Стихотворения

В заботах каждого дня Живу,- а душа под спудом Каким-то пламенным чудом Живет помимо меня.

И часто, спеша к трамваю Иль над книгой лицо склоня, Вдруг слышу ропот огня - И глаза закрываю.

Уже через очень много лет после того, как Гумилев, Брюсов, Цветаева, Ахматова, Бродский, Мандельштам стали любимыми и такими необходимыми в моей жизни, я узнала про Ходасевича. Как? Почему? Его что, совсем не печатали в советские времена? Вот сволочи!

Душу продала бы дьяволу за умение так писать!

Но у Ходасевича как раз с душой все в порядке, она тут, в его стихах, в его воспоминаниях, в его поэтическом гении, который не объяснить и не передать никакими словами, а только читать читать читать его стихи, его книги...

Ходасевич -литературный потомок Пушкина по тютчевской линии ( по Набокову) . Теневая сторона этого " геральдического древа" , безусловно, близка поэзии и эстетике Эдгара По и Бодлера, более того, Ходасевича можно назвать Бодлером 20-го века. Тот же Набоков, называл Ходасевича одним из величайших поэтов 20-го века, чей образ ему виделся "сквозь холод и мрак наставших дней" ( аллюзия на стихотворение Блока) Поэзию Ходасевича можно сравнить с картинами Тинторетто и Эль Греко : так же как и они, он порою форсирует ритмический рисунок образа, пространства и мысли, приглушая их динамику на самом пике единения, растушёвывая их светлым и тихим вечерним дождём, порою добиваясь некой гравюрности. У Стендаля есть теория " Кристаллизации любви" , на которую его натолкнул рассказ об обуглившейся ветке, пролежавшей в соляных копях , и обросшей кристаллами. Так вот, стихи Ходасевича, при всём их апокалиптическом мироощущении, похожи именно на такие кристаллы, вот только вместо соляных копий : зимнее окно, с россыпью звёзд, и тёмным трепетом ветки за ним, чуть тронутой инеем, да и само окно цветёт узорами нездешних папоротников и растений, дышащих небом и солнцем : так дети сквозь радугу слёз смотрят на большой и грозный мир. Хотелось бы ещё отметить такое трепетное отношение Ходасевича к стихам : поэт прилагает к стихам ту почву и ауру контекста, из которой они и прорасли, на которую они опираются : " Заканчивал у раскрытого окна, вскочив с постели, в одной рубашке. Утро ослепительное. но ветер.." - это о " Ласточках" ( интересно отметить, что именно " ослепительный день" был на похоронах Ходасевича по воспоминаниям Берберовой, которая с его последней женой Ольгой( в 1942 году она погибнет в концентрационном лагере) сопровождала гроб : две ласточки ?)

Быть может, Ходасевич является последним великим поэтом, в стихах которого так целостно ощущается чувство тишины ( эквивалентом ей является чувство воздуха на картинах импрессионистов). О Ходасевиче, как и о Тютчеве, не спорят...

Фотография Ходасевича со своей женой и музой² Ниной Берберовой

Не верю в красоту земную И здешней правды не хочу. И ту, которую целую, Простому счастью не учу. По нежной плоти человечьей Мой нож проводит алый жгут: Пусть мной целованные плечи Опять крылами прорастут!

Удивительно, но Ходасевич оказался мне гораздо ближе, чем поэты Серебряного века "первого ряда" - Блок, Ахматова, Цветаева и т.д. Что, честно говоря, не совсем обычно - часто его стихи идут как бы свысока, отчетливо слышны нотки сноба и высокомерия, иногда прямо-таки ощущаешь, как между строчек сочится желчь и язвительность. И именно это - на общем фоне эпохи - оказывается наиболее эффектной позицией: там, где других поэтов дух времени кидает из одной крайности в другую, Ходасевич одаривает мир леденящим презрением независимо от внешних обстоятельств, из-за чего гнет свою линию туда, куда считает нужным, "Будь или ангел, или демон" - просто человек ему не интересен. А там, где кто-то кидается в эксперименты или переосмысление мира, он прививает "классическую розу к советскому дичку", то есть пишет о злободневном и современном в классическом и традиционном стиле - потому что так ему хочется, а вы все козлы (или "декольтированные лошади", как он назвал Маяковского).

Но при этом самое интересное в его стихах - это когда снобизм дает трещины, сквозь которые проступает и чувственность, и трагические нотки, и даже некоторая сентиментальность: "Мне лиру ангел подает, мне мир прозрачен как стекло", но при этом же "в аду за жизнь надменную мою я казнь достойную найду"; или же когда за "Я сам себе целую руки, сам на себя не нагляжусь" следует ужас времени в "Перед зеркалом": "Неужели вон тот - это я? Разве мама любила такого, желто-серого, полуседого".

В общем, тот случай, когда стихи хороши и по форме, и по содержанию - 10 баллов из 10

Полюбился мне Владислав Фелицианович - стал, возможно, одним из любимейших поэтов благодаря своему... я не литературовед и в поэзии дуб дубом, но, кажется, благодаря своему, я бы сказал, холодно-петербуржскому религиозному космизму. Чувствуется в его стихах какая-то (могу ошибаться, не деритесь) устремленность холодной, но холодной как бы органически, от природы, мысли к самому центру мироздания. У Ходасевича, по-моему, в стихах много ума - но не от недостатка сердца, а от его, ума, избытка, от какой-то природной наклонности автора. Но - что очень важно - ум Ходасевича не видится мне гордым, самодовлеющим, накручивающим обладателя на себя самого. Нет, ум его как будто именно ввиду холодности недоступен и гордости - это ум-спица, а не ум-глыба. И спица эта - легкая, острая и сверкающая - вытягивается так далеко, что становятся возможными строки вроде тех, что поразили меня в сборнике. (Росток отзыва несколько месяцев томился в черновиках, и вот я набрел на него и, как это водится, решил выложить в том виде, в котором он и был в черновики отправлен. Потому что, кажется, одну из самых важных для меня касательно творчества ВФ вещей я смог выразить (что со мной бывает редко) и озвучить).

Смерть и разрушение как спасение, как отдохновение для измученной души, попавшей в плен тела. Вся книга пронизана отрицанием телесности как таковой. Тело принимается только как вместилище души, случайный приют, но не её храм.

Облекать мысли в поэтическую форму в лирике и прозе - бесспорный дар Владислава Ходасевича. Это дар особого звукового чутья, которое всё время мучительно стремится к совершенству:

"Как выскажу моим косноязычьем Всю боль, весь яд? Язык мой стал звериным или птичьим".

Плавность, текучесть, округлость и стройность форм притягивают даже там, где смысл не всегда понятен или приятен читателю. Тонкие наблюдения за людьми и собой как в "Акробате" или "Зеркале".

Так же сквозь всю книгу проходит образ печальный опыт любви к миру, к женщине, к природе. Любовь, которая так и не стала радостной для Владислава:

"Слепая сердца мудрость! Что ты значишь? На что ты можешь дать ответ? Сама томишься пленница и плачешь. Тебе самой исхода нет. Рожденная от опыта земного, Бессильная пред злобой дня, Сама себя ты уязвить готова, Как скорпион в кольце огня..."

Наверно, поэтому читать его стихи немного грустно, но именно эта грань мира живо прорисована в книгах В.Ходасевича. Несмотря на грусть, они читаются легко. Стихотворения поглощают всё внимание и восхищают необычными наблюдениями.