Читать книгу: «Девять кругов рая. Книга Третья», страница 5

– Ветрова, я тебя предупредил! – Повернувшись в ней, вдруг крикнул Марине Строев.

Она кивнула головой, покраснев до корней волос.

– Проблемы? – Спросил я у неё, забирая кофр с треногой. Вместо ответа она досадливо поморщила лоб. Какое-то время мы молча шли по коридору. Марина чуть впереди, я сзади. Ее левая рука была в кармане комбинезона, в правой она легко несла двенадцатикилограммовый «Betacam». Мимо нас, обвешанные, как пулеметными лентами ремнями от оборудования, пробежала съемочная группа другого канала. Вслед за группой торопливо шёл журналист, прижимающий к груди кипу кассет и бумаг. Вдруг его кассеты и бумаги, выскользнув из рук, полетели на пол. Он начал подбирать их, засовывая кассеты под мышки, но в какой-то момент не удержал их и они снова полетели на пол. Марина, поставив камеру на пол, помогла ему собрать листки и коробки. Я не присоединился к ней лишь из опасения столкнуться лбами. В коридоре было тесно. Но этот её бескорыстный поступок меня восхитил.

– Что снимаем? – Спросила она после того, как репортёр, поблагодарив её, убежал. Я объяснил. Мимо нас, громко топая, пробежала еще одна телевизионная группа. В дни терактов телецентр напоминал осадное учреждение. Все ходили с хмурыми, растерянными лицами. Война, которая была где-то далеко, в Чечне, вдруг ворвалась в Москву. Стали вдруг гибнуть ни в чем неповинные люди. И было совершенно не ясно, кто станет следующей жертвой. Однажды, после взрыва жилого дома на Каширской, я увидел, как в операторскую зашёл корреспондент Михаил Антонов, будущий собокорр в Германии. В прошлом он был художник и так же, как и я пришёл на телевидение по зову сердца. Миша встал у шкафчика, тупо глядя перед собой. Целую неделю его посылали на место взрыва делать репортажи и прямые включения. За эту неделю он повидал такого, что не мог больше об этом говорить. Дней через пять после взрыва на улице Гурьянова всё уже, казалось, было позади. И вдруг в понедельник террористы снова взорвали дом – на Каширской. Мишу вызвали на работу и снова послали на съёмку.

– Не могу больше! – Заорал он, сжав кулаки, когда Сироткин вызвал его из дома, чтобы послать на съёмки – Еще раз пошлют – уволюсь! Не могу я больше это видеть!

К нему подошёл Строев и начал что -то тихо говорить. Постепенно Миша успокоился.

С каждым днем видеть обезображенные трупы людей, искалеченных взрывом женщин, детей, становилось все невыносимей. На третий день после очередного взрыва, я узнал, что Мишу отправили в командировку на юг. Для реабилитации.

– Вот скажи мне, кто должен был его родить, чтобы он мог вот так взять и взорвать людей, а? – Спросил меня, догнав, Маринин техник, симпатичный блондин в очках, который все это время нес за нами кофр со светом и сумку с аккумуляторами.

– Самка шакала, – ответила вместо меня Марина. – Ты рефлектор, кстати, взял, чудик?

– Нет. А зачем?

– За шкафом, Саша! – Выругалась Марина. -Давай быстро – одна нога здесь другая там! – Техник смутился, поставил сумки и побежал за отражателем.

– Кошмар, за всеми, как за детьми следить нужно! – Проворчала Марина. -И, главное, ни крикни на них, ни скажи ничего. Строев мне постоянно «вставляет» за ним. И сейчас «вставил», ну, ты слышал. А всё из-за чего? Говорит: не смей помыкать мужчинами, они тебя бояться. Будешь так вести себя дальше, нам придется расстаться. Ни один с тобой ездить не хочет, так что работать будет не с кем!

– Как же "ни один", когда я вот, и Саша тоже ездит, – сказал я.

– Я и говорю, напугал ежа….

Саша был последним техником, который согласился ездить с Мариной. Все остальные с ней ездить отказывались. Марина ненавидела в мужчинах их отрицательные черты. А именно: расхлябанность, валящий запах пота, привычку говорить женщинам пошлости и манеру игнорировать её указания. Кроме того, она была эмансипирована и не терпела от сильного пола нотаций. Достаточно было один раз с ней поругаться, чтобы она никогда уже больше не общалась с тобой на равных. В технике она видела не просто работника, а пусть и временного, но друга, с которым не стыдно поехать в гости (так, кстати, к коллегам из операторского цеха относились в то время многие женщины -репортёры).

Сашу же от других техников отличало молодость, спокойствие и дисциплинированность. Даже внешне он выглядел интеллигентным – выше среднего роста, стройный, стрижка под полубокс и в очках. Марину он, кажется, боготворил. Во всяком случае, не лез к ней с расспросами, не обсуждал его приказы, не хамил в ответ на её просьбы, не говорил скабрезностей, и поэтому она его терпела. Остальных техников, повторюсь, Ветрова забраковала и отправила в отставку. Говорят, когда уже пятый по счету ассистент отказался с ней ехать, Строев вызвал Марину к себе и поставил вопрос ребром: либо терпи, либо увольняйся с работы!

– И что ты ему сказала? – Поинтересовался я.

– Я ему сказала, что все техники, которых я забраковала, имели пороки, не совместимые с нашей профессией.

– Например?

– Смотри, один чешется на съемках, другой постоянно острит, третий просто срёт в штаны (это она конечно Полесова имела в виду)! Ответь, это что, ясли или телевидение? Как в такой детской компании можно ехать к серьёзным людям?

– Ну, насчёт детей ты преувеличиваешь…

– Я?! Ни грамма. У меня Суханов техник был в прошлый раз. Так он меня за день съёмок так задёргал, как маму ребёнок не может! Одни вопросы у него сплошняком: это нести? Это брать? Это куда? А с этим что делать?…Вывел просто! И мычит, что не спросишь: э-м, э-м…Ладно бы одарённый был, а то прямо даун!

Марина не выбирала выражений, когда речь шла о профессии:

– Строев этого не понимает. Говорит, надо срабатываться с людьми. А как я могу с ним срабатываться, если он вместо того, чтобы штатив носить, все время пялится на мои титьки?!

Я отвел глаза от ее груди:

– А что есть такие, которые не смотрят?

– Все смотрят, конечно, вопрос – как! Вот Саша например, он знаешь, как смотрит?

– Как?

– С уважением! Как на портрет Моны Лизы! Он же понимает, что это шедевр и его нельзя взять. Да, Саш?

Да. – Саша покраснел и смущённо отвёл глаза.

– Вот, видишь…Иди, мусечка, я тебя поцелую.

Саша, как дрессированный кот, безропотно подставил лоб для поцелуя.

Мы загрузили аппаратуру в "четвёрку". Шофёр спросил, куда едем. Я сказал: на Каширскую. Он проворчал что -то вроде: там сейчас не проехать. Я сказал, что нам не к самому месту взрыва, а в больницу. Он сказал: "а, это другое дело" и мы поехали.

Была ранняя осень. Листья деревьев едва тронула желтизна. Грело по -летнему солнце. В конце проезда Королёва мы развернулись и, поглядывая на бликующие окна телецентра, устремились мыслями к предстоящим съёмкам. Я думал над вопросами. Марина, наверно, какую выбрать экспозицию, потому что из -за солнца картинка могла выйти контрастной.

Москва будто не знала о случившемся. Бежали по своим делам люди, ходил, как обычно, транспорт, ездили велосипедисты…Садовое Кольцо было забито как всегда машинами. Наконец, мы выехали на Каширское шоссе. Ещё несколько поворотов – и вот перед нами клиника. Окна больничных корпусов были пусты и несмотря на жару наглухо закрыты. В сторону выхода по больничной мостовой прошли несколько посетителей. Увидев телекамеру, они тут же повернули за угол. Марина поставила камеру на штатив и сделала несколько планов.

– Пусто совсем, – пожаловалась она. – Жизни нет.

– Вижу, – сказал я. – Давай зайдем в приемную. Может быть, там что-то будет. Но и в приемной никого не было. Молодой врач, выйдя из ординаторской, пообещал интервью с главврачом, однако спустя десять минут вернулся и, виновато развёл руками: "главный не может, говорит -не до кино сейчас»…

Я вышел из приемного отделения и посмотрел на небо. Плыли облака. Дул слабый ветер, поворачивая, как люгеры листья больничных деревьев. Где –то за ними, всего в паре кварталов, лежали руины взорванного жилого дома, под которым ещё дышали люди. Что же это за мир, в котором такое происходит, лезли мысли в голову.

Ветер внезапно стих. Солнце загородили тучи. Стало прохладно. К шлагбауму подъехала Скорая. Наверно, привезли очередного раненого с Каширской – обожженного, изуродованного…На дерево вдруг сели птицы и совершенно неуместно весело зачирикали.

За окошком КПП охранник мирно разговаривал с кем-то по телефону. Было во всем этом какое-то противоречие, как-то все это не вязалось в единую картинку. Будто кто-то взял глянцевый плакат и заклеил им дыру в прожжённой стене. Где-то рядом за стенами страдали люди. На краю города кричали от боли и ужаса родственники погибших из взорванных многоэтажек. Но здесь реальность, казалось, совершенно не протестовала против всего этого кошмара. Это равнодушие природы не укладывалось в голове. Словно кто-то говорил: война и мир в одном флаконе. Классно, да? Это разрывало сознание и отзывалось в душе чувством какого-то тоскливого беспокойства. Ни работать, ни двигаться после всего случившегося не хотелось. Хотелось обнажить, голову, постоять минуту, а потом отойти к берёзке, сесть и покурить. Посидев возле проходной минут пять, я пошел к нашей машине. Съемки, мне казалось, не получится. Когда я уже проходил КПП, меня вдруг окликнул Саша.

– Пошли быстрей. Там бабушка внука, который в доме на Каширской жил, согласилась дать интервью,– запыхавшись, сказал он.

Мы побежали. И вовремя. В приемной я появился в тот момент, когда Марина уже самостоятельно брала интервью.

– Ты где ходишь? – Одними губами спросила она. Я приложил палец к губам вместо ответа.

– …его вместе с отцом и матерью засыпало, – вытирая платочком слезы, говорила бабушка, глядя в камеру. – Он конечно чудом уцелел…-Женщина закрыла платком лицо и затряслась в беззвучных рыданиях. Пожилой врач обнял ее и усадил на кушетку. Марина панорамируя с врача на бабулю, присела на корточки.

– Мальчик все время после взрыва был в шоке. -Объяснил нам доктор. -Когда его привезли, он нам говорил: от папы осталась только нога. А мама жива! Жива! Я ее видел! Она меня выводила из разрушенного дома. Ну, мы справки навели и нам сказали, что мать погибла сразу, причём –по -моему вместе с отцом. Они в одной кровати лежали…

– Только не говорите внуку, что его мать умерла, – всхлипывая, сказала старушка. Пусть думает, что все хорошо. -Пискнула батарея аккумулятора. Марина бросила быстрый взгляд на Сашу. Тот, вытащив подменную батарею из сумки, ловко сменил севший аккумулятор. «Молодец какой!», – подумал я. «Не снимайте больше», -попросил меня главврач. Марина опустила камеру, но я заметил, что лампочка на «Бетакаме» продолжает гореть. По старой профессиональной привычке она не стала выключать аппарат, надеясь на финальный кадр. И не ошиблась.

– Я пойду поищу ее, – сказала вдруг бабушка, поднимаясь.

– Кого? – Не понял главврач, вставая следом за ней.

– Дочку… Раз Сережа говорит, что видел ее, то может, она жива. Может, они ошиблись…

Марина и я переглянулись.

– Конечно, – сказал главврач. -Все может быть…В войну я слышал и не такое случалось.

Охранник проводил женщину до шлагбаума. Дальше она пошла одна – приземистая, кривоногая, в кофте и смешной ситцевой косынке с авоськой в руке. Бабушка, каких ходят тысячи по Москве.

– Что-то я не понял, как мать могла вывести сына, если она умерла, – сказал Саша, когда старушка скрылась из виду.

– Вот умрёт у тебя кто –нибудь, поймёшь! – Сказала Марина. – Не дай Бог, конечно!

Сделав адресный план, мы положили аппаратуру в багажник и сели в машину. Почти всю обратную дорогу ехали молча. Я уже знал, как смонтирую материал. И даже представлял, какие чувства у людей он вызовет. В последнее время я вообще стал ловить себя на мысли, что горе отличный материал для новостей. Нет, серьёзно – рейтинг гарантирован! Даже не надо выдумывать, как это подать. Картинка работает сама. И мы просто расписываем несчастье во всех красках, чтобы зрителю было интересно. Не важно, что это взрыв или авария. Даже мульт иногда делаем: вот так шла машина, а навстречу ей другая, эту вот так занесло и они –бах!!! Как столкнуться лбами! И после этого машина ещё в кювет упала и там за рулём весь окровавленный труп. Или вот, например, так бомба упала и так тела разлетелись…Красота! И, что греха таить, часто делаем из мухи слона, раздуваем, чтобы сделать рейтинг…

Но когда, конечно, такое случается, как сейчас, то ничего придумывать не надо. Просто даёшь факты или вот как сейчас «лайфы». Хотя всем, ей богу, лучше бы встать и помолчать.

Потому что, тут я лишь своё мнению излагаю, так что учтите, мне кажется большинство ведущих этого горя уже не чувствуют из -за того, что они слегка привыкли к этой работе. Это наверно не обо всех так можно сказать. Но о многих.

Возможно для одних это и впрямь несчастье – такое количество мёртвых в один день, но для других смерть это просто информационный повод – и всё! И ничего больше, понимаете? И те, кто у телевизоров, они словно бы впитывают это настроение, принимая новости о смерти с таким же накалом внимания, как новости о культуре, показом мод и прогнозом погоды.

Для отдельных ведущих преступность вообще стала настоящей палочкой – выручалочкой. Митинг на Горбатом Мосту мог не состояться. Зато труп в переулке рядом лежал обязательно. На Неон Тв криминальные репортёры так разошлись, что генеральный вообще запретил произносить на экране слово «труп». Кроме «трупа» в список запретных слов попали такие выражения как: «замочить», «подставить» и «разборка». Андрюше Медведеву и его коллегам по цеху пришлось срочно пересматривать весь свой лексикон. Думаете, это помогло? Как бы не так! Из новостей и обзоров криминал тут же перекочевал в сериалы и художественные фильмы, которые показывались на этом же канале. Переключать кнопки стало напрасным делом. Везде одни сплошные "жмурки". На первом менты "мочат" бандитов, на втором бандиты ментов, на третьем какие -то орлы азербайджанцев, -но уже на самом деле. Больше денег, чем убийства и трупы, продюсерам приносит только политика. Драки в парламенте – сразу рейтинг. Конечно, вид мутузящих друг друга политиков – это зрелище, что и говорить. Но только что после этого спрашивать, как решают свои проблемы не облечённые властью граждане? Невозможно было себе представить больших циников, чем журналистов, занимающихся политикой. Парламентский корреспондент Эдик Мацкявичус однажды, возвращаясь с работы, например, на улице погнался за человеком, который, как ему показалось, сказал ему вслед что-то обидное, а догнав, бил до тех, пор, пока тот не упал и не запросил пощады. Спокойный, белокурый литовец…

Выехав с Мариной и Сашей из больницы, мы поехали в телецентр. Дорогой я отсматривал снятое на видоискателе, чтобы по приезду быстро написать текст, озвучить и сразу отнести его в монтажную. После эфира, Осокин сказал:

– Молодец!

С облегчением вздохнув, я направился к выходу.

– А, да, -окликнул Витя. – Завтра съёмка, ты в курсе?

– Нет.

– Опять на Каширке.

– В морге? – Напружинился я.

– Нет, – обиделся ведущий. – Доброхотов ведь запретил трупы показывать!

Слава богу, подумал я. Хоть один человек нормальный есть в телекомпании. На Каширку мы ездили с Мариной всю неделю, пока тема себя не исчерпала. Каждый день мы тратили на дорогу где-то три часа и чтобы не скучать – общались. Саша устраивался на пассажирском месте впереди, и дремал, а мы с Мариной увлечённо беседовали сзади. К концу недели она рассказала мне едва ли не всё про свою жизнь. А я ей – про свою. К тому времени, завалы после взрывов почти расчистили, мёртвых похоронили, немногих оставшихся в живых расселили по новым адресам.

– Остановись -ка, -попросил я сейчас водителя. На площади у кинотеатра толпились люди. Стояло несколько столов. За ними сидели женщины и мужчины, которые регистрировали нужды пострадавших. У кого -то до сих пор не было жилья. Кого -то не устраивало то, что им предложили власти. Потерявшие кров сидели на тюках, где было собрано видимо всё, что уцелело после взрыва.

– Сними это, -попросил я Марину.

– Нет проблем, – сказала она.

Выйдя из машины, она установила штатив с камерой и начала снимать. Стройная, бойкая, с метким глазом, лёгкая на подъём. Я ей прямо залюбовался. У Ветровой была какая -то особая пластика, доставшаяся ей от предков. Сама Марина, как она рассказала мне однажды, была потомком древней семитской расы. «Моя настоящая фамилия Бунш» – призналась она мне как -то. – «Только не рассказывай никому, прошу. Для всех я здесь Ветрова».

В Москву, как оказалось, она приехала из прибалтийского городка Выру. Прежде она закончила физико – математический факультет университета и стала дипломированным физиком. Работы по специальности в Прибалтике не было. Пару раз ее приглашали в закрытые НИИ младшим научным сотрудником. Младшим?! Да вы издеваетесь? Еще в университете ее работа по волновой теории света вызвала настоящий фурор на факультете физики и теперь ей предлагали всего лишь место МНС?! С минимальным окладом?! Марина отказалась. Вместо этого с бывшими однокурсниками она стала ездить в Польшу и привозить оттуда вещи на продажу.

Параллельно она стала подрабатывать в местной телекомпании телеоператором. Снимать ее научил отец, Павел Зигмундович Бунш, известный в городе фотограф. Платили, правда, в Вырусской телекомпании мало. Челночный бизнес приносил больше. Однажды, проходя контроль на границе она увидела мужчину, в которого влюбилась первого взгляда. Это был военный, офицер – пограничник. Каждый раз, когда он открывал ее паспорт, Марина с замиранием сердца смотрела на него синими, влюбленными глазами. Высокий, в отлично пригнанной форме, в фуражке со вздернутой тульей и нежным, золотистым пушком на подбородке – ей так и хотелось взять его за крепкие, как орешки ягодицы и прижать к себе. Это было вполне в ее духе – ухаживать за мужчинами. В генетике Марины присутствовал некий сбой, полагаю, полоролевой. Мужчин, которые ухлестывали за ней, её не интересовали. Влюбившись в пограничника, Ветрова окончательно забросила телекомпанию и отдалась без остатка челночному бизнесу. В Польше она нашла оптовика, которого очаровала настолько, что он продавал ей одежду почти даром. Купив товар, она приезжала в Выру, а оттуда в Калининград, где проявляла чудеса изворотливости, продавая товар с колес, чтобы сразу вернуться назад, к своему пограничнику. У нее появились деньги. Не смотря на то, что продавала она всегда с минимальной наценкой, за пол – года она стал богаче всех своих сокурсников, которых, впрочем, она тоже озолотила. Но не деньги ей были нужны, ей был нужен был красавец офицер, который не обращал на нее никакого внимания. «Я его куплю» – сказала она как –то своим друзьям. Те лишь пальцем у виска покрутили. Как это? «А так, если не получится, как обычно – куплю его, как проститутку, заявила она. Все военные бедные»!

Но офицер словно не видел ее. Отчаявшись, Марина даже решила сдаться и прекратить свой любовный гипноз, как вдруг однажды, возвращая ей паспорт, вместо сухого «пожалуйста», офицер неожиданно предложил ей встретиться. Она чуть с ума не сошла от счастья. Это был первый мужчина в ее жизни, которого она покорила без слов.

Позднее это превратилось у неё в пунктик. При мне во всяком случаи она такие трюки проделывала не раз. Однажды даже со мной. Произошло это в гостинице, где мы однажды случайно остались одни в номере. Перед этим, правда, мы прилично выпили в ресторане за ужином.

Как -то так вышло, что я зашёл в её номер спросить о планах на завтра. Марина сидела с ногами в кресле. Из одежды на ней были только рубашка и трусики. Глаза её вызывающе блестели. Обхватив двумя руками согнутую в колене правую ногу она прижимала её к себе, левую опустила на пол, открыв для обзора всё, что возбуждает у мужчины желание. Клянусь, мне стоило значительных усилий не поддаться на ее молчаливый призыв. Но я вдруг задал себе вопрос: "что будет, если мы это сделаем?". И поскольку вразумительно ответа не было, я себе это запретил.

На следующее утро, когда мы встретились за завтраком, она сказала, что ничего такого не планировала. Просто, это вышло случайно. Она была слегка на взводе из-за выпитого, а я вдруг зашёл. Вот и всё. Признаюсь, что я много раз потом жалел, что ушёл. Но что сейчас об этом.

Теперь уезжая каждый раз с ней в очередную командировку, я ждал удобного случая, что вернуться к этому молчаливому разговору. Но за все то время, что мы работали вместе, Марина так ни разу и не дала для этого повода. У нее был мужской характер. Нет, так нет! Кстати, и роман, который у нее завязался с пограничником, тоже закончился быстро. Офицер, как выяснилось, был женат. Тот единственный раз, когда они занимались любовью, произошел на польско – российской границе, на нейтральной полосе и поляки с той стороны наблюдали за невероятной по силе любовной сценой в бинокль.

Порвав с офицером -пограничником, Марина вышла замуж за офицера – десантника и уехала в Москву. Мужчины в форме были чуть ли не единственной ее слабостью. «Я могу переспать с дивизией, говорила она, если меня вовремя не остановить». Гражданские ее не волновали, до одного момента…Но об этом позже.

Приехав в столицу, Марина из блондинки перекрасилась в рыжий. И после этого уже никогда не меняла цвет. Столица встретила ее неприветливо. Муж долго искал работу, потом нашел, но его уволили. Он устроился снова и его снова уволили. Наконец, он слег от депрессии. Марине пришлось искать работу самой. Вначале ей предложили место продавщице на рынке, потом буфетчицы на вокзале, потом лаборантки на факультете физики в Московском Университете с окладом 900 рублей, потом массажистки в эротическом салоне. Последнее предложение было самым высокооплачиваемым. Тысяча долларов в месяц плюс премиальные за хорошее обслуживание. Она даже не стала вначале рассматривать эту возможность. Только представила: вот приходит незнакомый мужчина, пьяный или с запахом из рта, раздевается и его надо ласкать, а он тебя всюду трогает – бр-р-р!! Но потом она стала думать: а что если придется? Надо же как-то жить! Никто не принесет на блюдечке с голубой каемочкой. Отец совершенно перестал зарабатывать, говорил, что дела совсем плохи. Да и брать у него стыдно…Может, пойти в модели? А что? Она подошла к зеркалу.

У неё была яркая внешность, хотя назвать её в полном смысле красивой наверно было нельзя. Она принадлежала к той малочисленной группе женщин, которые очаровывают силой характера и обаянием. "Может, попробовать выйти на подиум?", думала она. Марина стала перебирать газеты. Всюду женщин зазывали в сферу интим – услуг. Так и писали: приглашаем девушек с модельной внешностью. Однажды она позвонила, ради интереса. Ее спросили: у вас прописка есть московская? Она сказала: нет. «Вы нам подходите!» -был ответ. А потом спросили: вы замужем, дети? Она сказала: да. Нет, вы нам не подходите. Больше она не звонила.

Как -то утром, перебирая по привычке газеты, она наткнулась на объявление: «Неоновое ТВ приглашает на работу операторов. При себе иметь паспорт, трудовую книжку…Стаж…Свои работы присылайте по адресу…»и т.д. Марина рванулась к телефону и набрала номер главного редактора Вырусских новостей.

– Макс, вышли все, что я сняла! – Закричала она в трубку. – Кажется, я знаю, где буду работать…

Как ни странно, на Неоновое телевидение Марину приняли сразу. Из сотен пленок, представленных кандидатами, ее кассета сразу попалась на глаза главному оператору Федору Строеву. «Что-то в ней есть…» -бормотал он, перематывая пленку с ее материалом. « Какой-то нерв…». Словом, он ее принял.

Уже потом, попав в телекомпанию, Марина долго не могла найти общего языка с коллегами. Всех, кто с ней пытался заигрывать, она обливала презрением и держала на расстоянии. Всех, кроме телеоператоров – стариков. Эти ее уважали. Однажды один из самых маститых операторов Лёня Рыбаков на общей вечеринке, подвыпив, сказал ей: «Знаешь, Маринка, я бы с тобой это…ну, ты сама понимаешь…не отказался бы…Но ты же ( он поднял вверх указательный палец) – Оператор!» В его устах это была высшая похвала. Надо было знать Лёню, он далеко не всех своих коллег называл операторами. Обычно в будни, стоя у дверей с кружечкой чая, сложив на груди руки, он сопровождал выход камераменов на съемку едкими комментариями, типа: «Чего ты спотыкаешься? Водку не пил, а лыка не вяжешь!» или останавливал кого -то: «Что это у тебя за силуэты были в сюжете вчера? Прямо Левинский и Головня! Против солнца кто же снимает? А по солнцу ты не пробовал, художник поленов»? Или поймав другого молодого оператора, Лёня говорил ему: "у тебя вчера какое -то бесцветное лицо было. "У меня вчера был день рождения", следовал ответ. "А причём здесь твой день рождения?", удивлялся Лёня. "Я говорю про цвет лиц снятых тобой людей! Они все как покойники -серые!". "Может я нечаянно цветность выключил?", чесал голову оператор. "Что значит "нечаянно?", бушевал Лёня. У нас, знаешь, что раньше за "нечаянно" делали в этой стране? К стенке ставили! Куда побежал, бракодел, а ну, вернись и дослушай!..".

Но зато когда Лёня был в добром расположении духа, от него можно было услышать что-то вроде: «А я говорил, терпение – и всё получится! Вот, что значит всего девяносто девять раз человеку напомнить! Хотя нашему же человеку надо сто раз сказать", пояснял он. «Так что один ещё за мной».

Если нужно было позвать молодого оператора на съёмку, он говорил: Чупрунов, дама сердца на выходе», – в том смысле, что его ожидала у дверей корреспондентка. А когда тот проходил мимо, добавлял: «Я тебе всё лейку с дачи всё забываю привезти". "Зачем?", хлопая глазами, смотрел на него Чупрунов. "Как зачем? Чтоб ты лучше поливал. Ты же всё подряд снимаешь, без разбора. Тебе по-моему нет вообще разницы, чем поливать – телекамерой, лейкой. Так лучше лейкой. Хоть людей дёргать не будешь. Один возьмёшь и польёшь". "Нет, а почему?", обижался оператор. "Да потому что ты садовая голова от слова "маркиз де Сад", принимался дальше объяснять Лёня. "Скажи, ну, кто так выстраивает кадр? Я вчера весь вечер любовался на твои художества. Ты меня измучил, чего об остальных говорить? Как ты снял уличные планы – рыдания в горле! Киске камеру к ноге привязать и то чётче картинка будет. Вот одно слово – поливал! Я смотрел и чуть не плакал, так что лейка с меня…".

Марину, как я уже говорил, он не задевал. Она неплохо снимала. В отличие от операторов -мужчин, во всяком случае, была не ленива и не напивалась на съемках. Глядя снятые ею материалы, все отмечали чистую картинку, выверенный баланс и грамотную раскадровку. Марина умела снимать, вычленяя из общего нагромождения предметов главное и беря общий, средний и крупный планы попеременно. У нее в кадре всегда было много света. Брака в работе почти не было. На Лёнину похвалу она отзывалась сдержанным смехом и положив ему руку на плечо, говорила: «чья школа – то?», намекая, что его тоже в первую очередь.

Она всегда искала что -то новое, повод отличиться. Через пол –года после нашего знакомства с Мариной нам с ней предложили ехать в Таджикистан. И вот эту с ней командировку я запомнил на всю жизнь.

Глава девятая

Про-сти-тут-ки!

Еще в Москве нас предупредили, что командировка будет не из лёгких. Республика недавно пережила гражданскую войну. Я зашёл в архив, чтобы посмотреть видео. Правда, в Душанбе повсюду ходили бородатые мужики с автоматами. Город был поделен вооруженными бандами на сектора. Диктор захлёбывался. На одной из хроник, какой -то мужчина, ехавший на заднем машины с оторванной кистью, пытался кусать зубами мясо своей изуродованной взрывом руки. В конце видео диктор сообщил, что мужчина в больнице умер.

Дальше я зашёл в библиотеку, чтобы взять гид по Душанбе. В списке экзотических подробностей о Таджикистане меня удивил пункт, где говорилось, что местным женщинам посторонний мужчина не может смотреть в глаза. «Господи, куда же ей смотреть?» -то и дело испуганно спрашивал меня в самолете Саша, которому я потом рассказал об этом. Саша, как дальше выяснилось, отличался крайней любознательностью во всем, что казалось женщин. Ему мало было просто увидеть иностранку, ему непременно надо было её потрогать, а ещё лучше с ней переспать.

– Куда ж ей смотреть, – бормотал Саша, глядя то на меня, то в иллюминатор. – Все остальное же у неё закрыто!

– Смотри на меня, так и быть, -милостиво разрешила сидевшая рядом с нами двумя Марина, приставляя стаканчик к бутылке коньяку, которую я наклонил к ней. -Только не так нахально! – Осадила она его, когда извернувшись в кресле, тот немедленно показал, как нагло он может смотреть на женщину.

– И не наливай ему больше! – Строго приказала она мне.

Знакомство с Душанбе началось, едва мы приземлились. После посадки на выходе из салона Сашу, который нес кофр со штативом, остановил маленький таджик и, представившись пограничником, потребовал 50 долларов за ввоз аппаратуры. Мы с Мариной на беду к тому времени уже вышли из самолета. Минут через десять, увидев, что техника нет, я пошёл обратно в самолет, чтобы выяснить, что случилось.

Зайдя в салон, я увидел Сашу, пунцового, как девственницу, который в десятый раз обыскивал свои пустые карманы. «Вот старший!» -облегченно сказал он, когда я, наконец, появился. Таджик, оценив мой воинственный настрой и изучив мои галстук, очки, а также удостоверение журналиста Неон ТВ, сказал нам обоим: «проходите, не задерживайте…»

Внутри аэровокзала толпились люди. У таможенных столов лежали открытые сумки, в которых рылись люди в зеленой форме. Какой-то таджик в канадской дубленке, спортивном костюме и в тюбетейке отчитывал жену. Рядом играли симпатично одетые, азиатские дети. Две огромные очереди, смыкаясь на горизонте в одну раздувшуюся, как старый чулок, затычку перекрывали единственный выход из аэропорта. Гудел, будто осиный рой, от разговоров воздух. От духоты кожа сделалась липкой и мы постоянно чесались, будто нас искусали мелкие насекомые.

Неожиданно громко заорал ребёнок. Мать спокойно дала ему пощёчину, а потом закрыла ему ладонью рот. Чем -то всё это напоминало невольничий рынок, где потерявшие надежду люди, стоя на адской жаре, молятся, чтобы пришёл, наконец, господин и купил их. Марина, думавшая, как и мы, что проверка будет быстрой, постояв чуть -чуть, опустила сумку на пол . «Какой карощий девочка», -качая головой и раздевая её глазами, сказал ей проходящий мимо таджик в зелёной, как у лесника форме. Марина проводила таджика испуганными взглядом.

– Что –то мне всё это не нравится, -жалобно призналась она мне. –Хочу на воздух, мне плохо.

Лицо её от стояния в душном посещении в самом деле было серым. Я подошёл к двери на улицу и дёрнул её. Она была заперта. Дернув ещё пару раз, я начал искать глазами кого – нибудь, кто мог бы ее открыть. Все, к кому я обращался, пожимали плечами. Лишь через некоторое время я понял, что таковы местные правила. Когда все пассажиры заходили в здание вокзала, дверь запирали, чтобы никто уже не мог выйти наружу. "Господи, спаси нас!", пробормотал я. Оставалось надеяться на чудо в виде какого – нибудь Вергилия, который бы вывел нас из этого ада. И вдруг такое чудо произошло. Возле нас, словно из -под земли, неожиданно вырос другой таджик в зелёной форме и в упор глядя на Марину спросил: