Читать книгу: «Сделка с Богом Смерти», страница 2

Глава 3

Злата

Я падаю в пустоту Ямы. Я умру.

Мой идиотизм сделает жертву Даны бессмысленной.

Чья-то рука хватает меня за запястье и вытаскивает на твёрдую землю.

Чернобог тянет меня от края Ямы. Я наваливаюсь на него, задыхаясь от шока, от того, что едва не произошло.

Его мантия исчезла, когда он принял человеческую форму. Его голая грудь гладкая, словно вырезанная из мрамора. Твёрдые мускулы перекатываются под атласной кожей, когда он хватает меня за плечи и уводит от бездны.

– Неуклюжая, глупая девчонка, – тихо и сердито говорит он. – Неудивительно, что тебе нужна помощь. Ты какая-то правительница, да?

– Царица, – огрызаюсь я сквозь зубы.

– Некомпетентная царица, спотыкающаяся насмерть о собственные ноги.

– Ты заставил меня упасть.

– Я не заставлял тебя ничего делать. Ты восприняла угрозу и отреагировала глупо.

Мои нервы на пределе, ярость и горе воют в моём сознании. Хочется закричать и разодрать его ногтями.

Вместо этого я замахиваюсь и бью его по лицу. Его голова откидывается от удара. Мои замёрзшие пальцы онемели, я едва чувствую боль.

Вдруг я ощущаю пустоту в руках и лихорадочно осматриваю лозы в поисках кинжала Дамира.

– О нет… нет, нет…

Я уронила его. В эту бездонную яму.

В груди набухает кровавый ком, готовый лопнуть. Я зажимаю переносицу, стараясь не заплакать перед повелителем мёртвых.

– Смертные, – его тон полон насмешки.

– Я потеряла кинжал брата, придурок, – огрызаюсь я, поворачиваясь к нему спиной, и иду к опушке, где ждут стражники и слуги, застывшие от страха.

– Всё сделано, – тихо говорю я. – Бог смерти здесь и поможет нам. Вы четверо никому об этом не скажете, понятно?

Они молча кивают.

– Мы сбросим девять тел в Яму, – продолжаю я. – Нет смысла везти их в город, всё равно пришлось бы сжигать. Но тело Даны заберём. Её похоронят с высшими почестями…

Мой голос срывается.

– Спасибо, – говорю я стражнику. – Приступайте. Я разберусь с ним.

Они спешат исполнять, а я поворачиваюсь к Чернобогу.

– Ты можешь что-нибудь сделать с этим? – Я указываю на него: чёрная кожа, синие глаза.

– А что?

– Мой народ и так пережил многое. Не хочу, чтобы они видели демона.

Его глаза сужаются, но он отвечает шутливым поклоном, раскинув руки, синие глаза устремлены на меня.

– Как пожелает Ваше Величество. На данный момент.

Низкий тон последних слов посылает дрожь по спине. Я втягиваю воздух, скрывая изумление, когда его кожа светлеет до загара, а синие глаза тускнеют до тёмно-голубого неба.

Я не ожидала, что бог станет таким… красивым мужчиной с выразительными скулами, пухлыми губами и подтянутым телом.

Не то чтобы это меня волновало.

Когда он вырвался из Ямы в своей высокой, неземной форме, с громовым голосом, я чуть не закричала. Его появление было слишком для моих нервов. Я думала, что сойду с ума.

Но я превратила страх в ярость. Ради Даны, погибшей за этот обряд. Будь я проклята, если не подчиню его и не спасу её сестёр.

Оставив Чернобога у кареты, я помогаю стражникам и слугам с телами. Сама беру Лану, осторожно подтягиваю к краю Ямы, складываю её руки на груди, шепчу последнее «прощай» и отправляю в темноту.

Мысли разрывают голову, пока я стою на коленях у Ямы.

На коленях будут синяки от этих лоз.

Два ногтя сломаны.

Кровь засохла на пальцах, трескается на сгибах.

Я так голодна, что тошнит. Когда я ела?

Не уверена, хватит ли сил встать.

Но это не важно.

Я не ожидала, что бог явится. Но он здесь, и я должна решить, что с ним делать. Ест ли он? Спит? Ходит в туалет? Какую одежду носит? Потому что полуголым по дворцу он точно ходить не будет.

Сначала я отвезу его в дом Даны. Он пощадит её сестёр, и, может, тогда я смогу осознать, что за день потеряла двух лучших подруг.

Стражники завернули тело Даны в покрывала и унесли во вторую карету. Я подобрала книгу обрядов и забралась в экипаж, жестом велев Чернобогу следовать.

– Год, – тихо рычит он. – О чём ты думала?

Карета трогается.

– Я удивлена, что никто не пытался связать тебя так надолго.

– Они высказывали просьбы коротко и ясно, – парирует он. – Я выполнял их и возвращался в Навь. Так это должно работать.

– Твоё царство и души в нём – они будут в порядке без тебя?

– Какое-то время, да, – неохотно отвечает он. – Моя воля управляет Навью, даже когда меня нет. Но я никогда не покидал её так надолго. Не знаю, что будет, если я отсутствую неделю, не говоря о годе.

Я чувствую его взгляд.

– Полагаю, когда придёт моё время явиться в твоё царство, я пожалею об этом, – говорю я.

– О да. Я лично прослежу за судом над твоей душой, – в его тоне злобное ликование.

– Делай, что хочешь, – рассеянно отвечаю я. – Пока ты связан со мной и я могу спасти как можно больше жизней, мне всё равно, как ты меня накажешь.

Глава 4

Чернобог

Я не интересуюсь интимными отношениями, но за века узнал о них немало, судя души в Горниле Навь.

Когда прекрасная царица прислоняется головой к окну кареты и шепчет: «Делай, что хочешь… Мне всё равно, как ты меня накажешь», – по моему телу пробегает незнакомое ощущение.

Слабый, вибрирующий жар, смешанный с внезапным осознанием нежной линии её шеи, угла челюсти, бледности щёк и хрупкости тонких пальцев. Её слабость против моей силы. Её податливая плоть, мягкая под моей, пока я наказываю её за то, что она поработила меня.

Эта мысль рождает новую волну жара в животе. Я ёрзаю на мягкой скамье кареты, хмурясь, недовольный собой.

– Ты ешь и спишь в мире смертных? – спрашивает она.

– Да. Моё тело телесно, хоть и не смертно. Оно функционирует, – я кривлю губы, – как человеческое.

– Ты презираешь нас, да?

– Как олень презирает белку.

– Я не белка, – возмущается она.

– Предпочла бы быть крысой?

– Ты несёшь чушь.

И правда. Я не могу вспомнить, когда в последний раз так разговаривал. Души в моём царстве не склонны к беседам, да и я не поощряю их к этому. Мои собратья-боги избегают моей компании, как и я их.

Мы с царицей молчим. Меня раздражает теснота кареты. В мире смертных моё сознание заперто в черепе, не может свободно расширяться. Хочется вырваться, взлететь в небо. Терзаемый беспокойством, я шевелю ногами, пытаясь устроиться удобнее.

– Перестань ёрзать, – шипит царица. – Это раздражает.

– Хорошо, – рычу я, снова меняя позу.

– Ты совсем не такой, каким я тебя представляла, – говорит она.

– Это должно задеть мои чувства?

– Я думала, ты будешь темнее, страшнее.

Я выпускаю магию – извивающиеся тени взбираются по стенам кареты, скользят к ней. Она смотрит на них, но не отступает, когда они касаются её.

Я вызываю маску из черепа оленя – уменьшенную, чтобы она поместилась в карете.

– А теперь я ужасен? – нараспев спрашиваю я глухим, бездонным голосом бога.

– Нет, – отвечает она, удивлённая собственной смелостью, сбитая с толку тем, как мало меня боится.

Я теряю хватку. Когда-то я мастерски пугал смертных.

Стиснув зубы, я решаю: к концу этого она будет меня бояться. Я позабочусь об этом.

Мы едем молча, пока лес не сменяется фермами, а затем окраинами царского города. Карета проезжает по мосту, затем по улицам с высокими зданиями. Дорожки пусты – лишь редкие прохожие, сгорбленные под плащами, с шарфами, закрывающими лица.

Царица отодвигает дверцу, чтобы говорить с извозчиком, и даёт указания: улицу и дом.

– Куда мы едем? – спрашиваю я.

– Один из девяти добровольцев умер слишком рано, – мрачно отвечает она. – Моя лучшая подруга пожертвовала собой, чтобы завершить обряд, надеясь, что ты спасёшь её младших сестёр. Туда мы и направляемся.

Если я и люблю кого-то из людей, то это детей. Тех, кто ещё не испорчен, с широко раскрытыми глазами, радостными улыбками и открытыми сердцами. Каждый ребёнок, прошедший через Горнило Душ, получает место в самом прекрасном уголке Нави.

Если, конечно, они не злы от рождения. Я встречал таких – с врождённой склонностью к жестокости.

Карета останавливается. Царица наклоняется ко мне.

– Эти девочки очень больны, – тихо говорит она, затем замолкает и откидывается на сиденье.

Её мысли где-то далеко, возможно, с мёртвой подругой. Когда мы выходим, я вижу, как стражники выносят из другой кареты завёрнутое тело.

Царица откидывает прядь светлых волос, кончик которой покрыт засохшей кровью.

Она медленно подходит к двери двухэтажного деревянного дома – судя по состоянию, он принадлежит богатой семье. Улица пуста, мокрые булыжники отражают свет масляных ламп. Несколько окон в высоких особняках светятся золотом, но большинство затемнены.

Ледяной холод касается моей голой кожи, вызывая мурашки на торсе. Я не привык к таким ощущениям. На мне лишь кожаные штаны – после смены формы я не смог вернуть мантию. Моя магия нестабильна, вероятно, из-за зависимости от этой царицы.

– Оставайся позади и молчи, – бросает она через плечо.

– Я бог. Я не подчиняюсь приказам, – возражаю я.

Она не успевает ответить – дверь открывается, и слуга впускает нас.

Я редко вижу горе с этой стороны. Я принимаю души умерших, а не тех, кто остался.

Мне любопытно наблюдать, как царица скорбит с семьёй погибшей девушки. Родители едва держатся, их рыдания разрывают тишину дома.

Царица обнимает их, утешает, а слёзы текут по её щекам. Она не кричит и не причитает, почти не издаёт звуков.

Наконец, она представляет меня как лекаря из далёкой страны, прибывшего на корабле.

– Дана умерла, чтобы он добрался сюда, – говорит она скорбящей семье.

Они смотрят на меня опухшими от слёз глазами с беспомощной благодарностью. Интересно, понимают ли они, что я не человек? Если и подозревают, то молчат.

Нас ведут в спальню, где на огромной кровати лежат две маленькие фигурки. Их лица опухли, руки покрыты пятнами и волдырями от чумы.

– Всем выйти, – приказываю я.

– Я останусь, – заявляет царица.

Я не спорю.

– Всё в порядке, – говорит она семье, провожая их в коридор. – Это займёт минуту.

Глава 5

Злата

Бог смерти садится на край кровати и откидывает прядь волос с лица пятилетней сестрёнки Даны. Надо было заставить его накинуть плащ или что-то ещё. Семья Даны, должно быть, считает странным, что я привела лекаря без рубашки в такую стужу.

Или, возможно, их это сейчас не волнует.

Чернобог наклоняется через кровать и прижимает ладонь ко лбу каждой девочки. Через миг он кивает.

– Если я не вмешаюсь, они умрут, – тихо говорит он. – Но они заслуживают большего.

– Ты пощадишь их?

– Да. Как я сказал, смерть не предопределена, и её предотвращение не нарушает вселенский план – его просто нет. Смерть может быть естественным концом, катастрофой или результатом выбора. В их случае – катастрофа и обстоятельства. Как бог смерти, я могу пока отказать их душам в уходе. Я не могу исцелить их, им придётся терпеть боль болезни, но я гарантирую, что они поправятся и проживут долгие годы, если не случится другой болезни или несчастья.

– Ты не можешь их исцелить? Тогда оставь знак для их родителей – доказательство, что они выживут.

Бог вздыхает.

– Люди. Вечно подозрительные, без веры. Хорошо, я оставлю знак.

Он кладёт большой палец на лоб каждой девочки. Когда убирает руку, на их гноящейся коже светятся крошечные синие символы.

Чернобог встаёт и подходит ко мне. Несмотря на мои слова, что он не страшен, я не могу сдержать нервозность от его близости.

В карете я уловила его запах – кедр, мирра, нотка шалфея. Теперь он снова ощутим, и мне хочется вдохнуть глубже, особенно в этой комнате, пропитанной кислым запахом болезни.

Я разворачиваюсь и выхожу в коридор, где родители, тёти и бабушка Даны ждут новостей.

– Они должны перенести болезнь, но будут жить, – объявляет Чернобог. – Я хотел бы исцелить их сразу, но не могу. Однако я обещаю: они выживут. Если кто-то ещё в доме заболеет, пошлите весть во дворец, и я приду.

Мать Даны хватает его руку и целует.

– Спасибо, спасибо вам.

Бог смотрит на её заплаканное лицо с отстранённым любопытством, слегка сочувственно. Он осторожно убирает руку.

– Дайте знать, когда будете хоронить Дану, – говорю я, и слова звучат странно. – Если что-то понадобится, я сделаю всё, что в моих силах…

Горе делает мой язык свинцовым.

Мать Даны обнимает меня.

– Мы знаем, Злата. То есть, Ваше Величество.

– Для вас я всегда Злата, – шепчу я ей в плечо.

Она сжимает меня сильнее, и мы разделяем боль.

Таких объятий у меня не было уже дни, может, недели.

После долгой паузы я заставляю себя отстраниться. Мы прощаемся.

Мне нужно вернуться во дворец и поспать. Придётся приказать подготовить комнату для моего пленённого бога.

Странно даже думать об этом. Дана и я призвали самого бога смерти.

Я кладу руку на ритуальную книгу рядом со мной. Может, перед сном прочту её. Возможно, там есть подсказки, как обращаться с эгоцентричным богом.

Глава 6

Чернобог

Молодая царица – Злата, как её называли в доме погибшей девушки, – уснула в карете. Её шея свисает под странным углом, словно сломанная. Она издаёт сдавленный хрип, будто дыхательные пути сужены. Это раздражает.

Я в «человеческой форме лекаря», но меня это не волнует.

Так много странных, раздражающих ощущений. В прошлые разы в мире людей я не помню такого. Тогда я был в основном на улице, а не заперт в карете, подвергаемый пытке храпом измученной царицы.

Какой отвратительный звук исходит от такой девушки?

К чёрту. Я не намерен терпеть это всю дорогу.

Я наклоняюсь через пространство между сиденьями и осторожно толкаю её в лоб, прижимая к спинке.

Но её голова возвращается в прежнее положение.

Ладно, пора действовать решительнее.

Я обхватываю её плечи и прижимаю к стенке кареты. Но она скользит вперёд, её щека трётся о холодное окно. Храп становится громче.

Рыча от раздражения, я перекладываю её книгу на своё сиденье и сажусь рядом с ней.

Под новым углом я снова корректирую её положение. Моя рука случайно задевает её грудь. На ней тяжёлая меховая накидка, но под ней чувствуется её округлость.

Моё сердце ускоряется. Я замираю, оценивая ощущение. Почему так?

Её запах проникает в мои чувства: медь крови, ладан, тела, начинающие разлагаться, лихорадочный пот. Она пахнет смертью.

Она пахнет домом.

Боль сжимает горло.

Я толкаю её голову в угол кареты. Она хмурится и издаёт тихий, раздражённый стон.

Жар пронзает моё тело, сосредотачиваясь в паху. Кровь приливает вниз. Тревожное чувство.

Я был рядом со многими женщинами – в основном мёртвыми. Живых – около сорока за мои визиты в мир людей. Ни одна не вызывала такой реакции.

Я отстраняюсь, потрясённый.

Я не лучше низкого смертного или развратных богов-братьев. Эта девушка вырвала меня из покоя и затащила в мир холода и крошечных жертв чумы.

Она ударила меня по лицу, и я бы наказал её, если бы она не была так расстроена потерей кинжала брата.

Почему она так на меня действует?

Она вздыхает, поворачивается и наклоняется ко мне. Её голова ложится чуть ниже моего плеча.

Если я пошевелюсь, она упадёт и проснётся. И может заметить, как натянулись мои штаны.

Лучше остаться на месте, пока эта реакция не утихнет.

Теперь она дышит тихо, без хрипа. Слава звёздам.

Я смотрю на книгу напротив. В ней – обряд моего призыва. Кто знает, какие ещё мои секреты она хранит? Надо избавиться от неё позже.

Минуты тянутся. Я злюсь, придумывая для царицы самые уничижительные прозвища. Некоторые, к сожалению, лишь усиливают моё возбуждение. Эта человеческая форма слаба, подвержена нелепым инстинктам.

Когда оскорбления не помогают, я пытаюсь сменить форму. Я могу менять цвет кожи, вызывать рога, когти или клыки, но не рост или текстуру кожи. Я не могу заглушить ощущения. Я – оголённый нерв, открытый человеческим чувствам.

Эта сделка иная. Царица изменила меня, и я это ненавижу. Как? Из-за срока её требования или чего-то ещё?

Карета грохочет по новой дороге. Взгляд в окно показывает, что мы въезжаем во двор через арку.

Мы прибыли во дворец.

Глава 7

Злата

– Ваше Величество.

Тихий, сдержанный голос Тихомира, слуги, который правит моей каретой с тех пор, как чума унесла большинство царских извозчиков.

Я плыву в тёплом тумане, не понимая, где нахожусь и почему он говорит со мной.

– Ваше Величество, мы приехали, – продолжает Тихомир. – Я остановился у Восточной башни. Рядом никого, но нам стоит поспешить внутрь… с ним.

Другой голос, подобный грому и грохоту катящихся валунов, звучит властно:

– Ты будешь говорить обо мне с уважением, смертный, или я отрежу тебе язык.

Его голос вибрирует по карете, проникая в моё тело. Глаза всё ещё закрыты, я хмурюсь, пока усталый разум начинает проясняться.

Голос Тихомира, теперь дрожащий от страха:

– Простите, Всевышний Чернобог, Владыка тьмы, Повелитель бедствий, Творец катастроф, Властелин…

– Помолчи, глупец, – усмехается Чернобог. – Неужели не можешь придумать титулы получше? Даю тебе время до завтра. Потрать его на список достойных имён для меня.

Его голос слишком близко.

К чему я прислоняюсь? Не к стенке кареты…

Я резко открываю глаза.

Моя щека прижата к гладкой коже руки бога смерти.

О боги…

Я выпрямляюсь, провожу руками по лицу, проверяя, нет ли слюней, и откидываю волосы назад. Как Чернобог оказался на этой стороне кареты? И почему я прижалась к нему, словно к подушке?

– Твоё милосердие безгранично, мой господин, – бормочет Тихомир, кланяясь. – Я придумаю лучшие титулы, чтобы восхвалять твоё имя.

Он отступает, продолжая кланяться, и исчезает из виду, вероятно, чтобы заняться лошадьми.

– Ты не можешь убивать моих слуг, – говорю я Чернобогу. – Мы призвали тебя, чтобы спасать жизни, а не отнимать их.

– Ничто в нашей сделке не мешает мне забрать жизнь, если пожелаю. Кроме твоей. К сожалению, твою я взять не могу. Но если бы ты умерла случайно…

– Я чуть не умерла, – напоминаю я. – Упала в Яму. Ты мог позволить мне погибнуть, но не сделал этого.

– Это был момент слабости, – рычит он.

– Хм.

Крошечная искра света загорается в моей груди, в огромной тьме, которой стало моё сердце. Это тепло – надежда, юмор, удивление? – вызывает привыкание, как солнечный луч. Я жажду больше этого света, не понимая, что он такое. Я оцепенела, опустошена, и лишь эта искра живёт во мне.

Я смотрю на Чернобога, он – на меня, пока вдруг не рычит и не выскакивает из кареты.

– Тише! – шепчу я, хватая книгу обрядов и выходя следом. – Нам нужно незаметно провести тебя внутрь. Не хочу объяснять, почему я обнималась с полуголым незнакомцем, пока мой народ болеет и голодает.

– Мы не обнимались, – надменно отвечает он. – Ты упала на меня. Как чуть не упала в Яму. Тебе стоит лучше себя контролировать.

– Помолчи и иди внутрь.

Я упираюсь ладонями в его голую спину, пока стражник держит дверь в Восточную башню. Тот почти прячется за дверью, когда Чернобог проходит.

– Сначала бьёшь меня по лицу, теперь толкаешь, – ворчит он. – Я должен наказать тебя за эти нападки.

Я слегка дрожу – от холода или страха.

– Я прикажу приготовить тебе комнату. А пока жди в моих покоях.

Мы останавливаемся у бетонной мойки внутри башни. Такие мойки стоят у всех входов во дворец. Я пережила чуму, как и мои стражники, поэтому мы не можем быть её носителями. Но мы всё равно моем руки и лица – по привычке.

Я рада смыть кровь с рук. Но меховая накидка всё ещё испачкана.

Чума коварна: распространяется по воздуху, цепляется к коже и дыханию. По какой-то милости она не передаётся через одежду или предметы – по крайней мере, мы так считаем. Но она витает в воздухе, переносится ветром, и от неё нет защиты.

К счастью, коридоры пусты: большинство слуг больны, мертвы или переутомлены. Я могу провести Чернобога в царское крыло, и никто не заметит, кроме двух стражников, слишком усталых, чтобы обращать внимание.

Тихомир остался с лошадьми, но Алена, другая сопровождавшая меня служанка, идёт за нами позади стражников. Я останавливаюсь и отхожу, чтобы поговорить с ней.

Алена молчалива, друзей среди слуг у неё мало, поэтому я взяла её с собой на обряд. Она не станет сплетничать о том, что видела в лесу.

– Ты, должно быть, напугана и растеряна, – тихо говорю я. – С тобой всё в порядке?

– Немного напугана, Ваше Величество, но не растеряна, – отвечает она. – Я понимаю, зачем вы это сделали. Но беспокоюсь за вас. Он опасен.

Она кивает на широкую спину Чернобога. Он выше стражников, его плечи массивны, мышцы напрягаются при ходьбе, отвлекая взгляд. У меня возникает странное желание узнать, как эти мышцы ощущаются под ладонями.

– Опасен, – рассеянно повторяю я. – Конечно, он опасен.

– Но вы, кажется, не чувствуете этого, как мы, – она бросает на меня взгляд искоса. – Вы говорите с ним… и ударили его по лицу! Он был так зол, я думала, он убьёт вас. Моя госпожа, пожалуйста, будьте осторожны. Вы нам нужны. Если с вами что-то случится…

– Совет назначит нового правителя, – уверяю я, едва не добавив, что, возможно, более опытного. Но царица не должна высказывать сомнения перед теми, кто на неё полагается.

– Я буду осторожна, – говорю я. – Но прошу ещё раз: сохрани это в тайне, Алена. Никто не должен знать, кто он. Если спросят, это лекарь из далёкой страны, приехавший помочь. Назови его Дариусом. Скажем, он из…

Я напрягаю память, вспоминая далёкую страну, о которой мы мало знаем, с магией.

– Парфия. Да, Дариус из Парфии.

– Да, Ваше Величество, – Алена слегка спотыкается, её плечи опущены от усталости, как и мои.

– Иди в свои покои и поспи, – говорю я.

– Но ваша кровать, Ваше Величество… Не знаю, меняли ли простыни после госпожи Ланы. Они, должно быть, грязные. Я проверю…

– Иди спать, – решительно перебиваю я. – Я сама сменю простыни. Это приказ твоей царицы.

Я повышаю голос, обращаясь к стражникам:

– А вы найдите пару новых стражников для моей комнаты на ночь. Вы и так достаточно потрудились. Если спросят, куда мы ездили, скажите: помогали мне привезти лекаря, Дария из Парфии.

– Кого? – тупо переспрашивает один из стражников.

Другой бьёт его по плечу и кивает на Чернобога, который стоит, скрестив руки, сердито глядя на нас.

– А, – медленно тянет первый, в его глазах загорается понимание. – Дариус из Парфии. Новый лекарь. Верно.

– Идите, – подгоняю я. – Всем спать, и пришлите новых стражников.

Они кланяются и уходят по коридору. Я прохожу мимо Чернобога, поворачиваю налево и толкаю позолоченные двери царских покоев.

Мои родители делили эту спальню, но у них были и отдельные комнаты: отец спал беспокойно, а мама любила своё пространство. Их брак был счастливым, сотканным из уважения и страсти, которую они скрывали ради приличия.

Их отсутствие каждый раз вызывает во мне острую печаль, когда я вхожу сюда.

Я хотела остаться в своей старой комнате, но Совет настоял, что эти покои безопаснее: два пути эвакуации, укреплённые стены и двери.

Главный вход ведёт в гостиную с кирпичным камином, где тлеет слабое пламя. Белый мраморный очаг усеян пеплом.

Диваны и кресла обтянуты красным бархатом, украшены подушками с золотой вышивкой. Огромные мраморные урны, раньше полные цветов, теперь пусты – слуг не хватает для таких мелочей.

Позолоченные полоски разделяют кремовые панели стен, на которых картины изображают сражения, договоры, романы, смерти.

Справа – комната матери, где я сплю, где Лана боролась с болезнью. Слева – комната отца, закрытая и тёмная. Обе спальни имеют выходы в коридор.

Справа от камина – дверь в купальню. Она манит, но я не уверена, починили ли систему нагрева воды. Уже два месяца она неисправна.

Я замираю в центре гостиной, глядя на бархатные диваны и расписные столики. Слабый огонь скорее охлаждает, чем согревает.

Мне нужно попросить дров. Сменить простыни, на которых лежала Лана. Снять окровавленные ботинки и одежду. Подготовить комнату для бога смерти. Съесть что-нибудь. Смыть кровь Даны с волос.

О боги, кровь Даны… Дана…

Моя Дана, моя Лана.

Никого не осталось.

Крик, зревший в душе, нарастает в груди, разрывает горло.

Я едва замечаю, что Чернобог стоит позади, закрыл двери, бормочет что-то саркастичное про обстановку.

Я на пределе. Сейчас лопну.

Только не перед ним.

Зажав рот рукой, я бросаю книгу обрядов на диван и бегу в купальню.

Падаю на колени и меня рвёт в мраморный туалет. Живот пуст, но тело выталкивает немного желчи.

Содрогаясь, рыдая, я вытираю кислую слизь с губ тыльной стороной запястья. Я распадаюсь, разрываюсь от хриплых рыданий.

Я подползаю к краю мраморной ванны, дрожащими пальцами поворачиваю рычаги. Вода журчит – горячая, слава богам.

Мне нужно смыть кровь. Я не могу думать ни о чём другом.

Я срываю накидку, платье, ботинки, чулки, сорочку, бельё. Грудь болит от горя, я хочу кричать, но не могу.

Не сейчас.

Обхватив колени, обнажённая, дрожащая, я жду, пока вода наполнит ванну. Дыхание застревает, вырывается гортанными стонами – ужасными звуками, которые я не могу остановить, потому что Даны… Ланы… моих подруг больше нет.

Скрип шагов в дверях заставляет меня обернуться.

Чернобог неторопливо входит в купальню.

– Что ты здесь делаешь? – кричу я, вытирая нос.

– Думал, ты умираешь. Хотел насладиться зрелищем.

– Иди к чёрту! – выдавливаю я. – Убирайся!

– Почему?

– Потому что я голая!

– Все входят в моё царство голыми, – небрежно говорит он. – Поверь, я видел все виды смертных тел.

– Уходи!

– Как я сказал, я не подчиняюсь твоим приказам, маленькая царица. Ты оставила дверь открытой. Хотела уединения – надо было её закрыть.

Он идёт через купальню, проводя пальцами по мраморным столешницам, бронзовым кранам, плитке. У корзины с мылом он берёт кусок и подносит к носу. Его глаза расширяются.

– Моё Горнило Душ, – бормочет он. – Это чертовски вкусно пахнет.

Он вдыхает ещё раз, берёт другой кусок. Его ресницы опускаются.

– Звёзды небесные, что это?

Я перестаю плакать. Яростное раздражение вытесняет горе.

– Это мыло, – огрызаюсь я. – Им моются, чтобы пахнуть лучше.

– Мыться… да, знаю, – его взгляд жадно останавливается на ванне. – Я никогда этого не делал. Не было нужды. Боги не пачкаются. Ну… некоторые любят грязь. Но мне нравится запах смерти – гниль, кости, болезни, разложение. По крайней мере, я так думал. Это тело, похоже, другого мнения.

Он нюхает третий кусок мыла.

– Вся Навь так отвратительно пахнет? – спрашиваю я. – Я думала, в ней есть приятные уголки. Мирные.

Нужда терзает душу: я должна знать, что мои подруги и родные счастливы в загробной жизни.

– Конечно, – отвечает он. – Я живу у входа в Навь, где запах смерти и разложения силён – души приносят его с собой. Но некоторые части моего царства прекрасны: никаких болезней, вечная молодость, обильная еда, удовольствия – для достойных. Чем несправедливее или жестче человек был при жизни, тем меньше радости он получает после смерти. А некоторые заслуживают боли и возмездия. Для них – особое место.

– И ты решаешь, кто что получит?

– Для этого я создан. Чтобы обеспечивать равновесие и справедливость.

Держа мыло, он смотрит на меня. Не беглый взгляд, как при входе, а долгий, изучающий, от которого я краснею.

Мои ноги поджаты, он не видит всего тела. Но в его глазах – яркий свет, будто я на него влияю. Кажется, он ненавидит это. Он хмурится, подносит мыло к носу и глубоко вдыхает. Его лицо разглаживается.

Бог смерти, умиротворённый ароматом мыла.

Истерический смех вырывается из горла. Я закрываю рот, пытаясь сдержать его, но смех переходит в рыдания – сопли, слёзы, жалость. Вместо того чтобы сесть и справиться с эмоциями, я бросаюсь в воду лицом вниз.

И под водой кричу.