Читать книгу: «Интимная гравитация», страница 12

Ох уж эта Леночка

…А это всё – и час рассвета,

и сад, поющий под дождём, –

я просто выдумала это,

чтобы побыть

с тобой вдвоём.

Вероника Тушнова

В небольшом посёлке на окраине державы жили две подружки, две девочки, каждую из которых звали Леночка.

Их многое связывало: обе проживали в старой бесцветной пятиэтажке, учились в одном классе, любили те же фильмы и книжки, слушали одинаковую музыку, вместе учили уроки.

Леночки были одинакового роста и веса, обе светловолосые, сероглазые, со схожими внешне лицами.

Незнакомым взрослым девочки представлялись сёстрами.

Одевались они в одни и те же наряды.

Если Леночке Докукиной покупали платье, Леночка Снегирёва просила маму достать похожее.

Вероника Сергеевна не могла дочери отказать.

Свободное время подружки проводили вместе, поэтому и мальчишки, появляющиеся в их компании, были общими.

Расставались подружки только на каникулах, когда Леночка Докукина уезжала с родителями к морю, или к бабушке в деревню под Воронежем.

Леночке Снегирёвой путешествовать было некогда, и не на что – у неё не было папы, а у мамы не было образования, поэтому работала она без выходных продавцом овощей на рынке, чтобы обеспечить любимицу.

Понятно, что всю домашнюю работу приходилось выполнять дочке.

В восемь лет она умела готовить салаты, супы и варить картофель, в десять стирала и гладила, в двенадцать научилась шить обновки: себе, подружке, и маме.

Вероника Сергеевна по мере возможностей баловала дочь, даже если для этого приходилось себе во многом отказывать.

Леночка не имела склонности пользоваться маминой безграничной любовью. Она понимала многое, в том числе и тот факт, почему у мамы нет мужа, а у неё папы.

Папу родители увезли “от греха подальше”, как они объяснили маминым родителям, когда первая любовь принесла неожиданные плоды.

– Мальчик не готов стать отцом, – сказала папина мама, – нужно было лучше следить за своим ребёнком. Геночке нет восемнадцати, за его будущее отвечаем мы, а он нести ответственности за беспорядочную половую жизнь вашей дочери не обязан. Ему образование получить нужно, судьбу устраивать. Советуем вашей любвеобильной леди сделать аборт.

С тех пор папа не объявлялся.

Леночка видела лишь один снимок, на котором улыбался кудрявый светловолосый мальчишка, похожий на персонажа из фильма “Приключение Электроника”. На фото папе было лет семнадцать.

Мама была поздним ребёнком. Бабушка и дедушка умерли, когда Леночке было семь лет.

Девочка, как все дети, бредила папой. Она не могла его осуждать: мама сделала всё, чтобы он оставался в её воображение хорошим и любящим.

Этим летом, ровно через неделю после окончания седьмого класса, Леночку Докукину как обычно увезли отдыхать на всё лето.

Подружка заскучала. Ей предстояло грустить в одиночестве почти три месяца.

Лето выдалось жаркое, солнечное.

Леночка сшила себе купальный костюм и цветастый сарафан, отпросилась у мамы на озеро.

Отдыхать с книжкой, хоть и недолго, было здорово.

Свободного времени оставалось достаточно, что загорать понемногу каждый день.

Там, на пляже, она и познакомилась с Сашей, своим ровесником. Мальчик тоже перешёл в восьмой класс, только в другой школе.

Что это было: симпатия, романтическая влюблённость, вечный зов – кто же разберёт, если эмоции ошеломили, а чувства растворяли сознание как сахар в горячем чае.

Им очень замечательно было вместе.

Леночка даже про подружку забыла, настолько молодые люди оказались необходимы друг другу.

Спустя две недели после первой встречи ребята не представляли жизнь без общения.

События в их жизни стали развиваться стремительно. Друзья этого не замечали, поскольку любой день пролетал одним мгновением.

Они вместе прибирались, готовили, загорали, катались на лодках.

Были прогулки при луне, объятия, поцелуи и робкие признания в любви.

Были.

Ребята, обнявшись, лежали в постели, когда раздался скрежет ключа в замке.

– Мамочка! Саня, что делать, она же ещё на работе должна быть!

– Успеем. Одевайся быстрее!

Быстро не вышло.

У мамы было замечательное настроение. На рынке устроили санитарный день, она освободилась раньше, рассчитывала провести время с дочкой, по которой ужасно соскучилась.

Вероника Сергеевна бросила на тумбочку сумку, двумя ловкими движениями скинула туфельки, и через несколько секунд открыла дверь Леночкиной комнаты.

У неё в горле застряли две буквы, – Ле…

Больше ничего произнести мама не сумела, так её впечатлило увиденное зрелище.

Леночка лихорадочно застёгивала сарафан на голом теле, мальчишка скакал на одной ноге, пытаясь натянуть джинсы на вздыбленную плоть.

Растёрзанная кровать с недвусмысленными следами на простыне, сатиновые мужские трусы на полу, бюстгальтер в кармане дочкиного платья…

Мама стояла, открыв в изумлении рот, махала на моментально раскрасневшееся лицо раскрытыми ладонями, не в состоянии адекватно оценить то, что видит.

Вероника Сергеевна развернулась, убежала на кухню, где долго гремела посудой, в чём не было необходимости: прежде, чем лечь, друзья тщательно прибрались, перемыли даже то, что уже было чистым, натёрли тарелки и чашки до блеска, приготовили ужин.

Мама видела краем глаза, как крадучись испарился мальчик.

Она сидела, монотонно раскачивалась, нервно курила, хотя избавилась от пагубной привычки ещё весной, сбрасывала дрожащими пальцами пепел мимо блюдца.

Мокрые глаза, барабанная дробь пальцами правой руки, застывшая мимика лица, взъерошенные волосы, размазанные по лицу губная помада, тени и тушь: именно в таком виде застала Леночка маму.

Что она могла сказать, объяснить?

Да ничего.

–Я люблю Сашу.

– Кого… а, Сашу… Сашу ты любишь… а меня, меня…? Тебе пятнадцать лет, девочка моя. Пят-над-цать! Я воспитываю тебя одна, специально была предельно откровенна, чтобы ты избежала моей незавидной участи. Именно участи, а не судьбы. Знаешь, дочь, это совсем не весело, жить одной и знать, что будущего для тебя не существует.

– Мы предохраняемся.

– Что… что ты сказала, предохраняетесь… ты и про это знаешь! Откуда, кто тебя просветил?

– Прочитала. Саня книжку принёс, мы её вместе изучали. Могу дать почитать.

– Книжку. Боже мой, ты хочешь, чтобы меня лишили родительских прав… и давно вы это… давно?

– Ну, где-то месяц. Он хороший.

– Да, ребёнок, твой папа, твой папочка… тоже меня любил. И что! А его родители не любили… меня не любили, и тебя тоже… не полюбили.

– Не надо плакать, мам, я же у тебя серьёзная, самостоятельная. Обещаю – проблем не будет. Окончу школу, получу аттестат, поженимся… тогда о детях будем думать.

– А его родители… знают, чем занимается их мальчик, кто они?

– Папа инженер, мама врач. Обычная семья.

– Вот! А твоя мама никто, понимаешь ты это! Вам не позволят быть вместе, как в своё время поступили со мной. Я не хочу, не хочу тебе такой доли. Что ты со мной делаешь, что!

Леночку мама посадила под домашний арест. Думала, что предпринять, целую неделю.

Всё это время Сашка прыгал под окном, посылал воздушные поцелуи. Запрет родительницы нарушать не стал.

Нужно было срочно решать, что делать. Приемлемого выхода не существовало.

Леночка вела себя как взрослая женщина: уверенно и твёрдо сообщила маме, что вмешательство в её личную жизнь ничего не изменит.

– Ты не сможешь контролировать меня вечно. Я люблю Сашу, поэтому буду делать так, как нужно моему мужчине.

– Какому мужчине, Леночка! Он ребёнок, ты вообще дитя неразумное..

– Неважно. Он человек ответственный.

– Тогда я иду к его родителям. Адрес.

– Челюскина десять, пятьдесят вторая квартира. Фамилия Брагины. Игорь Леонидович и Анна Анатольевна. Я пойду с тобой.

– Как хочешь. Интересно, как ты запляшешь, когда они пошлют нас к чёртовой матери.

– Пусть будет так. Они не могут запретить нам любить друг друга. Я должна предупредить Сашу, мне с ним необходимо поговорить. Отпустишь?

– Иди. Но никакого… никаких… только поговорить.

– Хорошо.

Леночки не было дома около часа. Настроение девочки не изменилось: она была оживлена и явно довольна.

– Саша согласен, сегодня он поговорит с родителями, потом придёт и расскажет.

– О чём он собирается разговаривать, спросит разрешения спать с тобой? Кажется, я с ума сойду. Ты соображаешь, чем это может для вас, для нас, закончиться? А если его родители в школу сообщат, в милицию? Тебя исключат, останешься без аттестата..

– Ну и пусть. Лучше так, чем жить без Саши. Но с какой стати меня исключать? Я учусь на четыре и пять, ничего не нарушаю. Какое кому дело, чем я занимаюсь после школы? Это моё личное дело.

– Как бы ни так. Вовсе не личное. Какая же я дура, дочь, просто сумасшедшая. То, что я сейчас делаю, называется совращение малолетних, сводничество. Это преступление. Меня посадят, лишат материнства, а ты вместо любви окажешься в детском доме. Я руки на себя наложу.

– Даже не думай. Если ничего не получится, я согласна ждать совершеннолетия. Ради тебя, мама. Но это совсем не значит, что откажусь от Саши. Он тоже согласен ждать.

– Вот и хорошо, вот и замечательно. Зачем тогда чего-то выяснять, доказывать – просто ждите. Да, вот! Ты здесь, он у себя дома. Ну, сглупили, попробовали то, что недозволенно, хватит. Вы же дети.

– Мама, не начинай. Я имела в виду крайний случай.

– Вот именно, а я про какой талдычу? Именно про крайний. Я не говорю, что он криминальный, но однозначно ненормальный. Порочный, греховный, легкомысленный, пагубный. Для всех нас это может закончиться трагедией.

– Ты ещё скажи, мамочка, что твоя дочь безнравственна, похотлива и вульгарна. Да, я не девственница, но целомудренна, потому, что спала с единственным любимым. Он мой муж. Никто не убедит меня, что это не так.

– Какой муж, доченька! Который объелся груш? Дурак он, твой Сашка. Себе и тебе судьбу сломает. Впрочем, сам он может выбраться из этой передряги сухим. Развратной будут считать тебя, а не его. Общественное мнение склонно винить в беременности девочек, потому, что они обязаны знать причины и суть деторождения, ибо мир устроен так, а не иначе.

– Мама, я обещаю, дети будут рождены только в семье, и никак иначе.

– Божечки, неужели ты думаешь, что стала взрослой лишь оттого, что переспала с мальчиком? Это не так, не так, не так! Ты ребёнок, у тебя мозгов нет, потому что они не успели сформироваться. Я отвечаю за тебя. Ты не можешь знать, как сложится судьба. Никто не может этого знать.

– Бабушки и дедушки нет почти восемь лет, ты всегда на работе. Столько времени ты мне доверяла, считала самостоятельной, а сегодня отказываешься верить моим словам и поступкам. Как же так?

– Не сравнивай. Одно дело доверить варить борщ, и совсем другое разрешить спать с мальчишкой.

– Саша ответственный человек.

– О чём ты говоришь, о чём? Твой папа был почти совершеннолетним, это не помешало его родителям настоять на своём, а твоему хахалю…

– Саша не хахаль, он мужчина, человек, которого я люблю.

– Извини, совсем не хотела обидеть, случайно вырвалось. Твой любимый, девочка, ребёнок, иждивенец, живущий за счёт родителей. Ты тоже. О какой семье, о какой самостоятельности ты говоришь? Меня посадят, точно посадят.

– За что, мамочка?

– Она ещё спрашивает. За то, что не отшлёпала, не посадила на ошейник.

– Сравниваешь меня с диким животным?

Эта полемика могла быть бесконечной, но прибежал запыхавшийся Саша.

– Нас ждут. Прямо сейчас.

– Что ты сказал родителям?

– Правду. Сказал, что намерен жениться.

– И… что сказали они?

– Что я дурак.

– А ты это ещё не понял?

– Я люблю Леночку. Мы поженимся. Мама Вероника, не нужно нас ругать, мы согласны ждать.

– Чего ждять, у моря погоды! Что сказали родители?

– Мне?

– Нет, Пушкину!

– Удивились, что вырос. Сказали, что возраст моей ответственности ещё не наступил, и если вы, Вероника Сергеевна, не против нашей интимной связи, то им всё равно. Ответственность полностью на вас.

– Но я не собираюсь руководить, извините, Саша, вашей случкой.

– Мама! Если ты считаешь меня сучкой, так кажется, называется собачья женщина, то я отказываюсь называть тебя мамой.

– Не смей так со мной разговаривать. Я никак никого не называла. Собирайтесь, идём к Сашиным родителям.

Вероника Сергеевна обмирала в ужасе, все три года до совершеннолетия детей боялась, что придут и…

Ей и Леночке пришлось не сладко.

Где-то в середине восьмого класса Леночка Докукина всё ещё оставалась лучшей подругой, поэтому была частично осведомлена о серьёзности отношений Лены и Саши. Узнав от подруги, как это сладко, она решила, что пришло и её время расстаться с девственностью.

Докукина выбрала Гену Федосеева и открытым текстом обозначила ему заветное желание.

Мама поймала дочь на горячем.

Леночка парировала обвинение родителей тем фактом, что Снегирёва живёт с мальчиком, не скрывая этот факт от мамы ещё с начала лета, что ничего страшного не произошло.

Докукины были в бешенстве.

В тот же день они устроили скандал директору школы, потребовали оградить детей от развратной семьи.

Колесо Сансары закрутилось с бешеной скоростью: педсовет, комсомольское собрание, многочисленные проверки из отдела образования и опеки, собрание жильцов многоэтажки.

Как ни старались доброхоты, обвинить и привлечь к ответственности участников этой истории не удалось.

Снегирёвы и Брагины всё отрицали. Их дети играли в разведчиков: встречались тайком за городом, где никто не мог их увидеть.

Как и что происходило между Сашей и Леночкой, никто не знал, даже родители. Они вели себя спокойно, обыденно.

Частично осведомлена о развитии отношений была лишь Вероника Сергеевна.

Леночка Докукина после единственной встречи с Генкой Федосеевым забеременела.

Он и его родители открестились от участия в интимной встрече подростков, потом и вовсе увезли его в другой город.

От плода избавились без операции: помогла какая-то знахарка, но скрыть факт беременности не удалось. Дело замяли, но слава гулёны пошла бродить по посёлку.

Сначала мальчишки показывали на неё пальцами, потом стали предлагать интимные свидания.

Леночка влюблялась: то в одного, то в другого. Отказывать мальчикам она не научилась, а сам процесс её нравился.

В девятом классе девочка опять забеременела. Аборт был неудачным: воспаление, сепсис, угроза бесплодия.

Мальчики взрослели, становились настойчивее, девочка доступнее.

Десятый класс закончили обе.

После торжественной части начался выпускной бал. Мальчишки достали из кустов заранее заготовленные запасы спиртного.

Леночка Докукина опьянела уже после первого танца. Её тихо куда-то увели в качестве бонуса.

Мальчишки шутили, что пьяная баба себе не хозяйка.

Несмотря на это маленькое происшествие, праздник продолжался.

Не было на нём только Леночки Снегирёвой.

Получив диплом, девочка выбежала из спортивного зала на улицу, завернула за угол, где её встречал Саша с огромным букетом цветов, и таким же как у неё аттестатом.

Они поцеловались и пошли домой, где их ждала за накрытым столом Вероника Сергеевна.

– И что теперь, дети: Саша в армию, а ты?

– Мы оба в институт. После первого курса свадьба, переведёмся на заочное отделение… и рожаем.

По тонкому льду

Ни одной визуальной причины

Заскучать, заболеть, разреветься.

Только память ножом перочинным

Задевает то душу, то сердце.

У меня от тебя только память.

Это – слишком тяжёлая ноша.

Как легко можно ранить, и ранить,

Оставаясь при этом х о р о ш и м.

Златенция Золотова

Взмокшая, с замирающим сердцем и прерывистым дыханием, Верочка вздрогнула и проснулась, то ли от внезапного грозового разряда за окном, то ли приснилось что-то нехорошее.

В стекло барабанили крупные дождевые капли, резвилась, выплёскивая накопленную силу и удаль молодецкую стихия, сверкая и гремя во всю мощь необузданного летнего характера.

Семён спал, отодвинувшись от неё на пионерское расстояние, лицом к стеночке.

В том не было бы ничего странного. Вера всегда ложилась на краю, с тех пор как родилась Катенька, чтобы любимый, к тому же глава семьи и кормилец, мог выспаться перед изнурительным рабочим днём. Только прежде муж прижимался к ней всем корпусом, даже во сне нежно лаская чувствительную грудь, сопел, приятно уткнувшись холодным носом в шею, и закидывал на неё ногу.

Что-то в их отношениях изменилось внезапно, вдруг. Понять, что именно стало не так, было довольно сложно.

Вера беззвучно встала, долго смотрела на мелькающий в грозовых отблесках силуэт такого близкого и в то же время далёкого мужчины, с которым сроднилась за долгие восемь лет совместной жизни, который давно и прочно был частью её существа.

Был…

Почему так случилось, какое могущественное явление вмешалось в их семейное счастье, заставляя просыпаться в поту среди ночи, разделять жизнь на “до” и “после”? Отчего ей кажется, что любовь и благополучие остались в прошлом, лишая настоящего и будущего?

Впрочем, зачем кокетничать, скрывать от самой себя не просто сомнения, не банальные комплексы, а вполне материальные метки, несущие в себе недвусмысленную угрозу?

Первой ласточкой в череде причин, выбивших Веру из устойчивого равновесия, был едва уловимый запах чужой женщины на вороте рубашки, небрежно брошенной Семёном в стирку.

Смутные сомнения терзали мозг как повторяющаяся музыкальная фраза на заезженной виниловой пластинке.

Вера в непорочность единственного и самого родного человечка стёрли неприятные ассоциации, атаковавшие возбуждённое сознание.

Запах мог оказаться случайным, есть такие ароматы, которые впитываются на расстоянии, но волосы, длинные вьющиеся ниточки рыжего цвета. Вера внимательно рассмотрела их сквозь увеличительное стекло, уложив на мелованную бумагу.

Сомнений быть не могло: волосы на супружеской постели, явно женские волосы.

Спустя несколько дней Семён замкнулся, стал задерживаться на работе, без ужина ложился спать, отвернувшись к злополучной стенке, перестал не только ласкать, даже дотрагиваться.

В выходной день муж обложился книгами, что-то увлечённо записывал.

И весь день сосредоточенно молчал.

Это оказалось невыносимым, непосильным испытанием, потому что кое-что она уже знала. Пусть это были только догадки, предположения, но совсем не беспочвенные.

Вера не выдержала давления обстоятельств, собралась и ушла к единственной подруге, бывшей однокласснице, Люсеньке Роповой, с которой не виделась года два, впервые за время супружества оставив детей наедине с отцом.

Семён что-то невразумительное буркнул, оставив действия жены без внимания.

Равнодушие с его стороны, дополненное непонятным поведением и вполне реальными поводами для ревности, было вдвойне, втройне обиднее, чем обычная бытовая размолвка, какие случались довольно часто, но не вызывали агрессивной нервозности.

Несчастная, зарёванная, растерянная и оскорблённая Вера долго бродила, не разбирая дороги, смертельно усталая, обозлённая на горемычную судьбу и на весь белый свет.

До Люсеньки она всё же добралась, прикупив попутно вина и сладостей. Подруга обрадовалась, накрыла стол, но близости, душевного родства, прежнего соприкосновения душами не возникло. Ностальгические темы разговоров быстро иссякли. В реалиях сегодняшних их жизненные пути и мировоззрение разошлись кардинально.

Люсенька никогда не была замужем, семейные проблемы были ей чужды, по причине чего делиться с ней горем было нелепо, бессмысленно. У подруги была своя, непонятная для Веры жизнь без обязательств перед кем бы то ни было.

Мало того, спустя пару часов на огонёк к одинокой подружке прилетел возбуждённый сверх меры мужчина, нисколько не скрывающий цель визита. Плоские шутки и развратные действия страстного искусителя заставили женщину попрощаться, несмотря на договорённость с мужем остаться с ночёвкой.

Вера ещё немного погостила, чтобы не казаться неучтивой, и вышла в ночь.

Полным диском ярко светила Луна, россыпь звёзд украшала небосвод, однако с северной стороны стремительно надвигались густые тучи, подгоняемые слабыми пока порывами ветра.

Женщина озябла. Одежда её не предполагала ночной прогулки.

Остановка со сломанной крышей и прогнившей скамейкой, да и вся местность, были пустынны, безжизненны.

Часов у Веры не было. Впрочем, домохозяйке они были без надобности: размеренная, монотонно-однообразная жизнь была упорядочена привычными семейными ритмами, подразумевающими массу хозяйственных забот, требующих ежедневного выполнения.

Хоть и была она не робкого десятка, незнакомые звуки в ночной тишине, усиленные вконец испорченным настроением и грустными мыслями, вызывали тревожные ассоциации, дурные предчувствия, неприятный холодок в недрах живота, и суеверный страх, заставляющий внимательно прислушиваться.

Шумно пролетевшая мимо птица, шуршание ветвей, скрип стволов, маятниковое движение теней, и прочие обыденные явления, несли в себе, если не жуткую опасность, то её предощущение.

Ужасно хотелось закрыть глаза и в мгновение ока оказаться дома, прижаться к тёплому родному телу, которое…

Вместо привычного ощущения счастья мысли о муже вызвали поток непрошенных слёз, которые Вера тут же осушила волевым усилием: необходимо сосредоточиться, победить предательски подкрадывающийся страх. Да и ревность ей не к лицу.

Звук шагов невдалеке испугал не на шутку.

Длинная тень выплыла из чернильной темноты, резко метнулась в её сторону, отпрыгнула вбок и мгновенно превратилась в широкоплечего парня, лицо которого в темноте разглядеть было сложно.

– Чего стоим, кого ждём, – раскатистым баритоном неожиданно спросил великан.

– Автобус, – умирая от страха, прошептала Вера, – домой хочу.

– Опоздала, подруга. Поздно уже. Здесь ночью даже частники не ездят.

– У меня на такси денег нет. На гостинцы для подруги потратила.

– Кто же тебя в такую темень из дому выгнал? С мужем небось поссорилась, – то ли спрашивал, то ли утверждал прохожий, предлагая сигарету.

– Не надо, я курить не умею. У подруги гостила, а к ней дружок заявился, вот я и… чтобы не мешать.

– Мог бы проводить. Что за мужики пошли. У нас, знаешь какой район… то-то и оно, что не знаешь. Живёшь-то далеко?

– На Соболевке, Коммунарка.

– Через весь город тащиться. Часа полтора, если быстрым шагом.

Парень посмотрел на небо, выставил вперёд руку, – если повезёт. Сейчас дождь начнётся. Можем, конечно, рискнуть, но есть предложение интереснее и проще. Я рядом живу. Пять минут и мы дома. Не хоромы конечно, зато тепло, сухо.

Пельмени есть, баранки, и чай.

Утром посажу на автобус. Приставать не буду, клянусь. Решайся. Ты на диване, я – на раскладушке. Можем и не спать, я слушать умею. На гитаре сыграю, спою. Меня Матюха зовут. Матвей Егорович Плотников. Образование среднее техническое, работаю бригадиром на стройке, морально устойчив, не привлекался, вредных привычек, кроме курева, практически не имею. Хронически холост.

У Веры дрожали поджилки, но отчего – от озноба или страха, она не понимала.

В этот момент хлынул дождь.

Матвей схватил Веру за руку и побежал, увлекая её за собой.

Ветхий дом за невысоким забором был похож на большую конуру. Из-под крыльца, виляя хвостом, выбежала дворняга.

– Бимка, я его от корейцев спас, хотели на шашлык пустить, обормоты. Сейчас вынесу тебе куриные шеи, дружище. Проголодался. В дом не пущу, у меня сегодня прекрасная гостья.

Мои хоромы, сударыня. Это флигель, на всё лето сюда перебираюсь. Родительский дом, вполне современный, на задах. Как вас величать, голубушка? Нет-нет, дайте сам угадаю. Майя… нет, больше на Веронику похожа. Угадал?

– Почти. Вера. Когда первый автобус будет?

– Утром. В шесть. Ты мокрая совсем. Погоди, печь затоплю, высушимся. Вот тебе одеяло, снимай с себя всё, закутывайся. Так, сначала чайник, кастрюлю под пельмени. У меня тут такой беспорядок, такой бедлам, не обессудь. Холостяцкая жизнь, безалаберность, ну и свобода, бес её задери. Будь как дома. Если отнестись ко всему этому с пониманием, жить можно.

– Спасибо, я так высохну.

– Мы же не в лесу, милая. Не хватает, чтобы моя гостья простыла, и богу душу отдала. Думать не моги, я за тебя в ответе. Насчёт мужа я угадал? Вот… он же мне потом голову открутит.

Слушать ничего не хочу. Вот чистое полотенце, верёвку над печкой сама видишь. Располагайся. Поужинаем, чем бог послал, чая с малиновым вареньем натрескаемся, натопим как в баньке. Носки вязаные с горчицей наденешь, тельняшку шерстяную. Я срочную на флоте служил. Потом колыбельную тебе спою. Я гостей люблю, хоть и бирюк!

– Матвей Егорович…

– Давай без сантиментов. Для тебя Матюха. У меня сегодня праздник. Не каждый день такую красу в своём логове привечаю. И чего я тебя раньше не встретил! Да… завидую твоему. Любит хоть?

– Не хочу о нём.

– Замётано. Ладно, без меня справляйся, я быстро. Вера. Верунька, Верочка… как я рад, как я счастлив. Судьба. Провидение. Вытирайся суше, принцесса.

Дождь набирал силу, бесновался, шутя, играл громом и молниями. Металлическая кровля скрежетала, хлопала, гремела. Дом сотрясался под порывами загулявшего ветра, звенели оконные стёкла, уютно гудело пламя в печи.

Вера разрумянилась, разомлела, успокоившись отчего-то, почувствовала себя в безопасности, даже про измену мужа забыла.

Рядом с Матвеем, хотя она его совсем не знала, было уютно и спокойно.

Хозяин уверенно хлопотал по дому, с видимым удовольствием ухаживал за гостьей, потчевал, растирал ей ноги, играл на гитаре, проникновенно пел.

Под душевную балладу Вера незаметно для себя ненадолго уснула.

Матвей заботливо укрыл гостью пледом, заботливо погасил свет.

Не спалось ему. Ой, не спалось!

Грезил он. Наяву грезил. Кто хоть однажды влюблялся, тот поймёт.

О том, что случилось дальше, Вера потом вспоминать стеснялась, но выключить видение, забыть, вычеркнуть из жизни была бессильна.

Кто был инициатором, как и почему решился на такое, непонятно, только очнулась Вера в лихорадочном, полуобморочном состоянии, не давая себе отчёта в происходящем.

Женщина душила парня в объятиях, подчиняя внезапно нахлынувшему желанию, впивалась поцелуем в горячие губы, с остервенением мяла налитые мышцы, требовала от него немедленных ответных действий.

Чем неистовее и откровеннее любовники ласкали друг друга, тем сильнее их бил озноб, заставляющий сливаться в блаженном экстазе на волне восторженного исступления.

Вера жадно вдыхала терпкий запах похоти, аппетитно, упиваясь ненасытным желанием, раскрывала густо сочившееся сладостью лоно, бесстыдно подставляя то сокровенное, что до сих пор безраздельно принадлежало лишь супругу.

Как же она была соблазнительна в наивном восторге, как бесстыдно нага, как чувственно ласкала любовника, как нетерпеливо и жадно втягивала в себя восставшую плоть, испытывая головокружительное сладострастие и исступлённое блаженство, взлетая раз за разом в приступы неистовых множественных оргазмов.

Матвей ошалел от безмерной щедрости гостьи, пытался угадать, предвосхитить её трепетные желания, боясь между тем чем-либо обидеть.

Их слияние походило на религиозное, молитвенное состояние, на мистическую медитацию, полностью растворяющую индивидуальность.

Любовники самозабвенно извивались, задыхались от неистового темпа интимных движений, стонали, подчинялись полунамёкам на желания того или иного, кричали, требовали, наслаждаясь безмерной властью желания, и были предельно счастливы.

Грозовые вспышки смешивались с искрами страсти, сверкали экстатическими сполохами, кружили головы, то и дело отключали сознание, взбивали коктейль из сладости и боли, пока оба не застыли в объятиях, лишившись последних сил.

Видение погасло, напоминая о случившемся слипшимися телами и вымокшими простынями.

Проснувшись, вспомнив обо всём.

Вера взвыла, испытывая чувство неизбывной вины и мистический ужас за содеянное.

На часах был полдень.

Пошевелившись, женщина почувствовала крепкие объятия, стремительно набухающую внутри себя плоть, следом горячий поцелуй в губы.

Желания не возникало.

Более того, прикосновения и ласки были ей неприятны.

Объяснить себе, что произошло ночью, Вера была бессильна. Затмение, наваждение, морок – иного ответа она не видела.

Ей было неприятно, ужасно стыдно. Как, как после всего этого показаться на глаза мужу!

С Матвеем она рассталась довольно холодно, пряча уязвлённый самолюбием и поруганной целомудренностью взгляд.

Он так и не понял, почему она так отреагировала на утреннюю нежность, что сделал не так.

Муж, Семён, тоже пребывал в прострации, не в состоянии решиться на разговор с супругой, боялся услышать окончательный приговор.

Он страдал. Чувство вины грызло уязвлённое нечаянным событием сознание. Мужчина не мог простить себе ужасный проступок – измену единственной женщине, причины которой был бессилен осознать.

Семёну казалось, что Вера всё знает, только не может решиться разорвать отношения. Он видел её осуждающий взгляд, чувствовал – что-то важное, объединяющее их жизнь в единое целое, лопнуло с треском, и вот-вот разорвётся окончательно, держась кое-как на тонюсенькой ниточке, неспособной питать искреннюю любовь.

Он пытался успокоить себя тем, что изменяют все. Все мужчины, которых он знает, причём любят бравировать умением соблазнять, способностью удовлетворять кого и когда угодно.

Ещё одним доводом было нелепое утверждение, будто жена сама виновата, что толкнула его к предательству равнодушием, безразличием к собственной внешности.

Аргументы, помещающие его в один ряд с животными, живущими инстинктами, казались банальными, гадкими, но других не было, а эти казались спасательным кругом.

Семён чувствовал, что из отношений вытекает струями сама жизнь, что ещё немного и дороги назад не будет.

Какой же он дурак, что решился пойти на поводу у мимолётной страсти. Возвращаясь мысленно в события того дня, Семён не мог отыскать точку невозврата, тот момент, когда влечение плоти лишило его способности соображать.

Екатерина Витальевна, экономист из его группы, позвонила неожиданно, попросила помочь отыскать ошибку в квартальном отчёте, едва не плакала. Вера с детьми в тот день была у родителей. Он должен был заехать за ними немного позже.

Отказать женщине, оказавшейся в сложной ситуации, Семён не мог. Он был воспитан дамским угодником.

Екатерина не принадлежала к разряду длинноногих сексапильных фей, сводящих с ума. Обыкновенная офисная дама со слегка расплывшимися формами. Да, миловидная, ухоженная, стильная, с приятным тембром голоса и вкусным, особенным запахом, но без изюминки, без изысканности и шарма.

Вера куда соблазнительнее.

Впрочем, Семён в ту минуту ни о чём подобном не помышлял. Способность анализировать, видеть те мелочи в профессиональной сфере, в которых кроются досадные просчёты, давала уверенность в том, что визит коллеги не продлится более получаса.

Семён изучал отчёт. Катя, так она попросила себя называть, ведь общались в неформальной обстановке, стояла сзади.