Читать книгу: «Растерянный. Записки. Письма. Повесть», страница 2

У одного подростка я попросил маску, чтобы нырять на глубину за крабами и рапанами. Внизу вода удивительно чистая, как слеза, хорошо видно, как косяками ходит разных видов рыба. Ползают морские рачки, двигаются устрицы, таща за собой перламутровый панцирь. Плавно колыхались зелёными гривами водоросли, точно это были волосы русалок, лежащих на больших подводных валунах. Я пытался гоняться за рыбками, потом стал искать ракушки, из которых здешние мастера изготовляют украшения: бусы, серёжки, а из рапанов – пепельницы. Мне удалось найти крупный рапан. Я преподнёс его Ларисе с игривым присловьем:

– Я дарю тебе морской дворец, мы будем в нём жить… Ты же всегда мечтаешь о безудержной роскоши…

– Хочешь, чтобы я стала повелительницей морей? – с вызовом ответила она, и тут же изменилась в лице, посверлила меня тягучим взглядом, надменно изрекла: – О чём я мечтаю это не твоё дело. Всё равно ты ни на что такое не способен, – и хохотнула.

– Без этого, чтобы просто пошутить, ты не можешь. Хочешь себя показать грозной, властной? – спросил я, чувствуя как у неё всё внутри закипало. Значит, задел её за живое, но я же не нарочно, чтобы прогневить её. Но я хранил молчание, понимая, что с ней лучше не шутить. Лицо у неё было неприветливое и жёсткое. Но скоро подобрело, видя, что я замкнулся, она сказала без натянутости в голосе:

– Ты не провоцируй меня на скандал. Я не строю из себя повелительницу, это затратно для здоровья. Хотя, что в этом плохого? Чтобы другие из тебя верёвки вили? Я этого не допущу. Лучше самой так поступать, чем тобой управляли. И не мешай моему отцу жить.

Я не стал ей угрожать, понимая, что они и её сродники всерьёз меня опасаются

С пляжа мы ушли почти с заходом солнца. После ужина смотрели фильм: «Есения» о прекрасной цыганке. Я проводил жену до её корпуса.

– Провожаю как жених, – пошутил я. – Твои предки и тут хотели нас разлучить.

Я думал, что опять сказал невпопад и она взовьётся хищной птицей. Но Лариса натянуто улыбалась, а потом холодно поцеловала, и я пошёл спать, наблюдая дорогой, как всюду, точно трассирующими пулями летали светлячки. Ночь же была тёмная, непроглядная. На юге солнце садится мгновенно и воцаряется чернота, только в небе светятся яркие, выразительные звёзды…

На следующий день мы снова на море. Я ловил крабов, один больно ухватил меня за палец, приносил их жене, она игралась с ними.

– Вот этот разбойник, – поднёс я молодого краба, – чуть палец не отхватил.

– Слава Богу, что не руку или что-то другое! – смеялась она.

Потом мы раздали крабов детям. И ушли с пляжа.

9

В павильоне «Берёзка» мы пили с рыбой холодное пиво. А в её номер на балкон я принёс бутылку сухого вина. Но это ей показалось уже ни к чему, она отказалась, я не настаивал. За этой приятной для меня трапезой мы поругались. В свободные часы здесь я читал книжку «Углы жизни» и теперь заговорил об эмоциях, но она сочла, что я намекаю на её неискренние отношения со мной, что отразилось на её натянутом лице.

– Тебе опять что-то не так? – спросила она.

– Да нет, мы с тобой замечательно отдыхаем, благодаря твоему доброму папаше.

– А чем ты недоволен? Опять отец тебе плохо сделал?

– Ну почему, «недоволен», я мог бы вообще не поехать…

– Сегодня ты много выпил, вот и несёшь…

От Ларисы я ушёл рассерженный и расстроенный её сдержанными чувствами. Во мне с новой силой забродило недовольство тем, что она скупо выражала свои чувства. А когда испытывала накал страсти, то почему-то начинала буквально ногтями впиваться в мои голые плечи. И бывало даже в исступлении раздирала до крови спину.

Ко мне даже приходила нелепая мысль, что таким образом она мстила мне за наши неудачно складывающиеся отношения. Но не каждый мужчина мог терпеть звериные выходки такой женщины. Потому под любым предлогом отказывался от уединения. И я приходил к выводу, что Лариса не любила меня и её мысли занимает Полесник. Однажды в полусонном состоянии она назвала меня Колей. Однако я не сказал ей про оговорку, но мне стало ясно, что она не любила меня, и я начинал ревновать её к предшественнику, но внешне это ничем не проявлял…

Я пришёл в свой корпус и до вечера провалялся на кровати, от постельного белья исходили казённые запахи хлорки и карболки. На ужин я не пошёл, по горло сытый её упрёками. Мои соседи по номеру спрашивали: не болен ли я? Я отрицательно качал головой, они смотрели на меня как-то странно, и кто-то из них высказал предположение, что я поругался с женой. Но я отвернулся к стене и молчал.

Когда пришла жена, по её суровому лицу они поняли, что были правы.

– Ну что валяешься, сколько тебя можно ждать? Вставай, одевайся… Я подожду на улице. – Она вышла, но я даже не сдвинулся с места. Мужчины, приличного вида, деликатно ушли, предоставив нам возможность наладить расстроенные отношения. Жена снова вошла.

– Ну, ты идёшь?

Я ничего не ответил, словно окаменел. Лариса вдруг круто развернулась, я представил, как она уходила с гордым посадом головы, с короткой стрижкой под «Гавроша». В этот день я больше её не видел, и почему-то мне было всё равно даже то, с кем она могла провести вечер.

А ведь в пансионате отдыхало немало одиноких мужчин, которые, наверно, приехали не только укреплять здоровье, но и завести курортные романы.

Это сейчас делают так просто и женщины, и мужчины. И я предполагал: неужели и она могла поддаться, как моде, всеобщему поветрию, однажды искусившись, имея прошлый богатый курортный опыт? Но в её-то это положении? Так думать мне нельзя только из уважения к ней. Ведь она из порядочных молодых женщин. И о себе высокого мнения.

Ну и что из того, что отдыхала с Полесником в этих же краях. Она мне признавалась, что в Лазаревской он проходил студенческую практику, а Лариса по договорённости с ним, или даже сама, приезжала к нему…

Разве я мог тягаться с таким бравым парнем, который искусил, и после чего они вскоре расстались. Значит, она ему, как и мне, после активной месячной супружеской жизни, из-за курьезного случая не стала нравиться? Но из деликатности я его не буду здесь приводить.

Каждый раз я проходил через духовно-телесные муки. Вот почему мне было не всё равно, с кем она назло мне предположительно могла провести остаток дня и тот вечер. Но в её ли положении опускаться до предосудительного поведения? И только это меня успокаивало.

Наутро Лариса пришла сообщить, что она едет в Туапсе, не поеду ли я с ней? Это прозвучало настолько вежливо, что я был удивлён таким её приглашением, но за душу она меня нисколько не тронула. Я манерно капризничал, и мне хотелось, чтобы она меня уговаривала. Но разве это достойно мужчине играть у неё на нервах?

– Нет! – слетело с моих губ непримиримо чужим голосом, точно меня подменили. Я хотел сдаться на милость ей, но остался в плену гордости, лишая себя великодушия.

– Как знаешь! Я поеду одна, думаю, мне не будет скучно, – последнее она проговорила суровым тоном, многозначительно, с явным умыслом расшевелить мою ревность.

10

Я неприкаянно слонялся по пансионату и откровенно скучал. Можно было читать книгу, но мне не читалось. К обеду наползли низкие серые тучи. Большая глубокая впадина, в которой нашёл приют пансионат, заросшая кустарниками орешника, самшита, лавра, а также деревьями, постепенно, от самого моря, уходила вглубь побережья, и сплошным зелёным массивом она поднималась на горную крутизну, а наверху медленно сужаясь. А потом вдруг как бы резко прыгала вверх, и там возвышалась горной цепью, затем опускалась и вновь карабкалась вверх и где-то там сползала опять вниз, беря в сторону, и там исчезая, и снова появляясь ещё более высокими зелёными горными вершинами.

И так по всему побережью, зелёные горы то мелкими, то глубокими и широкими впадинами уходили из поля зрения, затем снова появлялись, но уже без зелёного покрова, острыми выступами и приближались к самому морю то положе, то круче, то совершенно стеной, оголяясь скалами, пластами из серого или коричневого камня.

И над всем этим горным пейзажем, который ещё недавно был ярко освещён солнцем и поблескивал густой зеленью, повисли серые и громадные иссиня-чёрные тучи, где воцарился холодный дождевой сумрак. Они сползали с горных вершин, зашли на море, и тотчас похолодало. Из сумрачного густо покрытого зеленью распадка тянуло густым сладко-терпким запахом самшита, мшистой сыростью. По всему побережью сделалось сумеречно, и тут же резко сорвался сильный дождь. Кругом стояло равномерное шипение, слышалось отдалённое гудение моря, оно то приближалось, то отдалялось и на секунду как бы замирало. Со стороны моря пахло водорослями и моллюсками.

Я стоял на террасе своего жилого корпуса и жалел, что жену промочит дождь. И хвалил себя, что с ней не поехал. А в душе всё-таки было смутно и тревожно. Я думал о доме, о её родителях, долго ли мы будем жить у них? Что нам делать? Как выбраться из их «волчьего логова»?

Как бы там ни было, мне казалось, что даже в такую минуту, несмотря на размолвку, я любил Лару. И она приходила, беспокоилась обо мне, но как-то всё равно, бесчувственно, будто делала мне одолжение. Своей заученной сдержанностью она выводила меня из себя. И я в недоумении думал: а нужна ли мне такая нарочито холодная женщина, порой с застывшей маской на лицё? И мне казалось, что она кому-то назло мне подражала. Но для чего: чтобы не быть похожей на саму себя, что ей свой облик не нравится, а чей-то её превращает в незнакомку, который ей так по душе?

Вместе с тем я полагал, что если бы мы жили отдельно, мы бы лучше ладили. Но вот сейчас мы вдвоём, а отношения, как надо, не ладятся. Почему? Значит, действительно мы ещё не подошли к тому последнему рубежу, когда до конца становится ясно, что вам нечего делать вместе, мы не предназначены друг для друга. Хотя до такого понимания мы тогда окончательно ещё не подошли, а только нащупывая, подход друг к другу…

А дождь с нарастающей силой срывался ещё сильней. Я с сочувствием подумал о жене, попавшей под дождь в незнакомом городе. Почему же я не пожалел её и посмел отпустить одну? По железной кровле, как будто кто-то барабанил палками, а в густой листве деревьев стояло беспрерывное шипение. И оно всё так же, то удалялось, то приближалось. Море протяжно гудело, и будто вздыхало; и в этих нарастающих гулах и спадающих вздохах, можно было представить, как оно там, на просторе, ходило, перекатывалось высокими угрожающими волнами. Сырой противный холод пробирал всё тело от пяток до макушки. А в моём сознании беспокойно металось: «И что ей взбрело поехать в незнакомый город? А может, она там уже была с Полесником? Но я отогнал догадки и прислушивался к тому, что происходило в близком пространстве, сотрясаемом стихией.

Стёкла террасы были залиты потоком дождевой воды. Внутри по узкому подоконнику на пол серыми змейками текли ручейки. Дождь оборвался как-то удивительно резко, и по листве пронеслись последние шипящие звуки, словно в небе закрыли мгновенно все заслонки. И вот струи таинственно стихли, затерялись в густой зелени, точно к чему-то прислушивались, и падали на траву и исчезли в земле. Отдельные капли ещё звонко срывались с кровли на железо, издавая отрывистое мелодичное звучание. Но и они скоро прекратились. Остатки воды сбегали с крыши, с листьев, с ветвей.

Среди густой листвы блеснуло солнце. На какой-то миг в обильной зелени дерев и кустов запутались солнечные лучи. Но вот они выпутались и золотыми упругими нитями равномерно процеживали всю листву. И сияли бликами, на макушках деревьев и на вымокшей земле, и словно подпрыгивая, ярко отражались в капельках воды на зелёной мокрой траве.

Тучи ушли, небо нежно заголубело. И только далеко на вершинах далёких гор ещё стояли серо-белые облака. Море вдали окуталось белым туманом. Волны тяжело и лениво накатывались на берег и беспомощно бились о неприступные волнорезы, скатываясь с них, переливались серебристо-рыбной чешуёй.

Кругом стало так свежо, вновь запахло солнцем, морем, зеленью и пряной землёй. Через час всё просохло, и солнце вновь палило так же, как и до начало дождя…

После обеда (в столовой Лары при мне не было) я увидел жену на пляже в синем купальнике, в чёрных очках, голову прикрывала белая панама. По-видимому, она читала, предложенную мной книгу «Углы жизни», в которой рассказывалось на жизненных примерах о неурядицах семейных пар: непонимании, себялюбии, эгоизме, противоречиях и взглядах на жизнь, а также обмане, измене. Ведь и мы, кроме неверности, прошли через всё это. И, как и они, станем строить семейные отношения на положительных примерах. Хотя мы не раз обсуждали из-за чего возникали ссоры и трения.

И вот, думал я, что после наших бесед, она образумится, не раз толкуя ей, из-за чего у нас случались разногласия. Впрочем, сколько бы ни беседовали, я надеялся, вот она после меня, прочитает «Углы жизни», на этот раз задумается. Но как бы ни выясняли отношения, ничего не менялось. И я уже не верил, что из книги что-то для себя почерпнёт, наоборот, прочитает ради интереса и скоро всё, о чём в ней говорится, благополучно забудет, словно вообще её не читала. Ведь так уже бывало, обсудим причины, из-за которых мы ссоримся, но опять всё возвращается на круги своя…

Она сидела на лежаке с невозмутимым видом, который меня почему-то всегда раздражал, но открыто я этого никогда не выказывал. Мне думалось, что она этим хотела выделяться ото всех, как бы подчёркивая желание принадлежать к высшему обществу…

11

В этот день я так и не заговорил с женой. После ужина я сидел в беседке и слушал музыку, которой тут развлекали отдыхающих, и даже бывали танцы. Мне было грустно вовсе не оттого, что звучала музыка, и она вызывала ответные чувства, а оттого, что мне было одиноко и вот так сложно складываются наши с женой отношения с первых месяцев совместной жизни. Конечно, я не винил только её одну, у меня такой вредный характер, что он не мог полностью её устраивать. Когда-то я пытался себя перевоспитывать. Бороться в себе с недостатками, но тогда я не знал, что за короткий срок в полной мере желаемого всё равно не достигнешь. На это нужны годы упорной работы над собой. В частности я не мог избавиться от обидчивости, чрезмерной гордости, впечатлительности, уязвимости. Если для неё, наблюдаемое в жизни проявление нечестности, ничего не значило, то для меня такой факт оборачивался порой даже страданиями, что существует такое мерзкое явление. Короче, по натуре я сочетался из двух психологических типов: меланхолика и флегматика, мной руководили не столько разум, а сколько чувства. Хотя в отстаивании своих воззрений на жизнь в ответственные моменты у меня преобладал исключительно разум, а также в немалой степени моё представление о нравственности и морали. Но я пытался угадать, почему она терпимо относится к нечестным людям? Если это так, значит, и она такая же? Впрочем, необязательно, просто она хорошо знала, на что был способен её брат, да и те же отец и мать, а то и другие родственники, то есть на бесчестие, потому преступная нажива для них не были большими пороками. Но что удивительно, они считали себя хорошими людьми, тогда как меня каким-то ущербным, не умеющим жить, то есть в их понятиях я отрицательный персонаж даже новейшего времени нарождения меркантилизма…

Выходило так: то, что раньше считалось отрицательным, теперь становилось положительным, а положительное соответственно отрицательным?.. И кому была нужна мораль, нравственность, коли сами законы нарушались или не исполнялись… А само общество утратило чувство меры.

Конечно, с Ларисой мы помирились, и до конца отдыха больше не выясняли отношения о том, кто из нас больше виноват и как мы должны их дальше строить? За две недели мы прекрасно отдохнули. Так что книжка «Углы жизни» в чём-то нам даже пошла на пользу. Жалко было расставаться с морем, с которым я сдружился. Уезжая, я думал, что и море не сблизило, не породнило нас. Мы по-прежнему были, как всегда, не откровенными, и это не могло не огорчать, несмотря на то что мы вместе читали захватывающую книгу Уилки Коллинза «Женщина в белом», сидя в беседке, окружённой кустарниками самшита и лавра.. И однажды из кустов самшита в траве показалась зеленоватая змея, которую видели впервые и сильно напугались. Но бывалые люди подсказали, что её нечего опасаться, это полоз, который не ядовит. Совместное чтение книги нас необычайно сблизило, и я наивно думал, что вот так, душа в душу, мы может ладить всегда. Но книга была прочитана, я её взял в пансионатской библиотеке. И мы были вновь как бы сами по себе, что не могло вызывать сожаления. Для меня уже будто не существовало поры свиданий, казалось, мы начали жить сразу и оттого не нашли друг друга. Это подтвердили ещё несколько месяцев нашей совместной жизни. Впервые за время отпуска после семейных склок, споров, мне думалось хорошо и спокойно, что море должно было что-то решить за нас, а эта поездка примирит меня с её родителями и они тоже поймут, что нельзя мешать молодым жить, как того они хотят. Ведь жить им, а значит, и решать все жизненные вопросы тоже. Как часто старшие бояться, что их взрослые дети ещё не могут жить и потому их до поры до времени следует опекать. Однако это опекунство ничему не учит, ничего кроме вреда не приносит.

Думая, что поездка на море что-то позитивно изменит в отношениях со старшими, я сильно ошибался, так как ничто не изменилось. Я вспоминал те дни, когда мечтал не только о жене, но и о подруге жизни. В моём воображении эта особа рисовалась умной, начитанной, культурной, образованной, аккуратной, понимающей мужскую психологию, словом, я представлял её верной соратницей.

Так что дальше я продолжу записки с того момента, как я ушёл от жены, а через месяц вернулся. В этом месте нить повествования прервана из-за того, что значительную часть записок я уничтожил, так как они со всею искренностью рассказывали во всех подробностях наши с женой взаимоотношения вплоть до возникавших постельных осложнений…

Итак, даже спустя несколько месяцев, я до сих пор не знаю, при каких обстоятельствах пришла ко мне мысль снова вернуться к жене. К тому времени нашему сыну Серёже шёл третий месяц. Как уже известно, я чрезвычайно много читал: изучал философию, историю, теорию и историю литературы. И тогда уже даже пробовал писать. Но на мои увлечения, как я уже говорил, Лариса смотрела равнодушно, так как считала, что нашей семье это ничего не даёт. А тёща так даже грозилась сжечь все мои книги. Своими увлечениями я был настолько одержим, что ни за какие обещания сладкой жизни, я от них не отказался бы. Если это произойдёт, я не посмотрю ни на что и уйду навсегда. Так и сказал Ларисе, на что она таинственно промолчала. Но мне было и этого достаточно, только чтобы она сдерживала свою мать. Однако через день я услышал:

– Что же так, твои занятия тебе дороже сына?

– Долго же ты думала. То, что я делаю, быть может, это моё будущее. А на свиней и хозяйство я не променяю. Чего же ты сама подобным не занимаешься, ручки боишься запачкать, а меня в батрака превратить?

– Но ты без образования никто! Выучился бы, ходи и пальцем указывай.

Философия открывала передо мной законы диалектики и законы развития общества, что облегчало понимание действительности. И вот в какой-то момент я понял, что Лариса в скрытой форме ненавидела мои увлечения, и я понемногу стал охладевать к ней, несмотря на все её женские достоинства: культуру, корректное обхождение, что иной раз казалось, она с трудом терпела меня. И с момента рождения сына нам оставалось только сосуществовать и терпеть друг друга. Словом, я разочаровался в жене из одного того, что не нашёл в ней истинную подругу жизни. Для меня это было горькое признание, тем не менее, я пытался объяснять ей, в каком мы оказались затруднении. Но она этого не находила, и даже сказала:

– Тебе вечно чего-то не хватает.

– А тебе по вкусу притворяться, что у нас всё хорошо?..

Она смерила меня недружелюбным взглядом, но не посчитала нужным что-либо ответить.

Конечно, с этим можно было раз и навсегда примириться, но я был не из таких, которые плыли по течению и на стороне искали женщин для души. Лариса даже, не подозревая, своим словами разоблачала себя.

Я тоже больше не поднимал эту тему, но так как я уже твёрдо знал, как она настроена к моим увлечениям, меня начинало тревожить одно: что нас ждёт в будущем?

К тому же при случае она выговаривала мне, что из-за книг я не забочусь о семье, не ищу источники доходов.

А ведь каждую субботу на мне лежала уборка в доме, хождение в магазин и прогулки на базар за продуктами. Но ей нужны были деньги. Поскольку она занималась шитьём, у неё сложился свой круг постоянных клиенток, что давало возможность постоянно прирабатывать.

Словом, в своих противоречивых отношениях мы дошли до точки кипения. Если так будет продолжаться дальше, я ничего не достигну в жизни, ведь я учился. А им, жене, её родителям, этого было мало, точнее, я не там учился…

12

Помню февральский воскресный день, уборку я провёл в субботу, я проснулся мрачный. И ни за что не хотел браться: ни читать, ни писать конспекты. Словом, я оказался на распутье, надо ли уйти сейчас или повременить?

– Что ты застыл на одном месте? – спросила жена.

– Думаю, что мне делать…

– Выйди погулять с ребёнком, – предложила она.

– Но он спит…

– Убери в комнате.

– Я убирал вчера, ты же знаешь.

– Что ты такой мрачный? Ты хотел это услышать? – язвительно спросила она.

– Я ухожу от тебя… – это прозвучало так оглушительно, что я сам не ожидал, как это вырвалось. Я оставляю её с ребёнком. Увы, не чувствуя, что это мой сын. Почему так происходило, я не мог понять. Неужели я такой чёрствый? Что со мной происходило, я же не такой? Но получалось, что мной руководил элементарный эгоизм. Надо же было её пожалеть, а вместо этого я замыкался на своих чувствах и делался каменным. И ничего не мог с собой поделать. В моей душе будто поселился кто-то ещё: настырный и противный и он мной руководил…

Лариса вдруг сорвалась на крик, схватила книгу и была готова запустить ею в меня.

– Осторожно, она библиотечная.

– Меня тошнит от твоих книг, как ты этого не поймёшь?!

– Вот и отлично, поэтому я и ухожу вместе с книгами.

– Мучитель, что тебе не хватает?

Я хотел сказать, что не я мучитель, а её скаредная и сутяжная мамаша создала атмосферу изживания. Но я промолчал, зная, как она возмущается, если я награждаю её родительницу острыми эпитетами. И продолжал молчком собирать свои принадлежности. И только в следующее воскресенье попросил брата перевезти свои вещи, книги к родителям в загородный посёлок. Книг у меня было много: сотни две.

И когда выносил и грузил их в багажник машины, у меня возникало такое чувство, что все мои надежды и мечты не сбудутся, даже если буду жить один. Ведь за год с небольшим отношений с женой, я настолько был морально разбит, что даже перестал верить в любовь, а счастье недостижимо, как мираж. Я видел, что жена переживала не меньше меня. Но только не обо мне, а исключительно о себе, что у неё тоже ничего не сбылось, как она хотела, то есть из нас каждый в браке преследовал свою цель. Ещё бы коли её и моя цель не совпадали.

Может, я поторопился, сказав ей, что нам надо на время расстаться, так как разлука должна была решить: быть нам в дальнейшем вместе или совсем расстаться? Надо заметить, что хоть я и помогал жене по уходу за домом, но я не любил домашнюю работу только из-за того, что она много забирала времени у моих занятий науками.

– Учёным хочешь стать? – бывало, вопрошала насмешливо тёща и прибавляла:

– Тогда надо было не жениться. А выучиться, а теперь за её спиной легко получить образование?!

Мне бы нужно было ответить, что учиться можно и по системе самообразования, что я и делал. Я же промолчал, поскольку Дарья Михайловна меня бы не поняла и была бы права в том, что действительно надо выбирать что-нибудь одно: учёбу или женитьбу. Однако я считал по-другому, что женившись, я могу спокойно учиться хотя бы заочно. А вышло, к моему прискорбию, всё наоборот…

13

За четыре недели, что прожил у матери, я о многом передумал, много читал. Продолжал писать начатую повесть о непутёвом молодом человеке, ищущим смысл жизни. Но повесть давалась нелегко. К тому же думал о жене, о сыне, что ему нужен отец, а мои увлечения отдают эгоизмом.

Я не мог найти способ, чтобы мы начали понимать друг друга. Но для этого кто-то один должен уступать другому, но мы не хотели поступаться своими интересами. К тому же Лариса была полностью зависима от своих родителей, я никогда не видел, чтобы она начала с ними спорить, поступать наперекор.

Её родители обзавелись полезными для семьи связями, и потому создавалось впечатление, что им всё под силу. Вот почему Лариса подчинялась непреклонной воле родителей. А если бы мы ушли жить на квартиру, она бы оказалась в беспомощном положении.

Она никогда не поверяла матери свои мысли, никогда не делилась своими переживаниями. Лариса редко читала книги, но и то, чтобы только почерпнуть их них для себя хорошие манеры, уяснить светский образ жизни, и тем самым подавала надежды выглядеть начитанной. Но это у неё не получалось, так как она не умела выражать свои мысли. В близкой компании она пыталась показать свою эрудицию, и очень скоро обнаруживалось, что она не умела связать вслух свои мысли и оттого выглядела жалкой.

При всём том она умела выглядеть недоступной, интеллигентной, исключительно одним тем, что со вкусом одевалась…

Итак, мечты не всегда реальны установкам жизни, которая их разрушает. Если бы мы мечтали не только о прекрасном и достатке, но и о том, как нам, например, не допускать конфликтных ситуаций, умело упреждать их и находить точки соприкосновения. Если мы совершаем хороший поступок, прилагая к этому определённые усилия, тогда как дурные поступки выходят без особых усилий. Но если мы поступаем дурно, хорошее без наших усилий никогда к нам не придёт..

Лариса называла меня эгоистом, с этим я соглашался, только живя у её родителей. Да, я рвался к личной свободе, чтобы меня не притесняли, не лишали моих увлечений, и быть свободным от домашних забот, воспитания сына и уйти с головой в книги, учёбу, творчество.

На мой взгляд, главная ошибка несчастливых пар – это неосведомлённость в семейных делах, неподготовленность к семейной жизни и воспитанию детей. Когда они заключают брачный союз, у них на уме только постельная любовь, которая и привела их к бракосочетанию.

У меня же, кроме этого была надежда: если у меня будет жена, я смогу спокойно делать всё, чтобы реализоваться в жизни согласно своему призванию. И жена станет мне помогать, приближать мечту. Всё это происходило оттого, что я был идеалистом. Выходило, что я создавал семью, не избавившись от инфантилизма, у меня не было развито чувство ответственности за себя и за семью, которую создам.

Лариса же, принимая во внимание мои умные рассуждения о жизни, была уверена, что я буду надёжным мужем. В этом отношении она была прозорливей меня, заглядывая в будущее. У неё о семье сложилось представление с точки зрения практического её понимания. Она мечтала иметь хорошую квартиру, красивую обстановку, красивые вещи, обладая на всё утончённым вкусом. Для этого нужны были деньги, а зарплаты не хватало, чтобы всё приобретать в силу своих потребностей. А значит, нужен был дополнительный приработок, что она и делала, занимаясь шитьём, прослыв искусным мастером дамского платья. И недаром её родители подталкивали меня научиться жить как они, то есть овладеть доходным ремеслом. Но мой идеал – посвящение себя служению искусству, литературе, бесповоротно отталкивал меня от них.

Жизнь у матери показала, что я не могу находиться раздельно от жены и сына. И вот перед самым женским праздником я был в городе. На цветочном базаре, возле универмага, где казалось, съехались все представители горных кавказцев, я купил два букета весенних цветов. Однако мне нелегко было поехать к жене и поздравить её и тёщу. И я тешил себя мыслью, что еду только за этим. Во мне играла гордость, но я поборол её. Хотя не мог до конца быть спокойным, и чем ближе был её дом, тем сильней билось сердце, я замирал от сознания предстоящей встречи. Я не знал, что буду говорить им, и особенно боялся встречи с тёщей и тестем.

Перебарывая страх, я решительно отворил деревянную калитку в воротах. Во дворе, за месяц отсутствия, я не нашёл никаких перемен. Зеленела стройная молодая туя. Водопроводная колонка, покатый двор вымощен кирпичом. Газон обрамлён бордюром.

Я поднялся на крылечко и постучал. На стук вышел разомлевший от сытной праздничной снеди тесть. Гладкое его лицо жирно лоснилось. В доме были гости, так как какое-то время его упитанное лицо ещё сохраняло весёлость и выражало добродушие. Но при виде меня, Пётр Андреевич враз посуровел. Я попросил позвать Ларису.

В окно я увидел сидящих за столом гостей. Я забыл, что день рожденья у тестя был перед самым женским праздником. За столом сидели старшие дочери тестя и тёщи Тамара и Мария и старший сын Олег, которому шёл сороковой год, моя жена была самая младшая и по счёту шестая. Я видел, как все уставились на меня, что вызывало нехорошие предчувствия. Да к тому же не любил подобное созерцание…

Наконец Лариса вышла, мне показалось, что она нарочно медлила выходить, точно решала, нужно ли удостаивать меня такой чести. На её лице застыло подобие улыбки, особенно это выдавали слегка растянутые губы. Под опекой родителей она излучала беспечность и довольство жизнью, что моё месячное отсутствие её нисколько не волновало, даже наоборот. Ей было с сыном хорошо без меня. Хотя я представлял, что совсем другое, то есть пока меня не было, она переживала о своём будущем, удастся ли ей с сыном на руках в случае развода выйти замуж?

И вот, чтобы я не увидел следов её неутешных страданий, Лариса приняла беззаботный вид. Да, это была только искусно подобранная поза, нетрудно было представить, когда отец сообщил обо мне, она враз преобразилась, что я, её веселящуюся, застал совсем для неё не вовремя, и нарочито наигранно показывала всем своим видом, как ей было хорошо без меня. И моё появление только испортило ей праздничное настроение, что она во мне не нуждается и прекрасно обходится без меня. Да, такой, к моему удивлению, она и предстала передо мною: красивая, молодая, она вовсе не останется долго в одиночестве. Об этом говорил весь её гордый, искусно-величественный облик. И как бы я не думал о ней про себя, но увидев её нарядной, красивой, чего я раньше не замечал; и сначала даже смутился перед ней и не мог ничего вразумительного сказать. А надо бы было наговорить ей комплиментов о том, как она расцвела без меня. И она с ходу огорошила вопросом: