Читать книгу: «У Судьбы на поводке», страница 7

Отправляюсь в ванну, умываться. Прохожу мимо Диминого кабинета, слышу диалог:

– Да, Аллочка, конечно надо встретиться. Сколько мы с тобой не виделись?… Пятнадцать уже? Как время идет…. Да, предлагаю встретиться, вспомним нашу бурную молодость! … Кто? А-а-а! Да это так, ничего особенного.

Почему-то уверена, что последняя фраза обо мне. Решаю, что сегодня буду спать на диване в гостиной, а завтра соберу вещи и отправлюсь обратно к маме. Стыдно, но ничего не поделать. Не я первая, не я последняя. Права была моя мама. Хорошо, что я еще не беременна. Слава Богу, что мы всегда предохранялись, потому что теперь о возможной беременности я думаю с ужасом – я совершенно не представляю, как обращаться с детьми и на какие средства содержать ребенка. Я ведь даже себя пока что содержать не могу. На Диму, судя по всему, надежды нет. Как же я могла так ошибиться в человеке? Наверное, всему виной мое нежелание общаться с людьми, из-за него я так и не научилась распознавать человеческие недостатки на начальном этапе общения.

Как следует наревевшись в ванной и приняв душ, иду в гостиную. Из под двери кабинета видно полоску света – значит, Дима еще в кабинете.

Долго верчусь в гостиной на диване, пока, наконец, не засыпаю.

Среди ночи меня будит внезапное ощущение падения. Толком не проснувшись, понимаю, что меня куда-то несут. Я отчаянно начинаю вырываться, но это бесполезно – Дима в гробовом молчании приносит меня в спальню и не очень-то бережно бросает на кровать. В полутьме черты его лица кажутся резкими, даже за пару метров от него я чувствую запах коньяка. Похоже, что он очень сильно пьян.

Я вскакиваю с кровати и пытаюсь его обойти.

– Я не буду здесь спать!

– А я тебе спать и не предлагаю, найдем занятие, которое тебе больше по вкусу.

– Что ты несешь? Выпусти меня отсюда. Проспишься, завтра поговорим.

– О чем? – Тут он снова толкает меня на постель и наваливается всем телом.

Я чувствую, что начинаю задыхаться. Мне страшно, я впервые вижу Диму таким. Чем больше я пытаюсь барахтаться, тем сильнее он прижимает меня к кровати. Затем коленом раздвигает мне ноги и, отодвинув полоску трусиков в сторону, одним толчком входит сразу на всю длину. Затем продолжает двигаться быстро и жестко, не обращая внимания на мои слезы и мольбы прекратить. Чувствую жжение внутри из-за отсутствия смазки и боль в ногах – он слишком придавил меня своим весом. Он похож на робота – действует совершенно безэмоционально и отстраненно. Я закрываю глаза и пытаюсь абстрагироваться от происходящего, надеясь, что все скоро закончится. Тут же слышу рык в ухо:

– Открой глаза и смотри на меня!

Сильная рука хватает меня за подбородок. В испуге я открываю глаза, снова вижу перед собой чужое лицо, холодный равнодушный взгляд. Пытаюсь отвернуться, но жестокая рука снова возвращает меня к тому, кого я не хочу сейчас видеть.

– В глаза мне смотри. И запоминай, кто тебя еб..т.

Я смотрю в эти холодные бездушные глаза и, мне кажется, я умираю в этот момент. Нет и не было никогда того Димы, которого я себе выдумала. Тот, кого я выдумала, неспособен на насилие по отношению к женщине. А этот – чужой человек, чудовище.

Наконец, все прекращается.

Дима отворачивается от меня и засыпает. Я, свернувшись клубочком, жду утра. Жду, когда он уйдет на работу, чтобы собрать свои немногочисленные пожитки и покинуть Димину квартиру.

Вот и рассвет. В семь утра звонит будильник, я чувствую, как тело позади меня начинает шевелиться. Дима встает и выходит из спальни. Слышу сначала шум воды в ванной, потом возню в кухне. Я не выйду – не хочу его видеть.

Тихонько скрипит дверь в спальню, я зажмуриваюсь и изо всех сил делаю вид, что сплю. Слышу, как Дима подходит к кровати, какое-то время стоит возле нее, потом разворачивается и уходит.

Еще через какое-то время хлопает входная дверь, я тут же встаю с постели и отправляюсь в ванну. В порядок я привожу себя с молниеносной скоростью, затем начинаю собирать пожитки. За месяц совместной жизни я не успела перевезти сюда много вещей – по сути дела, со мной всего лишь один чемодан, с которым я приехала. Сборы занимают всего час. Через час я, вызвав такси, возвращаюсь к себе домой.

16

Дима.

Настоящее время

– Вы уверены?

– Совершенно. Можете сами взглянуть на фотографии. Сходство слишком очевидно, чтобы его можно было отрицать.

Я беру конверт с фотографиями, начинаю рассматривать одну за другой. Рассматриваю внимательно, жадно. Да, сходство действительно слишком очевидно – мой сын копия моего младшего брата. Племянники часто бывают очень похожи на своих дядей и тётей.

Как же так, Катя? Почему? Почему я только сейчас об этом узнаю?

– А что еще удалось узнать? Муж, другие дети есть?

– Нет, ни мужа, ни других детей. Предвосхищая ваш вопрос – нет также ни любовника, ни сожителя, иначе давно бы засветился, мы практически три недели вели наблюдение.

– Кто приходил к ней?

– Вот эта женщина, видимо, подруга. Мужчина, судя по внешнему сходству, брат. Один раз мать приезжала.

– А о событиях шестилетней давности удалось что-то разузнать?

Да, я все-таки озадачил СБ расследованием дел давно минувших дней. Сначала думал, а стоит ли оно того? Но потом решил, что стоит. Надо расставить все точки над i, может тогда я пойму, почему Катя мне ничего не сказала о ребенке.

– Да, кое-что выяснили. Подняли выписки из гинекологии и травматологии, где лежала девушка. Все изложено в докладной, но я на словах от себя расскажу. Екатерина Сомова поступила к ним в конце августа на сохранение, срок беременности почти три месяца. А в травматологию она поступила с сильными ушибами, переломом ключицы и сотрясением мозга еще в конце июня. Ее на глазах у свидетелей выбросили из машины в одном из загородных поселков. Хорошо, что было лето и в поселке были люди – они и увидели, как из большой темно-синей машины вытолкнули девушку. Конечно, марку машины они не знают, а номер не помнят. Заявления в полицию от потерпевшей не поступало, поэтому тут только на показания свидетелей приходится опираться.

Чувствую, как в груди клокочет ярость. Я решаюсь спросить:

– Изнасилование?

– Судя по всему, до этого не дошло. Во всяком случае, никаких данных ни в травматологии, ни в гинекологии об этом нет. Кстати, возможно, именно для того, чтобы избежать насилия, девушка сама выпрыгнула из машины.

– Ясно. А с Нефёдовым что?

– Нефёдов в настоящее время лежит в наркологии на реабилитации. Его приятель Черкасов, кстати, скончался от передозировки четыре года назад.

– Вы не допрашивали его? Я Нефедова имею в виду.

– Там спецрежим в этом учреждении. Мы не хотели шум поднимать. Его должны выпустить через пару недель, вот и встретимся с ним. Что точно вы хотели у него узнать?

– Пока не знаю. Я подумаю. Спасибо вам большое, Егор Игнатьевич. Я папочку просмотрю, если будут вопросы – позвоню вам.

– Хорошо, Дмитрий Германович.

Сообщаю Иришке, что меня ни для кого нет, закрываю кабинет на ключ и медленно одну за другой начинаю рассматривать фотографии моего сына. Почти везде он изображен со Светой. Оно и неудивительно – если Катя со сломанной лодыжкой пока не может выходить из дома, то остается только Светка, верная Катина подружка. Я, признаться, раньше не верил в женскую дружбу, даже над Катериной смеялся, когда она своего Светика до небес превозносила. Зря, значит, смеялся, дурак. Ошибался я. Света, судя по всему, к Кате как на работу ходит, пока та на больничном сидит.

Данил, значит. Вот как назвала. Неужели в честь моего деда? Я Кате часто про своего деда рассказывал. Не про то, как он в войну воевал – про войну как раз мы мало что знаем, очень уж дед не любил вспоминать это время, а про то, каким человеком он был в мирное время. Каждый раз, когда мы с братом начинали в детстве требовать от деда рассказов о его боевых подвигах, он незаметно отвлекал нас на какие-нибудь другие темы. Да и многие фронтовики не любят об этом вспоминать. С возрастом я поумнел и понял, что пытать человека о таких вещах – это возвращать его память в одни из самых страшных дней, которые он смог пережить. Мало кому это по душе. Война – это одна из самых грязных и скотских человеческих забав. Люди для этой дамы не индивидуумы с уникальными судьбами, а всего лишь куски мяса. Война – страшная людоедка и жертвы ей всегда нужны свежие, отчего и остановить ее зачастую задача непосильная.

И отчество у сына моё – Дмитриевич.

В этот момент я понимаю, что ночь, в которую был зачат Данил – это, скорее всего, та самая ночь, за которую мне будет стыдно до конца моих дней. До той ночи я никогда в жизни не опускался до насилия над женщиной. Именно в тот день я убедился в том, что Катя мне изменяет. Один видеофайл на личную почту от неизвестного доброжелателя я получил днем, еще на работе. Другой файл пришел вечером, когда я сидел за своим ноутбуком и хлестал коньяк стакан за стаканом. Подозрения у меня были и до этого, а видео стало вишенкой на торте. Тем сильнее был удар, чем меньше я ожидал от Катьки чего-то подобного. Коньяк – это не оправдание, конечно, а скорее, наоборот. Я помню все, что делал тем вечером и ночью. Мне тогда казалось это правильным – я хотел доказать ей, что она – моя, пусть даже вот таким скотским образом. Утром я хотел извиниться, но не решился ее будить. К тому же, я не знал, какие тут слова можно подобрать, все звучало бы как-то глупо и нелепо. Я решил, что подумаю об этом на работе. Но, когда вернулся домой, ее уже не было там. Она уехала, забрав все вещи. Как бы я не злился на нее за измену, да еще с этим придурковатым пустышкой-мажором, я не имел права так поступать.

Какая ирония судьбы: наши дети должны были бы быть зачаты в любви, но единственный сын оказался зачат в насилии. Что она видит, когда смотрит на него? Каким меня вспоминает? Неужели помнит только нашу последнюю ночь? Может, именно поэтому она мне ничего и не сказала? Есть ли у меня право ее винить в этом?

Какой славный мальчишка – почти везде у него улыбка до ушей. Интересно, какой он? Какой у него голос? О чем он мечтает? Спрашивал ли он когда-нибудь о том, где его отец? И что Катерина ему рассказывала обо мне? Я полярник или космонавт? Или кого там еще придумывают одинокие матери, когда дети начинают расспрашивать их об отцах?

Внезапно меня прошибает холодный пот при мысли о том, что за эти годы Катя могла замуж выйти, могла погибнуть, я мог не приехать в родной город, и мы бы никогда больше не встретились. И я бы так никогда и не узнал о том, что у меня где-то растет сын.

Как много «если бы».

Наконец, я добираюсь до папки, оставленной Егором Игнатьевичем, здесь довольно много информации. Сухо изложены только даты и факты, но я многое могу домыслить сам.

Сомов Даниил Дмитриевич, родился 8 марта 2013. Бывают же совпадения! А не будут ли в школе дразнить мальчишку из-за того, что он в женский праздник родился? Надо будет его обязательно научить давать сдачи, и в секцию обязательно какую-нибудь отправить. Мальчику необходимо уметь постоять за себя.

Стоп! Разошелся. Надо сначала с Катей мосты навести, она ведь не знает, что я знаю. Судя по всему, она и не хотела мне говорить, иначе давно бы сообщила. Значит, в налаживании дипломатических отношений с сыном она мне не помощник.

А ведь у меня скоро родится еще один наследник или наследница. Нехорошо получается как-то. Как я Даньке объясню, почему мы с его матерью отдельно живем и почему у меня другая семья? Что ж так все запуталось-то, а? Неужели из-за той проклятущей ночи Катька не сказала мне о ребенке? Виноват, конечно, не отрицаю. Но ведь ребенок – это ребенок, как же можно о таком не сообщить? Очевидно, что назрела потребность поговорить откровенно. И назрела уже давно.

Я теперь жалею, что уехал тогда, толком не объяснившись с Катей. Если бы я не вспылил и не оборвал все контакты, сейчас мы не оказались бы в этой идиотской ситуации. Узнай я тогда, что Катя беременна, возможно, я бы и на измену закрыл глаза, и мы бы как-то продолжали наши отношения. Уж во всяком случае, я бы принимал активное участие в жизни сына.

После того, как она ушла от меня, я пытался с ней поговорить, извиниться и заодно потребовать объяснений. Видимо, обида и гордость нам обоим затуманили мозг – Катя избегала встреч и не отвечала на звонки, я не проявил настойчивости, быстро продал все имущество и свалил в Москву, посчитав, что нам нечего больше обсуждать.

Как они жили без меня все эти годы? Обстановка в квартире у Кати, насколько я успел заметить, скудная. В досье написано, что она работает рядовым бухгалтером, вряд ли получает большую зарплату. Да еще и квартира новая, наверняка купленная в ипотеку.

Снова возвращаюсь к досье.

После родов еще какое-то время лежала в больнице, вместе с Даней – сложные роды, кровотечение, легкая анемия у ребенка.

Работала курьером, оператором колл-центра, помощником бухгалтера, пока не устроилась на нынешнее место. В ипотеку ввязалась, я думаю, не от хорошей жизни – Людмила Афанасьевна не самый приятный в общении человек.

Нет ни одного упоминания о том, что у нее кто-то был за все это время. А как же Нефёдов? Бросил ее, узнав, что она беременна? Козёл. Этот мог. Не знаю, как сейчас, а тогда они со своим дружком Черкасовым были этакой инфантильной шелупонью, но с понтами. Папа, то ли депутат, то ли чиновник местного розлива, прикрывал сынулькину сиятельную жопу от всех неприятностей. Заодно и более плебейскому дружку Черкасову бонусы перепадали. Надо все же встретиться с Нефёдовым – хочется взглянуть в его наркоманскую рожу. Интересно, где он отбывает свое лечение?

Ого, а это не частная клиника, как я сначала подумал. Обычная, районная наркошка. Интересно, а где же всемогущий папка?

Гугл нам в помощь, вот он – век высоких технологий, найдется всё!

Надо же, не повезло Штепселю с Тарапунькой. Подстрелили папика еще два года назад. С тех пор, как я уехал из родного города, происходящее там меня ничуть не интересовало, поэтому эту новость я, разумеется, пропустил.

Без поддержки отца отпрыск покатился по наклонной стремительно и искрометно. К нелегальному бизнесу его, разумеется, никто не допустил. А легальный он спустил в канализацию за полгода.

Мне до сих пор совершенно непонятно, что Катька в нем нашла? Неужели только на деньги и статус повелась?

Ладно, это теперь неважно уже. Надо как-то налаживать контакты с Катериной и сыном. Кажется, это называется совместной опекой или как-то так. Хотелось бы обойтись без конфликта, но мне ли не знать, какой Катька упрямой бывает, прямо как баран. Или коза.

В родной город я собираюсь снова наведаться в конце декабря, практически под Новый год. На несколько мероприятий я приглашен лично, поэтому не явиться было бы невежливо – не хочу обижать наших новых партнеров. Кстати, среди них фирма, в которой работает Катерина – с этой компанией у нас заключен договор о сотрудничестве. Юлька тоже собралась ехать со мной – она ни разу не бывала на моей малой Родине (это она так высокопарно выражается, не я!), ей очень хочется посмотреть. Не могу отказать беременной женщине, к тому же в последнее время она какая-то подавленная. Говорит, что токсикоз мучает и гормоны шалят. Наверное, так и есть – полощет ее знатно каждое утро. Мне ее безумно жаль, но я ничем не могу помочь. Каждое утро я стою под дверью в ванную комнату и морально подбадриваю супругу – это все, на что я способен в данной ситуации. В ванную комнату она меня не пускает – не хочет, чтобы я видел ее в таком состоянии. Странная женщина, чего тут стесняться? Ох уж эти женщины – вечно разведут сантименты и церемонии на пустом месте.

Интересно, а у Кати тоже был токсикоз, когда она была беременна Данькой? Наверняка, так и было, но меня не было рядом и некому было ее поддержать.

Снова по кругу – я возвращаюсь к одной и той же мысли: какого хера она мне не позвонила и ничего не сказала? Цаца гордая, бл…ть. Теперь мы все оказались в идиотской ситуации, как в смешном водевиле – я, Катька, Юлька и Данька. Ну мы взрослые, ладно – сопли утрем и дальше жить будем. А дети? Им как объяснить? Они ведь подрастут, вопросы начнут задавать. Наверное, Данька уже задает, он ведь большой, через пару лет в школу пойдет. Ох, Катя, Катя! Ребенку ведь не только продукты нужны, но еще и лекарства время от времени – все дети болеют, и витамины, и фрукты, и одежда, и игрушки. А еще сейчас уйма всяких детских групп развития – учись, чему хочешь, были бы деньги. В нашем детстве не было такого разнообразия, конечно. Как они выживали все это время? Вряд ли зарплата курьера или оператора колл-центра была настолько велика, чтобы прокормить себя и ребенка. На все эти вопросы мне может ответить только Катя.

Мы с Юлей пробудем в городе несколько дней, в один из вечеров выберусь к бывшей и мы обо всем поговорим. Жене обо всем расскажу попозже, когда хоть какая-то ясность будет. Не хочется ей переживаний добавлять, но и молчать смысла нет – Даня будет неотъемлемой частью моей жизни, так какой смысл скрывать его существование? Юля не ревнивая. Скорее всего, потому, что между нами не было и нет какой-то особенной страсти, только ровные и теплые отношения. Однако вряд ли найдется такая жена, которая с воодушевлением воспримет известие о том, что у мужа где-то на стороне уже есть ребенок. Тем более, жена, которая в настоящий момент пребывает в интересном положении.

Я прошу Иришку забронировать авиабилеты и отель для нас с Юлей.

Я до сих пор слегка не в себе от восторга и волнения – через несколько дней я познакомлюсь с сыном, которому уже пять лет. И я не знаю, чего мне хочется больше – расцеловать Катерину за этот подарок или придушить за то, что я получил его только сейчас.

17

Катя

Настоящее время

До Нового Года всего несколько дней, Данька, как все пятилетние дети, ждет Деда Мороза с подарками. Мне ждать нечего, поэтому в подарок я сама себе заказала через интернет электрический чайник. Наш старенький агрегат вчера сломался, поэтому пришлось понести незапланированные в скромном семейном бюджете расходы.

Смешиваю в чашке муку и яйцо – собираюсь приготовить нам с Данькой пиццу по рецепту из интернета, причем готовить я ее буду в мультиварке. Данька скачет рядом, пытаясь мне помочь. Слава небесам, сегодня никто из домашних растений не потребовал свою долю теста, поэтому в кухне относительно чисто.

Через полчаса пицца готова и мы с сыном начинаем дегустацию. Хм, неплохо получилось! Данька довольно жует второй кусок, облизывая пальцы.

– Даня, перестань пальцы облизывать, некрасиво. Вот, держи салфетку!

– Мам, ну вку-у-усно же!

– Ты руки мыл, кстати?

– Конечно, мыл! Даже с мылом! Тогда можно облизывать?

Горестно вздыхаю. Светские манеры – не наш конёк.

Внезапно кто-то звонит в дверь. Кого еще принесла нелегкая? Наши все дома. Светка, что ли? Вроде бы она сегодня к нам не собиралась, и так бедная каждый день как на работу ходит. Когда ж этот гипс-то снимут, а? Надоел хуже горькой редьки. Сама измучилась и людей измучила, как будто у них своих проблем нет.

Данька несется к двери с крейсерской скоростью. Я на костылях пытаюсь его обскакать, но куда уж мне! Остается только строго прикрикнуть:

– Даня, не открывай дверь без меня!

В ответ слышу:

– Мама, а вдруг это Дед Мороз? Пока ты дойдешь до двери, он не дождется и уйдет. Я тогда без подарка останусь.

– Данька, Дед Мороз в новогоднюю ночь приходит с подарками, сейчас же не новогодняя ночь.

– Ну и что? А в прошлом году в садике Дед Мороз не в новогоднюю ночь был, помнишь? И подарки нам дарил! А был, между прочим, день и еще совсем не Новый год!

Ну и что на это можно возразить? Аргумент-то железный. Действительно, если в прошлом году Дедушка Мороз приходил 27 декабря, то почему в этом году ему не поступить так же?

Наконец, добираюсь до двери и смотрю в глазок. Смотрю и глазам своим не верю. Какого черта ему здесь надо опять? И Данька дома так некстати. Что же делать????

Снова трезвонит в дверь.

Данька нетерпеливо скачет вокруг меня, громко вереща:

– Мама, открывай скорее! Вдруг это Дед Мороз!

Ну что за дети пошли – никакой конспирации!

Нехотя открываю дверь. Надеюсь, что незваный гость не обратит на Даньку внимания.

Смотрю на Диму вопросительно, приподняв одну бровь – мол, чего надо?

Данька, увидев, что у посетителя ни бороды, ни посоха, ни шубы, разочарованно здоровается и убегает в комнату.

Дима, отодвинув меня в сторону, как в прошлый раз, входит в квартиру. Кажется, это уже вошло у него в привычку. Нет, ну каков наглец, а? Каждый раз как к себе домой.

– Здравствуй, Катя!

– Здорово, коли не шутишь. Какими судьбами на этот раз?

– Пришел вот тебя и сына проведать.

В этот момент замечаю в его руках какой-то яркий сверток, явно из магазина игрушек.

Что-то мне нехорошо, накатывает какая-то слабость, сердце колотится как бешеное, а руки трясутся. Я опираюсь о стену, дурнота накатывает – кажется, меня сейчас стошнит. Слышу обеспокоенный голос:

– Катя, тебе плохо? Что с тобой? Подожди, давай помогу…

Чувствую, как он подхватывает меня на руки и несет куда-то. Тут же, как черт из табакерки, выскакивает воспоминание о том, как он тащил меня в спальню в нашу последнюю совместно проведенную ночь. Я стараюсь не поднимать шума, чтобы не испугать Данечку.

– Катя, куда идти?

– В гостиную. Вот сюда. – Показываю рукой на открытую дверь в гостиную. К счастью, Данька у себя в комнате – слышно как разговаривают мультяшные персонажи. Дима опускает меня на диван, а сам усаживается в кресло напротив. Кажется, мне уже лучше – я просто перенервничала, вот и все. Наверное, давление из-за этого упало. Или поднялось. Ну или что там с давлением обычно происходит?

Дима куда-то выходит, но через минуту возвращается с кружкой воды. Делаю несколько жадных глотков, ставлю кружку на журнальный столик рядом с диваном и, наконец, спрашиваю:

– Кто тебе сказал, что Данька твой сын?

– Никто, я сам узнал. Да это же очевидно, стоит только на него взглянуть.

– Давно знаешь?

– Недавно, несколько дней всего.

– Вот значит, как. И что думаешь делать?

– Что за странный вопрос? Кать, почему ты мне ничего не сказала?

– А почему я должна была тебе об этом говорить? Ты свое отношение выразил ясно и недвусмысленно, поэтому я решила, что лучше тебе в жизни Даньки не участвовать.

– Как ты могла это решить в одиночку? Этот вопрос, наверное, обоих родителей касается? Как ты думаешь? Я очень сожалею о том, как поступил тогда с тобой. Я был пьян, хоть это не оправдание, знаю. Но я был настолько зол на тебя, что… Да я просто в ярости был! Я хотел извиниться перед тобой на следующий день, но ты не брала трубку, и нам так и не представилось больше случая поговорить.

– Извиниться? Ты действительно считаешь, что извинений было бы достаточно?

– Я не знаю. Нет, наверное. Но, что бы я ни сделал, о ребенке ты должна была мне сказать.

Димка очень напряжен, похоже, что этот вопрос его очень волнует. С чего бы это? Раньше мы не нужны были, а теперь вдруг понадобились. Странно. Очень странно.

Откровенно говоря, я сейчас плохо помню, что было после того, как мне пришло смс от Димы, в котором он отправлял меня на аборт. Я пребывала в каком-то сомнамбулическом состоянии, могла и телефон выключить, и просто забыть поставить его на зарядку. Так что может, он и не врет о том, что пытался мне позвонить. Но так ли важно это сейчас? Он сам отправил меня избавиться от ребенка, а теперь мне же высказывает претензии?

Жаль, что нельзя орать! Чтобы не напугать Даньку, приходится шипеть страшным нечеловеческим шепотом:

– Да ты не охренел ли, Ланге? Ты заявляешься спустя шесть лет, и начинаешь вещать о том, что я тебе что-то должна? Если я что-то и должна, то это спустить тебя с лестницы. Но я пока не в состоянии, к сожалению. Так что ты приходи недели через три. А если сама не смогу, то позову кого-нибудь в помощь. Вот и сочтемся. Раз должна, то надо отдавать, конечно. Впрочем, могу сейчас авансировать – имею непреодолимое желание воспользоваться костылем с целью, осуждаемой уголовным кодексом.

Он вдруг подлетает ко мне, хватает за плечи и начинает трясти:

– Катя, не зли меня! Моему сыну пять лет, а я ни сном, ни духом. Да, я сменил номер телефона, но ведь есть же соцсети, в конце концов. Есть общие знакомые. Сейчас при желании кого угодно можно разыскать.

– Да хватит меня трясти уже, придурок! Ребенка испугаешь, папаша недоделанный. Психику подлечи сперва, прежде чем к ребенку подходить.

Димка тут же отлетает обратно в кресло.

– Да, ты права, извини. Я не подумал, что Данька в соседней комнате. Не привык еще к мысли, что у меня сын есть. Взрослый почти. – Тут он снова выразительно, с осуждением, смотрит на меня.

– И все же, кто тебе сказал про Даньку?

– Ромка рассказал, что видел тебя в гинекологии, когда там Олеська лежала. Олеся – это Ромкина жена.

Смутно припоминаю, что действительно, одновременно со мной на сохранении лежала Олеся. Правда, в то время я почти ни с кем не общалась, тем более не хотела общаться с друзьями Димы. Поэтому всякие поползновения девушки войти со мной в контакт старалась всячески пресекать – делала вид, что ушла в себя навсегда.

– Ну и что? Мало ли, зачем я там лежала?

– Я решил разузнать побольше.

– Слушай, Дим, ты бы ехал обратно в свою Москву, а? Ну чего тебе тут надо? Мы тебя не трогаем и ты нас не трожь. Тебе раньше ребенок не нужен был, а тут вдруг понадобился. Звезды, что ли не так встали? Или, может, моча не в ту сторону потекла? Или, ты как в фильмах, лишился способности иметь детей и уцепился за единственного наследника? Ты сейчас наиграешься в куклы и свалишь опять, а мне что делать? Как потом Даньке объяснять, куда ты делся?

– Что значит – не нужен был? Что ты несёшь? И вообще, хватит юродствовать, у нас серьезный разговор, а ты придуриваешься. Мне кажется, ты раньше умнее была.

– Раньше я дурой была доверчивой, в сказки верила. Сказка про Золушку оказалась банальнейшей пошлятиной – принц свалил в закат, оставив Золушку с пузом. Ну это часто бывает, не я первая, не я последняя.

– Я, Катя, что-то совсем тебя не понимаю. Ты не сказала мне о беременности, а теперь упрекаешь в том, что я свалил в закат. Типичный образчик женской логики.

Чувствую, что сейчас лопну от злости. Нет, каков подлец! Он еще меня упрекать будет в отсутствии логики!

– А что твоя хваленая мужская логика говорит о том, что ты сначала отправил меня делать аборт, а спустя шесть лет явился требовать объяснений? Ты велел мне избавиться от ребенка, а теперь верещишь о том, что я тебе о нем ничего не сказала! Да, не сказала! И правильно сделала! И ты бы никогда не узнал, если бы не этот чертов Рома с его Олесей! Она мне еще там, в гинекологии надоела со своим сочувствием. А мне не надо! Понимаешь? Не надо вашего сочувствия! Единственное, что я хочу – это держаться подальше от тебя и твоих гнилых друзей. У тебя никакого права нет приходить сюда и чего-то требовать! Убирайся вон! Я тебя к ребенку на пушечный выстрел не подпущу!

Я чувствую, что меня несет. Я не могу остановиться. Я пыталась быть спокойной и выдержанной, я хотела вести диалог со сдержанностью и хладнокровием английской леди. Но, блин, опять ничего не вышло. Не леди я, что ж теперь! Слезы текут по щекам, я стираю их рукой. Только бы Данька не вошёл сейчас, он очень расстраивается, когда я плачу.

Вдруг Дима пересаживается ко мне на диван и обнимает меня за плечи. А потом начинает укачивать и успокаивать. А меня нельзя успокаивать – я себя жалеть начинаю и еще сильнее реву. Поэтому я пытаюсь вырваться из его объятий и отсесть подальше. Наконец-то у меня это получается. Какое-то время мы оба молчим. Я пытаюсь привести себя в порядок, но боюсь, это не так-то просто. Мне нужно умыться холодной водой. Я поднимаюсь и ковыляю в ванну. На пороге гостиной оборачиваюсь и, шмыгая носом, говорю:

– Не смей подходить к ребенку, пока меня не будет.

Зеркало в ванной отражает распухшую физиономию с маленькими заплывшими глазками и красными щеками. Красавица, ничего не скажешь. На фоне Димы вообще невыигрышно смотрюсь. Он за прошедшие годы внешне если и изменился, то к лучшему – стал выглядеть еще более мужественным и харизматичным. Диму не назовешь красавчиком, но у него очень располагающая внешность, женщинам такая нравится – у них создается впечатление, что перед ними мужчина, на которого можно надеяться и которому можно довериться. Впрочем, это очень обманчивое впечатление – я уже имела возможность в этом убедиться.

Умывшись холодной водой, возвращаюсь в гостиную. И замираю на пороге. В гостиной Данька расспрашивает Диму о том, кто он такой и с какой целью явился. Теперь, глядя на них обоих, я замечаю, как разительно они похожи друг на друга. Действительно, для установления отцовства здесь не требуется никакой экспертизы.

Дима замечает меня и растерянно объясняет:

– Катя, тут вот Даня подошел со мной познакомиться. Представь нас, пожалуйста.

Надо отдать ему должное – не заявил ребенку в лоб о своем отцовстве. Запишем плюсик в карму.

– Данечка, это мамин друг, с работы, дядя Дима. Он пришел узнать, как у нас дела и скоро ли меня выпишут.

Одновременно за спиной сына корчу Диме страшные рожи, чтобы не вздумал опровергать мои слова. Вижу, что он еле сдерживается от смеха.

Данька деловито интересуется:

– А что, маме скоро на работу опять надо будет ходить?

Дима серьезно ему отвечает:

– Еще не скоро, сначала гипс снять надо. А это только после Нового года будет.

Сын расцветает:

– Это хорошо, что не надо на работу. Мама, может, мне тоже сделаем гипс, и я не буду в садик ходить? Тогда мы вместе будем дома сидеть. Ты будешь делать пиццу каждый день. Заведем хомячков, или даже можно собаку завести. Мам, а если завести двух собак, у них тоже родятся маленькие детки, как у хомяков?

И тут же, не дожидаясь ответа, мечтательно добавляет:

– Ой, здорово! Мне Пашка обзавидуется, если у меня будет и гипс, и восемь собак. Дядя Дима, а вы еще к нам придете? Приходите, если у собак родятся дети, то надо будет с ними сидеть, они же еще маленькие будут.

Еле сдерживаюсь, чтобы не заржать. Дима, кажется, в некотором подобии комы – похоже, что с детской непосредственностью и любознательностью он столкнулся впервые. Тут он, наконец-то приходит в себя и протягивает Даньке приготовленный подарок.

– Даня, это тебе подарок. С наступающим Новым Годом!

– Ой, спасибо! Хорошо, что вы не Дед Мороз. Дед Мороз свой подарок подарит еще и у меня будет два подарка!

Даня достает из коробки машинку, судя по всему, с дистанционным управлением. Не знаю, сколько она стоит, но думаю, немало.

Со злостью смотрю на Диму. Он что, решил ребенка подкупом взять?