Читать книгу: «Россия и движущие силы истории. Книга 2. Цивилизация психологической войны», страница 9

«Первые два решения проблемы сводились в итоге к известным элементам: одно – к внешним обстоятельствам, другое – к обычным страстям и интригам. Следствие Тэна отбрасывает и то, и другое, чтобы поставить на их место новую и неизвестную силу. … в 1789г. появляется какой-то народ, который угнетает большинство, какая-то принципиальная свобода, которая разрушает фактические свободы, какая-то „философия“, которая убивает за убеждения, какое-то правосудие, которое убивает без суда. Осуществилось нечто абсурдное: деспотизм свободы, фанатизм разума. Таково революционное противоречие. Разрешил ли его Тэн, раскрыл ли природу этих странных идей? Не думаю. Но он устанавливает это, принимает как необходимый факт, как закон чистой демократии, вместо того чтобы лишний раз бросить этот камень в демократов, как это не устают делать уже больше ста лет почтенные либералы» (Кошен 2004, с. 169).

Пытаясь объяснить этот «закон чистой демократии», Тэн впадает в заблуждение, которое состоит в том, «что неслыханные поступки и бесчеловечные, извращенные чувства приписываются личной испорченности…». Но если исследовать «социальный кризис, из которого родилась ложа «Великий Восток», с 1773 по 1780 г.», то обнаружится тот же самый механизм революционной чистки. В философских обществах 1785 года обнаруживаются те же приемы и нравы, что и в народных обществах 1794 года; «этот же закон отбора и механического вовлечения действует везде, где является этот социальный феномен: в Обществе Евхаристии в 1660 г., как и в роялистских обществах 1815 г., или в «Caucus’e» в Бирмингеме в 1880 г.» (Кошен 2004, с. 175, 178).

Кошен предположил, что возникновение Малого Народа было результатом естественной эволюции изолированных от практической деятельности собраний интеллектуалов, основными занятиями которых были литература, искусство, философия и наука. Если мировоззрение больших народных масс вырабатывается под влиянием необходимости совместного решения практических проблем, то совсем иначе обстоит дело в элитарных ассоциациях, созданных «ради одной-единственной цели – объединить свои познания, мыслить сообща, только из любви к сему искусству и безо всяких практических намерений, совместно искать умозрительную истину из любви к ней» (цит. по Чудинов 1999). В таких ассоциациях истина определяется не по результатам практической деятельности, а путем дискуссии и голосования. Но в этом случае решающее значение имеет умение навязать другим свою точку зрения, используя свой авторитет, эрудицию, остроумие и способность к логическим рассуждениям.

Существовавший во Франции общественный строй гораздо легче было критиковать, чем логически доказывать его целесообразность, и процветавшее в академиях «чистое мышление» неизбежно приводило к отрицанию морально-религиозных норм и традиций абсолютной монархии. Вместо возникновения новых социальных форм путем органического роста уже существующих, просветители предложили искусственное конструирование общества на основе законов, которые «чистое мышление» признает целесообразными:

«Этот Малый Град, маленькая республика, совершенно демократическая, но изолированная и закрытая, где занимаются политикой вдали от дел, моралью – вдали от поступков; туда весь багаж реальной жизни… не входит… Предполагается, что туда приходят лишь затем, чтобы мыслить, чтобы „просвещаться“, а не действовать и жить; и именно поэтому так уютно там чувствуют себя химеры Жан-Жака, чистые равенство и свобода» (Кошен 2004, с. 189—190).

Освобождаясь от ограничений, накладываемых условиями реальной жизни, члены «обществ мысли» постепенно переставали воспринимать реальные противоречия как нечто такое, что следует уважать как данное свыше, и к чему следует приспосабливаться. По их мнению, эти противоречия следовало просто устранить, чтобы привести мир в соответствие с той моделью, которая существовала в их голове. Так возник главный постулат философии Просвещения: человек должен жить не в соответствии с предписаниями религии, но в соответствии с указаниями своего разума. Как говорил Вейсгаупт, «reason will be the only code of man» (Webster 2007, p. 227).

Те интеллектуалы, которые оказывались не в состоянии отказаться от традиционной морали (от «предрассудков») в пользу «разумных» абстрактных законов, покидали «общества мысли». Так происходило «очищение» ассоциаций, в результате которого и возникал Малый Народ, состоящий из людей, свободных от традиций «Большого Народа». Этот механизм «очищения» Кошен называет социологическим «законом отбора и вовлечения». Действием этого закона он объясняет постоянные «чистки» в «обществах» (в том числе в Якобинском клубе) и травлю инакомыслящих в литературных кругах, которая после революции переросла в якобинский террор. Безобидные собрания интеллектуалов закончились тем, «что Малый Народ завоевал, поработил большой народ, и навязал ему свои законы. И тотчас же начались изгнания, грабежи и убийства; ибо законы Малого Государства не годятся для большого. Кодекс Прав Человека подходит лишь гражданам мира мысли, а не обитателям реального мира» (Кошен 2004, с. 190).

Малый Народ образовал во Франции свое собственное «государство», столицей которого, как образно пишет Кошен, стала масонская ложа «Великий Восток», законодателями – энциклопедисты, парламентами – светские салоны. Это «виртуальное государство» фактически находилось в состоянии войны с настоящим государством; в каждом городе литературные общества и академии превратились в «гарнизоны мыслителей», готовые по приказу из центра выступить против духовенства, двора или литературных оппонентов – защитников Старого порядка.

Таким образом, Кошен полагает, что идеология Просвещения и соответствующий ей тип коллективного сознания возникли в результате действия психологического механизма, не связанного с содержанием идеологии и не зависевшего от субъективных представлений участвовавших в нем индивидов. Этот механизм он описывает следующим образом:

«Как только общество основывается, в нем неизбежно формируется внутренний кружок, и незаметно для него руководит им. Там, где царит свобода, там правит машина. (…) очевидно, что все, что мы только что сказали об обществе индивидуумов, относится и к обществу обществ, к „ордену“, как сказали бы наши франкмасоны. …Общества одного ордена равны и свободны в принципе как братья одного общества, а фактически неравны, как и те. Как и те, они объединяются, „образуют федерацию“, организуют „Сообщения“, и тотчас же образуется некий „Центр“, который действует на „периферию“, как внутренний кружок на общество – механически. Конечно, эта фактическая власть устанавливается не сразу и не без борьбы: Великому Востоку, чтобы утвердиться, потребовалось семь лет (1773—1780), главному обществу [Société mère] на улице Сент-Оноре, чтобы уничтожить своих соперников и очистить ряды филиалов, – четыре года. …Итак, Центр царствует, единство достигнуто – тогда работа машины закончена. Таков Великий Восток в 1785 году со своими 800 ложами, общество якобинцев в 1794 году со своими 800 филиалами. ….Чем более многочисленны и удалены друг от друга общества, тем больше возрастает инертная масса, находящаяся в распоряжении Центра. Его фактическое действие, которое осуществляется от имени и средствами всего общества, растет с ней вместе, в то время как сила сопротивления отдельных людей не возрастает. Видно, что мечта об общечеловеческом объединении, которая, впрочем, родилась в обществах мысли, здесь, по крайней мере, не такая уж и напрасная… Если когда-либо кто-то и будет управлять всем человечеством, то это будут руководители обществ мысли» (Кошен 2004, с. 250—253).

Через сто лет после написания этих строк мы можем утверждать, что прогноз Кошена относительно управления всем человечеством сбывается, и это является дополнительным аргументом в пользу гипотезы Кошена.

«Малый Народ» Шафаревича

Как уже было сказано, в начале 1980-х на возможность приложения идеи Кошена к объяснению целого ряда исторических ситуаций обратил внимание Игорь Шафаревич. Вот что он пишет на эту тему в своей работе «Русофобия»:

«По-видимому, в каждый кризисный, переломный период жизни народа возникает такой же „Малый народ“, все жизненные установки которого ПРОТИВОПОЛОЖНЫ мировоззрению остального народа. Для которого все то, что органически выросло в течение веков, все корни духовной жизни нации, ее религия, традиционное государственное устройство, нравственные принципы, уклад жизни – все это враждебно, представляется смешными и грязными предрассудками, требующими бескомпромиссного искоренения. Будучи отрезан начисто от духовной связи с народом, он смотрит на него лишь как на материал, а на его обработку – как на чисто ТЕХНИЧЕСКУЮ проблему, так что решение ее не ограничено никакими нравственными нормами, состраданием или жалостью» (Шафаревич 1991, с. 423).

Первым историческим примером возникновения Малого Народа, по мнению Шафаревича, является движение гугенотов во Франции и пуритан в Англии в XVI – XVII веках. Идеологической основой этих движений было учение Кальвина, которое утверждало, что в греховном, обреченном на вечные муки человечестве есть группа избранных Богом к спасению и что никакими своими делами человек не может повлиять на это уже принятое решение. По Кальвину, единственным критерием, по которому можно определить принадлежность человека к группе избранных, является успех в его земных делах. Поэтому те, кто преуспевал в мирской деятельности, автоматически получали «отпущение грехов» и противопоставлялись всем остальным. От своей нации, династии или сословия их отделяло то, что их спасение было предопределено. Особенно ярко это явление было выражено в движении пуритан, которые призывали к изменению всех обычаев и законов, к полной переделке мира в соответствии со своей религиозной схемой.

Следующим по времени явлением этого типа было возникновение движения «Молодая Германия» и «левого гегельянства» в Германии 30-40-х годов XIX века. Оба этих литературно-философских течения критиковали основы тогдашней немецкой жизни. Их представители утверждали, что «немцы лишены чувства собственного достоинства, что им свойственна ненависть ко всему чужому, что их история – цепь подлостей, что их вообще трудно считать людьми… Немецкий патриотизм отождествлялся с реакционностью, наоборот, преклонялись перед всем западным, особенно французским… Высказывались, что французы опять оккупируют Германию и принесут ей свободу» (Шафаревич 1991, с. 426).

Чуть позже возникли либеральное и нигилистическое течения в России. По-видимому, первым представителем этого течения был философ и публицист Петр Чаадаев, один из близких друзей Пушкина. Число людей, подобных Чаадаеву, только менее талантливых и образованных, постоянно росло в России вплоть до 1917 года. Об этих людях Достоевский в «Дневнике писателя» пишет, что они ненавидят Россию, «так сказать, натурально, физически: за климат, за поля, за леса, за порядки, за освобождение мужика, за русскую историю, одним словом, за все, за все ненавидят… От них не жди никаких уступок на здравому смыслу, ни человеческому чувству, ни истории. Это было возмущение против действительной жизни во имя абсолютного идеала» (Достоевский 1983, с. 470).

Девизом людей этого типа, ненавидящим Россию «за все», могли бы быть взяты слова либерального публициста 1860-х В. Зайцева о русском народе: «Оставьте всякую надежду, рабство в крови их». Зайцев утверждал также, что, поскольку народ «груб, туп» и «пассивен», «благоразумие требует, не смущаясь величественным пьедесталом, на который демократы возвели народ, действовать энергически против него» (Шафаревич 1991, с. 427—428). В 1870-е годы на смену теоретикам нигилизма в России пришли практики и началась эпоха революционного террора. Один из главных организаторов террора, Лев Тихомиров, изменив свои взгляды и став сторонником самодержавия, оставил ценное свидетельство о том, что в основе мировоззрения террористов лежал разрыв с прошлой культурой, ниспровержение всех авторитетов и следование только своему разуму.

Во всех приведенных примерах мы имеем дело с Малым Народом, в недрах которого возникало такое сознание, неизбежным следствием которого была революция. В Англии это была революция 1648 года, в Германии – 1848 года, в России – 1917 года. В своей работе Игорь Шафаревич доказывает, что Малый Народ возник и в Советском Союзе. Этот диагноз советскому обществу Шафаревич поставил в 1982 году (фактически даже раньше, в конце 1970-х). События 1991 года показали, что диагноз был поставлен верно. Крах советской системы есть такое же следствие возникновения и деятельности Малого Народа, каким были революции в Англии, Германии и Российской империи.

К примерам Шафаревича можно добавить пример из истории философии, значительно более ранний по времени. В V – IV веках до н.э. в Афинах существовала философская школа киников. Самым знаменитым представителем этой школы был Диоген – философ, за две с половиной тысячи лет до Корчного²³ называвший себя «гражданином мира». Киники сознательно ставили себя вне общества, отрицали общепринятую мораль и нормы поведения. Это было первое интеллектуальное течение, которое философски обосновывало отказ от патриотизма и пропаганду космополитизма (именно киники придумали слово «космополитизм»).

Еще один, неожиданный, на первый взгляд, пример, дает история христианства. Быстрое распространение христианства в Римской империи было обусловлено, среди прочего, тем обстоятельством, что эта религия требовала полного отказа от религиозных традиций империи. В то время как лояльные граждане приносили клятвы перед статуями римских богов и «божественных» императоров, христиане отказывались делать это, за что, естественно, подвергались гонениям со стороны государства. Позднее тот же механизм начал работать уже против самого христианства, что в конце концов привело к возникновению протестантизма.

Распространение концепции Малого Народа на широкий круг исторических явлений заставляет вспомнить гипотезу Льва Гумилева об «антисистемах», характерной чертой которых является неприятие действительности и возникновение зеркально-противоположной системы ценностей. Если в качестве системы брать христианство, то примерами антисистемы могут служить движение Маздака, иудейская секта караимов, богумильство, катарские ереси. В Европе в раннее средневековье получил широкое распространение сатанизм, который, по сути своей, есть зеркальное отражение католицизма (дьявол вместо Христа, земное вместо небесного, «черная месса» вместо католической мессы, оргия вместо воздержания, и т.д.). Масонство тоже можно рассматривать как «антисистему» по отношению к католицизму.

Важным моментом здесь является то, что отрицаются не отдельные ценности, а системы ценностей. Например, концепция Кальвина о божественном предопределении была сформулирована за двенадцать веков до него основоположником христианского богословия Августином Блаженным. Заимствовав у Августина концепцию предопределения, Кальвин, тем не менее, выступил против его доктрины, противопоставив ей новое понимание христианских догматов. Можно привести и «обратный» пример, когда выступление против отдельных пунктов системы ценностей не оказало разрушительного влияния и даже укрепило систему в целом. Так, в конце XII века еврейский философ Маймонид выступил против некоторых догматов иудаизма. В частности, пытаясь синтезировать иудаизм с греческой философией, он провозгласил примат разума над верой. Его книги были приговорены к сожжению; борьба «за» и «против» его учения шла весь XIII век и достигла такой остроты, что в 1305 году синод раввинов под угрозой отлучения запретил заниматься философией всем лицам, не достигшим двадцати пяти лет. Тем не менее, учение Маймонида не привело к возникновению Малого Народа среди евреев, хотя и способствовало возникновению каббализма как особой ветви иудаизма.

Итак, идея Шафаревича связать социальные революции с универсальным процессом возникновения Малого Народа, как и родственная ей гипотеза Гумилева об антисистемах, основываются на богатом фактическом материале. Весь этот комплекс идей можно было бы объединить в рамках концепции, суть которой состоит в том, что при наличии определенных исторических предпосылок в обществе спонтанно возникает объединение людей в замкнутое иерархическое сообщество. Одной из предпосылок такого объединения является наличие развитой культуры и четко выраженной системы моральных ценностей – то есть наличие всего того, от чего можно отталкиваться, что можно отрицать; это отталкивание и отрицание объединяет индивидов, которые в других отношениях могут быть ничем не связаны. Другой предпосылкой является существование достаточно широкого слоя образованных, культурных людей, ведущих праздный образ жизни, не занятых производительным трудом, вследствие чего глубокая духовная связь с национальной культурой заменяется связью чисто рациональной, поверхностной, «книжной». Эти люди теряют интуитивное понимание целесообразности принятой в обществе системы моральных ценностей, культурных и бытовых традиций. Третьей предпосылкой – может быть, не столь обязательной, как первые две – является отсутствие внешней угрозы, понуждающей к сплочению вокруг общих ценностей. То есть, как это ни парадоксально, условием, способствующим возникновению разрушительного процесса внутри системы, является ее относительная стабильность, порождающая состояние некоторой «расслабленности» общества. Четвертой предпосылкой является наличие такой психологической черты, как склонность во всех сферах жизни опираться на логическое мышление.

В мировой истории известно две культуры, которые выделяются среди прочих своим культом логического мышления – греко-эллинская и западная. В XVIII веке этот культ был позаимствован у Запада Россией, о чем замечательно написал Лев Тихомиров в своей книге «Начала и концы. Либералы и террористы»:

«„Дух времени“, впрочем, невольно прокрадывался и в первоначальное воспитание – не в виде того, чему учили, а в том, как учили. В школе, нечего и говорить, он уже царил в то время (1864—1870) безраздельно. В какую-то реакцию старинному „Не рассуждать, повиноваться“ нас всех вели по правилу: „Не повиноваться, а рассуждать“. Наши воспитатели решительно не понимали, что первое качество действительно развитого разума есть понимание пределов своей силы и что насколько рассуждение обязательно в этих пределах, настолько оно даже неприлично для умного человека вне их, где именно разум и заставляет просто „повиноваться“, искренно, сознательно подчиняться авторитету. В наше время не понимали, что рассуждение безрассудное, не соображенное со своими личными или вообще человеческими силами приводит необходимо к сумбуру и даже ничуть не избавляет от подчинения авторитетам; только это подчинение уже бессознательное, подчинение не тому, что мы разумно сознали высшим себя, а тому, что нам умеет польстить, эксплуатировать наши слабые стороны. С малолетства нам все объясняли, доказывали, приучали к вере, что истинно лишь то, что нам понятно. Это было выращивание не самостоятельного ума, а своевольного» (Тихомиров 1997).

Если исключить греков, способность человека логически рассуждать не выдвигалась на первый план ни в одной из древних цивилизаций (за исключением, быть может, китайской). Индусы, египтяне, народы Африки прекрасно понимали несоизмеримость сложности мира и человеческой способности познавать его с помощью разума, и отводили этой способности в ряду отличительных человеческих качеств довольно скромное место. В западном обществе, а затем и в некоторых других обществах, находящихся под влиянием Запада (русском, турецком, иранском) потеря интуитивного понимания целесообразности существующего порядка в сочетании со склонностью рассуждать, обосновывать, критиковать неизбежно приводила к появлению Малого Народа.

Как правило, одновременно с Малым Народом возникает и масонство – иногда как часть Малого Народа, иногда параллельно с ним. Малый Народ неизбежно должен ставить себя выше остальных людей, не способных подняться над своими традициями, увидеть относительность своих моральных устоев, оценить холодным логическим умом «бессмысленность» своего поведения и всего существующего порядка. Оформление этой особости, этой выделенности из общей массы – это уже вторичный культурный феномен. Логика разделения на «высших» и «низших» приводит, теперь уже внутри Малого Народа, к возникновению иерархии, отражающей различную степень освобождения от груза традиций и приближения к «высшей истине». Возникновение этой иерархии находит свое выражение в установлении различных степеней «посвящения» и тем самым к возникновению масонства внутри Малого Народа или слиянию, взаимопроникновению Малого Народа и уже существующих масонских лож.

Сформулированные выше идеи позволяют лучше понять причины революций, происходящих на фоне относительного экономического благополучия, но плодотворность этих идей не должна переоцениваться. Полностью абстрагироваться от геополитических, социально-экономических и этнических аспектов созревания крупномасштабных социальных сдвигов означало бы впасть в крайность. Кроме того, утверждение Кошена об оторванности «обществ мысли» от реальной жизни представляется, по меньшей мере, преувеличением. Если во Франции XVIII века литераторы заключили с финансовыми воротилами «явный и тесный союз», как пишет об этом Берк, то это говорит о том, что литераторы имели очень хороший контакт с реальностью. Они использовали свои таланты, чтобы облегчить путь наверх новому общественному классу, и было бы верхом наивности полагать, что делали они это «только из любви к сему искусству [искусству мыслить]». Возникновение Малого Народа нельзя считать полностью автономным процессом, на него влияют внутренние и внешние факторы, которые могут его как тормозить, так и усиливать. Это особенно наглядно можно видеть на примере русской цивилизации, в чем мы и убедимся в дальнейшем.