Отзывы на книгу «Чапаев и Пустота», страница 14, 370 отзывов

Вездесущий символизм, масса запутанных сравнений, аллегорий и аллюзий, ускользающий сквозь пальцы (или сквозь мои недостаточно закрученные извилины) смысл - вот чем главным образом прямо-таки напичкан роман.

Но в конце концов, в этом один из сакральных уроков жизни - наощупь, вслепую пробираться через завуалированные смыслы и намёки, извлекая из них крупицы опыта. Вряд ли именно такую идею вкладывал автор в свою историю, но в том то и дело, что среди большого количества тем и идей каждый может найти что-то свое, и дзен-буддистский антураж, в котором выдержано повествование - идеальная почва для этого.

И вместе с тем персонажи вышли русскими до мозга костей. Тем интереснее наблюдать за их развитием и бесшовным совмещением казалось бы несовместимых вещей - переплетение судеб и атмосфера чего-то глубинного, непознаваемого (прямо как русская душа, уж простите за пошлость) заставляет удивляться тому, как автор все это умудрился гармонично и интересно свести во что-то общее и цельное. Понимаю, что изъясняюсь не вполне понятно и четко, но поверьте, после прочтения книги по-другому никак.

Еще я высоко оценил стилистику и писательское мастерство писателя. Для меня это было первое знакомство с Пелевиным, но точно не последнее - у человека явно Талант!

Пелевин лавиной прохладной пустоты влился в мою запечёную голову. Приятно, когда реальность этого мира пошатывается и волной по нему пробегает рябь. Застать врасплох этот мир и зацепить краем глаза отклеившийся ус или облупившуюся краску. И тогда короткие моменты неравнодушия к чему-либо рано или поздно распутываются в пустоту. По крайней мере в отсутствии какого-либо "на самом деле" сомневаться не приходится, отсюда можно плясать в сторону ненастоящести происходящего. И только зацепив это осознание нереальности, держа его за хвост, только после этого шагать в реку жизни, будь там пекло или рай на земле. Хороший спутник в таких делах - смех. Одним его прикосновением можно суровый реализм расплавить в сюр. А про Пелевина мне сказать нечего. Наверное, хорошо, что есть ещё люди, которые ничего не знают. Мне уже всё равно.

У пустоты так много лиц, Так много масок и имён, Её Великое Ничто Следит за мной со всех сторон. Скольжу в себе по пустоте, Меняю шифры и замки, Всегда один и против всех Терзаю сердце и мозги… «Агата Кристи», «Алхимик»

Предупреждение: в тексте содержатся неявные спойлеры!

А вы встречались когда-нибудь со своей внутренней Пустотой? Впрочем, нет, лучше так – как изменило вас это пренеприятнейшее событие? Потому что каждому человеку свойственно в один не самый прекрасный момент своего существования задуматься о бессмысленных и безответных вопросах о месте личности в мире, смысле жизни и прочей экзистенциальной ерунде… А потом люди обычно делятся на две группы. Первая, к которой я отношу и себя, загоняет подобные мысли куда-нибудь в дальний угол сознания и возвращается к надёжной и приземлённой обыденности. А размышления о недобром и вечном если и всплывают на поверхность в меланхолично-депрессивные моменты, то форму принимают философскую и отвлеченную, нисколько не мешающую восприятию окружающего мира. Короче, мы сводим идею к бессодержательной диалектике, тем самым избавляясь от неё на неопределённый промежуток времени.

Есть ещё представители другой группы, к которым отнесём и главного героя романа – тонко чувствующего и страдающего петербургского интеллигента. Они столкновения с Пустотой не выдерживают. (Обойдём стороной вариант, что именно они – молодцы, и их путь единственно верен, потому что позволяет отречься от материального мира.) Вся эта софистика с реальностью, которой нет, потому что всё вокруг – иллюзия, созданная чьим-то больным воображением, сводится к простейшей идее бегства от реальности. Куда деваться человеку, который не способен принять окружающую действительность? Как ему спрятаться от «быка, который мечется в музейном зале воспалённого сознания», круша всё на своём пути? Лучший вариант – стереть мир вокруг и на его месте создать новый, с абсурдными метафизическими законами, и поселиться в нём, пока граница между сном и явью не сотрётся окончательно.

Концовка романа оставляет в сознании чёткий образ – ярко освещенная комната с белыми стенами, внушительная фигура Тимура Тимуровича, участливо склонившегося над пациентом, неподвижно лежащим на кушетке. На губах последнего – тень от блаженной улыбки, а глаза незряче устремлены в невидимые дали. Во Внутреннюю Монголию, не иначе. Классическое завершение постмодернистского эксперимента с сознанием. Можно, безусловно, развить идею до почти религиозной концепции «вечного кайфа» в некоем пространстве Нигде и порадоваться подобному счастливому исходу. Однако с чисто практической точки зрения та трактовка сюжета, которая за реальность принимает современный мир с дурдомом номер 17, выглядит логичной и закономерной. Чапаев, Анна и Котовский вполне могут быть следователем, адвокатом и свидетелем в пространстве самосознания, ищущего выход (а точнее, вход) в безграничные миры, существующие исключительно у нас в голове. А Петька, четвертый, старательно бьётся лбом в наглухо запертые двери в попытке уйти от преследующей его Пустоты. И у него получилось, тут уж ничего не скажешь. К добру или к худу, но переход из реальности в сон (или в обратную сторону) прошел почти идеально.

Вопрос о том, что есть реальность, а что – сон, Пелевин оставляет открытым, и правильно. В этом и состоит основная прелесть романа: сюжет, постоянно перетекающий из одной реальности в другую, заставляет задуматься о тех самых экзистенциальных вопросах. Замечательна и форма, в которую автор воплощает идею Пустоты. Чудесны маленькие истории-зарисовки с Кавабатой, Шварценеггером и галлюциногенными грибочками. Они скрепляют магистральную линию деталями и аллюзиями, постоянно вплетающимися в ткань повествования, сдобренного, кроме психологизма, политикой и социальными проблемами. В какой-то момент традиции магического реализма переходят в фантасмагорию с Буддой, загробным миром и прочей сверхъестественной чушью – напрашивается аналогия с усугубляющимся психозом пациента. Зато идея катарсиса и закольцованности событий, хоть и не нова, но смотрится очень органично. И просто прекрасен вопрос анкеты, настигающий читателя, когда тот уже расслабился и приготовился закончить произведение прагматической ноткой:

«102. Кто создал Вселенную? а) Бог; б) Комитет солдатских матерей; в) Я; г) Котовский.»

«Чапаев и Пустота» - роман, над которым очень сложно размышлять рационально. Он вносит такой сумбур в повседневные мысли, что это сравнимо лишь с теми же экзистенциальными вопросами. Тем не менее, приятно дергать за ниточки и смотреть, куда приведёт та или иная теория, никуда, в конечном итоге, не ведущая. В конце концов, о чём рассуждать, если «для тебя карма…, для меня дхарма, а на самом деле один хрен. Пустота. Да и её на самом деле нету».

Толком не имея представления о творчестве Виктора Пелевина, я полагал, что «Чапаев и Пустота» – история об экзистенциальном кризисе Василия Ивановича. Именно поэтому роман оказался для меня полон сюрпризов, первым из которых стал главный герой по имени Пётр Пустота. Об этом я узнал из отзывов, которые решил почитать перед погружением, так сказать. Ещё одним сюрпризом стало некое особое расположение духа, которое дарит роман. Какое-то философско-ироническое с вкраплениями безразличия и отчуждённости. Чтобы перейти к следующему сюрпризу, давайте поговорим о сюжете. Значит, у нас есть две временные линии: действие одной происходит примерно в 1918 году, а второй – в конце ХХ века. Обе рассказывают о Петре, но в разных обстоятельствах: в первом случае Пётр общается с Василием Ивановичем Чапаевым, Анной и Григорием Котовским, а во втором – с Петром общаются санитары дурдома. И в этом то и заключается очередной сюрприз: обычно сюжетный ход с психлечебницей я встречаю в сериалах в качестве филлера, и необходим он, чтобы подвергнуть реальность происходящего вокруг главных героев сомнению. Сходу могу вспомнить «Тайны Смолвилля» и «Сверхъестественное», частично сюда подходит ещё «Лунный рыцарь». Но «Чапаев и Пустота» выстраивает вокруг этого весь свой сюжет. И если в начале книги читатель уверен, что линия из прошлого является плодом больного сознания главного героя, то ближе к середине эта уверенность сильно пошатнётся. А после финале вопрос, какую же из сюжетных линий можно считать главной и «реальной», становится слишком сложным, да и, по правде говоря, бессмысленным. Книга написана отличным языком, благодаря которому я её и дочитал. Не люблю сюрреализм, плохо переношу размытость сюжета, но лёгкий слог Пелевина, помноженный на его чувство юмора, буквально пронесли меня через роман. В итоге испытываю к прочитанному двойственные ощущения. С одной стороны было весело, когда автор мельчайшую деталь разжёвывал на атомы, как, например, когда описывает левый глаз Шварценеггера, который ясно выражает очень сложную гамму чувств, среди которых сила, жизнелюбие, моральная поддержка, ирония и так далее. А с другой стороны было грустно, когда внутри простой фразы: «Что меня всегда поражало, так это звездное небо под ногами и Иммануил Кант внутри нас» скрывался целый ворох подтекстов, в которых легко заблудиться, пытаясь осознать, при чём же здесь Шопенгауэр. А грустно было от понимания, что целый громадный пласт романа, скорее всего, остался мною незамеченным, так как я не знаком с философией в достаточной мере. Сюрпризов было ещё много: и тот же Шварценеггер, и японцы, и дзен-буддизм, и философско-теологические размышления в рамках понятийного аппарата криминальных элементов, и анекдоты про Петьку и Чапаева, и философские переосмысления анекдотов про Петьку и Чапаева, и много чего ещё. Хотя главным сюрпризом, наверное, для меня стал тот факт, что

Опыт знакомства с автором оказался интересным, позже обязательно прочитаю что-нибудь ещё из его творчества. Только дождусь подходящего настроения.

Много воды утекло с тех пор, как эта книга стала для меня любимой, настольной, в буквальном смысле довольно сильно изменившей мою жизнь. Мало что есть добавить к моей первой рецензии на нее... так, кое-какие детали вроде бы стали лучше заметны. Ну например, тот момент, что автор явно поиздевывается над своим героем, и отнюдь не выставляет его в бравурном свете, как это зачастую случается, мол, такой вот я недотепа, но на самом деле, очень даже ого-го-го, так вот здесь такого нет, а если и кажется, что есть, то это и правда только кажется. Вот например, знаменитое рассуждение Петра, лежащего в психушке:

Кстати, меня всегда поражала одна черта, свойственная людям, не отдающим себе отчета в собственных психических процессах. Такой человек может долгое время находиться в изоляции от внешних раздражителей, не испытывать никаких реальных потребностей - и в нем, без всякой видимой причины, вдруг возникает самопроизвольный психический процесс, который заставляет его предпринимать непредсказуемые действия в окружающем мире. Дико, должно быть, это выглядит для внешнего наблюдателя: лежит себе такой человек на спине, лежит час, другой, третий, и вдруг вскакивает, сует ноги в шлепанцы и отбывает в неизвестном направлении только потому, что его мысль по неясной причине (а может и вообще без причин) устремилась по некоему произвольному маршруту. А ведь таких людей большинство, и именно эти лунатики определяют судьбу нашего мира.

Петька в буквальном смысле лежал, то есть, находился в лежачем положении, размышляя таким образом, потому что в больнице был тихий час, а ему просто не спалось, но он все равно лежал в своей койке. И вот, буквально через абзац мы наблюдаем как Петька, доселе праздно лежавший на спине, вскакивает, надевает тапочки и покидает палату, что и наблюдает из-под одеяла его сосед по палате Мария. В общем, с ним происходит именно то, о чем Петр еще недавно с такой самонадеянной отрешенностью думал как поступают какие-то абстрактные странные люди, не отдающие себе отчета в собственных психических процессах.

Или вот еще, уже под конец книги, про подземный смех.

- Год, кажется, назад, в Петербурге, был преинтересный случай. Знаете, приезжали какие-то социал-демократы из Англии - конечно, их ужаснуло то, что они увидели, - и у нас была с ними встреча на Бассейной. По линии Союза поэтов. Там был Александр Блок, который весь вечер рассказывал им про эту самую тайную свободу, которую мы все, как он выразился, поем вослед Пушкину. Я тогда видел его в последний раз, он был весь в черном и невыразимо мрачен. Потом он ушел, и англичане, которые, конечно, ничего не поняли, стали допытываться, что же это такое - secret freedom. И никто толком не мог объяснить, пока какой-то румын, который почему-то был с англичанами, не сказал, что понимает, о чем речь. - Вот как, - сказал Котовский и посмотрел на часы. - Не волнуйтесь, уже недолго. Он сказал, что в румынском языке есть похожая идиома - "хаз барагаз" или что-то в этом роде. Не помню точно, как звучит. Означают эти слова буквально "подземный смех". Дело в том, что в средние века на Румынию часто нападали всякие кочевники, и поэтому их крестьяне строили огромные землянки, целые подземные дома, куда сгоняли свой скот, как только на горизонте поднималось облако пыли. Сами они прятались там же, а поскольку эти землянки были прекрасно замаскированы, кочевники ничего не могли найти. Крестьяне, натурально, вели себя под землей очень тихо, и только иногда, когда их уж совсем переполняла радость от того, что они так ловко всех обманули, они, зажимая рот рукой, тихо-тихо хохотали. Так вот, тайная свобода, сказал этот румын, - это когда ты сидишь между вонючих козлов и баранов и, тыча пальцем вверх, тихо-тихо хихикаешь. Знаете, Котовский, это было настолько точное описание ситуации, что я в тот же вечер перестал быть русским интеллигентом. Хохотать под землей - это не для меня. Свобода не бывает тайной.

Это то, что Петр говорил Котовскому, и самое забавное, что уже через несколько часов он и помнить не помнил о своем высокомерном заявлении, что свобода не бывает тайной, но мы-то помним! Ну вот, поползли они, значит, с Чапаевым, под землей от разошедшихся ткачей, Петька философтсвовал, тыкал вверх пальцем и зажимая рот, заходился от безудержного смеха над этими самыми ткачами, от которых они так своеобразно удирали.

Сад расходящихся Петек

Хорошая книга. Название-то какое. Интригующее. Мне представлялось, как Чапаев, переплывая реку, тонет в пустоте, словно в тумане.

Но Пелевин узнаваем. В "Священной книге оборотня", которую мне довелось прочесть, было что-то подобное. Не могу сказать, что именно, но кто читал, тот, наверно, поймёт. Вот в чём проблема современных авторов. Они пишут просто потому, что хорошо получается. А где же законченность и цельность произведения? Зачем Пелевин повторяет в разных книгах в разных вариациях одно и то же? Ведь я совершенно рандомно выхватила из его многочисленных произведений два романа - и они оказались похожи. Писатели прошлого, сдаётся мне, такого себе не позволяли.

Сюжет - увлекательный и отчасти авантюрный, хотя всё-таки немного предсказуемый.

Однако мне импонируют герои Пелевина. Их эрудиция и начитанность, способность запросто поговорить об искусстве и литературе. Не вымучивать это из себя. Культура - органический пласт их личности. Восхищаюсь такими людьми и сама мечтаю такой однажды стать. (Я оставляю за скобками все остальные черты, герои могут быть и гадами, но культурной подкованности у них не отнимешь).

Пожалуй, это всё, что я могу сказать по данной теме. На большее моей культурной подкованности не хватит.

Первое, что покорило с первых строк - отборный, высокосортный юмор закоренелого интеллигента. Каждая фраза главного героя приводила в неописуемый восторг и заставляла "изъедаться" всепонимающей улыбкой. Помню, как однажды случайно наткнулась на "Самоучитель по юмору" в каком-то подвального вида книжном магазине и навсегда решила для себя, что кому не дано, тому не дать. Так вот "кому не дано" - извините, автор ничем помочь не может.

Отдельный интерес представляют так называемые "размышлизмы" - сопровождающие тебя на каждом шагу диалоги философского характера с захлестывающими наплывами высокоинтеллектуальной лексики. Чапаев - этакий Сократ двадцатого века - заручившись методом наводящих вопросов, создает для своих собеседников на первый взгляд непроходимые тернии на пути к просветлению, правда каким-то чудесным образом на Петра Пустоту находит озарение, бог знает откуда взявшееся, и он сразу же все понимает. Но читателю говорить не хочет (стесняется?). Троеточия снова спасают мир от излишней любознательности. Благо, Петр сам начинает подшучивать над философскими апофеозами наставника. Иначе бы я сделала это за него.

Зачастую, прогуливаясь в основном по центру города, улавливаешь ещё не до конца выветрившийся дух питерской интеллигенции - про Петра Пустоту можно сказать, что он является счастливым (или не очень?) обладателем этого духа. Не буду включать зануду с воображаемыми очками на носу и вдаваться в рассуждения о потерянном нынешнем поколении, но ностальгию по далекому, не дождавшемуся меня прошлому я ощутила сполна.

Итак, что мы имеем? Четыре человека, томящихся в психиатрической больнице: Сердюк, Мария, Володин, и, собственно, Петр Пустота (это так, для себя, чтобы не забыть). И все они проходят лечение по одному методу, придуманному хитроумным Тимуром Тимуровичем. Метод сводится к тому, чтобы пациент помог себе сам по-средству зачистки "ненужного" мира. Любопытный симбиоз историй, представленный "ложными личностями" героев, попытался меня запутать и немало продвинулся в своем стремлении. По бесконечным зацепкам, походящим больше на де жа вю, я просачивалась между сюжетными линиями, и, признаться, с трудом уловила ту связь, которую так тонко предложил автор (либо неумолимые критики, кто уж там). Я имею в виду союз России с Востоком (линия Сердюка) и Западом (идейный вдохновитель - Мария), до которого сама я честно говоря до конца не додумалась. Впрочем, как и о том, что все это "мракобесие" сотворилось на основе дзен-буддизма. Уж тут не смыслю ничего, простите.

На сне Марии я не особенно хочу останавливаться. Все таки фаллические символы, которые мерещаться Марии на каждом шагу, и безликий робот-Шварцнегер - это немного жутко и слегка перебор. А вот глава с историей о непростых отношениях Сердюка со слишком чувствительным японцем заслуживает всяческих похвал. В первую очередь меня умилило в Кавабата сочетание тончайшего эфира благородной японской души с чисто русским отношением к спиртному. В начале слегка нелепый на фоне утонченного Кавабата, Сердюк под конец гармонично вписался в сложную систему японских взглядов. В итоге двое представителей воображаемого мира в сочетании друг с другом вызвали во мне подлинную симпатию. С четвертым персонажем дела обстоят все так же "с ног на голову": вспоминая о приключении Володина и Co с чудо-травой (или что там?), ощущаю желание поймать вечный кайф и написать что-нибудь подобное.

Законам психологии поведение героев явно не подвержено, да и зачем? Зато какие безумства вытворяет непредсказуемый сюжет с набором этих безумных Сердюковых, Чапаевых... На протяжении чтения я испытывала ощущение полета: пинком вышвыривают тебя из одной увлекательной истории "миф или реальность" в другую, а ты все ещё цепляешься ручками за тонкую сюжетную перегородку. Петр Пустота - главный "путешественник", все каким-то неведомым образом умудряется замысловато объединять все истории с помощью понадерганных из них деталей. Естественно, сам герой об этом не догадывается, а автор тем временем все продолжает подкладывать новые порции зацепок. Эта центральная линия сюжета приводит нас к логическому завершению нигде и оставляет в пустоте непонятно с чем. "Хэппи энд" - как выразился один из критиков.

Клиент психиатрической лечебницы Петр Пустота спит и видит, как комиссаром вместе с Василием Ивановичем Чапаевым и пулеметчицей Анкой колесит по стране на бронепоезде. Спит и видит в буквальном смысле. В то же время комиссара красного командира Чапаева мучают кошмары о том, как он страдает в доме для душевнобольных. Кто из них реален и кто видит лишь сны? Отчего так пугает начальник психиатрички, а Чапаев ведет себя вовсе не так, как положено красному командиру? И как уйти от пустоты, которая словно ждет, когда ты зазеваешься, чтобы поглотить тебя? Все это и многое другое в произведении жанра «а что же он этим хотел сказать?» оно же «сюрреализм», лучшем произведении Пелевина. Понравится как знатокам творчества автора, так и тем, кто только открывает для себя Пелевина.

Книгу можно смело рвать на цитаты, но эта, я считаю, является квинтэссенцией. "- Эх, Петька, Петька - сказал Чапаев - знавал я одного китайского коммуниста по имени Цзе Чжуан. Ему часто снился один сон - что он красная бабочка, летающая среди травы. И когда он просыпался, он часто не мог взять в толк, то ли это бабочке приснилось, что она занимается революционной работой, то ли это подпольщик видел сон, в котором он порхал среди цветов. Так вот, когда этого Цзе Чжуана арестовали в Монголии за саботаж, он на допросе так и сказал, что он на самом деле бабочка, которой все это снится. Поскольку допрашивал его сам барон Юнгерн, а он человек с большим пониманием, следующий вопрос был о том, почему эта бабочка за коммунистов. А он сказал, что она вовсе не за коммунистов. Тогда его спросили, почему в таком случае бабочка занимается подрывной деятельностью. А он ответил, что все, чем занимаются люди, настолько безобразно, что нет никакой разницы, на чьей ты стороне. - И что с ним случилось? - Ничего. Поставили его к стенке и разбудили. - А он? Чапаев пожал плечами. - Дальше полетел, надо полагать." А вообще прекрасно конечно. Своеобразная классика российского постмодернизьму. Замороченые Улиссы доморощенных Джойсов :)

Как показала практика, книгу можно обсуждать с друзьями по несколько часов. А что может быть слаще, чем говорить о книгах!

Сама я поначалу заинтересовалась парочкой красивых пассажей, потом заскучала, потом совсем перестала что-либо понимать - и тут как началось!

ЧУдная и чуднАя буддистская проповедь получилась. В некоторых аспектах её можно даже уподобить буддистской Благой Вести. Ну правда, сами посмотрите: есть учитель (по сути, очередной Будда), есть его ученик-летописец, есть три любимых ученика (именно им доступны самые глубокие истины и практически таинства), есть произнесённые местными диалектами (казачий, ткачий, философский, гоповский с матерком и т.п.) притчи и проповеди, есть даже кое-какая жертва со стороны учителя с последующим возрождением мира. Но это если уж совсем закапываться. А вот обещанных мне советчиком параллелей с Мастером и Маргаритой я, подслеповатая, не разглядела - придётся перечитывать.

Главный герой поэт, так что тут у меня не было шансов - очень многое бьёт наотмашь по самому больному. Но это хорошая боль, мотивирующие пощёчины. Одни замочные скважины ближе к концу чего стоили.

Вообще, несмотря на общую грубость и постоянное "обламывание" всего высокого, книга полна прекрасных идей и ювелирно сформулированных мыслей. А может быть, они так ярки и точны именно благодаря контрасту с обстановкой и языком, в которых являются. Приходится постоянно выделять, кому-то отсылать с комментариями и возвращаться, чтобы переосмыслить. О реальности и нереальности (само собой), о творчестве, о красоте, о сути себя и мира.

Отлично промывает мозги. Остаётся вопрос, что хлынет потом на свято место. Но тут уж всё в руках читателя.