обратил на него внимание. – Говорят, мужики, делают обрезание, чтобы делать ЭТО подолгу.

– Сто процентов, – подтвердил я.– Шпарит, как паровозное дышло туда -сюда…

– Нет, гоняет туда –сюда, как мортира для пушки. – Поправил Саша.

– Как клапан велонасоса, лучше сказать!

Марина смотрела на нас обоих с улыбкой сожаления. У неё было такое выражение лица, которое без слов говорило: "Идиоты несчастные! Что с вас взять? Одно только на уме…"!

– Не, не, – не обращающий внимания на её настроение, продолжал духариться Саша. – Говорят, здесь при первой встречи, чтобы девушка сразу поняла, с каким сюрпризом имеет дело, ей предлагают вафельное мороженое с такой голой шапочкой, – он немедленно показал воображаемую шапочку, которую погладил пальчиком.– Ну, скажи честно, он же тебе предлагал мороженое, Марин?

– Ну, предлагал, только я же не знала, что это у них здесь…

Дёргаясь от смеха, мы оба положили голову на стол, идите, кто-нибудь, рубите нас – и все дела!

– Боже мой, да отстаньте вы от меня! – Развеселилась вдруг и Марина тоже. – Кто б ещё говорил? Один вечно пялится на мою грудь, а другой…Саша, эти твои про-сти-тут-ки вчера! Вот скажи мне, с кем ты лёг и я скажу, кто ты! У меня слов нет! Проститутки вы оба! Потому что даёте вообще! Как ещё твой грязный рот открылся в мою сторону. Я же сказала, у меня к нему чисто научный интерес. Он совершенно – ну совершенно! – не в моем вкусе. Я отношусь к нему также, вот как…как зоолог относится к новому виду бабочек в природе, понимаете? Или этот, как его там, энтомолог, вот! – Мы с Сашей закивали, раздвигая на столе головой чашки и пристраивая, кто лоб, а кто щеку поудобней и закрывая ладонью рот, который надо было придерживать, а то его того и гляди бы заклинило от смеха. И тогда что делать?

– Я просто его изучаю. – Будто не видя нашего настроения, продолжала Марина, думая о своём: – Глядишь на него и видишь вот лапки, головка…

– … вот обрезанный детородный орган, – продолжил за неё Саша.

На этот раз тяжелая Маринина рука достигла цели, потому что пригибаться технику было некуда. Вернее, он попытался снова пригнуться, но из -за того, что стол был рядом, он только сильно ударился об него лбом. От смеха мы с Мариной начали просто оба рыдать.

– В следующий раз – не промажу, – перестав ржать, пообещала Саше Марина.

Сказав, она, вытерев губы салфеткой, начала подниматься, намекая, что завтрак окончен.

– Куда ты? Садись, ещё десерт будет, – вытащив из стаканчика веер бумажных салфеток и прижав их к глазам, сказал я.

– Все! – рассердилась Марина. -Завтрак окончен! Кинув скомканный фантик в чашку, она встала, бросив на ходу: -Встречаемся в холле через пять минут. Попробуйте опоздать – про -сти -тутки!

– Но -но!

Я хотел возмутиться, но вдруг посмотрел на Сашу, который трясся от смеха, показывая на меня пальцем. Оказалось две салфетки прилипли к лицу. Я стряхнул их, глянув на техника вполне уже серьёзно:

– Чего разошёлся -то? Пошли работать!

Глава десятая

Там, где была богема

Спустя час мы въезжали в район Душанбе, где когда-то жила русская богема. Шофер, таджик по национальности, не умолкал ни на секунду.