Читать книгу: «Анатомия смерти», страница 4

– Это надолго, – пробормотал Курбатов.

Он оглянулся, определяя место для манёвра. Сзади его припёрла машина с ярко включёнными фарами. Курбатов посигналил и включил заднюю скорость. Автомобиль не двинулся с места.

– Вот тупой! – ругнулся Максим.

Он посигналил снова. Безрезультатно. Не заглушая двигатель, Курбатов отстегнул ремень безопасности и вышел. Сделав несколько шагов, он наклонился и постучал в окно. Окно опустилось. Курбатов не успел додумать мысль, для чего водителю в такое время суток солнцезащитные очки, когда увидел направленный на него ствол пистолета.

– Садись в машину, – приказал человек за рулём.

Задняя дверь распахнулась. Курбатов оглянулся на свой BMW, прикидывая расстояние. Затем снова посмотрел на дуло и повиновался. В тёмном салоне лицо человека на заднем сиденье разглядеть не удалось. Максим прикинул: водитель, пассажир – двое.

– Флешку, – раздался сиплый голос, и человек протянул руку.

Отпираться не имело смысла. Курбатов оценил инсценировку с аварией на дороге. Быстро и слаженно сработали, не придерёшься. Складный спектакль. Интересно, кто режиссёр? Человек терпеливо держал руку протянутой, не сомневаясь, что получит требуемое. Курбатов со вздохом полез в боковой карман пиджака, но внезапно ухватил протянутую руку и заломил её до хруста. Человек вскрикнул от боли и неожиданности. Максим ухватил мужчину за шею свободной рукой и сильным рывком набросил на себя. Вместе они вывалились из автомобиля. Курбатов выкрутил чужую руку и, прикрываясь орущим от боли человеком, попятился к BMW. На ходу он что есть силы ударил ногой по двери внедорожника, откуда с пистолетом лез водитель. Удар пришёлся поперёк лица. Очки с хрустом треснули, мужчина ухватился за лицо.

Ударом по шее Курбатов свалил «пленного» на дорогу, запрыгнул в автомобиль и сдал назад. Послышался треск и хруст ломающегося пластика. Вывернув руль влево, Максим выжал газ. Он мысленно похвалил немецкий автопром. Приёмистая машина развернулась почти на месте и с рёвом рванула прочь.

Извилистая дорога вела в город. Курбатов посматривал в зеркало заднего вида. Участники «спектакля» оказались не готовы к такому развитию событий. Водитель в болоньевой куртке попытался развернуть свой автомобиль, но на узком пространстве ему теперь мешали те, кого он не пропускал. «Гражданин в очках», уже без очков, поднимал с дороги подельника. Огни пробки исчезли за поворотом.

– Что случилось?! – спросила Екатерина Сергеевна.

Самообладание вернулось к Курбатову. Сердце забилось ровнее.

– Флешка, – коротко выдохнул он.

– Они её получили?

– Я вспомнил, что она мне тоже нужна. Мы не договорились. Вы огорчены?

– Я испугалась за вас, – ответила Корнеева.

– Приятная неожиданность.

– Не понимаю вашей иронии, – в голосе Екатерины Сергеевны прозвучала обида.

Курбатов оставил язвительный тон. Не время выяснять отношения. Если Корнеева замешана в этой истории, её лучше не упускать из виду. Держать поближе к себе. Слишком очевидна осведомлённость преступников. Они точно знали, что флешка у него. Или всё-таки действовали наудачу?

– Кому вы звонили из уборной? – спросил Курбатов.

– Почему вы решили, что я кому-то звонила из уборной?

– Дайте, пожалуйста, ваш телефон, – попросил Курбатов.

Он почувствовал прикосновение руки к своему плечу. Корнеева молча протянула трубку. Курбатов пролистал список входящих и исходящих звонков. Последний звонок датировался вчерашним числом. Максим почувствовал, что краснеет. Он вернул телефон.

– Вы думаете, это я навела на вас бандитов?

– Извините. Нервы.

– Я понимаю…

В Чехове на привокзальной площади они вышли из автомобиля. Рядом возвышался круглый купол автовокзала. Чуть в стороне – серое здание железнодорожной станции. На обложенной сугробами стоянке такси дежурили четыре жёлтых автомобиля с шашечками на крыше. «Кроссовер оставлю здесь, потом заберу», – решил Максим.

– За мной, – скомандовал он и сунул в рот жвачку.

Втроём они вошли в здание вокзала. Расписание на стене. Электричка через десять минут. В толпе к ним вряд ли привяжутся. В поезде транспортная полиция. Преступники не осмелятся рисковать.

Курбатов купил в кассе три билета. Два взрослых, один детский. На пути к выходу из зала ожидания он присел на пассажирское кресло перевязать шнурок у ботинка. Екатерина Сергеевна вела Мишу за руку. Мальчик насупился. Путешествие утомило его. Но он не жаловался и не хныкал.

На заснеженном перроне топталось несколько десятков человек. Электричка из Серпухова подошла без опоздания. В вагоне было немноголюдно и тепло. Пока дверь с шипением не захлопнулась и поезд не тронулся, Курбатов смотрел в окно. Ничего подозрительного. Поезд набрал ход. Корнеева с Мишей сели напротив Курбатова. Мальчик – у окна.

– Что вы думаете делать? – спросила Екатерина Сергеевна.

– Для начала добраться до Москвы.

– Потом?

– Потом выяснить, что на флешке. Слишком большой интерес она вызывает у посторонних.

– Что будет с нами? Я имею в виду нас с Мишей.

Хороший вопрос. Если отстраниться от расследования убийства Гомельских и поразмышлять над судьбой няни и её питомца, то картина вырисовывается не очень радужная. Мальчик вернётся в детский дом и будет там жить, пока не обретёт новых родителей. Если повезёт. Корнееву наймут другие люди. С её рекомендательными письмами долго без работы она не останется.

«Кстати, о письмах, – размышлял Курбатов. – Кто их видел и кто читал? Павел. Он наводил справки».

– Я могу усыновить Мишу? – спросила Корнеева.

– Наверное, да, – отозвался Максим.

Вопрос его не удивил. Он даже показался закономерным. Учитывая отношения няни и её подопечного. Но удивил мальчик.

– Если я этого захочу.

Курбатов уставился на ребёнка, который смотрел на взрослых не по-детски серьёзными серыми глазами.

– Вы обсуждаете меня так, будто меня рядом нет. А я вот он. Сижу и слушаю. Моё мнение тоже имеет значение. Понятно?

Курбатов кивнул.

– Ты обиделся? – наклонилась к мальчику Екатерина Сергеевна. – Прости.

– Взрослые не понимают детей, потому что считают их детьми. На самом деле дети всё воспринимают как взрослые, но воспринимают правильно и честно. А взрослые постоянно врут и себе, и другим, и от этого у них в головах путаница. И чем больше они хотят распутать всё, что запутали, тем сильнее путаются и говорят: жизнь – сложная штука. Дети плачут, когда им горько, и смеются, когда смешно. Они не кривляются. За это взрослые считают их милыми. А кто им мешает не кривляться и говорить то, что есть, а не то, что необходимо? Мама и мама Катя не могли поделить меня и меня же мучили. Я мог любить двоих, а меня заставляли любить одну. Хотя можно было просто жить дружно, радоваться тому, что есть. Без семьи плохо. Но если в другой семье меня начнут снова делить, лучше остаться одному. Взрослые не замечают, как мучают детей, когда стараются распутать клубки в своих отношениях.

Курбатов восхищённо посмотрел на Мишу. Его всегда интересовало, о чём думают дети. Он подозревал, что их внутренний мир гораздо глубже, чем его представляют взрослые. Максим и сам оставался ребёнком, но тщательно скрывал это от окружающих. Потому что так надо. Неприлично в тридцать восемь лет ползать по траве, играя в разведчика. Его не тянуло переставлять оловянных солдатиков, но иногда пальнуть камнем из рогатки в консервную банку или поиграть в ножечки он был не прочь. Его собственные дети любили с ним возиться на полу в доме. Он не уступал им в азарте и желании победить. Они ему верили и считали своим. Но ни сын, ни дочь не высказывали своих мыслей так, как это сделал Миша. Наверное, они ещё не научились их точно формулировать.

– Больше тебя никто не будет делить, – почти шёпотом проговорила Корнеева. Её слова прозвучали двусмысленно в свете последних событий.

Миша посмотрел на неё с иронией и отвернулся к окну. Курбатов разглядывал ребёнка, стараясь разгадать, что у того в голове. Насколько сильно он переживает смерть приёмных родителей и переживает ли вообще. Он не плакал, не хныкал, не жаловался. Если бы Миша был взрослым, о нём бы сказали: хорошо держится. Но он был ребёнком. Курбатов снова и снова объяснял выдержку мальчика его непониманием определения слова «смерть».

Но Миша снова удивил:

– Однажды, в детском доме, я слышал, как воспитательница объясняла маленькой Лене, что её родители умерли и ей придётся пожить в детском доме с остальными детьми. Девочка не понимала, что это такое – умерли. Она продолжала спрашивать, когда за ней придут мама и папа. Воспитательница выбилась из сил, но не могла объяснить, почему мама и папа не придут за Леной. Она совала Лене куклу, сажала на коленки и пыталась читать книжку, но Лена продолжала плакать и звать маму. Она плакала неделю. Потом другую. Она не жалела родителей. Она считала, что они её бросили. Со временем Лена стала плакать меньше, но не перестала ждать маму и папу. Ей никто не смог объяснить, что её родителей уже не будет никогда. Моих родителей тоже уже не будет. Ни один человек в мире не сможет объяснить, почему родители умирают навсегда. Совсем.

Сердце Курбатова сжалось. Он сглотнул горький ком. Максим вспомнил свои ощущения, когда хоронил мать, потом отца. Вокруг стояли люди. Говорили слова. Но он оставался один. Один со своим горем, мыслями, тягучей неутихающей болью.

Миша остался один на один со смертью тех, кого успел полюбить. Его никто не утешал. Он жил сам со своим горем. Маленькое сердечко страдало. Он понимал безысходность, тупик значения слова «смерть». Но рассказать, как ему плохо, Миша никому не мог. Он жил в детском доме, один в целом мире. Только двое взрослых – няня и он, Максим, – могли бы разделить его тоску. Они знают, в отличие от миллиардов, живущих на земле, о существовании Миши. Но они считают его маленьким и глупым, неспособным чувствовать как взрослые.

Курбатов протянул Мише руку и улыбнулся.

– Ты не один. Держись, – сказал он.

Мальчик вложил свою ручку в ладонь Максима. Курбатов ощутил довольно крепкое пожатие. Он едва не потянулся обнять мальчика, так ему стало жалко его, но сдержался. Екатерина Сергеевна сделала это за него. Миша недовольно повёл плечами. Он не хотел, чтобы его жалели.

Поезд замедлил ход. Подъезжали к Подольску, когда в конце вагона в раздвижную дверь вошли двое. Они не смотрели в сторону Курбатова, но он почувствовал опасность. Мужчины сели у выхода. Ничем не примечательные работяги средних лет молчали и смотрели в окно. Курбатов оглянулся. Сзади у выхода две старухи с сумками и тележками громко разговаривали про то, чем они кормят кошек. В холодном тамбуре в пику постановлениям Госдумы курил мужчина в дублёнке с поднятым воротником. Он хищно ухмылялся, прикладывался к банке пива, посматривал в салон с вызовом и, похоже, ждал, что ему сделают замечание, чтобы затеять ссору. Но граждане не связывались. Им не было дела ни до мужика, ни до Думы, ни до её законотворчества.

– Что случилось? – встревожилась Екатерина Сергеевна.

Она оглянулась.

– Не суетитесь и не показывайте, что их заметили. Они выждут удобного случая. Им нужен я.

– Наши действия?

– До Курка в вагоне почти никого не останется. Они воспользуются этим. Выйдем в Царицыно. Там в толпе нас не тронут.

Курбатов набрал Салтыкова.

– Юра, у нас обстоятельства. Мы в электричке, подъезжаем к Москве. Пришли в Царицыно пару ребят. Пусть прикроют. Четвёртый вагон с головы поезда.

Миша жестом попросил няню наклониться и что-то ей шепнул.

– Миша хочет в туалет, – сообщила Корнеева.

– Потерпеть никак? – осведомился Максим.

Мальчик мотнул головой.

Втроём они двинулись в хвост поезда. Екатерина Сергеевна открывала двери, Курбатов их захлопывал. Миша шагал посередине. В переходах между вагонами Максим придерживал ребёнка за воротник, чтобы тот не поскользнулся. Вагоны болтало на скорости. Двое следовали за ними. Они приближались.

Впереди женщины-контролёры в красных долгополых пуховиках проверяли билеты. «Зайцы» длинной вереницей двинулись по вагону прочь от них. Курбатову и его команде пришлось задержаться в тамбуре, пропуская «зайцев». Преследователи пропускать не стали. Они грубо оттолкнули парня с девушкой и остановились рядом.

– Чего вам?! – Курбатов встал боком, как на боксёрском ринге в молодости.

– Ничего, – ответил один.

Они проследовали в салон. Курбатов не сводил с них глаз. Напряжение отпускало. Паникёр. Мужики идут по своим делам… Додумать он не успел. Сильный удар по затылку «выключил свет».

Очнулся Максим лёжа на сиденье в вагоне в окружении двух полицейских, двух контролёров и одного охранника в сером камуфляже.

– Смотри, как безбилетника отделали, – сострил прохожий парень, кивая на них товарищу.

Оба хохотнули и остановились посмотреть.

– Давай проваливай, не до вас теперь, – погнал их рослый полицейский в погонах рядового.

– Где женщина и ребёнок? – спохватился Курбатов.

– Никого не было, – ответила контролёр. – Вы в тамбуре один лежали. Думали, пьяный. Что с вами стряслось?

– Не знаю.

Курбатов сел и потёр ушибленное место. Крови на руке не наблюдалось, но чувствовалась огромная шишка. «Мешком с песком, что ли, огрели», – подумал он и поморщился.

– Идти сможете? – поинтересовалась контролёрша. Чёрная сумочка на длинной тонкой лямке болталась через плечо. – А то нам выходить…

– Где мы? – Курбатов глянул в окно.

– К Люблино подъезжаем, – ответила контролёр.

– Попробую.

Курбатов осторожно встал. Голова кружилась, и подташнивало.

– Вам, наверное, скорую надо, – проявила участие всё та же контролёр.

– Спасибо, обойдусь, – ответил Курбатов. – Дальше я сам.

– Деньги, документы на месте? – спросил сержант.

Курбатов ощупал карманы.

– На месте.

Его оставили одного. В кармане надрывался мобильный.

– Ты где? – раздался голос Салтыкова.

– В электричке.

– Мои тебя обыскались. Почему не вышел, как договаривались?

– Меня вырубили. Женщина и ребёнок исчезли.

– Флешку, естественно, забрали.

– Нет, я забыл их предупредить, что оставил её в Чехове.

– Где тебя подобрать?

– На привокзальной площади у Курка.

«Рено» остановился перед Курбатовым. Максим сел рядом с Салтыковым. Тот окинул его критическим взглядом.

– Как говорится, краше в гроб кладут, – сказал он. – Куда тебя?

– В Чехов флешку забирать.

Салтыков взглянул на наручные часы. Потом на Максима. Серое, измождённое лицо. Таким оставлять его одного нельзя. Пора было взглянуть, что за ценности на той злополучной флешке.

– Перекусим где-нибудь на заправке, – сказал Салтыков и тронулся с места.

По третьему кольцу они съехали на Варшавское шоссе.

– Думаешь, это похищение или побег? – спросил Салтыков.

– Скоро узнаем.

– Всё-таки дамочка замешана в убийстве и во всём, что с ним связано. Слишком гладко у них получается, – продолжил разговор Салтыков.

Курбатову было неприятно признавать правоту Салтыкова. Иначе преступники не могли войти и выйти из квартиры невидимыми для камер наблюдения. И как объяснить, что они всегда оказываются рядом?

– Почему? – спросил Максим.

Теперь этот вопрос мучил его постоянно.

– Деньги? Они ничего не взяли в квартире Гомельских. А может, всё-таки взяли?

– Даже если и так. Слишком жестоко и грубо сработано. Овчинка выделки не стоит. Павел никогда не держал крупных сумм при себе. Нет, здесь другое. Женщины ревновали ребёнка друг к другу.

– Убийство на почве слепой любви и ревности? Это уже смахивает на шизофрению в последней стадии. В состоянии аффекта не нанимают сообщников, а действуют спонтанно. На лицо предумышленное убийство, совершённое группой лиц.

– Я уже говорил, что в последнее время Павел сильно изменился. Нервничал, раздражался. Если бы это происходило только с ним, можно было бы предположить, что у него неприятности в бизнесе. Но Вика тоже изменилась. А он её в производственные дела не посвящал.

– Может быть, всё-таки что-то связанное с нанотехнологиями? Какие-нибудь новые разработки. Его шантажировали, угрожали? – спросил Салтыков.

– Мне он ничего об этом не рассказывал, – ответил Курбатов. – Что по отпечаткам? – Максим повернул лицо и поморщился от боли.

– Глухо, как в танке. Будто призраки.

– Ага, – Курбатов потёр затылок. – Призраки бестелесны, а эти головы отрезают и дома с машинами жгут.

Послышался звонок мобильника. Курбатов достал трубу из кармана пальто и включил на громкую связь.

– Твоя женщина у нас, и мальчик тоже. Если хочешь их получить назад – отдай то, что нам нужно, – сказал мужской голос.

– А если мне наплевать на то, что вы с ними сделаете, тогда как?

– Тогда им отрежут башки, и их смерть останется на твоей совести.

– Дай трубу женщине, – сказал Курбатов.

– Максим, они нас убьют! – послышался голос Корнеевой. Она говорила с надрывом. – Отдайте им то, что они просят…

– Миша с вами?

– Да.

В трубке снова послышался мужской голос:

– Даю две минуты. Думай.

Телефон отключился.

– Классика жанра, – вздохнул Салтыков. – Похищение, шантаж, требования… Судя по размаху и организованности, ребята серьёзные.

– Считаешь, не блефуют?

– Если нет и мы ошибаемся? И твоя Екатерина Сергеевна жертва, а не соучастница? Если бандюги их действительно порежут? Придётся отдать.

Телефон снова зазвонил.

– Решил? – раздался тот же мужской голос.

– Где и когда?

– Чтобы у тебя не возникло искушения перекачать информацию, жди нас на выезде за МКАДом на Симферопольском шоссе близ железнодорожного моста. Прокатимся вместе. Отдашь флешку – получишь женщину и ребёнка.

Курбатов убрал трубку в карман.

– Они ведут нас! – воскликнул он.

Салтыков притормозил. Он ощупал полы пальто и пиджака Курбатова. Отвернув воротник пиджака, он отстегнул и показал устройство в виде кнопки.

– Маячок, – объявил Салтыков. Потом под лацканом того же пиджака отдёрнул руку от лёгкого укола в палец и извлёк микрофон величиной со спичечную головку. – А вот и источник информации. Кол с минусом вам, уважаемый, за конспирацию. Понятно, черепно-мозговая травма. Соображалка сломалась… Отсюда такая осведомлённость.

– Интересно, когда они успели? – Курбатов пропустил сарказм Салтыкова. Он досадовал на себя.

– Когда угодно! В квартире Гомельских…

– Исключено. С тех пор я переоделся.

– Когда принимал душ…

– Маловероятно. Они же не знали, какой костюм я надену. У меня их несколько.

– Тогда в электричке, пока ты отдыхал в тамбуре на полу.

– Следовательно, до того момента кто-то их предупреждал о моих планах.

– Или за тобой установили круглосуточное наблюдение, – заключил Салтыков.

Микрофон полетел в окно вслед за маячком. Автомобиль медленно разгонялся.

– Твои ребята далеко? – спросил Курбатов.

– Не успеют. Да и что толку? Ну повяжем мы разбойников. Их подельники убьют пленных. Даже если на флешке содержатся адреса и явки всех мафиози мира и их с помощью этой информации переловят всех до одного, это всё равно не стоит жизни женщины и ребёнка. На место этим мафиози придут другие, а жизней не вернуть.

– Под личиной «ретивого сапога» скрывался философ с большим сердцем, – ответил Курбатов.

Он лучше других сослуживцев Салтыкова знал, как обманчива его внешность. Юрий Алексеевич бодро рапортовал начальству о проделанной работе. Строго придерживался субординации. Высказывался только по существу дела. Прятал эмоции и не комментировал распоряжения руководства. Он никогда не выходил за рамки служебных отношений. Его считали недалёким служакой. Но Курбатов знал совсем другого подполковника Салтыкова.

Пять лет назад, когда Курбатов ещё служил в органах, на квартире, где было совершено убийство, преступник открыл стрельбу. Он прятался в шкафу. О его существовании никто не подозревал. У парня сдали нервы. Створки распахнулись. Салтыков среагировал быстрее всех. Он заслонил Курбатова, понимая, что ничего больше сделать не успеет. Два выстрела прошли мимо. Третий пришёлся в бандита. Человек вывалился из шкафа. Салтыков спрятал табельный макаров в кобуру под мышкой.

– Не повезло, – сказал он тогда, вынимая у преступника зажатый в руке пистолет.

– Ему нет, нам – да, – ответил Курбатов.

В тот день Максим проставлялся. Вдвоём они крепко выпили. Подробности происшествия остались между ними. В рапорте сухо написали: «…ответным огнём на поражение подозреваемый был обезврежен…»

Курбатов набрал Михаила Михайловича.

– Михалыч, выручай! – заговорил он в трубку.

– Слушаю, – с готовностью отозвался тот.

– Я говорю, ты не перебивай. Хватай Женька, соседа своего, и быстренько гони на железнодорожную станцию в Чехов. Там во втором ряду под первым сиденьем лицом к двери жвачкой приклеена флешка. Пусть Женёк возьмёт свой ноутбук и по-быстрому перекачает информацию. Потом флешку – на место, и бегом с вокзала.

– Шпионов ловим?

– Михалыч, голубчик, не время шутить…

Максим пояснил Салтыкову, кто такой Женёк. Деревенский парень. Окончил Бауманский институт. Специализировался по защите информации. Четыре года отучился на бюджете. За два последующих нужно было платить. Платить нечем. Ушёл. Сидит без работы. Целыми днями в компьютере. Голова светлая. Кому они нужны, светлые головы? Всем подавай «спецов» с опытом работы.

Салтыков встал за железнодорожным мостом и включил аварийные огни.

– Потянем время. Чтобы Женёк успел, – сказал он.

Уже знакомый Курбатову внедорожник остановился сзади и мигнул фарами. Следом за ним на небольшом отдалении встал «Ниссан». Максим выбрался из Renault. Направился к внедорожнику. С пассажирского места ему навстречу вышел человек очень невысокого роста в надвинутой на глаза кепке. Поднятый меховой воротник кожаной куртки и шерстяной шарф скрывали нижнюю часть лица.

– Курбатов Максим Константинович? – спросил человек.

– Он самый. Кто вы?

– Неважно. Расклад такой: мы следуем за вами. Никаких ненужных манёвров. Спокойно прибываем на место. Тихенько отдаёте нам флешку. Мы возвращаем женщину и ребёнка. И тихенько расходимся, как в море корабли.

– Где гарантия, что вы их тихенько не убьёте?

– Нам не нужны лишние жертвы.

– И лишние свидетели тоже.

– У вас есть альтернатива?

– Нет. Но пока я их не увижу, вы ничего не получите.

Человек повернулся и сделал знак рукой. Из «Ниссана» двое вывели Екатерину Сергеевну и мальчика с надетыми на головы мешками. Курбатов сделал шаг навстречу. Коротышка ухватил его за рукав.

– Всему своё время, – сказал он.

Пленников снова запихали в автомобиль. Мальчик не кричал и не звал на помощь.

– Удовлетворены? – спросил человек. И когда Курбатов угрюмо кивнул, закончил: – Вот и славненько.

Раздался скрипучий звук. Переговорщики обернулись. Салтыков поднял капот, закрепил на подставке и наклонился.

– Скажите своему другу, чтобы не валял дурака, – нетерпеливо потребовал коротышка. – И так вынудили нас таскаться за вами по всему Подмосковью. Флешку вы всё равно отдадите. Так давайте скорее покончим с этим делом.

– Убивать людей, поджигать дом и машину было обязательно? – поинтересовался Курбатов.

Его раздражала самоуверенность человека и собственная беспомощность.

– Не понимаю, о чём вы говорите, – отрезал тот. – Лучше пойдите и помогите своему другу.

Курбатов повернулся спиной. «Михалыч мужик надёжный. Не подведёт. Наверное, уже подъезжает к вокзалу», – размышлял Максим.

Салтыков поднял голову.

– Что там? – кивнул он в сторону внедорожника.

– Долго стоять нам не позволят.

– Само собой. Скажи им, сейчас поедем.

Курбатов снова направился к внедорожнику. Махнул рукой. Коротышка вышел.

– Ну что ещё?! – нетерпеливо воскликнул он.

– Через минуту поедем, – спокойно ответил Максим.

Он полез в машину и некоторое время ждал, когда Салтыков захлопнет капот.

– Я вызвал Сомова с ребятами. Они уже на пути в Чехов. К вокзалу подтянутся местные. Оцепим здание. Упускать этих уродов нельзя.

– Они убьют Корнееву и мальчика.

– Брать до поры не будем. Сядем на хвост. Когда отпустят женщину и ребёнка – повяжем.

– Дай бог нашему теляти да волка поймати, – тяжело выдохнул Курбатов.

Идея Салтыкова ему не нравилась, но упускать бандитов было жаль.

Они съехали с федеральной трассы у поворота на Чехов, когда позвонил Женёк.

– Максим Константинович, – быстро заговорил парень, – флешка сильно повреждена. Читаются отдельные фрагменты. Её можно попробовать восстановить. Но на это уйдёт время.

– У нас его нет.

– Тогда не знаю…

– Придумай что-нибудь.

Курбатов посматривал назад. У въезда в город «Ниссан» перестроился на светофоре и ушёл вправо на объездную дорогу.

– Тормози! – скомандовал Курбатов.

Салтыков остановился за автобусной остановкой.

– Куда их повезли? – Курбатов налетел на коротышку, когда тот вышел из машины.

– Не нужно так нервничать! – отступил тот. – Они подождут вас в сторонке от посторонних глаз. Вы же не думаете, что мы всей гурьбой закатимся прямо в руки к омоновцам. Вы получите их, как только мы окажемся на безопасном расстоянии друг от друга. Мирно разойдёмся. Женщина позвонит и сообщит, откуда вы её заберёте. Поверьте, она и ребёнок нам не нужны.

Курбатов скрепя сердце вернулся в машину. Угрюмый Салтыков снялся с места. Сомов, майор из убойного отдела, сообщил по телефону, что он с группой на месте. Ждёт распоряжений.

– Рассредоточьтесь, себя не обнаруживайте. Предположительно два объекта. Выйдут из здания вокзала. Брать только по команде, когда заложники окажутся в безопасности, – распорядился Салтыков.

Юрий Алексеевич припарковал автомобиль на привокзальной площади напротив торговых рядов. Чуть поодаль, припорошённая снежком, стояла машина Курбатова. Следов попыток взлома не наблюдалось.

Они поравнялись с бутиком, где над входом на вывеске значилось «Комиссионный магазин». Внутри помещения, заставленного подержанной техникой, крутились люди Сомова. В тесноте, между узкими рядами с товаром, они вдвоём разглядывали плазменный телевизор. Один чиркнул взглядом по лицам Курбатова и Салтыкова и присел на корточки, продолжая жать на кнопки пульта и разговаривать с продавцом.

Коротышка шагал сзади на некотором отдалении. Внедорожник, из которого он вышел, сдал назад, развернулся и покатил с территории площади. Он исчез из поля зрения Курбатова и Салтыкова.

– Не нравятся мне эти манёвры, – пробормотал Салтыков.

В зале маялись ожиданием поезда несколько человек. Сомов, в болоньевой куртке и спортивной шапочке, разглядывал расписание поездов на стене. Ещё несколько человек дремало в железных креслах, насмерть приваренных к железным перекладинам, чтобы не оторвали.

Огромная белая дворняга с мордой терьера свернулась у ног гражданина в потёртых джинсах и потёртой вельветовой куртке. Гражданин вжал голову в плечи и сидел на месте, под днище которого Курбатов прилепил жвачкой флешку. Максим наклонился и сунул руку под кресло. Собака подняла голову и уши. Её ворчание разбудило мужчину. С пьяным недоумением он посмотрел на человека, что наклонился к нему.

– Скинемся?! – оживился «потёртый».

– Спи, спи, – успокоил его Курбатов.

Он нащупал гладкий корпус флешки и оторвал её от жвачки.

– Гомосеки проклятые! – обозлился гражданин. Глаза его блестели благородным гневом. – Всё заполонили!

Коротышка, получив флешку, спрятал её во внутренний карман куртки, набрал номер на мобильном телефоне и протянул его Курбатову.

– Кто это? – послышался испуганный голос Екатерины Сергеевны.

– Это я, – отозвался Курбатов. – Скоро всё закончится. Мальчик с вами?

– Да, да! Максим, умоляю, заберите нас отсюда!

– Где вы?!

Коротышка забрал у Курбатова трубку:

– Не всё сразу. Дело не окончено.

Затем приложил телефон к уху и сказал:

– Если через полчаса не появлюсь, убей их.

Он отключил аппарат и отдал его Курбатову.

– Вам перезвонят. Скажут, где вы можете забрать женщину и мальчика. Провожать меня не обязательно…

Он бодро развернулся. Ботинки на «манке» мягко ступали по затоптанным плиткам кафеля. Толкнув массивную деревянную дверь, коротышка прошмыгнул на улицу.

Сомов и ещё один выскочили вслед за ним.

– Как думаешь, они их убьют? – спросил Курбатов.

Вместо ответа Салтыков предупредил в мобильник, чтобы не упустили объект.

– Времени на подготовку не оставили, – пожаловался Салтыков Курбатову. – Каждый ход просчитали. Прямо цейтнот.

Курбатов вспомнил Корнееву и Мишу в своей квартире и их «Испанскую партию» на шахматной доске. Под ложечкой неприятно засосало.

– Сдаётся мне, что никто не позвонит, – сказал он.

Салтыков вопросительно посмотрел на него. Насчёт заложников и их безопасности у него имелись свои соображения. Подполковник из собственного опыта знал, что живыми их оставляют редко. Курбатов имел в виду не то, что предполагал Салтыков.

Они уселись в «Рено» Салтыкова. Время ползло невыносимо медленно. Подполковник держал телефон в руке в тревожном ожидании. Как только сработал вызов, он приложил трубку к уху.

– Юра, подходи к торговому центру. У нас труп, – послышался голос Сомова.

По скоплению людей в глубине супермаркета Салтыков и Курбатов определили, куда идти. Коротышка сидел, прислонившись к полкам с моющими средствами, поджав ноги под себя. Голова запрокинута назад. В полузакрытых глазах отражался свет неоновой лампы под потолком. Рот открыт. На лице удивление. Пулевое отверстие в области сердца окрашивала кровь. На вид ему было около сорока лет. Зубы в хорошем состоянии, почти белые и ровные. Тёмно-русые волосы густыми прядями лежали на плечах. Немного седины на висках.

– При нём ничего не обнаружено. Ни документов. Ни флешки. Видимо, скинул её кому-то в магазине, – сообщил Сомов. Он потёр свой большой нос с горбинкой и виновато посмотрел на Салтыкова. – Внедорожник нашли брошенным во дворах. Пробивают, кому принадлежит.

– Если этот, – Курбатов кивнул на покойника, – не объявится через… – он посмотрел на наручные часы, – теперь уже через десять минут – они их убьют.

– Похоже на то, что он не объявится, – мрачно констатировал Салтыков, глядя на коротышку.

– Поехали! – Курбатов почти побежал к выходу.

Он хорошо знал прилегающие к Чехову дороги и лесные массивы. Оставалось надеяться на удачу.

– Куда?

– Прокатимся по той дороге, которой они их повезли, в сторону деревни Репниково.

Курбатов вывел BMW из города. Следом за ним едва поспевал Салтыков на «Рено». Время вышло. Мобильник молчал. Максим стиснул зубы и смотрел по сторонам.

Некогда пахотные угодья усыпало одноэтажными домиками и двух-, трёхэтажными домищами с каменными трубами для каминов. На колхозных полях, где десятилетиями сеяли ячмень и пшеницу, теперь выросли магазины строительных товаров и «пятёрочки». Лес вырубили. Что-то оставили, но это что-то нагнетало тоску. Иногда заблудившаяся лиса выбегала на дорогу. Испуганная светом фар, она убегала назад, к тому, что осталось от леса. Курбатов вспомнил, как однажды увидел тетеревов. Они приземлились на заснеженной полянке небольшой стайкой. Максим никогда не видел их так близко, на расстоянии десяти – пятнадцати метров в «дикой природе». Рядом с деревянными заборами и деревянными домиками появление лесных птиц вызвало у Курбатова восторг, удивление и грусть. И зверю, и птице податься было некуда. Отовсюду его вытеснил человек.