Читать книгу: «Приключения Василия Петухова Том II»

Приключения Василия Петухова Том

II

Вася и Темпоральный Кодекс: Инцидент с Лампочкой Ильича
Глава 1 Коллапс Кухонной Вселенной

Душный воздух общежития Политеха висел густым сиропом от пота, дешевого чая и вечного страха перед завтрашним экзаменом. Он пропитывал стены, занавески и сами конспекты, разложенные на кухонном столе, покрытом клеенкой с вечным рисунком «помидорчики». Липкий от многолетних испарений линолеум под ногами, вечный грибок в углах под потолком, похожий на карту забытых государств, густой запах вчерашней жареной картошки, перебиваемый едким химическим духом из лаборатории этажом выше – все это составляло привычный, но от того не менее угнетающий фон. За окном, заляпанным неизвестно чем, хмурился питерский вечер, окрашивая небо в грязно-свинцовый цвет. В комнате царил полумрак, нарушаемый лишь одиноким источником света.

Вася Петухов, похожий на изможденного астронавта, запертого в кабине из учебников и исписанных листов по "Теории вероятностей и случайных процессов", тыкал карандашом в формулы. Символы расплывались перед глазами, превращаясь в кашу. «Случайные процессы», – подумал он с горькой иронией. Его собственная жизнь последние пару лет ощущалась как один сплошной случайный процесс с явным негативным уклоном. После того как отца, талантливого физика-теоретика, «ушли» с кафедры по абсурдному обвинению в «идеализме» (читай – в нежелании подписать донос на коллегу), Вася чувствовал, что любая его попытка что-то контролировать обречена. Дед, фронтовик, единственный, кто его по-настоящему понимал, давно умер, оставив в наследство лишь пару баек про войну да этот дурацкий артефакт над столом.

Над столом, как укоризненный дух того самого прошлого, висела лампочка Ильича – грушевидный, почерневший от времени и копоти стеклянный пузырь, тускло мерцавший в такт Васиному отчаянию. Ее свет, желтый, неровный, пульсирующий от скачков напряжения в сети общаги, был последним свидетелем его бессонной ночи. Он отбрасывал длинные, дрожащие тени от стаканов с остывшим чаем и горы бумаг. Отчаянный жест – попытка встряхнуть затекшую, одеревеневшую от многочасовой неподвижности шею – обернулся катастрофой. Локоть рванулся вбок, задел шаткий абажур-самоделку из жести и папье-маше. Лампочка, верный страж кухонного полумрака, качнулась на тонком шнуре, звонко чиркнула о край стола и… Тррах!

Ожидаемого веера осколков не последовало. Не было ни звона падающего стекла, ни характерного «бзынь». Вместо этого из патрона, с глухим, нелепым плюхом, вывалилось… нечто. И это нечто материализовалось в облачке сизой пыли и запаха озонированного воздуха, как после удара молнии в старый трансформатор. Ростом с большую крысу, одетое в облезлый синий комбинезон из материала, который Вася не смог бы идентифицировать даже под микроскопом, с потухшей, выцветшей нашивкой "ХроноСервис". Человечек отряхнулся с видом крайне недовольного бульдога, фыркнул, поправил крошечные, криво сидящие очки на носу (одно стекло было треснуто) и, не глядя, сунул ошеломленному Василию под нос пожелтевший листок, от которого несло вековой пылью архивов и затхлостью непроветренных, брошенных на произвол судьбы хранилищ.

"Акт № 734-бис/ΔT!" – проскрипел он голосом, похожим на скрежет несмазанных шестерен в механизме, который вот-вот заклинит. – "О несанкционированном повреждении темпорального стабилизатора локального контура № 734-бис, он же «Лампочка Ильича образца 1927 года производства завода «Светоч»! Виновник установлен: Петухов В.И., резидент временного слоя 202X года! Нарушение пунктов 7.3 (Неосторожное обращение с хроночувствительными артефактами), 8.1 (Причинение ущерба инфраструктуре ХроноСервиса), 15.4а (Создание условий для потенциального темпорального коллапса локального масштаба) Темпорального Кодекса Бытовых Чисток! Подписывайте, гражданин нарушитель! И поторопитесь, у меня график!"

Глава 2 Инструктаж перед Бездной

Оказалось, старые лампочки – не просто перегоревший хлам, который десятилетиями копился на антресолях и в сараях. Это хроноанкеры, стабилизирующие узлы гигантской, невидимой для обывателя сети "ХроноБытовСервиса". Сети, которая незаметно, с бюрократической скрупулезностью, латает мелкие дыры в ткани времени: возвращает пропавшие носки из небытия (Пункт 4.2.в Кодекса), предотвращает прокисание молока за пять минут до срока (Пункт 3.1.а), убирает случайно уроненную и закатившуюся под диван таблетку так, что ее находят ровно в момент отчаяния (Пункт 5.7.г). Лампочка Васиного деда была именно таким узлом. И Вася ее угробил. Со всеми вытекающими, как выяснилось, апокалиптическими последствиями.

"По статье 12 Кодекса, подпункт 'Гамма', – бубнил человечек, представившийся Инспектором 3-го ранга ХроноСервиса Хроносом Филатовичем Скворцовым, вытаскивая из недр комбинезона миниатюрный, похожий на калькулятор девяностых, прибор, – виновник физического разрушения стабилизатора обязан временно выполнять его функции! Компенсация ущерба! Вы – теперь временный стабилизатор контура 734-бис! Поехали!"

"Куда?!" – выдавил Вася, чувствуя, как подкашиваются ноги. Его взгляд приковал крошечный портал, развернувшийся прямо над раковиной, заваленной немытой посудой. Внутри портала клубился морозный пар, несло гарью, пылью разрушений и чем-то еще, холодным и чуждым. Звуки – приглушенные взрывы, далекий гул – доносились словно из старого, плохо настроенного радиоприемника.

"Ленинград, 1942 год. Точка локализации хронокатаклизма: Вася Пупкин, слесарь-самоучка. Разрабатывает вечный двигатель на картофельных очистках!" – Скворцов сморщился, будто от острой зубной боли. – "Аппарат нелеп, но, по нашим расчетам, функционален на локальном уровне! Он создает микроаномалию положительной энергии в эпицентре тотального энергодефицита! Нарушает базовый энтропийный градиент эпохи! По нашим прогнозам, это вызовет волну неоправданного, излишнего оптимизма среди населения в радиусе пяти кварталов! Следствие – каскадные парадоксы: необоснованный риск жизнями, преждевременные попытки прорыва блокады, искажение исторической упругости! Ваша задача: предотвратить изобретение! Методы – на ваше усмотрение, но строго согласно Кодексу, раздел 5: «Ненасильственное вмешательство»! Время на локализацию – сорок восемь часов субъективного времени! Поехали!"

Вася замигал, пытаясь осознать поток абсурда. 1942 год? Блокада? Вечный двигатель на очистках? Мысли метались, как мышь в мышеловке. Это бред сумасшедшего. Или… или самый страшный кошмар перед экзаменом. «Излишний оптимизм» как угроза? Звучало как злая пародия на партийные лозунги из учебников истории. Но взгляд Скворцова, полный чиновничьего апокалиптизма и искреннего раздражения из-за сорванного графика, не оставлял сомнений – эта квинтэссенция бюрократического идиотизма была смертельно серьезна. "Погодите! Как я могу его заменить? Я же не лампочка!" – вырвалось у него.

"Вы, как источник временной нестабильности, сами стали «пробкой», – пояснил Скворцов, с видом терпеливого ментора, объясняющего очевидное нерадивому студенту. – "Ваше физическое присутствие в точке коллапса (здесь и сейчас) временно гасит флуктуации, вызванные разрушением стаба. Но это не решение! Это временная мера, паллиатив! Ликвидируйте первоисточник хронокатаклизма – изобретение Пупкина! Тогда контур стабилизируется естественным образом, и мы оперативно установим новый, сертифицированный стабилизатор. Вопросы?"

Вопросов было море, но времени на них не осталось. И Васю, не успевшего и пикнуть, что-то невидимое и неумолимое схватило и втянуло в ледяную, закручивающуюся воронку портала над раковиной. Последнее, что он ощутил, – резкий запах гари и пронзительный холод, сменивший общажную духоту.

Глава 3 Ленинградский Кавардак

Очнулся Вася не сразу. Сознание возвращалось обрывками, сквозь пелену дезориентации и ломящей во всем теле боли от холода. Он лежал на чем-то жестком и неровном, покрытом колючим инеем. Открыл глаза. Обледенелые, покосившиеся стропила низкого чердака. Сквозь щиты забитого окна пробивался слабый, мертвенно-серый свет зимнего дня. Первое и всепоглощающее чувство – Холод. Не питерская сырая прохлада, а костоломный, пронизывающий до самого костного мозга мороз, который заставлял каждую мышцу, каждую клетку тела сжиматься в комок, дрожать мелкой, неконтролируемой дрожью. Воздух был густым, тяжелым, пропитанным дымом тысяч печек-буржуек, горелого дерева, копотью и чем-то еще, сладковато-приторным и ужасным – Вася инстинктивно, всем нутром, не хотел понимать, что это. Тишина. Не абсолютная, а приглушенная, давящая, звенящая в ушах. Ее рвали лишь редкие, словно захлебывающиеся, далекие взрывы, скрип полозьев саней по обледенелой мостовой где-то внизу и совсем редкие, вымученные, лишенные силы голоса.

Он попытался пошевелиться. Современные джинсы и теплый свитер исчезли. Тело облекали стоптанные, промерзшие насквозь валенки, грубый, рваный в нескольких местах ватник и шапка-ушанка с потрепанными ушами. В правой руке, стиснутой от холода, он держал все тот же акт ХроноСервиса, печать на нем теперь напоминала замерзшую кляксу. В левом ухе раздалось резкое, неприятное жужжание: "Канал связи открыт! Инспектор Скворцов на связи! Стабилизатор Петухов, доложите обстановку! Немедленно!"

Вася с трудом поднялся, опираясь на заиндевевшее бревно стены. Чердак был завален хламом – ящики, обломки мебели, тряпье. И в центре этого хаоса, при свете крошечной, коптящей жестяной коптилки, сидел другой Вася.

Вася Пупкин. Он был не просто изможден – он был прозрачен. Кожа, землисто-серая, натянута на острых скулах, как пергамент. Глаза – огромные, нездорово блестящие, горящие лихорадочным огнем в глубоких, черных впадинах. Его пальцы, длинные, костлявые, дрожали от слабости и холода, но движения с паяльником над причудливой конструкцией из ржавых консервных банок, обрезков проволоки и… небольшой горки картофельных очистков были удивительно точны, почти ювелирны. Он что-то бормотал себе под нос, обрывки фраз, смешивающиеся с шипением паяльника: "…анод на катод… карбо… энергия распада… коэффициент… накормить всех… накормить…" В его безумии сквозила страшная, обреченная ясность цели. Сама конструкция казалась нелепой, игрушечной, но низкое, ровное гудение, исходящее от ее центра, и слабое, пульсирующее зеленоватое свечение в банке, наполненной очистками, заставляли Васю сомневаться в первоначальной оценке. В этом было что-то… работающее.

Сердце Васи бешено заколотилось. Вот он. Первоисточник хронокатаклизма. Вечный двигатель на картофельных очистках. Акт в его руке вдруг показался смехотворно беспомощным аргументом. Но деваться было некуда.

"Ваше изобретение! Оно… оно не по ГОСТу!" – выпалил Петухов, шагнув вперед и тыча актом под нос изумленному Пупкину. Голос его сорвался на визгливую ноту. – "Нарушение временных энергетических нормативов! Смотрите, акт! Тут все написано! Пункты!"

Пупкин медленно поднял голову. Его лихорадочный взгляд скользнул по странной, но явно теплой одежде пришельца, по его относительно сытому лицу, по абсурдному листку с печатью-кляксой. В глазах мелькнуло непонимание, затем – подозрение, быстро перерастающее в ледяной ужас. "Диверсант?" – пронеслось в его взгляде. И следом, пронзительно, разрывая давящую тишину чердака, вырвалось: "Караул!!! Шпион! Диверсант!!!"

Адреналин ударил в голову. Вася рванул назад, к люку, который заметил краем глаза. Пупкин, несмотря на истощение, вскочил, схватив тяжелый гаечный ключ. "Держи его!" – заорал он, видимо, в пустоту, но с такой яростью отчаяния, что Вася поверил – помощь придет.

Началась погоня. Вниз по скрипучей, обледенелой лестнице, чувствуя, как ледяной воздух режет легкие, как ноги вязнут в неповоротливых валенках. 'Караул!' – эхом разносилось за ним по темным, промерзшим коридорам разрушенного дома. На улице он врезался в женщину, медленно тащившую на детских санках маленький, туго перетянутый веревкой сверток и жестяное ведро с темной жидкостью – похоже, водой из проруби. Она вскрикнула, тонко и жалко, упала на обледенелый тротуар. Ведро опрокинулось, черная вода мгновенно превратилась в лед. "Извините! Простите!" – крикнул Вася, инстинктивно пытаясь помочь ей подняться, но в ухе завизжал голос Скворцова: "Не трогать! Гражданка Петрова Анна должна упасть именно здесь и именно сейчас! Это ключевой момент для ее последующей встречи с медсестрой Марией в 14:17 у аптеки №5! Бегите прямо! Прямо, я сказал! Нарушение протокола перемещения! Пункт 3.2! Не создавайте избыточных временных линий!"

Вася побежал, оставляя женщину на льду, чувствуя жгучий стыд, смешанный с паникой. Он мельком видел лица в забитых окнах домов – не любопытные, а пустые, уставшие до полного безразличия, лишь на мгновение оживляемые вспышкой тревоги или тупой безысходности. Патруль – двое красноармейцев в потертых, не по росту тулупах, с винтовками Мосина наперевес – появился впереди, перекрывая узкую улицу. "Стой! Стой, сволочь! Документы!" – прогремел хриплый окрик. Сердце Васи готово было выпрыгнуть из груди. "Налево! В арку! Быстро!" – скомандовал Скворцов. "Там должен быть кот! Рыжий! Кот важный для морального состояния девочки Кати в 1947 году!" Вася рванул в указанном направлении, слыша за спиной тяжелые, спотыкающиеся шаги погони и крики: "Держи! В арку зашел!"

Глава 4 Хронометкость и Картофельные Архивы

Арка вела в промерзший, заваленный битым кирпичом и снегом двор-колодец. Рыжего кота не было видно. Вася метнулся вдоль стены, ища укрытие. Силы покидали его, валенки скользили. Впереди виднелась низкая, полуразрушенная дверь в подвал какого-то здания. Он рванул к ней, не раздумывая, и ввалился внутрь, захлопнув за собой покосившуюся, тяжелую дверь. Темнота и запах сырой земли, плесени и махорки обволокли его.

"Стоять! Руки вверх!" – резкая команда раздалась прямо перед ним. В слабом свете, пробивавшемся из пролома в стене, Вася увидел дуло винтовки, направленное ему в грудь, и за ним – суровое, изрезанное морщинами и холодом лицо мужчины в стеганой телогрейке и ушанке. Глаза, прищуренные, острые, как у хищной птицы, изучали его без страха, с холодной расчетливостью снайпера. Но что-то в них было… знакомое. Невероятно знакомое.

"Кто такой? Откуда взялся? Говори быстро!" – голос был низким, хрипловатым, но твердым.

Вася задыхался, пытаясь найти слова. "Я… я не диверсант… Ученый… Из… из НИИ…" – выдохнул он первое, что пришло в голову.

Мужчина, не опуская винтовки, шагнул ближе. Его взгляд скользнул по странному ватнику, по лицу Васи. "Глаза у тебя, парень, знакомые…" – проговорил он неожиданно, и в его голосе появились нотки чего-то, кроме подозрения. "И растерянность – точь-в-точь как у моего Ваньки, когда он формулу забыл перед контрольной…" Он опустил винтовку, но не расслабился. "Ладно. Пойдем. Быстро." Он кивнул вглубь подвала.

Землянка, вырытая под сводами подвала, была крошечной, насквозь промерзшей, но после лютого уличного холода она показалась Васе убежищем. Мужчина, представившийся Иваном Петровичем, раздувал крошечный, закопченный примус. Его движения были точны, экономны, лишены суеты. "Сиди, грейся," – буркнул он, указывая на ящик из-под снарядов. Вася прижался к холодным, бревенчатым стенам, дрожь постепенно начала отпускать. И вдруг его накрыло волной воспоминания. Яркого, теплого.

Маленький Вася, лет пяти, сидит на коленях у деда на старой деревянной лавке в деревне. Солнце, запах сена и яблок. Дед, еще крепкий, с густыми седыми бровями, смеется, показывая гильзу от патрона. "Видишь, Вась? Дырка. Пуля прошла в сантиметре от сердца. Под Серпуховом, зимой сорок второго. Хронометкость, внучок. Точный расчет и чутье. Не только на войне – в жизни так же. Знать, когда выстрелить, а когда – притаиться, выждать. Иначе снесет, как щепку."

Тот же прищур хищной птицы. Та же твердость во взгляде. Тот же Иван Петрович. Только молодой. Сильный. Живой. Он теребил кожаный наперсток на большом пальце правой руки – простенький, стоптанный, но явно бережно хранимый. "Ваш сын? Ванька?" – рискнул спросить Вася, уже зная ответ.

Иван Петрович кивнул, не глядя, сосредоточенно регулируя пламя примуса. "Учится. В школе. Физиком хочет стать. Голову ломает над формулами, книжки глотает. Умный парень…" В голосе прозвучала редкая, скупная нежность, сразу же погашенная. Вася почувствовал ком в горле. Этот "Ванька" – его отец. Иван-младший. Которого через двадцать лет сломает система, вытравив из него ту самую страсть к знаниям, что горела сейчас в глазах Пупкина.

Иван Петрович подал Васе кружку с обжигающе горячей, мутной жидкостью – похоже, каким-то суррогатом чая. "Рассказывай. Чего нарвался? И кто ты на самом деле? Ученый в рваном ватнике без документов – звучит как бред."

Вася, согревая руки о кружку, рассказал сбивчиво, опуская ХроноСервис, но говоря о важной "научной разработке" Пупкина, которую нельзя допустить до реализации сейчас, из-за войны, из-за опасности для самого изобретателя. Что нужно убедить его отдать чертежи на сохранение.

Иван Петрович слушал молча, его прищуренные глаза изучали Васю. "Не только Пупкину опасно, парень. Ты сам наломал дров. Напролом. Как думаешь, он теперь доверять тебе будет? После того как ты к нему ворвался и орал про ГОСТы?" Он покачал головой. "Хронометкости не хватает. Надо было подумать. Подойти с другого бока. Как снайпер – обойти позицию, найти слабину. Может, поговорить через кого? Знакомого у него есть?"

Вася вспомнил пронзительный крик женщины, в которую врезался. "Есть… соседка, кажется. Аня?"

"Аня из артели?" – Иван Петрович кивнул. "Варежки для фронта шьют. Хорошая девчонка. Пупкина подкармливает, чем может. Вертится возле него, верит в его бредни." Он хмыкнул. "Попробуй через нее. Только осторожно. Девчонка нервная, голодная. Не напугай."

Найти Аню оказалось проще, чем ожидалось. Она дежурила в полуразрушенном здании бывшей библиотеки, где теперь размещался пункт раздачи скудного пайка для работников артели и хранились остатки фондов. Маленькая, очень худая, с большими, слишком взрослыми для ее возраста глазами, она встретила Васю с открытой настороженностью. "Вам чего? Пайки только завтра."

Вася, следуя советам "хронометкости" и деда, говорил осторожно, объясняя, что он не враг Пупкину, а наоборот, хочет помочь сохранить его изобретение для будущего. Что сейчас оно слишком опасно, может навлечь беду на самого Федорыча (как она его называла). Что нужно уговорить его отдать чертежи в архив, на сохранение.

Аня слушала молча, обернувшись в большой, явно не по размеру, платок. Ее глаза, умные и усталые, изучали Васю. "Вы думаете, он из-за славы? Или пайка?" – спросила она тихо. "Он… он хочет помочь. Всех накормить. Чтобы дети не умирали. Чтобы мамы не плакали." Она отвернулась, смахивая украдкой слезу. "Он светится, когда паяет. Как будто забывает… забывает про все. Про голод, про холод, про бомбежки." Она посмотрела прямо на Васю. "Если вы обманите его… Если это отнимут у него… Он не переживет. Он и так на волоске." В ее голосе была тихая, но стальная решимость защищать своего чудака-изобретателя.

"Я не обману," – твердо сказал Вася, и сам поверил в это. "Я хочу, чтобы его работа не пропала. Чтобы ее оценили потом. Когда придет время. Дайте мне шанс поговорить с ним. Здесь. В библиотеке. На нейтральной… территории." Он огляделся на заиндевевшие, пустые стеллажи, на покрытые инеем груды книг, сваленные в углу. "Приведите его сюда завтра. Скажите… скажите, что пришел специалист из Архива Необычных Научных Разработок. Оценят его труд."

Аня долго смотрела на него, потом кивнула. "Хорошо. Завтра. В полдень. Но я буду тут." Это был не просьба, а условие.

На следующий день, ровно в полдень, Пупкин, ведомый Аней, вошел в промерзший зал библиотеки. Он выглядел еще более изможденным и настороженным. Увидев Васю, сжался, как пружина. Аня встала рядом с ним, молча выражая поддержку.

Разговор был трудным. Вася использовал все аргументы, подсказанные и дедом, и Аней, и даже абсурдной логикой ХроноСервиса. Он говорил о гениальности идеи, но о ее несвоевременности. О том, что война – время выживания, а не прорывов. О том, что его двигатель – это семя для будущего мира. "Василий Федорович, ваше изобретение – прорыв! Но сейчас… – Вася оглянулся на заиндевевшие окна, на Аню, на истощенное лицо Пупкина, – …сейчас не время для вечных двигателей. Время – для выживания. Но ваша идея бесценна! Она должна быть сохранена! Для будущего. Для того дня, когда война кончится, и люди смогут строить, а не разрушать. Представьте: в мирное время, на основе ваших чертежей, построят машины, которые накормят тысячи! Но для этого они должны быть в безопасности. В надежном месте. В архиве."

Пупкин молчал, его пальцы нервно перебирали край ватника. Сомнение читалось в его лихорадочных глазах. Он смотрел на свою конструкцию, которую принес с собой – она тихо гудела на столе между ними. "Архив? Кто его найдет? Кто поверит? Кто вспомнит про Василия Пупкина и его очистки?" – его голос звучал горько.

Тут Вася развернул свой главный козырь – бланк, который Скворцов передал ему через хроноскоп (старый, полуразбитый радиоприемник "Рекорд", валявшийся среди книг). Бланк "Наркомата Необычных Научных Разработок" с витиеватой печатью и подписью "Инспектор 3 р. Х.Ф. Скворцов". "Вот. Официальный акт приема. С печатью. Ваше изобретение заносится в реестр перспективных разработок под грифом 'Экспериментальная Модель Временного Хранения Картофельных Очистков (ЭМВХКО)'. С гарантией сохранности и последующего изучения в мирное время."

Пупкин взял бланк дрожащими руками. Он смотрел на печать, на подпись, на строгий канцелярский язык. Аня тихо положила руку ему на локоть. "Вася прав, Федорыч. Отдай. Пусть лежит. А мы… мы пока выживаем. Как ты меня учил: 'Тише едешь…'"

Пупкин взглянул на Аню, потом на Васю, потом снова на бланк. В его глазах мелькнула тень прежней надежды, смешанной с грустью. Он глубоко вздохнул. "Ладно. Пусть будет 'Экспериментальная Модель'." Он аккуратно сложил чертежи, положил их рядом с банкой. "Ведите в архив."

Процедура сдачи в ближайший партархив (ютившийся в подвале соседнего дома) прошла удивительно быстро. Сотрудница, худая как тень, лишь кивнула, увидев печать Скворцова на бланке, взяла чертежи и банку, выдала Пупкину потрепанную справку о приеме. Хронокатаклизм был локализован. Оптимизм, по мнению ХроноСервиса, остался в пределах исторической нормы. Когда Вася вышел на улицу, держа в руке справку Пупкина (как доказательство для Скворцова), его развернуло обратно в портал, который открылся прямо в промозглом дворе.