Читать книгу: «Воодушевленный мир труда в поднебесье», страница 5

Шрифт:

Как нам рассказывали старые инструктора, когда они летали на ПЕ-2, там летчику было легче. Он хорошо видел цель в момент сброса бомбы через нижнее остекление. И мог сам отбомбиться не хуже штурмана, как говорили, «по сапогу», находящемуся на педали руля направления. На Ил-28 такой возможности у летчика не было, и мы намечали себе различные боковые ориентиры. Если видишь по ним, что бомбы пора уже бросать, а курсант медлит и самолет выходит за допустимые границы полигона, нажимаешь кнопку закрытия бомболюков. Разрывается электроцепь сброса бомбы, и тем самым предотвращаются грубые отклонения при бомбометании.

Однажды с этой кнопкой у меня произошел уникальный случай. Уникальность его в том, что, если пытаться его повторить, он едва ли получится. А когда не хочешь или не ожидаешь, такое происходит. На боевом курсе вижу: боковая отметка, по которой я контролирую сброс курсантом бомбы на цель, прошла. А он бомбу не бросает. Нажимаю кнопку закрытия бомболюков и тут же слышу (несмотря на значительный гул самолета) грохот в районе бомбоотсека, а по СПУ спокойный голос курсанта: «Бомбу сбросил»! Я сразу все понял. Мы поймали свою бомбу. Судя по сигнальным лампочкам створки бомбоотсека закрыты полностью. Значит, бомба весом 50 кг с выдернутой чекой и не успевшей сойти со взрывателя ветрянкой лежит на закрытых створках. Если бы ветрянка сошла, то бомба при ударе о створки могла бы взорваться. Следовательно, нам повезло. Аккуратно выполняю повторный заход. А курсанта строго предупреждаю: работать на боевом курсе, как обычно, но люки открывать только в момент сброса. На земле после посадки была обнаружена хорошая вмятина на створках бомболюка.

За летную службу у меня было немало промашек, некоторые по моей вине. Часть из них я мог скрыть, но скрыл по молодости только одну: полет на не заправленном самолете Ил-28. К своему стыду, я это обнаружил, только когда мой самолет необычно легко оторвался от земли и устремился в набор высоты. Что делать? Садиться – скандал, и не только для меня. Прикидываю, на маршрут хватит, а там посмотрим. Выполнили маршрут – хватит и на один заход на полигон. Говорю штурману-инструктору: «Только один заход. Курсант пусть работает, как обычно, а ты незаметно ставь бомбы на серию». А положено было вначале холостой. Потом три боевых захода со сбросом в каждом по одной бомбе. Курсант очень удивился, когда у него ушли сразу все бомбы. Руководитель на полигоне тоже стал задавать вопросы… А я устремился вниз, скорей на посадку, благо, аэродром размещался рядом.

Вылезая из кабины, я показал технику свой кулак. На другие меры не имел морального права. Моя вина была большей, чем его. Он просто забыл заправить. А я-то после включения электропитания по топливомеру мог определить количество топлива. Самая главная заповедь в авиации была нарушена мной: «Доверяй, но проверяй!».

В более зрелом возрасте я избавился от сокрытия своих прегрешений, но не от заповеди «но проверяй!». Безопасность в авиации несовместима с ложью и обманом на любом уровне. Особенно опасно сокрытие промашки, когда из-за нее могут пострадать другие экипажи. На самолете МиГ-23 я непреднамеренно отпилотировал с прямым крылом, а не со стреловидным, как положено по инструкции. Заметил это только тогда, когда крыло надо было ставить в посадочное положение. Я хорошо помню, что после взлета переставлял крыло для пилотирования. Оказывается, помнить мало. Надо контролировать, в каком положении оно действительно находится. На земле я доложил о своей ошибке техническому составу, а на разборе полетов – летному. К счастью, контрольная нивелировка самолета показала, что он не получил остаточных деформаций и полет на нем очередных экипажей был безопасен. Нелегко признаваться в своих ошибках, но совесть моя чиста. Пострадал ли мой авторитет? Я в то время уже был начальником службы бомбардировочной авиации. Как летчика, возможно. Как человек я поднял свой авторитет. Показал хороший пример своим подчиненным.

Приметы и суеверия появились в авиации со дня ее рождения. Трудно найти самолет с № 13. По понедельникам, где это возможно, не летают. Считается нехорошим предзнаменованием фотографироваться перед полетом. Но мы-то жили в эпоху убежденного атеизма. И я на все это не обращал внимания, пока приметы не начали сбываться.

Мне нужно было выполнить облет самолета Ил-28 после регламентных работ. И перед посадкой в кабину ко мне подходит замполит с фотокорреспондентом местной газеты нашего округа «За Родину» и говорит, что надо сфотографироваться. Впоследствии в газете Приволжского военного округа появился фотоснимок, где я снят в кабине непонятно какого самолета и надпись под ним: «Опытный воздушный боец, мастер молниеносных атак… Зорко стоит на страже советского воздушного пространства летчик-коммунист Цуварев. Противник никогда не застанет его врасплох…»

Интересно, какие молниеносные атаки я мог выполнять на Ил-28? Умела пускать пыль в глаза четвертая власть тогда и особенно теперь, когда их воздействие за счет современных средств информации неизмеримо возросло. Но дело не в надписи, а в том, что примета сбылась. Захожу я после выполненного задания на посадку, а носовая стойка шасси не выходит. Дублирую аварийный выпуск, создаю положительную перегрузку – ничего не получается. Выработал топливо до аварийного остатка и с разрешения РП (а им был полковник Г. А. Еаевский), пошел на посадку. Сел мягко на грунтовую ВПП. Сколько можно держу нос поднятым. Наконец он опускается на землю, а самолет, не сбавляя скорости, продолжает скользить носом по ВПП. Тут я не выдержал и слегка подтормозил, что, по инструкции, не допускается. Повреждений у носовой части не было. Носовая стойка не вышла из-за засахаривания гидросмеси. Она оказалась некачественной. А из-за «подтормаживания», которое легко обнаружилось на грунте, вместо благодарности чуть было взыскание не получил от начальника училища, который вместе со мной прошелся по полосе приземления. Вот и не верь после этого приметам.

Разгон авиации и немного о моем характере

В 1960 году наш «дорогой Никита Сергеевич» начал великий разгон авиации. К сожалению, уроки истории никого ничему не учат. То, что происходит сейчас со страной и ее авиацией, не смогли бы сделать несколько Хрущевых. А в то время решили штурманское училище в Оренбурге ликвидировать, и всю его базу отдать рядом расположенному летному училищу. Весь пожилой летный состав уволить. Провели беседу на увольнение и со мной. Но я особенно не волновался. Мой старческий возраст в ту пору равнялся 31-ому году. Я уже учился в то время заочно в институте и думал, что не пропаду.

Потом пошла какая-то заминка. Вызывают на повторную беседу и предлагают ехать в Балашовское училище летчиком-инструктором на ЛИ-2. Я категорически отказался. Или оставляйте здесь, в Чебеньках, на Ил-28, или увольняйте. Надо сказать, я всегда считался послушным, скромным и дисциплинированным мальчиком, а потом курсантом и военнослужащим. Единственный ребенок в небогатой семье, но мать воспитывала меня в строгости. Что такое ремень, я познакомился в раннем детстве. Избалованным не был. Однако, анализируя свой жизненный путь, вспоминаю пусть редкие, но яркие для меня случаи, которые, как и приведенный выше, никак не отнесешь к послушанию. Я мог вспылить и ответить даже грубостью, если чувствовал социальную несправедливость, и не только к себе.

Первый такой запомнившейся случай произошел весной 1945 года, когда после окончания 7 классов вечерней школы рабочей молодежи поступал в Московский авиационный приборостроительный техникум. В то время я числился учеником чертежника, а фактически работал подсобным рабочим в «БУРГЕОТРЕСТЕ» НККХ-РСФСР (Москва, Кузнецкий мост, д. 15). В период войны, да и длительное время после нее, служащих нередко посылали на «овощные» работы, копать или перебирать картошку, и на тому подобные мероприятия. Мне надо сдавать экзамены в техникум, есть справка об этом, а управляющий трестом говорит: «Ничего не знаю, поедешь на картошку!» Я вспылил, что-то резко ему ответил и сбежал из его кабинета.

Другой случай произошел в ЭВАУЛ им. Расковой. Я был уже секретарем комсомольской организации. А батальоном курсантов командовал подполковник Ульянов. Его курсанты боялись и недолюбливали. Особенно старослужащие. Мы еще в 1949 году застали таких, которые по 5–7 лет учились в училище. И они рассказывали, что в войну кто-то из курсантов подложил под дверь его кабинета гранату. Когда он ее открыл, она взорвалась. С тех пор любую дверь он открывал, как бы находясь в стороне от нее на расстоянии вытянутой руки, что выглядело довольно комично. Не помню, по какому поводу на одном из комсомольских собраний я выступил с разгромной критикой, возможно не совсем справедливой, в адрес комбата. Удивительно, но никаких гонений я за нее не почувствовал.

Аналогичный случай произошел уже в НИИ ВВС в начале моей службы там. Начальник управления генерал Сергей Григорьевич Дедух любил бегать по воскресным дням. А так как одному бегать было скучно, он стал приобщать к этому мероприятию своих подчиненных. Хочешь получить очередное звание – беги за ним. Об этом напрямую, конечно, не говорилось. Но было заметно, что все бегающие различные блага получали быстрее, чем небегающие. А тут еще снабжение молоком резко ухудшилось. У многих дети, а начальникам стали молоко возить по квартирам. На одном из партийных собраний я выступил, не скрывая фамилий, с резкой критикой такой социальной несправедливости.

Я верил в светлое будущее. Стремился к социальной справедливости и боролся за нее. Поэтому не стеснялся высказывать свое мнение на любом уровне и о любом начальнике, если считал, что наносится ущерб обществу, интересам страны в угоду отдельных личностей. Правда, делать это стал более тактично, без грубостей, но все равно резко. В результате, я не достиг тех «звездных» вершин, которых достигли мои некоторые бывшие подчиненные с более удобным для начальников характером. Но я об этом нисколько не жалею. Я честен перед теми, кем руководил. Я честен перед Авиацией, которой служил. Я честен перед своей страной, в отличие от многих тех, кто ею правил тогда и правит сейчас.

После моего категорического отказа ехать в Балашов, меня оставили уже летчиком-инструктором летного училища на прежнем месте. А двух командиров звеньев с положительной аттестацией, причем моложе меня на три года, уволили. Вот так проводилось сокращение и «омоложение» армии в 1960 году. Я уже говорил о роли писаря в судьбе армейских кадров. В Чебеньках было расположено два полка. Один должен был быть расформирован, а другой, под руководством более молодого командира полка, сохраниться. По вине клерков из штаба округа было сделано все наоборот. Это выяснилось только тогда, когда из Куйбышева прилетел в Чебеньки командующий авиации округа и перед ним выстроили полк не с тем командиром полка и не с тем личным составом.

Летное училище

Первый год у нас курсантов не было. Летали на себя. А когда они появились, я уже стал командиром звена. Так мне и не удалось в качестве инструктора пропустить через себя ни одной курсантской группы. В качестве командира звена мне приходилось иногда подменять инструктора, летать на проверку, но это все не то. По себе знаю. Я помню фамилии всех своих инструкторов, но не всех командиров звеньев. Ощутить радость педагогического творчества может только инструктор, обучающий курсанта. Вот почему никогда не забываются фамилии инструкторов теми, кто научился у них искусству пилотирования.

Моя учеба на заочном отделении МАИ приближалась к концу. Еще в период разгона в 1960 году я делал попытку, когда меня увольняли, попасть на испытательную работу. Тогда перевелся из Чебеньков в филиал НИИ ВВС в г. Феодосию Емельянов Юрий Васильевич. Эта личность – легенда. О ней нужен отдельный рассказ. В 1962 году я отдыхал с семьей «дикарем» на пляже в Планерском. Он представил меня своему начальнику филиала Ивану Ивановичу Овчаренко. Но это ходатайство не помогло. Только в 1964 году, когда после окончания академии Генштаба в Ахтубинск приехал на должность начальника летной службы НИИ ВВС Георгий Артурович Баевский, Герой Советского Союза, летчик, лично сбивший 16 фашистских самолетов, дело сдвинулось с мертвой точки. Как я уже говорил, он знал меня лично, так как одно время был командиром полка в Чебеньках и я его «мучил» в заходе на посадку по АРК и ДГМК в конструируемом мною тренажере. Кроме того, я благодарен командиру полка Демченко и начальнику училища Куликову, подписавшим мой рапорт и давшим ему ход. В январе 1965 года был подписан приказ о переводе меня на должность летчика-испытателя ГК НИИ ВВС.

ГК НИИ ВВС

В Ахтубинск приехал в марте 1965 года. Остановился у Михаила Николаевича Семергея. Он был там замполитом полка, а до этого служил в Чебеньках. Позвонил Баевскому. На следующий день он меня на своей служебной «волге» провез через КПП на территорию института и показал аэродром, самолеты, а затем представил в кадровые органы.

Начальник отдела кадров меня «успокоил»: «МАИ кончаешь, это хорошо. Если испытатель из тебя не получится (а такие случаи бывали), инженером служить будешь». Надо сказать, он точно прочитал мое состояние. У меня было огромное желание стать летчиком-испытателем, но в то же время я сомневался. Смогу ли я им быть? На меня тяжелым грузом давил ореол, которым в моем сознании были окружены имена Громова, Чкалова, Кокнаки… И вот я теперь с ними в одной и той же профессии.

После кадров института представился начальнику управления бомбардировочной авиации генералу Сергею Григорьевичу Дедуху. Он встретил меня доброжелательно. Они с Г. А. Баевским учились вместе в академии Жуковского и тот все обо мне рассказал. Кроме того, мы с ним, оказывается, учились в одной московской школе № 329. Только он тогда был в 10 классе, а я только в первом. Сейчас в этом здании размещается Публичная историческая библиотека (Старосадский пер., д. 9).

Менее приветливо меня встретили внизу, в кабинете начальника СЛИ Виктора Игнатьевича Кузнецова. Всякое назначение «по блату» у любого коллектива вызывает не всегда лучшие эмоции. Как сейчас помню, рядом с Кузнецовым сидел Владимир Фролович Черно-Иванов, другие командиры и начальники. Начались вопросы. Отвечал я не лучшим, на мой взгляд, образом. А в конце Черно-Иванов задает мне вопрос по существу: «Какое отношение имеет ко мне Баевский?». Ответил, что служил под его командованием, родственных связей с ним не имею. Мое скромное поведение (как я узнал потом), несмотря на некоторые пробелы в моих знаниях, очевидно, произвело положительное впечатление. А так как мне нужно было ехать и делать дипломный проект, мне быстро оформили необходимые документы и на Ил-14 прямо с аэродрома отправили в Москву через аэродром г. Жуковского.

Сопровождать меня поручили летчику-испытателю Валентину Федоровичу Иванову, убывающему туда в командировку. Впоследствии мы стали друзьями и соседями по дому. После прилета в Жуковский Валентин Федорович предложил мне зайти в гостиницу к Володе Комову, которого он прибыл заменить. Я, конечно, с радостью согласился. Круг знакомых расширялся. Там же я познакомился со штурманом-испытателем Володей Марфуненковым. Он с Комовым проводил какие-то испытания на самолете Як-28. Но невидимая грань между ними, уже состоявшимися испытателями, и мною еще сохранялась продолжительное время, пока я не освоил несколько типов ЛЛ и не понял, что могу в какой-то мере соответствовать профессии испытателя.

Диплом МАИ

После окончания летного училища и школы летчиков-инструкторов тяга к продолжению образования не ослабевала. И я каждый год писал рапорт с просьбой разрешить мне учиться в академии им. Жуковского. В Монинскую командную академию поступать я не хотел. Меня по-прежнему наряду с летной тянуло к деятельности инженерной. Я занимался рационализаторской работой. И даже (как уже говорил) пытался сделать тренажер для захода на посадку по АРК и ДГМК. Ответ командиров разных степеней все годы был один – отказать! Это длилось до тех пор, пока министром обороны не стал маршал Г. К. Жуков. Он издал приказ: в академию не старше 28 лет, и тем самым навсегда похоронил мою мечту.

Но тут неожиданно вышло другое постановление. Военнослужащим разрешили по профилю своей профессии учиться в заочных гражданских вузах. Сразу же написал рапорт, и мне разрешили. В МАИ в то время не было заочного отделения, Разыскал Всесоюзный заочный машиностроительный институт (ВЗМИ), где было отделение самолетостроения. Сдал успешно экзамены в одном из институтов г. Оренбурга, отправил документы в Москву и был принят на 1 курс. Окончил его нормально. А вот на 2 курсе «завалился». Пришлось остаться на второй год. В это время во ВЗМИ ликвидировали отделение самолетостроения и нас перевели в МАИ. Наконец-то я попал туда, куда стремился давно.

Еще в 1949 году я поступал в МАИ на вечернее отделение после окончания техникума и перед уходом в армию. Тогда я сдал на «тройки» три первых экзамена, а четвертый химию завалил на «2». Сдавал я ее 18 или 19 августа, а уже 20 августа числился в Вооруженных силах СССР.

После перевода в МАИ моя учеба пошла успешнее. А так как ученик есть ученик в любом звании, даже в генеральском (в этом я убедился давно), то там, где можно, применялись обычные хитрости заочного обучения. Помощь друзей, переписка и обмен работами с однокурсниками других вузов. А иногда даже сдача экзамена друг за друга, помощь друзей не всегда оказывалась эффективной. Попросил я сделать контрольную работу по английскому языку человека, который преподавал этот предмет (жена летчика Волнухина), а ее не зачли: много ошибок. Пришлось переделывать.

Из всех экзаменов в институте я только два как положено не сдавал. Это было возможно потому, что многие общеобразовательные предметы разрешалось сдавать в местных вузах, чем мы и пользовались. Политэкономия – за меня ее сдал на оценку «хорошо» мой друг, замполит Паша Борзенков, надев мою авиационную тужурку. И теоретическую механику тоже.

С теоретической механикой произошло необъяснимое для меня явление. Мне сказали, что преподаватель сельхозинститута Давыдов очень строгий и не дает никаких поблажек. А других преподавателей не было. Сроки подпирали. Я разыскал его в зале, где происходили соревнования шашистов. Он был там судьей. Объяснил, что мне нужно сдать ему экзамен, но мои знания в настоящий момент по этому предмету не выше оценки «2». Не смог ли он мне за мою честность поставить тройку. Не помню, как я еще его убеждал, но через несколько минут тройку он мне поставил. Причем не было никакого намека на взятку (и тем более таковой). Даром гипноза я также не обладал.

Годы учебы пролетели незаметно. Настало время дипломного проекта. Я выбрал учебный самолет с тройным управлением. За основу взял самолет Л-29, недавно появившийся у нас в училище. Самолетов с тройным управлением не было и нет до сих пор. А зря. Они обладают рядом преимуществ. Один инструктор – два ученика! Производительность обучения увеличивается если не в два, то в полтора раза однозначно. При выполнении вывозных полетов показ элементов полета идет сразу двум курсантам. При тренировочных – польза тоже немалая. Один курсант пилотирует – два других смотрят. Недаром в авиации есть такая поговорка: «Десять посадок посмотрел, даже находясь на земле, одну запиши себе».

Дипломный проект, в отличие от техникума, я защитил на оценку «хорошо». Поплыл на «заклепках» и «сечениях», когда попросили меня рассказать, как они работают. Все же сказалось мое слабое знание теоретической механики. Возглавлял приемную комиссию Михаил Никитович Шульженко, легендарная личность сталинских времен. О нем пишет А. С. Яковлев в своих книгах. Через много лет уже в Ахтубинске в филиале МАИ мы вместе с Михаилом Никитичем (но председателем приемной комиссии уже был я) неоднократно принимали участие в ее работе.

Интересные встречи

В период работы над дипломным проектом произошли две интересные для меня встречи. Первая – с Александром Васильевичем Федотовым. В то время он уже был известный летчик-испытатель, рекордсмен и в параллельной группе заканчивал МАИ. По моей инициативе у нас с ним состоялся короткий разговор. В то время он ко мне интереса не проявил. Встретились снова, когда я стал начальником ЦПЛИ и каждый год привозил на фирму Микояна слушателей для знакомства с конструкторским бюро и для встречи с его генеральным конструктором Р. А. Беляковым. Встречались мы и в Ахтубинске, когда он туда приезжал. Один раз он был у меня на квартире, и я ему подарил одну из книг Ассена Джорданова. К несчастью, он вскоре погиб. К стыду летчиков-испытателей фирмы, его друзей, хорошую книгу о нем написали не они, близко знавшие его, а маршал И. И. Петыго. В ней он рассматривает и версии произошедшей катастрофы. Чтобы там ни было, но даже выдающиеся летчики, каким был, несомненно, Александр Васильевич, могут «покупаться» на простых для их богатого опыта ситуациях. Пример гибели В. П. Чкалова также наглядное тому подтверждение.

Вторая интересная для меня встреча произошла с известным летчиком-испытателем и писателем Марком Лазаревичем Галлаем. Я делал диплом в Москве, в Старосадском переулке, на квартире у родителей, и нередко посещал расположенный недалеко лекционный зал Политехнического музея. Однажды там состоялось чествование, кажется, Берга. И на нем выступил М. Л. Галлай. Он очень интересно выступает. Его книги о летно-испытательной работе великолепны, из отечественных авторов я его ставлю на первое место.

Когда закончилось мероприятие, я набрался смелости и подошел к нему. Представился, что я летчик-инструктор. Есть приказ о моем переводе и ГК НИИ ВВС, а в настоящее время работаю над дипломным проектом: «Учебный самолет с тройным управлением». Марк Лазаревич оказался не только интересным оратором, но отзывчивым и добрым человеком. На следующий день для более детального разговора пригласил меня к себе на квартиру в высотный дом на площади Восстания. Наше знакомство с ним продолжалось до самой его кончины летом 1998 года. Последний разговор с ним состоялся накануне Нового, 1998 года. Неожиданно он сам мне позвонил на Чкаловскую (чаще было наоборот) и поздравил с наступающим праздником.

Служба

Летом 1965 года в самую жару, около 40 градусов, на своей «волге» вместе с женой мы приехали к новому месту службы. Попал в эскадрилью к Владимиру Валентиновичу Добровольскому. СЛИ БА – Службой летных испытаний бомбардировочной авиации – руководил Виктор Игнатьевич Кузнецов. Пока я занимался дипломом и его защитой, с ним произошел уникальный случай, описанный в газетах, а позднее и в книгах. Ему удалось вывести из штопора самолет Ту-22 и благополучно его посадить на аэродроме в Жуковском, где он проводил его испытания на предельно малых скоростях. А. Н. Туполев за это и другие заслуги представил его к званию Героя Советского Союза, которое он вскоре получил.

И вот надо представить, в какую среду выдающихся личностей я попал. Мой непосредственный командир В. В. Добровольский моложе меня на один год, но он уже летчик-испытатель 1 класса. А мне уже 36 лет, и я все должен начинать с нуля. В летной службе подавляющее большинство – это участники Великой Отечественной войны. О каждом можно писать книгу или рассказ. Не только по опыту, но и по возрасту (не считая моего командира) я оказался самым молодым.

Больше всего меня поразила обстановка на послеполетных разборах. Требовательная, но доброжелательная, нередко с юмором, особенно когда за полет отчитывался Евгений Александрович Климов. Участник войны. Он летал и живет до сих пор… с пулей у сердца. А главное, поражала на этих разборах откровенность. Честный рассказ о допущенных промахах и ошибках, невзирая на чины и звания.

Как и в обычной части, на меня был составлен план ввода в строй. Кроме обычных дисциплин мне надо было дополнительно изучить и сдать новый для меня предмет – методику летных испытаний. Их несколько десятков выпусков. Каждая около сотни страниц. Все они написаны инженерами и, в основном, для них. Для летного состава хорошей методики летных испытаний, в которой было бы не только, что надо делать, но и как, где раскрыты специфические приемы пилотирования, известные только летчику-испытателю, до сих пор нет. Поэтому мне приходилось не только читать, отсеивая ненужное, а больше спрашивать и летчиков, и инженеров. Помогали охотно. Если он сам недостаточно знал, говорил, к кому надо обратиться.

И вот первый мой полет на Ту-16 с В. И. Кузнецовым на разведку погоды. Взлетал и садился он сам, а в полете дал мне попилотировать. Особого восторга от своей техники пилотирования нового для меня самолета я не испытал. Было определенное разочарование в своих способностях. Ведь я более 10 лет летал только на Ил-28. Мои навыки, зависящие от моих летных способностей, для освоения нового для меня самолета были атрофированы. Они восстановились только тогда, когда я освоил не менее 3–4 типов новых для меня самолетов. Когда несравнимо меньше стал психологический барьер, который возникает при освоении чего-то нового. Он был максимален при освоении Ту-16 и уменьшался при освоении очередного самолета.

Виктор Игнатьевич, очевидно, понимал все это, поэтому при разборе полетов выразился весьма терпимо о моих летных способностях. Это во многом меня морально и психологически поддержало. Началась будничная летная жизнь. Инструктором ко мне прикрепили Сергея Михайловича Тимонина, технически и методически высоко грамотного летчика-испытателя.

О нем рассказывают такой случай. Один крупный летный начальник, естественно с недостаточной летной тренировкой, решил слетать на несложное испытательное задание и попросил на правое сиденье дать ему опытного летчика. Очевидно, не только для страховки, но и думая, что тот выполнит полет за него. После полета летный начальник вылез из кабины мокрым. Весь полет ему пришлось, как и положено, выполнять самому. Сергей Михайлович строго выполнял обязанности правого летчика. А в свободное время… читал инструкцию. Единственно, что он подстраховал начальника на взлете и посадке, мягко держась за управление.

Специально для моего обучения на Ту-16 полетов было мало. Они обычно комплексировались с испытательными полетами. Поэтому кроме С. М. Тимонина летал и с другими летчиками. Штатных экипажей, как в строевой части, не было. Сегодня летишь с одним летчиком, завтра – с другим. Также менялись и другие члены экипажа, но в определенных пределах. На каждую испытательную тему отдавался приказ с определенным составом экипажа и с достаточным резервом.

Вторым освоенным для меня самолетом стал Як-28. Самолет с велосипедным шасси, а следовательно, имеющим определенную специфику на рулении, взлете и на посадке. Инструктором был Юрий Михайлович Сухов. Если С. М. Тимонин вел себя в воздухе вежливо и интеллигентно, то здесь я нередко слышал трудно переводимую речь. Сначала идет эмоциональный определенный набор слов. Потом менее разгоряченное: «Валя, что ты делаешь?» – и потом уже, успокоившись, объяснял или показывал, что и как надо делать. То есть быстро вспыхивал и быстро «отходил». На меня такие вспышки и раньше, и теперь действовали не лучшим образом, но постепенно адаптируешься ко всему.

Помнится, еще будучи курсантом, на Ту-2 на посадке я немного не туда посмотрел. Инструктор Цепелев, сидящий сзади на расстоянии вытянутой руки, боксерским приемом повернул мою голову в нужном направлении. Я по глупости такой методикой обучения поделился с товарищем. Тот еще с кем-то. Пришлось мне потом говорить, что я пошутил. В то время инструктора за рукоприкладство могли бы затаскать.

Вообще с инструкторами мне везло, исключая самого первого в аэроклубе, о котором я уже писал. Все они были достойны своей профессии. Другое дело, что методика, характер, темперамент у них были разными. Но все они работали с душой, с желанием тебя научить. А когда это чувствуешь, никакая грубость с их стороны не вызывает обиды. Не обижаемся же мы на родителей, которые в детстве периодически тебя воспитывают ремнем по одному месту. Особенно когда чувствуешь за собой спину.

Потом был освоен самолет Ту-124. Но только после освоения Ту-22 и Ту-95 я почувствовал, что в какой-то мере соответствую вновь избранной профессии испытателя. Именно в какой-то мере, потому что у меня не было опыта полетов на маневренных машинах, т. е. истребителях. А мне очень хотелось их освоить, Начальник СЛИ В. И. Кузнецов к моей затее отнесся скептически, но особенно не препятствовал. А помог мне инспектор института Герой Советского Союза Николай Иванович Коровушкин. Он стал со мной периодически летать на УТИ МИМ 5. Но моя затея попасть в истребители чуть не сорвалась.

Выполняя ночной полет на Ту-16 (справа сидел В. Ф. Иванов), я ухитрился, заходя на полосу длиной 5 км, сесть, не долетев 15 метров до ее начала. Удар колесами шасси был почти в торец полосы. Главная причина – моя нерешительность, вера в непогрешимость авторитета сидящего справа Валентина Федоровича и неправильная «стратегия» расчета на посадку. Командиром экипажа был я. Но справа сидел более опытный летчик. В полете он не вмешивался в управление, а на посадке в конце выравнивания, не предупредив меня, убрал оба двигателя на малый газ. Для его манеры пилотирования, а он имел отличные летные способности, это было нормально. Надо было более энергично взять штурвал «на себя», и мы сели бы в начале полосы. А я-то с более длинным «фитилем» рассчитывал на более плавное пилотирование и среагировал с опозданием.

Из этого случая я сделал для себя два вывода. Если ты командир экипажа, какой бы опытный летчик ни сидел у тебя справа, отвечать за все тебе. Поэтому советы и подсказки принимай, а действуй, как считаешь нужным. В данном случае я мог воспрепятствовать уборке РУД. Моя левая рука находилась на них. Второе: без ошибок летать трудно. Поэтому планируй ошибку в более безопасную сторону. Полоса длиной 5 км. Ничего страшного, если и посадишь самолет с перелетом. Следовательно, надо было строить расчет с небольшим перелетом. Это правило особенно полезно, когда летный опыт маловат.

На следующий день прихожу на службу. Раскрываю свою летную книжку, а там запись: «Запрещаю летать на истребителях! – Загорный». Он был заместителем начальника летной службы института. Выручил меня заместитель начальника НИИ ВВС Степан Анастасович Микоян. Это удивительно скромный и отзывчивый человек. Он пользуется большим авторитетом у всего личного состава. Через несколько дней он слетал со мной на УТИ МИМ 5 и выпустил в самостоятельный полет.

Бесплатный фрагмент закончился.

Бесплатно
352 ₽

Начислим

+11

Покупайте книги и получайте бонусы в Литрес, Читай-городе и Буквоеде.

Участвовать в бонусной программе
Возрастное ограничение:
0+
Дата выхода на Литрес:
29 апреля 2022
Дата написания:
2014
Объем:
421 стр. 36 иллюстраций
ISBN:
978-5-89353-426-9
Правообладатель:
Когито-Центр
Формат скачивания:
Текст
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
По подписке
Текст PDF
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Текст
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
Аудио
Средний рейтинг 4 на основе 1 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 5 на основе 1 оценок
Текст
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 0 на основе 0 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 4,3 на основе 3 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 5 на основе 1 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 5 на основе 2 оценок
По подписке
Текст
Средний рейтинг 5 на основе 1 оценок
По подписке