Читать книгу: «ХХ век. Как это было», страница 3

– Так можем ли мы оставить в живых такого человека? – Великий Князь нетвёрдо поднял вверх указательный палец и покачнулся. – Ответ однозначен: не можем. А что касается трупа: бросим старика в реку и концы в воду!

Великий князь захихикал, довольно потирая пухлые розовые ладошки. Феликс поморщился. Идиоты. Разве можно с такими людьми сделать серьёзное дело? А, впрочем, что им? Они ничем не рискуют. Разбегутся при первой опасности. Как крысы. Ведь это в его, Феликса, доме готовится убийство. И отвечать придётся ему. Одному. Но чему он удивляется. Забыл, где живёт? Если Императора господа гвардейцы ухитрились прихлопнуть табакеркой, то что говорить о каком-то сибирском мужике?

– Хорошо. – Феликс взял себя в руки. – В какую именно реку бросим труп? В каком именно месте? Есть ли туда проезд? Затем: вещи. Как будем избавляться от вещей убитого?

Феликс тяжёлым взглядом обвёл присутствующим.

– Вещи можно сжечь, – высказался поручик.

– Прекрасно. – Феликс согласно кивнул. – Тогда вы, ваше высочество, поручик и доктор займутся уничтожением вещей. А мы с Владимиром Митрофановичем берём на себя тело.

– Я по дороге присмотрел прорубь возле Крестовского острова, – сказал заметно протрезвевший Пуришкевич. – Туда чёрта можно запихать не то, что старика. И подъезд приличный.

– Вот и хорошо, – подвёл итог Юсупов. – Что делать с трупом и вещами, кажется, разобрались. Дело осталось за малым. Отправить на тот свет святого старца.

– Чёрта, а не старца! – великий князь скрипнул зубами. – Пора с ним кончать. Чего мы, собственно, ждём?

– Ждём, когда он окочурится, – ответил Лизаверт, холодно блеснув стёклами пенсне.

Великий князь недоумённо посмотрел на доктора.

– С чего он должен … окочуриться?

– С того, что я насыпал в пирожные цианистый калий.

– И как долго он, гм, действует?

– Мгновенно.

– Тогда почему теряем время? Идёмте.

Толпа заговорщиков, возглавляемая великим князем, направилась вниз. Грохот сапог, мат и тонкий серебряный звон шпор. Последним шёл поручик Сухотин с толстой пеньковой верёвкой в руках.

В подвале их ожидал пренеприятный сюрприз в лице живого и здорового Григория Распутина. Он стоял полностью одетый: в шубе, шапке и ботах. На столе нетронутая мадера и крошки от съеденных пирожных.

– Ну, князь, где твоя болящая? – старец в упор смотрел на Феликса немигающим взглядом серых глаз, словно не замечая окруживших его убийц.

Феликс лучезарно улыбнулся.

– Сейчас она спустится. А вы уже оделись? Поторопились, Григорий Ефимович.

– Самое время, – ответил старец.

В этот момент великий князь, стоявший слева от Юсупова, выхватил из кармана револьвер и в упор выстрелил в живот Распутина. Пуля пробила печень, шуба на животе Распутина стала быстро пропитываться кровью. Старец укоризненно погрозил Феликсу пальцем и ничком рухнул на пол. Пуришкевич выстрелил ему в спину. Распутин дёрнулся и, встав на четвереньки, стал подниматься.

– Да вяжите его! – истерично выкрикнул Дмитрий Павлович, хватая старца за волосы и опрокидывая на пол. – Поручик, куда вы подевались, чёрт вас возьми!

Сухотин отстранил протянутые руки великого князя и Пуришкевича с зажатыми в них револьверами, склонился над лежащим на полу Распутиным, быстро и ловко обмотал его руки и ноги верёвкой.

– У, падаль! – Великий князь, не дожидаясь, когда поручик затянет на верёвке узлы, принялся яростно избивать ногами туго спелёнатое тело старца.

Доктор Лизаверт подошёл к столу, налил полный бокал мадеры, выпил, довольно крякнул и, целиком отправив в рот пирожное, смачно зашлёпал толстыми красными губами.

– Доктор, что вы делаете! – крикнул ему Юсупов. – Там же яд!

– Ничего, – флегматично ответил доктор, подцепляя толстыми пальцами другое пирожное. – Зараза к заразе не пристанет.

– Но как же так? – поинтересовался у доктора Пуришкевич. – Вы утверждали, что это смертельный яд и действует он мгновенно.

– Но не подействовал же.

И доктор вновь набухал в бокал мадеры.

– Почему?

В глазах у депутата Государственной думы появился плотоядный блеск, и он поспешно направился поближе к доктору и мадере.

– Цианин потерял своё действие. Либо, – доктор опрокинул в рот бокал, – это был какой-нибудь безобидный порошок. Аспирин, к примеру.

– Да? – Пуришкевич щедро наполнил мадерой свободный бокал. Выпил. Вытер рукавом рот. – Сволочь, Маклаков. Надул. Подсунул аспирин вместо цианистого калия.

– Господа, – поручик Сухотин, забыв про не завязанные узлы, подлетел к столу, – не забудьте меня.

Пуришкевич наполнил ещё один бокал.

Они выпили и, ничтоже сумяшеся, закусили отравленное вино отравленными пирожными. Ничего. Никто не помер, не задёргался в страшных конвульсиях.

Великий князь, меж тем, в одиночестве молотил затянутыми в хромовые сапоги ногами распростёртое перед ним тело Распутина. И серебряные шпоры и сапоги его были густо забрызганы кровью мученика. В подвале стоял тяжёлый запах сожжённого пороха, пота и свежепролитой крови.

Но скоро непривычный к физическому труду великий князь устал. Да и ярость его была утолена. Он присоединился к сгруппировавшимся вокруг стола подельщикам, где с наслаждением выцедил наполненный мадерой бокал.

Возле полумёртвого Григория остался лишь Феликс Юсупов. Бросив быстрый взгляд на пирующих собутыльников, князь подошёл к потайной двери. Нажал на вделанную в стену панель. Дверь приоткрылась.

– Освальд, – в полголоса произнёс князь. – Мистер Райнер, – позвал он несколько громче.

В дверном проёме показалась сухощавая, горбоносая фигура мужчины, затянутая в английский офицерский мундир. Англичанин быстро, но не поспешно подошёл к старцу, сапогом перевернул тело навзничь. Плохо затянутые верёвки расслабились, и Распутину удалось освободить правую руку. Он приподнял её, намереваясь перекреститься, но Освальд Райнер, бывший однокашник Феликса Юсупова, привычно выхватил из кобуры пистолет и, почти не целясь, надавил на курок. Пуля вошла точно в лоб Распутина. Тело его дёрнулось в последний раз и затихло.

Никто не обратил внимания на прогремевший в подвале третий выстрел. И мистер Райнер, никем не замеченный, благополучно удалился через потайную дверь. Разумеется, по-английски, не прощаясь.

Феликс Юсупов закрыл потайную дверь и неторопливо подошёл к столу.

– Господа, – спокойно сказал он, – не пора ли избавиться от трупа?

– Что, подох? – Дмитрий Павлович отряхнул рукав мундира от нечаянно пролитого вина. – Тогда пора. Да и вино, – он повертел в руках бутылку из-под мадеры, – кажется, кончилось. – Великий князь отшвырнул пустую посудину в угол.

Доктор Лизаверт склонился над распластанным телом Распутина. Пощупал пульс, оттянул веки глаз.

– Действительно, готов, – сказал он, брезгливо вытирая белоснежным платком испачканные кровью руки. – Поздравляю, князь. Отличный выстрел.

Доктор бросил окровавленный платок на пол.

– Но я пошёл. Мне больше нечего делать здесь.

– Платочек заберите, – процедил Феликс.

Доктор усмехнулся, наклонился, двумя пальцами левой руки поднял платок, сухо откланялся и, держа платок в одной, а саквояж в другой руке, удалился.

– Поручик, – скомандовал Юсупов, – и вы, Владимир Митрофанович, отнесите труп в машину и ждите там. А вам, Дмитрий Павлович, надлежит отвезти тело Распутина к проруби. Достанет у вас сил?

– В-вы ещё меня спрашиваете?

– Тогда идёмте.

Феликс подхватил за плечи бессмысленно таращившего глаза великого князя и поволок его к выходу. Дмитрий Павлович был довольно-таки тяжёл, и Феликс, изнеженный женоподобный кокаинист, едва дотащил весело хихикающего Великого Князя до автомобиля.

Сухотин с зажатой в зубах папиросой каменным истуканом сидел на заднем сиденье автомобиля, а Пуришкевич, взъерошенный, в распахнутом пальто, как заведённый, бегал вокруг машины. Судя по широкой, утрамбованной дорожке, кругов он навертел немало.

– Где вас носит, князь? – раздражённо бросил он Феликсу. – Через два часа санитарный поезд отправляется на фронт. А мне ещё надо заехать домой за вещами.

– Успеете, господин депутат. Помогите лучше завести машину, коли так спешите.

Пуришкевич выхватил у князя заводную ручку и яростно завертел ею. Мотор чихнул, фыркнул и, наконец, ровно и громко затарахтел. Тем временем Феликс, не жалея снега, натёр Великому князю лицо и усадил Дмитрия Павловича в автомобиль. Пуришкевич поспешно запрыгнул на переднее сиденье. Подняв облако снежной пыли, автомобиль рванул с места.

Феликс поморщился от попавшей в нос вонючей струи выхлопных газов и направился во двор. Там подошёл к псарне и выпустил из клетки старого верного Домбая. Пёс, презрев возраст, радостно заюлил вокруг князя, кинулся ему на грудь, норовя лизнуть в лицо.

– Фу, Домбай, фу!

Феликс ласково потрепал левой рукой собаку за ушами. Его правая рука расстегнула кобуру и достала браунинг. Новенькое изделие бельгийских мастеров удобно устроилось в ладони. Сухо щёлкнул выстрел. Домбай взвизгнул, его лапы подогнулись, и пёс ткнулся носом в холодный снег. Обиженно заскулил, кося на обожаемого хозяина быстро стекленеющими глазами. А на снегу медленно расползалось красное пятно.

Феликс убрал оружие в кобуру, закурил папиросу, бездумно глядя на издыхающего у ног Домбая. Докурил папиросу и каблуком сапога втоптал окурок в снег. Натянул на руки чёрные лайковые перчатки, расправил морщинки и, упруго ступая сапогами по плотному снегу, отправился в дом

х х х

Анну разбудил телефонный звонок. Нудный и настойчивый. Хорошо ещё, что аппарат стоял на столике рядом с узкой девичьей кроватью Анны.

Анна вытянула из-под одеяла руку и подняла трубку.

– Я вас слушаю.

Звонила Матрёна Распутина.

– Аннушка… отец не вернулся домой… не знаю, что и думать.

Её голос дрогнул. Всхлип. И откровенный плач.

– Успокойся, Мотя. – Анна окончательно проснулась. – Не реви. Расскажи толком, что случилось?

– Вчера, поздно вечером отец уехал с Феликсом Юсуповым и до сих пор не вернулся домой.

– Зачем он поехал?

– Помолиться за Ирину.

– Но ведь я говорила ему, что её нет в городе. Зачем было ехать?

– Не знаю.

– Наверное, ты что-то напутала. И что может случиться с Григорием Ефимовичем? Вернётся. Чай, не маленький.

– Ты думаешь?

– Уверена.

– Дай-то Бог. – Матрёна всхлипнула. – Всегда дома ночевал. А тут такая оказия. Не знаешь, что и думать.

– Ты не думай о плохом. Да помолись хорошенько. Помолиться всегда полезно. На душе и полегчает. А там и Григорий Ефимович вернётся.

– И то верно.

Разумеется, Анну удивило известие о внезапном исчезновении старца, но особого значения она ему не придала. Не в лес же он ушёл и не с лихими людьми, а с Феликсом. Князем Юсуповым. Благородным молодым человеком.

Приехав во дворец, в суете и хлопотах она не сразу вспомнила про звонок Матрёны. А, вспомнив, тотчас рассказала государыне. Александра Фёдоровна недоумённо покачала головой.

– Не понимаю. Что нашему Другу понадобилось у Феликса?

– Но он лечит его от невроза, – робко заметила Анна.

– Ах, – отмахнулась государыня, – знаем мы этот невроз. Кокаину надо поменьше потреблять. И спать с женой, а не с мужчинами. И никакого лечения не понадобится.

Аннины щёки запылали. Государыня ласково погладила её мягкую руку.

– Ну что ты, моя дорогая. Право, не стоит так волноваться из-за этого. Такова жизнь. Надо быть готовой ко всему. В том числе и …

Её прервал резкий телефонный звонок. Звонил министр внутренних дел Протопопов.

– Александра Фёдоровна, – он глотал слова и заикался, – ночью полицейский, стоявший на посту около дома Юсуповых, услышал выстрелы в доме. Он позвонил. К нему выбежал пьяный Пуришкевич и заявил, что убит, – Протопопов замолчал и закончил едва слышно, – Распутин.

– Кто? – переспросила Александра Фёдоровна. Разум отказывался верить. Вдруг, ослышалась. Вдруг, не он. А перед глазами всплыли детские глазёнки Алёшеньки. И вспомнилась первая встреча сына с Другом. Как он тогда обрадовался, как захлопал в ладошки, как закричал: «Новый! Новый!» Вот почему Григорий Ефимович стал Распутиным-Новым. Да, но кто теперь будет лечить Алёшеньку? Эти напыщенные доктора, которые умеют лишь вздыхать да разводить руками? «Эта болезнь неизлечима», – вот и всё, что слышишь от них. А ОН умел лечить… Нет, только не это.

– Распутин, – чётко и внятно произнёс Протопопов, и в голосе министра ей послышалось плохо скрытое злорадство. Ещё один предатель. – Тот же полицейский, – браво продолжил доклад министр, – видел военный мотор без огней, который отъехал от дома вскоре после выстрелов.

Протопопов замолчал. Слышалось лишь его громкое сопение. Царица положила трубку на аппарат. Поднесла указательные пальцы рук к вискам, помассировала их. Она была бледна. Почти такая как её белое платье.

– Аня, – едва слышно вымолвила она. – Аня, – взяв себя в руки, громко и внятно повторила Александра Фёдоровна, – немедленно вызови Лили Ден.

– Хорошо, Александра Фёдоровна, – быстро ответила Анна. – Сейчас я позвоню ей. Но что случилось? Вы бледная, как смерть. Какое-нибудь несчастье?

– Да, Аннушка, несчастье. Очень большое и непоправимое.

– Кто-нибудь умер?

– Хуже, Аннушка. Гораздо хуже.

– Что может быть хуже смерти?

– Убийство, – прошептала царица.

– Убийство? – растерянно повторила Вырубова. – Но кого убили?

– Нашего Друга.

– Григория Ефимовича?

– Да.

– Но ведь он уехал к Юсуповым.

– Там его и убили.

– О, боже.

Анна опустилась на колени перед висящей над кушеткой иконой Богоматери и троекратно перекрестилась.

– Аня, – мягко напомнила царица, – ты забыла позвонить Лили.

– Сейчас, ваше величество.

– Не надо, – остановила Анну Александра Фёдоровна. – Лили вчера уведомила меня, что собирается сегодня встретиться с Григорием Ефимовичем. Мне лучше самой позвонить.

А Лили в это время действительно собиралась к Распутину. Поправляя перед большим венецианским зеркалом причёску, она вспоминала свой недавний разговор с Григорием Ефимовичем. Она отправилась к нему с Анной. Ехали они под впечатлением последней беседы с Её Величеством.

« Я знаю всё, Лили, – сказала ей Александра Фёдоровна. – Почему Григорий не уезжает из Петрограда? Государь не желает, чтобы он оставался здесь. Я тоже. Но мы не можем выгнать его – он не сделал ничего плохого. Ну, почему он сам не хочет нас понять?»

«Я сделаю всё, что в моих силах, Ваше Величество, чтобы объяснить ему обстановку»,– отозвалась она. И всю дорогу она настраивала себя на предстоящий разговор. Нет, она Лили Ден, не безвольная и глупая Анна Вырубова. И она заставит его немедленно, да-да, немедленно покинуть Петроград. Но всё сложилось не так. При их разговоре присутствовала Акилина Лаптинская, которая не пожелала покинуть Распутина. Тем не менее, начала Лили решительно.

«Григорий, – без обиняков сказала она. – Вы должны немедленно покинуть Петроград. Вы с таким же успехом можете молиться за их Величества и в Сибири. Вы должны уехать – ради них. Я вас умоляю. Уезжайте… Вы знаете, что говорят кругом. Если вы не уедете, положение станет опасным для нас всех».

Распутин тогда внимательно, серьёзно посмотрел на неё, но не произнёс ни слова. Она заметила на лице Анны выражение «обиженного ребёнка», почувствовала на себе зловещий и пристальный взгляд Акилины. Распутин совершенно неожиданно произнёс: «Пожалуй, ты права. Надоела мне вся эта бодяга. Я уезжаю».

Но затем произошло нечто поразительное, чему не было никакого разумного объяснения. Акилина ударила кулаком по столу и злобно вперилась взглядом в Лили.

«Как ты смеешь противиться духу отца Григория? – воскликнула Акилина. – А я говорю, он должен остаться. Да кто ты такая? Ты пустое место, и не тебе судить, для кого что лучше!»

В кабинете Распутина воцарилось молчание. Анна плакала.

«Что же, вы станете слушать эту женщину?» – спросила Лили холодно.

Акилина снова принялась стучать по столу.

«Если ты уедешь из Петрограда, отец, тебе несдобровать. Ты не должен никуда ехать».

« Ну, что же, может, так оно и есть. Я остаюсь», – беспомощно проговорил Распутин.

Все её дальнейшие старания оказались безуспешными. Распутин упёрся, как осёл. Её Величество была очень разочарована.

«Не понимаю, почему сестра так противится моим пожеланиям», – со вздохом проговорила государыня.

Нет, теперь она не допустит тех ошибок. Во-первых, она поедет одна, без Анны, которая ничем не помогла ей при том разговоре. А, главное, она найдёт способ выпроводить Акилину. Она уже придумала кое-что.

Лили улыбнулась, оставшись вполне довольной тем, как на голове сидела шляпка. Что ж, пора.

И в этот момент зазвонил телефон. Это была государыня. Лили показалось, что Александра Фёдоровна чем-то взволнована.

– Лили, – произнесла государыня. – Не ходите сегодня к отцу Григорию. Произошло что-то странное. Вчера вечером он исчез, и с тех пор о нём ничего не известно, но я уверена, что всё обойдётся. Не сможете ли вы сейчас же приехать во дворец?

– Да, Ваше Величество. Немедленно выезжаю.

Лили ещё раз, машинально, глянулась в зеркало, ничего там, впрочем, не увидев, и отправилась на вокзал. Села на поезд и всю дорогу смотрела в окно, размышляя, что же там произошло? Вновь объявился двойник Распутина и натворил что-то совсем непотребное?..

На станции её ждала императорская карета, и вскоре она очутилась во дворце. Государыня находилась в лиловом будуаре. Никогда ещё в лиловой гостиной Её Величества не было так по-домашнему уютно. Воздух был пронизан ароматом цветов и запахом пылающих дров. Её Величество лежала на кушетке, рядом с нею сидели великие княжны. На скамеечке возле кушетки устроилась Анна Вырубова. Государыня была очень бледна, в глазах тревога. Их Высочества молчали, у Анны заплаканные глаза.

– Лили, у нас несчастье, – сказала Александра Фёдоровна. – Григорий исчез. Возможно, он убит.

– О, Боже, – воскликнула Лили. – Как это страшно.

Императрица удивлённо посмотрела на неё.

– Неужели, Лили, вы, в самом деле, боитесь смерти?

– В самом деле, Ваше Величество.

– Не могу понять людей, которые страшатся умереть, – задумчиво проговорила Александра Фёдоровна. – Я всегда смотрела на смерть как на избавление от земных страданий. Вы не должны её бояться, Лили.

Затем, бледные, взволнованные, они, обнявшись, сидели на кушетке в будуаре царицы, ожидая дальнейших известий. Ждать их пришлось недолго. Первым позвонил великий князь Дмитрий Павлович, прося позволения приехать к чаю, в пять часов.       Александра Фёдоровна отказала ему. Затем позвонил Феликс Юсупов. Долго и путано объяснял, как он провёл прошедшую ночь, именем князей Юсуповых клялся, что Распутин в этот вечер не был у них. Нет, он видал его несколько раз, но не в этот вечер. Вчера же у него была вечеринка – справляли новоселье и перепились, а, уходя, великий князь Дмитрий Павлович убил во дворе собаку. И, если государыня дозволит, то он немедленно приедет к ней и всё подробно объяснит, сняв с себя гнусное подозрение.

Императрица слушала князя с каменным лицом.

– Сожалею, князь, – сказала она, когда Феликс, наконец-то, закончил свои излияния. – Но я не смогу принять вас.

– Тогда пригласите, пожалуйста, к телефону Аннушку.

– Анна Александровна, – отчеканила императрица, – не может подойти к телефону. Что касается ваших объяснений, то вы можете прислать их письменно.

Вечером принесли письмо от Юсупова.

– Лили, зачитай, пожалуйста, – сказала Александра Фёдоровна, когда лакей с поклоном протянул ей голубой конверт. – А ты, Аннушка, устраивайся рядом.

Лили Ден аккуратно вскрыла конверт, облизала пухлые губы и громко и внятно стала читать послание Феликса Юсупова.

«Ваше императорское величество. Спешу исполнить ваше приказание и сообщить Вам всё то, что произошло у меня вечером, дабы пролить свет на то ужасное обвинение, которое на меня возложено. По случаю новоселья, ночью 16 декабря, я устроил у себя ужин, на который пригласил своих друзей, несколько дам. Великий князь Дмитрий Павлович тоже был. Около 12 ко мне протелефонировал Григорий Ефимович, приглашая ехать с ним к цыганам. Я отказался, говоря, что у меня у самого вечер, и спросил, откуда он мне звонит. Он ответил: «Слишком много хочешь знать»,– и повесил трубку. Когда он говорил, то было слышно много голосов. Вот всё, что я слышал в этот вечер о Григорие Ефимовиче».

Лили прервала чтение и удивлённо посмотрела на императрицу.

– А что случилось?

Взгляд Александры Фёдоровны был не менее удивлённым.

– Как? Ты ничего не знаешь? Ах, да, ты только приехала. Наш Друг пропал. Есть предположение, что его убили во дворце Юсуповых.

– Какой ужас! То-то я смотрю вы такие безрадостные.

– Радоваться нам нечему. Но продолжай, пожалуйста. Что ещё насочинял этот мерзкий лгун?

«Вернувшись от телефона к своим гостям, я им рассказал мой разговор по телефону, чем вызвал у них неосторожные замечания. Вы же знаете, Ваше Величество, что имя Григория Ефимовича во многих кругах было весьма непопулярно. Около трех часов у меня начался разъезд и, попрощавшись с Великим Князем и двумя дамами, я с другими пошёл в свой кабинет. Вдруг мне показалось, что где-то раздался выстрел. Я позвонил человека и приказал ему узнать, в чём дело. Он вернулся и сказал – слышен был выстрел, но неизвестно откуда.

Тогда я сам пошел во двор и лично спросил дворника и городового, кто стрелял. Дворники сказали, что пили чай в дворницкой, а городовой сказал, что слышал выстрел, но не знает, кто стрелял. Тогда я пошёл домой, велел позвать городового и сам протелефонировал Дмитрию Павловичу, спросив, не стрелял ли он. Он мне ответил, смеясь, что, выходя из дому, он выстрелил несколько раз в дворовую собаку, и что с одной дамою сделался обморок. Когда я ему сказал, что выстрелы произвели сенсацию, то он мне ответил, что этого быть не может, так как никого другого не было.

Я позвал человека и пошёл сам на двор и увидел одну из наших дворовых собак убитой у забора. Тогда я приказал человеку зарыть её, в саду.

В четыре часа все разъехались, и я вернулся во дворец Великого Князя Александра Михайловича, где я живу. На другой день, т. е., сегодня утром, я узнал об исчезновении Григория Ефимовича, которое ставят в связь с моим вечером. Затем мне рассказали, что, как будто бы, видели меня у него ночью и что он со мною уехал. Это сущая ложь, так как весь вечер я и мои гости не покидали моего дома. Затем мне говорили, что он кому-то сказал, что поедет на днях познакомиться с Ириной. В этом есть доля правды, так как когда я его видел в последний раз, он меня просил познакомить его с Ириной и спрашивал меня, тут ли она. Я ему сказал, что жена в Крыму, но приезжает числа 15 или 16 декабря. 14-го, вечером я получил от Ирины телеграмму, в которой она пишет, что заболела и просит меня приехать вместе с её братьями, которые выезжают сегодня вечером.

Я не нахожу слов, Ваше Величество, чтобы сказать Вам, как я потрясён всем случившимся, и до такой степени мне кажутся дикими те обвинения, которые на меня возводятся. Остаюсь глубоко преданный вашему величеству, Феликс».

– Подлец, – констатировала царица, когда Лили, наконец, закончила чтение. – Передай это письмо министру юстиции. И позвонили Протопопову. Пусть продолжит расследование. Пригласи также военного министра генерала Беляева. Мне надо переговорить с ним.

х х х

Поезд из Ставки прибыл в Царское Село 20 декабря в шесть часов. Погода стала портиться. С Финского залива дул холодный промозглый ветер. В сочетании с пятнадцатиградусным морозом и метелью получилось нечто весьма отвратительное. Александра Фёдоровна и великие княжны встречали государя с наследником на павильоне. Красные пятна заливали лицо Её Величества. Крепче обыкновенного сжаты губы. Не было радостных воплей, смеха, объятий. Все молча уселись в двух автомобилях и проследовали во дворец.

Как только генерал Воейков вошёл в свою квартиру, он тотчас же протелефонировал Министру Внутренних Дел Протопопову о приглашении его с докладом к Его Величеству в 9 с половиной часов.

Государь прошёл в свой кабинет, снял шинель и опустился на кушетку. Потёр озябшие руки. Встал, подошёл к камину. Выбрал несколько красноватых ольховых полешек и бросил их в огонь. Дрова идеально входили в камин. Иначе и быть не могло. Ведь все дрова, включая эти, которыми отапливается Александровский дворец, напилены им лично. Это было его любимое занятие. Он мог пилить дрова несколько часов кряду. Единственное неудобство: приходилось постоянно менять напарников. Никто не мог выдержать темп, который он задавал. Так что, если Судьбе будет угодно, чтобы он отрёкся от престола, он сможет прокормить свою семью. Что-что, а голодная смерть им не грозит.

– Прочь, каналья! – раздался громовой бас Александра Михайловича и в кабинет ворвался растрёпанный Великий князь. Дверь он оставил раскрытой, и в приёмной маячила унылая фигура его старшего сына.

– Ваше Императорское Величество! – выпучив налитые кровью глаза и брызгая слюной закричал Александр Михайлович. – От имени семьи я требую прекращения следствия по делу убийства Распутина. В противном случае, – он взвизгнул, – я не ручаюсь за последствия. Да, да. Не ручаюсь. Вы пожалеете. Да, да. Горько пожалеете, если хоть один волос упадёт с голов этих прекрасных молодых людей.

Царь молчал. Лишь его скрещённые за спиной руки, мелко-мелко подрагивали. Пришлось даже сжать их в кулаки. Усилием воли он заставил себя не вслушиваться в неприкрытые угрозы Великого князя.

– Нельзя смотреть на Юсупова и Димитрия Павловича, – орал между тем Александр Михайлович, – как на обыкновенных убийц, а надо смотреть, как на патриотов, пошедших, правда, по ложному пути, но вдохновлённых желанием спасти родину.

Глаза Великого князя бешено вращались, и не оставалось ни малейшего сомнения в том, что Великие князья действительно ни перед чем не остановятся.

Государь внимательно слушал, не отводя голубых глаз от собеседника.

– Вы определённо делаете успехи, – сказал он, дождавшись, когда поток страшных проклятий иссяк, и Александр Михайлович замолчал. – Никогда не слышал от вас столь длинной и… убедительной речи. Но позвольте и мне высказать своё мнение. Я глубоко убеждён в том, что никому, ни мужику, ни Великому князю не дано права убивать. Это право принадлежит лишь господу Богу. Ему и только ему.

Император улыбнулся. Александр Михайлович отвёл глаза.

– Надеюсь, – сказал государь, – вы сказали мне всё, что намеревались?

– Всё, – прохрипел Великий князь.

– Очень рад был повидаться. Не смею больше вас задерживать. Со своей стороны обещаю быть милостивым к молодым людям при выборе наказания

Великий князь ушёл, не отказав себе в удовольствии на прощание, что есть силы хлопнуть дверью. Государь поморщился. Чтобы успокоиться подошёл к столу с разложенными на нём картами военных действий. Но там тоже ничего не радовало глаз. Ещё так много предстояло сделать к готовящемуся весеннему наступлению. Оно должно решить все проблемы. Но пока, царь вздохнул, следует покончить с делом Распутина.

Он велел пригласить министра внутренних дел.

Протопопов (худой, нескладный, с густой чёрной бородой) начал кланяться едва ли не в приёмной. Длинные руки с костлявыми пальцами прижимали к груди пухлую чёрную папку.

Николай Александрович приветливо улыбнулся.

– Очень рад. Как здоровье?

– Благодарю покорно. – Протопопов замялся. – Я хотел бы доложить по известному делу…

– Докладывайте.

Император вынул из портсигара папиросу, закурил.

Министр, вытащил из кармана белейший накрахмаленный платок и, виновато косясь на царя, помакнул обширную лысину. Откашлялся.

– В ночь с 16 на 17 декабря полицейский, дежуривший возле дома князей Юсуповых, услышал во дворе дома выстрелы. Выбежавший на улицу депутат Государственной думы Пуришкевич заявил, что они только что убили небезызвестного Григория Распутина. Депутат был сильно пьян, и полицейский не придал значения его словам. Затем со двора выехал автомобиль. Утром 17 позвонила дочь Распутина и сообщила, что пропал её отец. Вся полиция в Петрограде была поднята на ноги. Нашёл труп простой городовой, на мосту… он увидел следы крови, а под мостом, у края значительной по размерам полыньи, лежала зимняя высокая калоша, в шагах ста от полыньи городовой заметил подо льдом, с поверхности которого снег был сдунут ветром, какое-то большое чёрное пятно: этим пятном и оказался Распутин в шубе и об одной калоше, застрявший на отмели. Руки и ноги были запутаны верёвкой; правую руку он высвободил, пальцы были сложены для молитвы.

– Вы хотите сказать, что он был сброшен в воду живым?

– Никак нет. Вскрытие, проведённое профессором Косоротовым, показало, что смерть последовала от обильного кровотечения вследствие огнестрельной раны в живот. Выстрел произведён был почти в упор, слева направо, через желудок и печень с раздроблением этой последней в правой половине. Кровотечение было весьма обильное. На трупе имелась также огнестрельная рана в спину, в области позвоночника, с раздроблением правой почки, и ещё рана в упор, в лоб (вероятно, уже умиравшему или умершему). Грудные органы были целы и исследовались поверхностно, но никаких следов смерти от утопления не было. Лёгкие не были вздуты, и в дыхательных путях не было ни воды, ни пенистой жидкости. В воду Распутин был брошен уже мёртвым.

– Кто?

– О готовившемся убийстве знали многие. Но следует учесть, что молодых энтузиастов подталкивали на убийство люди пожилые, с положением, люди, которые вам, Ваше Величество, прекрасно известны. При чём говорилось об устранении не только Распутина, но и А. А. Вырубовой и даже самой Императрицы. Разрешите представить вам две телеграммы Великой Княгини Елизаветы Фёдоровны.

Протопопов суетливо достал из папки нужные телеграммы и выжидающе посмотрел на императора.

– Разрешите зачитать?

Царь молча кивнул.

«Москва. 18 декабря 9 ч. 38 м. Великому Князю ДИМИТРИЮ ПАВЛОВИЧУ. Петроград. – Только что вернулась вчера поздно вечером, проведя неделю в Сарове и Дивееве, молясь за вас всех дорогих. Прошу дать мне письмом подробности событий. Да укрепит Бог Феликса после патриотического акта, им исполненного. Елла».

Вторая телеграмма:

«Москва. 18 декабря. 8 часов 52 м. КНЯГИНЕ ЮСУПОВОЙ. Кореиз. Все мои глубокие и горячие молитвы окружают вас всех за патриотический акт вашего дорогого сына. Да хранит вас Бог. Вернулась из Сарова и Дивеева, где провела в молитвах десять дней. Елизавета».

– А теперь позвольте представить копию письма княгини Юсуповой к сыну.

«… Теперь поздно, без скандала не обойтись, а тогда можно было всё спасти, требуя удаления управляющего (т. е. Государя) на всё время войны и невмешательства Валиде (т. е., Государыни) в государственные вопросы. И теперь я повторяю, что пока эти два вопроса не будут ликвидированы, ничего не выйдет мирным путем, скажи это дяде Мише, от меня».