Пятый мир

– Точно тебе говорю, – она лукаво сощурилась. – Может быть, тебе тоже нужен отпуск?

– Мне нужно, чтобы ты перестала приставать ко мне с этими глупостями, – проворчал он. – Лучше скажи точно, куда ты направляешься?

– Я пока не решила.

– Нельзя бездумно куда-то уезжать, – нравоучительно заметил Феликс. – Сначала спланируй маршрут.

– Но какое в этом тогда приключение, если ты заранее знаешь конечную цель путешествия? – её глаза весело сверкнули.

– Ты, по-моему, перечитала этих своих сказок, – Эмери смерил напарницу постным взглядом.

– Тебе бы тоже не мешало, – ехидно сообщила та, – а то от твоей угрюмости скоро молоко киснуть начнет.

– Смейся-смейся, – буркнул Феликс. – Посмотрю я на тебя, когда ты уедешь в какую-нибудь глушь и там напрочь заблудишься со всеми своими радужными фантазиями.

Габриэлла благоразумно не стала говорить ему, что на такой случай берёт с собой самое опасное существо из всех, кого она когда-либо встречала.

Глава 12. Закат над Амрисом

Среди жителей Тэрры бытовало мнение, что, когда человек счастлив, время для него летит незаметно. Мирэлл склонен был с этим согласиться – казалось, только вчера они с Элайной планировали работу над первыми своими картинами, а сейчас две из них уже близки к завершению. Оборачиваясь назад, он с трудом верил, что прошло уже два года.

К Амрису вплотную подобрался день зимнего солнцестояния, и началась полномасштабная подготовка к празднику, нарушающая привычный распорядок. Особенно сильно витающие в городе настроения действовали на непоседливого Мартина. Мальчишка окончательно потерял интерес к учёбе и готов был на стену лезть, что, впрочем, хладнокровно игнорировалось его сестрой.

– Итак, – спокойно говорила она, – как мы обсуждали, существуют три вида путешествующих по мирам: созерцающие, проживающие и погребённые. Расскажи-ка мне о каждом из них.

Младший Эмберхилл, который последние несколько минут с остекленевшим взглядом вел конспект, поднял голову и по-совиному моргнул.

– Созерцающие – это те, кто странствует без физической оболочки и никак не влияет на мир или его жителей. Они либо полностью перемещают сознание в картину, либо частично, не погружая настоящее тело в сон. Созерцать может любой желающий, ограничений нет, – он зевнул и почесал переносицу. – Проживающие – это обычно сами архитекторы или назначенные кураторы, иногда их приглашённые друзья и родные. Для путешествия по мирам они оставляют здесь своё истинное тело в состоянии сна, отчего все процессы жизнедеятельности организма замедляются, и полностью переводят сознание в картину, используя различные физические воплощения, чтобы походить на обитателей картин. Ну и соответственно, обладая телом, они могут взаимодействовать с жителями, влиять на происходящее в картине и вносить корректировки, если мир находится в разработке. И как приятный бонус – все художники и архитекторы, которые часто путешествуют в картинах стареют гораздо медленнее.

– И жалование, не забывай про жалование, – вполголоса весело вставил Мирэлл, – это важная мотивация!

Элайна метнула в него строгий взгляд, призывая к молчанию, и снова переключилась на младшего брата.

– Отлично, – она постукивала пальцем по столешнице. – А что насчет погребённых?

– Это все, кто покидает земли Пяти провинций и уходит в картины, перемещая разум и душу в иной мир, где они перерождаются во множестве воплощений без воспоминаний о жизни здесь. Ими могут быть как сами создатели, так и рождённые без искры творца, и тогда они отправляются во вселенные родственников или друзей… иногда в Тэрру, но для этого требуется разрешение губернатора.

– Могут ли создатели влиять на собственный мир после погребения?

Мартин покачал головой.

– Только если осозна́ют себя.

– Всё верно, – Элайна удовлетворенно кивнула. – И какова будет твоя роль как куратора в таком случае?

– Помогать погребённым освоиться в новом мире во время первого воплощения.

– Да. Но ты должен понимать, что после этого кураторы должны самоустраниться и не вмешиваться в ход событий, что бы ни происходило во вселенной картины. Так может продолжаться многие годы, пока развитие мира не замедлится и он не «заснёт».

Вполуха слушая сестру, Мартин полулежал на столе, подперев рукой голову, и тоскливо теребил уголок тетради с конспектами.

– Элли, – жалобно проскулил он, – может быть пойдем, посмотрим на ярмарочные стенды?

– Их установят только завтра, – непреклонно отозвалась та. – Вот завтра и посмотрим, – её взгляд скользнул по конспекту брата. – Мартин, – она вздохнула, – мы час говорили про «уснувшие» миры, а у тебя везде написано «мёртвые». Ты чем вообще меня слушал?

Юноша резко выпрямился, уставившись на свои записи, и болезненно скривился.

– А можно не переделывать?

– Нельзя. Между двумя этими понятиями огромная разница. Ты помнишь, какая?

– «Уснувший» мир – это старый мир, где остановилось развитие и замерло течение энергий, – прилежно ответил Мартин, в надежде, что ему позволят не переписывать конспект.

– А ещё?

– А ещё… иногда создатели усыпляют свои картины умышленно и даже запечатывают их, чтобы никто не мог туда попасть.

– Хорошо. А «мёртвый»?

– Когда вся жизнь на картине погибла, но сердце мира при этом продолжает биться.

– Молодец, – сухо похвалила Элайна. – Теперь исправляй.

Мартин с тихим ворчанием принялся переписывать всё заново, склонившись над тетрадью, в то время как его строгая наставница встретилась взглядом с Мирэллом, наблюдающим всю эту сцену с другой стороны стола, и вымученно улыбнулась. Мартин был неисправим, как бы она его ни муштровала.

Но стоило признать, что за два года своего ученичества, Стрижонок все-таки повзрослел и «оперился», став серьёзнее относиться к грядущим обязанностям куратора. Избавившись от юношеской спесивости, он даже оказался вполне приятным собеседником, особенно когда прекратил безоговорочно внимать каждому слову отца. Мирэлл не знал, предвидела ли его супруга такой исход, когда назначила младшего брата куратором их картин, но длительное совместное времяпрепровождение сгладило острые углы, и постепенно навязанная отцом и старшим братом неприязнь Мартина к Мирэллу отошла на второй план, сменившись сдержанным уважением. А после – и вовсе откровенной симпатией, которую тот отчаянно пытался скрыть. Выходило у него довольно плохо, так как теперь он заходил к Стармонтам не только ради обучения, но и чтобы провести время с Мирэллом, воспринимая его практически как ещё одного старшего брата.

Элайну эти перемены радовали, хоть порой Мартин и был чересчур навязчив, болтая о всякой ерунде или изводя Мирэлла бесконечными расспросами о работе инженера-архитектора. Сам Стармонт к живому любопытству мальчишки относился со сдержанным весельем, терпеливо отвечая на все его вопросы или часами разъясняя принципы расчёта каркаса мироздания или признаки некорректного движения векторов. Несколько раз Элайна даже заставала их за чертёжным столом, когда её супруг учил Мартина основам проектирования и построения графического макета мира. Эмберхилл был в восторге. Он потом ещё полгода таскал Мирэллу свои чертежи, чтобы тот проверил и исправил неточности, пока у него не начали получаться вполне сносные работы.

Закончив переписывать конспект, юноша выпрямился, разминая плечи и шею.

– Элли, я всё думаю, а что происходит с душами погребённых в картинах, когда миры «засыпают»?

– Ну, – она задумалась, накручивая на палец золотистый локон волос, выбившийся из высокой прически. – Обычно их воля описана в завещании. Некоторые предпочитают остаться в «уснувших» мирах. Некоторые просят перенести их сознание в «цветущий» мир. В картинах ведь погребены не только архитекторы, но и те, кто родился неодарённым. Многие из них не горят желанием засыпать вместе с чужим миром и уходят в другие картины с согласия их владельцев, продолжая перерождаться там.

– А переносить душу может только родственник или куратор?

– Теоретически правом на манипуляции с картиной обладает тот, кто получит печать хранителя. Но на практике без дозволения создателя печатью может воспользоваться только близкий родственник, которого признаёт сам мир за счёт кровной связи.

Мартин почесал затылок.

– И как понять, сколько народу упокоено в картине? Вот, например, у нас в поместье висит этот старый мир…

– Бо́рдрин.

– Ну да. Там же полно наших…

– Мартин, – Элайна с разочарованием покачала головой, – ты как будто вчера родился. Для чего, по-твоему, нужен городской архив погребённых? К тому же в каждой семье существует журнал со всеми записями об ушедших. Чему вас в школе учили?

– Видимо, пропустили, – легкомысленно отмахнулся её брат. – Я же не должен был стать художником или архитектором.

– Но ты наследник Печати Тысячи Мостов.

– Значит, профессора это не учли.

– А сам ты чем думал? – Элайна изогнула бровь. – Это же важнейшие аспекты. Любое ученичество начинается с понимания мира, который тебе вверили оберегать.

Глаза Мартина во время её отповеди приняли отрешённое выражение, и стало понятно, что мысли мальчишки умчались совсем в другом направлении.

– Вот интересно, – протянул он. – Какой вообще толк от кураторов? Миры и так отлично живут без их помощи даже после смерти создателя.

– Картины в некотором роде являются живой материей, требующей внимания и заботы, – ответил за Элайну Мирэлл, заметив неодобрительный блеск в глазах супруги, адресованный младшему брату. – Бросив цветы расти без присмотра, ты вскоре заметишь, как они увядают, сохнут и зарастают сорняками. С картинами порой происходит нечто подобное. Ресурсы для существования мира начинают иссякать, происходят сбои, могут нарушаться энергии векторов или целостность полотна мироздания. Именно поэтому испокон веков существуют кураторы, которые следят за картинами, продлевая их естественное существование.

– Но рано или поздно развитие всё равно замедляется из-за старения, – Мартин нахмурился. – Это ведь как бесконечно подбрасывать ветки в огонь. Есть ли в этом смысл?

– Не совсем правильно сравнивать данный процесс с огнём, – Мирэлл поправил очки, обдумывая, как лучше объяснить собеседнику саму суть обмена энергией. – Это скорее похоже на… часы. В процессе создания часовщик вкладывает массу сил и ресурсов в разработку, чтобы механизмы работали исправно, и на протяжении всей жизни следит за работой часов, постоянно отлаживая и смазывая шестерёнки. Но если мастера не станет, кому-то нужно будет продолжить его работу, иначе однажды часы сломаются и встанут.

– Не значит ли это, что мастер плоховат, раз его часы постоянно ломаются? – с ехидной улыбкой поддел Мартин.

– Любая вещь нуждается в уходе, – авторитетно напомнила Элайна, смерив брата предупреждающим взглядом. – И картина – это не просто куча шестерёнок и пружин, а почти живой организм.

– Но течение времени для всех едино, – с улыбкой добавил Мирэлл. – Однажды любое живое существо, будь то архитектор или созданный им мир, состарится и придёт время отпустить его, не пытаясь более поддерживать в нём жизнь.

– Интересно, долго ли ещё проживёт Тэрра, – вдруг задумчиво протянул Мартин.

Супруги Стармонт обменялись долгими, многозначительными взглядами.

– Пока развитие идет стабильно, – осторожно сказала Элайна. – Но никто точно не может предсказать, когда оно замедлится.

– Она ведь довольно старая…

– Очень старая.

– И эта их мировая война… – Мартин поёжился. – Отец замедлил сопряжение времени с Амрисом до двух лет. Похоже, даже его их дрязги встревожили.

– Они всех тревожат, – со вздохом согласилась его сестра.

– Представляю, что будет, если Тэрра умрёт, – задумчиво пробормотал младший Эмберхилл, на этот раз вполне намеренно выбрав определение «умрёт» вместо «уснёт». – Половину провинций удар хватит.

– Лучше об этом не думать, – посоветовал Мирэлл, мысленно отдавая должное юному Эмберхиллу за прыткость ума. – К тому же кураторы на то и нужны, чтобы не допускать серьёзных катаклизмов.

– Но мы веками не вмешивались в дела Тэрры, – растерянно выдавил мальчишка.

– Если дело начнёт принимать дурной оборот, то вмешаться придётся, – твёрдо сказала Элайна. – И ты, Мартин, должен быть готов, что это обязанность падёт именно на твои плечи.

Тот резко поскучнел.

– Так себе перспектива…

– А никто тут тебе и не завидует, – хмыкнул Мирэлл.

Мартин повздыхал немного, представляя масштабы грядущей ответственности, и решил сменить тему.

– Отец говорит, что мир всегда признает своего создателя и будет трансформироваться, следуя его воле.

– Так и есть, – согласился Стармонт. – Но если на первых этапах создания эта власть необходима, чтобы скорректировать движение векторов и сформировать каркас вселенной, то впоследствии чересчур навязчивое вмешательство, а тем более нарушение установленных законов мира, крайне нежелательно. Особенно важно действовать с осторожностью, когда картина находится на пороге созревания.

– Но почему? Создатели ведь там всё равно что боги, – Эмберхилл недоумённо свёл брови у переносицы. – Можете творить всё, что вздумается.

– Это весьма распространённое заблуждение, – Мирэлл обменялся весёлыми взглядами с Элайной. – На самом деле, принудительное вмешательство порой приносит больше вреда, чем пользы. Даже обладая абсолютным контролем над миром картины, не следует нарушать его законов, иначе есть риск испортить всю работу.

– Каким образом?

– До того момента, как картина «зацветёт», она неразрывно связана с создателем духовными нитями, которые зарождают жизнь в новой вселенной и плотно сплетаются с полотном мироздания. Это как будто ты временно помещаешь половину собственной души и сердца в картину и становишься её частью. Ломая и перекручивая её законы, ты в какой-то степени то же самое творишь с собственной сущностью.

– О…

– Поэтому, – назидательно продолжил Стармонт, – следует очень бережно относиться к формирующемуся миру в картине – если пострадает он, пострадает и архитектор.

– Это я знаю, – Мартин помрачнел, отводя взгляд.

Мирэлл помедлил. Естественно, он знал. Ведь именно так погибла их с Элайной мать несколько лет назад, когда во время пожара сгорели три её незаконченные картины. Смерть наступила так быстро, что ей не смог бы помочь ни один струнный мастер, призванный исцелять повреждения подобного рода. Они даже не успели перенести душу госпожи Катарины Эмберхилл в другую картину – трагичнее гибели родственника во всех провинциях считались только случаи, когда члены семьи не успевали совершить обряд погребения и направить душу дорогого человека в иную вселенную, где они могли бы помогать и направлять его. И вот так напомнить об этом Мартину и Элайне было не лучшей идеей. Прочистив горло, он скользнул виноватым взглядом по застывшему лицу Элайны, после чего снова повернулся к Мартину.

– Так или иначе, – сказал он, – у «созревшего» мира появляется собственное, хм, сердце, и архитектору более не нужно «одалживать» своё для поддержания в нём жизни на этапе сотворения.

– А не сложно это – одновременно следить за несколькими мирами, которые ещё даже не зацвели? – спросил Мартин, оборачиваясь к сестре, та пожала плечами.

– Конечно, сложно, – не стала спорить Элайна, переглянувшись с мужем. – Но куда сложнее, когда картин нет. Жизнь становится… тусклой.

– Да уж, вы, творцы, все одержимые, – посмеиваясь, кивнул Мартин. – Только и можете, что о своих вселенных заботиться, – он хитро покосился на сестру и как бы промежду прочим бросил в сторону: – Отец уже не раз интересовался, когда вы двое помимо картин начнёте думать и о детях.

Мирэлл как раз поднёс к губам чашку с чаем, но, услышав эти слова, едва не поперхнулся. Элайна отправила ему ироничный взгляд и переключила внимание на брата.

– Так теперь ему всё равно, что отцом его внуков будет Мирэлл? – весело уточнила она. – Ну, тот самый Мирэлл, с которым он за последние пару лет и словом не обмолвился без крайней необходимости?

– Да, он именно настолько отчаялся, – перехватив шутливые интонации, кивнул Мартин. – Теперь только и слушаю его жалобы целыми днями.

– Ему больше поговорить не о чем, что ли?

– Было бы о чём, если бы наш старший братец с супругой соизволили порадовать его внуками, – тот пожал плечами. – Но Реджинальд Великий разве что над парадным входом не вывесил объявление о том, что он теперь новый лорд гарнизона. Ни о чём другом, кроме реконструкции стен Амриса, он думать пока не хочет. А у меня невесты нет. Так что старик теперь переключился на вашу парочку.

Мирэлл задумчиво рассматривал младшего Эмберхилла. Когда они с Элайной вот так сидели рядом, было совершенно очевидно, что они родственники: оба голубоглазые, с мягкими чертами лица, умильными ямочками на щеках, чуть вздёрнутыми носами и пшеничными локонами, отливающими золотом в лучах солнца. Похожие на пару ангелов, как их часто изображали жители Тэрры. Открытые и улыбчивые, притягивающие взгляд своей чистотой и сокрушительным обаянием. Кто смог бы устоять перед ними? Мартин так и вовсе умудрялся водить дружбу едва ли не со всеми жителями Амриса. Даже странно, что за ним повсюду не бродила орда поклонниц.

– Вот, кстати, мне очень интересно узнать, почему ты до сих пор одинок, Мартин? – словно читая мысли супруга, спросила Элайна, её брат фыркнул, закатив глаза.

– А ты найди хоть одну достаточно безрассудную женщину, которая не убежала бы в ужасе при виде нашего кошмарного отца и его не менее кошмарного характера.

– Ну ей же не с ним жить.

– Всё равно это то ещё удовольствие, когда твой свёкор – Гориан Злобный.

– Не нагнетай. Ворчать он, конечно, может до бесконечности, но всё, что его заботит, это твоё счастье.

– Ага, скажи это ему, когда он в следующий раз будет выедать мне чайной ложкой мозг на тему того, какой я инфантильный болван, – Мартин упрямо скрестил на груди руки. – И заодно не забудь сообщить, когда вы с Мирэллом порадуете его внуками, чтобы он наконец прекратил меня третировать.

Элайна, тихо посмеиваясь, качнула головой.

– Ну хватит болтать, – она щёлкнула брата по носу, – я, знаешь ли, не собираюсь весь день тратить на тебя, лоботряса.

– Серьёзно? – Мартин мученически застонал, сообразив, что отвлечь сестру от урока у него не вышло. – Даже старик меня так долго не изводит своими лекциями!

– Ну я-то не такая добренькая, как господин губернатор, – сощурившись в напускной строгости, ответила Элайна.

– Вот знаешь что? – забурчал её младший брат, – я беру назад свои слова. Всех моих потенциальных невест распугивает не мой кошмарный отец, а моя кошмарная сестра.

* * *

За два дня до Зимнего Солнцестояния предпраздничные настроения добрались даже до Элайны, и она, к непомерной радости Мартина, отменила уроки, убедила мужа приостановить все их проекты и объявила начало праздничных выходных. Мирэлл идею поддержал, в ответ заставив её пообещать, что она запрёт рабочую студию, отдаст ключ ему и не приблизится к холстам и банкам с красками до окончания городских гуляний. Элайна с жаром заверила, что так и поступит, но ключ от студии не отдала. Стармонт как раз продумывал, как бы подговорить её младшего брата совершить коварную диверсию по изъятию ключа, когда вдруг сообразил, что за прошедшие недели они не удосужились украсить собственный дом к празднику.

– Мирэлл? – послышался откуда-то сверху недоуменный голос. – Ты в подвале?

Он поднял голову, обращая взгляд к стоящей на лестнице Элайне, которая оглядывала полутёмное помещение в поисках супруга.

– Я здесь! – он помахал рукой, привлекая внимание.

Заметив мужа, сидящего в окружении кучи раскрытых коробок, Элайна удивлённо изогнула светлые брови.

– Мы вроде бы хотели поехать на ярмарку, – спускаясь к нему, напомнила та, указав на свой выходной наряд. – А ты сидишь тут в пыли.

– Мы всё равно ждём твоего брата, – Мирэлл пожал плечами и рассеянно поправил закатанные до локтей рукава рубашки. – Вот я и подумал, что поищу пока какие-нибудь украшения.

– Украшения? – Элайна осторожно опустилась рядом с ним на колени.

– Да. Для дома.

– О! – её голубые глаза осветились предвкушением. – Отличная мысль! И как я о них забыла? – она заглянула в одну из коробок. – Что-то это не похоже на украшения…

– Знаю, это какие-то старые наброски от прошлых хозяев дома, – он хмыкнул. – Никак не найду, куда мы всё убрали. Но я в процессе.

Пальцы Элайны, затянутые в белые перчатки, скользнули по растрёпанным краям свёрнутых в рулоны чертёжных ватманов.

– Можем нарезать из них снежинок, – шутливо предложила она.

– Пожалей Мартина, – Мирэлл придвинул к себе другую коробку. – Он и так повсюду натыкается то на кисти и кипы твоих эскизов, то на мои рабочие инструменты и проектные заметки. Если мы всё завесим снежинками из чертежей, он точно решит, что у нас не все дома… о взгляни-ка, – он выудил из коробки карманные часы на длинной цепочке, – выглядят весьма представительно.

Элайна подхватила их и придирчиво осмотрела со всех сторон.

– Действительно, неплохая работа, – согласилась она, водя пальцами по выгравированным на задней крышке вензелькам. – Нужно отнести мастеру, чтобы он посмотрел механизм, – она вернула часы мужу.

– Я сам посмотрю, – Мирэлл положил находку в карман жилетки. – Там нет ничего сложного.

– Как скажешь, гений, – весело сощурившись, Элайна поцеловала его в щёку и склонилась над коробкой, – а какой-нибудь симпатичной шляпки там нет для меня?

Как раз в этот момент у них над головами раздался хлопок входной двери, торопливые, преисполненные нетерпения, шаги и звонкий голос младшего Эмберхилла.

– Эй, Стармонты! Я пришел! Я тут в прихожей! А на ярмарке уже раздают глогг! Где вы, Стармонты?

Супруги обменялись весёлыми взглядами.

– Напомни ещё раз, как так вышло, что мы усыновили Мартина? – одними губами спросил Мирэлл.

Элайна поправила перекосившиеся очки у него на носу, и с улыбкой покачала головой.

– Просто смирись, – посоветовала она, пытаясь пригладить взъерошенную шевелюру мужа.

Амрис бурлил беззаботным настроением: весь город был украшен разноцветными фонариками, огоньками и праздничными флагами. На центральной площади открылась ежегодная ярмарка, куда стекались все горожане, чтобы купить угощения и подарки, послушать музыкантов или посмотреть ироничные миниатюры актёров, выступающих на ярко украшенном помосте уличного театра, специально собранного в преддверии грядущего праздника.

Продвигались по ярмарке они медленно. Мартин сновал от стенда к стенду, пытаясь разговаривать на пять тем одновременно, попутно здороваясь с продавцами и встречающимися на пути горожанами, справляясь у всех об их делах и рассказывая о своих. После каждой новой встречи и недолгого шутливого обмена любезностями он обзаводился то сладкой выпечкой, то яблоками в карамели, и продолжалось это неспешное шествие до тех пор, пока откуда-то из-за нарядного прилавка не послышались задорные переливы струн лютни и мелодичный голос:

 
«Взгляните там, на скатах крыш
В янтарном одеянии
Запел наш самый славный Стриж
О дне солнцестояния…»
 

Мартин вымученно застонал, замахав руками на певца, который вышел на дорогу перед ними. Оказалось, это один из его приятелей, который в предпраздничный день решил подработать музыкантом.

– Хватит, Вик! Достаточно!

Молодой парнишка лет двадцати вприпрыжку обежал его по кругу, улыбнулся шире и воодушевлённо ударил по струнам лютни, заиграв ещё громче:

 
«Наш Стриж пригож – ни дать, ни взять,
Почти неподражаем,
Но крылья длинные взлетать
С земли ему мешают.
 
 
В выси́ безбрежно голубой
Парит над всеми нами
Янтарный Солнечный Герой
С короткими ногами…»
 

– Уходим, уходим! – со смехом решил Мартин и, яростно вгрызаясь в яблоко, поспешил вперёд, не обращая внимания на Вика, который остался стоять позади, продолжая свою шутливую песенку на радость горожанам, которые уже собирались вокруг, чтобы понаблюдать за представлением.

 
«Не сыщешь в мире удальца,
Кто ловок и проворен,
Чтоб смог легко поймать Стрижа.
Но тут явился Ворон.
 
 
А Ворон мрачен, Ворон хмур,
Он чёрен словно туча,
Пугает ра́вно лис и кур
Сей нрав его гремучий…
 
 
Стрижа за песни невзлюбил
Ворчливый старый Ворон.
И днями напролёт следил
За ним как злобный морок…»
 

Они уходили всё дальше, и слов уже почти не было слышно, только звонкие переливы струн и смех горожан. Не желая так просто щадить раскрасневшегося от смущения брата, Элайна, зловредно ухмыляясь, продолжала напевать хорошо знакомые слова, ведь авторство шутливой песенки принадлежало именно ей и Реджинальду. Когда-то в далёком детстве они на пару придумали эти куплеты, желая поддразнить младшего братишку, а заодно и отца, которому была отдана роль «ворчливого ворона»:

 
«– Ты слишком весел, глупый Стриж, —
Однажды каркнул едко.
– Жизнь хороша, не возразишь, —
Качнулся Стриж на ветке.
 
 
Ответ Стрижа вверг в хаос ум.
И Ворон стих мятежно
В ненастьях самых чёрных дум
О мести неизбежной.
 
 
Однажды наш Янтарный Стриж
На Ворона нарвался,
И тут, друзья, не возразишь,
Мой славный сказ прервался…»
 

Мартин сумрачно покосился на неё, когда она затихла, глядя на брата с самодовольной улыбкой.

– Ты мне не сестра. Я тебя больше не знаю.

Он широким шагом направился вперёд, поглощая сладкое в опасных для здоровья количествах. Элайна, отсмеявшись, вприпрыжку поспешила за ним, беззлобно поддразнивая младшего брата. Тот довольно быстро оттаял, и уже через пару минут неугомонная парочка трещала без умолку, то обмениваясь шутками и глупо хихикая, то замирая напротив выставленных на стендах товаров, восхищённо их обсуждая. У Мирэлла начало появляться стойкое ощущение, что он вывел на прогулку пару трёхлеток, хотя выглядели они, признаться, до абсурдного забавно. Почувствовав на себе его взгляд, Элайна обернулась, просияв лучезарной улыбкой, её голубые глаза мерцали радостью, как безоблачное небо.

– Мирэлл, взгляни, какая красота!

Он подошёл ближе, разглядывая выложенные на чёрной ткани гребни, инкрустированные жемчугом и полудрагоценными камнями. Элайне, похоже, особенно приглянулся один из них. Выполненный в форме перекрещенных ветвей с красными листьями клёна и с переливающимся перламутром-инеем на стеблях.

– Думаю, тебе пойдет, – решил он, закрепляя заколку в её волосах.

Пискнув от восторга, его жена тут же принялась разглядывать в зеркале своё отражение, пока Мирэлл расплачивался с продавцом.

– Подкаблучник, – кашлянул в кулак Мартин, бросив насмешливый взгляд на свояка, когда они направились дальше.

Элайна шагала впереди, и заколка поблёскивала в её золотистых волосах при каждом повороте головы.

– Посмотрю я на тебя, умник, когда ты встретишь ту женщину, которая согласится терпеть все твои выкрутасы, – шутливо отозвался Мирэлл.

– Кстати, у меня для тебя кое-что есть, – оживился Эмберхилл, выуживая из внутреннего кармана бежевого пальто прямоугольный сверток. – Я мог бы дождаться Зимнего Праздника, но мне неохота таскать его целый день.

Мирэлл, бросив на собеседника подозрительный взгляд, забрал подарок и с шорохом развернул пёструю бумагу. Внутри оказался блокнот для рисования в кожаном переплёте. В нижнем углу серебряной краской были выведены инициалы «М.С.»

– На этот раз вроде бы не ошибся с фамилией, – заложив руки за спину, как бы невзначай протянул Мартин, поглядывая на Мирэлла: его щеки краснели то ли от мороза, то ли от смущения за свою давнюю выходку с ружьём.

– Спасибо, – тот с весёлой улыбкой спрятал блокнот в карман зимнего пальто. – Но свой подарок ты получишь только в день Солнцестояния.

– Так я и думал, – Эмберхилл хмыкнул. – Ну ничего, быть может, я вам ещё с охоты сувенирчики привезу.

Услышав его слова, Элайна обернулась и замедлила шаг, поравнявшись с ними.

– Ты собрался на охоту? Перед праздником?

– Завтра утром уезжаем, – заметив, как сестра неодобрительно свела брови у переносицы, он поспешил заверить: – Мы вернёмся к празднику. Не ворчи!

– И не собиралась, – задрав нос, фыркнула та. – Но имей в виду, что я не буду выгораживать тебя перед отцом, если ты опять потеряешь счёт времени и опоздаешь. Ты должен присутствовать во время официальной речи губернатора.

– Знаю-знаю! – рассмеялся Мартин. – Обещаю быть вовремя!

Завидев в толпе своих приятелей, он тут же свернул разговор и, торопливо чмокнув сестру в щёку, умчался им навстречу, оставляя супругов наедине.

– Этот Мартин, – глядя ему вслед, всплеснула руками Элайна. – Ну точно стриж… такой же гиперактивный ужас.

– По крайней мере, он большую часть времени слушает то, что ты ему говоришь, – философски протянул Мирэлл, взяв её за руку.

– Ну да, кроме тех случаев, когда он меня не слушает, – с напускным недовольством отозвалась та. – Одно хорошо. Твои опасения, что мои родственники нам проходу сегодня не дадут, не оправдались.

– А вот вы где!

Новый голос, прозвучавший за их спинами, заставил Стармонта с весёлой обречённостью покоситься на жену.

– Что ты там говорила?

Та в ответ послала ему вымученную улыбку и обернулась. Опираясь на трость, к ним, хромая, приближался немолодой статный мужчина в строгом чёрном пальто и цилиндре. Испещрённое морщинами лицо с резко выдающимися скулами хранило печать мрачной сосредоточенности, а глубоко посаженные льдисто-голубые глаза взирали на мир с холодной твёрдостью. Губернатор Амриса, как и всегда, выглядел хмурым, собранным и непреклонно суровым, будто вынужден был ежесекундно обдумывать сотню вещей одновременно.

– Добрый день, папа.

– Мартин упоминал, что вы сегодня тут будете, – взгляд Гориана на миг задержался на лице Элайны, после чего переместился к Мирэллу. – Неплохой проект ты сделал для праздничных декораций.

– Благодарю, сэр, – Стармонт склонил голову в вежливом почтении.

– Руану следовало бы больше тебе платить, – продолжил губернатор. – Может быть, тогда вы бы перебрались из своего сарая поближе к центру.

– Нам нравится наш сарай, – взяв мужа под руку, улыбнулась Элайна. – Как ты? Колено сильно беспокоит?

Гориан досадливо цокнул языком – два года назад во время прогулки он упал с лошади, повредив ногу, но не соизволил вовремя обратиться к лекарю, сочтя причину своей травмы слишком унизительной, чтобы о ней распространяться. В итоге это вылилось в постоянные боли, но исправлять ситуацию было поздно, и пришлось обзавестись постоянной хромотой и тростью. Элайна подобное поведение называла глупостью, Гориан – гордостью. Идти на компромисс ни одна из сторон не желала, продолжая периодические пикировки на эту тему, поэтому, стоило поднять вопрос о состоянии колена губернатора, как он тут же готовился спорить до хрипоты, доказывая собственную правоту.

– Не беспокоит оно меня, хватит нянчиться со мной, девочка, – заворчал он. – Расскажите мне лучше, что с вашими проектами?

– Пока в работе.

– И долго вы ещё будете возиться? – строго осведомился Эмберхилл. – Картины – это, конечно, хорошо, но пора бы вам двоим подумать и о расширении семьи.