Читать книгу: «Наизнанку», страница 10

– Ну, жди звонка.

– Вот и хорошо. От вас с твоим Серёжей такие флюиды, что мама не горюй. Вон аж Арину с Дариной зацепило.

Душ, сплетни факультета и общаги, пока кипит чайник на кухне и родная кровать..

Возвращение блудного попугая. Интересно, этот придурок машину починил после банки-то с помидорами? Что-то молчит. Оно тебе всралось, Юля?! Спи давай! Тоже мне "любовьдавайпомиримся". Нашла что вспомнить.

На учёбе я, конечно, была как с Луны упавшая. Народ уже за зимнюю сессию волнуется, а я по Финляндиям всяким шароёблюсь.

Четверо суток я днями и ночами судорожно рисовала альбом по гистологии, писала какие-то рефераты, подгребала "хвосты" и до ночи носилась по отработкам пропущенных занятий. Сказать по правде, привезённые деньги хорошо помогали и мне и Ире.

В общагу возвращалась затемно, когда нормальные студенты уже отдыхали, лёгонько подбухивая.

Позвонила Марина и рассказала, что после грандиозной драки с битьём предметов интерьера и посуды по случаю её возвращения у них с Маратом начался "медовый месяц".

Дарина отдыхала дома от всех своих событий, а её папа искал несостоявшегося супруга, но пока безрезультатно.

Арина собирала вещи на переезд к Лёше, под возмущённые вопли своей маменьки, без стеснения заявлявшей, что "Арина – её собственность и должна жить только с ней, а не с каким-то там мужиком."

Ира сходила на свидание с Иваном и в благостном расположении духа занималась дипломной работой.

Мои родители и родственники пребывали в относительно спокойном состоянии, потому как дядя Боря и дядя Миша сохранили в тайне моё путешествие, а я, как послушная доченька, каждый день отзванивалась и рассказывала как дела в универе.

И мы с Серёжей на телефоне планировали ближайшие выходные.

Вот прям всё чудненько и своим чередом.

Сглазила блядь.

– Ты ко мне в пятницу?

– Да, Серёж.

– Или ты не хочешь?

– Серёж, я чуть раскидаюсь с учёбой, а то я когда тебя вижу, про неё думать не могу.

– А о чём можешь?

– Та ни о чём! Только о том самом. Хочу заниматься любовью, рожать детей и варить борщи!

– Отлично! – смеялся Сергей.

– Мне тоже нравится! Но надо чуть привести в божий вид учебный процесс. Обнимаю и целую! Я побежала в общагу. Уже темень беспросветная.

– Юль, ну опасно же… Ну, что ты сопротивляешься?

– Серёж. У нас студенческий городок, всё тихо и спокойно, а я никому нахер не нужна, чтоб на меня нападать. Не волнуйся. Пока-пока.

– Люблю тебя, детка.

Я поговорила в курилке на факультете и понеслась в общагу. Был один нормальный путь – по освещённым аллеям, а был через ёлки, но ощутимо короче.

Вот второй я и выбрала.

Выбежала из ёлок и краем глаза увидела припаркованную на дороге машину, которая резко тронулась в мою сторону. Я прибавила ходу. Ещё одно резкое движение машины и остановилась прямо возле меня. Во, думаю, дурак. Я стала и развела руками, дескать, "Куда прёшь,идиот?". Сзади меня топот, я обернулась на звук и получила удар кулаком в лицо.

Мир засветился новыми яркими красками.

Сзади хлопнула дверь машины и меня схватив за волосы и развернув, несколько раз приложили лицом в капот. Тут же выдернули из рук сумку.

Я почувствовала как хрустнул нос.

Ещё несколько ударов об капот.

Отшвырнули на землю, пнули раз в бок, хлопнули двери машины, все уехали и я осталась в гордом одиночестве лежать в луже с разбитой мордой.

Села, потрогала лицо, оно стремительно отекало, а кровь заливала глаза.

Так. Пока я на адреналине и хуёво, но что-то вижу, надо добираться в общагу. Дальше будет хуже.

Встала, разглядела свою сумку, валяющуюся на асфальте. Хорошо. Покопалась, наощупь нашла шифоновый шарф, замотала ним лицо и тайными тропами, чтобы никого не встретить, пошла в общагу. Благо дело – пять минут пешком. Спотыкаясь, уже толком ничего не видя, пробежала в свою комнату.

Девочки мои были дома и первым делом завизжали.

– Девочки, принесите мне холодной воды, пожалуйста. – попросила я разбитыми губами.

– Юля!!! Что случилось?

– Воды, девочки, пожалуйста… Таз.

Воду принесли, я встала на четвереньки и смывала кровь, попутно ощупывая лицо. Видеть, уже практически ничего не видела.

Рассечения. Много. Нос, да, сломан. Радовало только одно – зубы на месте.

В сумке звонил телефон.

– Юль, телефон. Дать?

– Да. Кто звонит?

– Номер не записан…

Как знала, что нужно ответить.

– Алё?

– Как дела, сука? – спросил весёлый голос Саши. – Всё хорошо у тебя? Долго я тебя выслеживал!

Я молчала.

– Ты там не сдохла? Смотри мне! – заливался смехом. – Как морда заживёт, приедешь просить прощения. Не приедешь – так и останешься в следующий раз валяться на асфальте. Поняла меня, мразь?! Никто не смеет со мной так поступать!!!

Я наощупь сбросила звонок.

И продолжила умываться, захлёбываясь слезами, соплями и кровью.

Снова зазвонил телефон.

– Юль. "Серёжа" написано.

Я протянула руку, кто-то из девочек нажал на зелёную кнопочку.

– Детка, ты дошла нормально? Я почему-то волнуюсь.

И я просто гундосо завыла.

– Юля! Что это значит? Где ты?!

– В общаге. – выдавила я из себя, собравшись с остатками разума.

– Я еду.

Как выяснилось опытным путём, мыть разбитую морду можно бесконечно. Девочки два раза сменили воду, я уже видела только свет через опухшие веки, а уж как выглядела и думать не хотелось.

Громыхнуло в дверь, кто-то открыл.

Рядом со мной и тазом на колени упал Сергей.

– Детка! Что?! Что это?!– поднял руками моё лицо,– Бляяаааадь… Ну, не упала же. Так. Сядь на попу. Дай сапоги сниму. Девочки, дайте чистое полотенце! Прижми к лицу.

Подхватил меня на руки, прижал лицом к себе, девочки подали мою сумку и побежал к машине.

– На заднее сиденье. Только лицо? Ещё куда-нибудь били?! Юленька, соберись, пожалуйста! Мне нужно понимать куда тебя везти!

– Только морда…

– Всё будет хорошо, детка. Алё! Владимир Николаевич! Я к тебе еду. Девочку везу. Лицо. Сильно. Хорошо. Да. Хорошо. Конечно. Минут 20. – и уже снова мне,– Ты знаешь кто это сделал?

– Да.

– Потом скажешь. Сегодня убью. Голова кружится?

– Да.

– Всё будет хорошо, детка. Обещаю.

Принёс меня так же на руках и на что-то посадил…

Не вижу…

Ничего не вижу…

Только свет…

– Здоров.

– Привет. – мужской голос. – Что у тебя? Твою мать! Это пиздец. Лена! Позовите Лену! Надо шить. Что сможем – зашьём, что не сможем – затянем. Вот тут и тут швы будет видно. И нос… Нос нужно ставить сейчас. Как зовут?

– Юля.

– Юль, – потрогал меня за плечо, – Сейчас нужно ставить нос. Будет больно. Ты готова?

Я кивнула и потеряла сознание.

Очнулась в горизонтальном положении, на морде ковырялись. Не больно, но ощущается.

– Ага. Она с нами. Как ты? Слышишь меня?

Что-то сунулось в мою руку.

– Сожми мой палец.

Я сжала.

– Хорошо. Терпи. Уже совсем чуть-чуть осталось. И не плачь.

– Детка, я здесь… Уже почти всё.

– Завтра вечером приедете на перевязку. Лучше полулёжа. Холод. Самой не вставать. Сотрясение, но при покое, всё будет хорошо. За этим в аптеку. И уколол диуретик. Поторопитесь домой.

Меня снова на руки и в машину. Я потрогала лицо. Сплошной бинт.

Сергей привёз меня к себе.

– Можно как-нибудь в ванную? Я в луже валялась…

– Можно, конечно.

После принёс меня в спальню, лёг рядом, я забинтованной мордой уткнулась куда-то в грудь.

– Всё будет хорошо… Моя красивая девочка… Всё починим… Что-нибудь болит?

– Нет.

– Ну, и хорошо. Попробуй поспать…

Практически весь следующий день я пролежала с головой под одеялом, а вечером, замотавшись полотенцем, поехали на перевязку.

– Ну, что. Отёк, конечно, ещё сильный. Иначе и быть не может. Швы на месте. Юля, простите мой вопрос, но кто вы по национальности?

– В свидетельстве о рождении папа – русский, мама – русская. А вообще донские и запорожские казаки, хер знает кто там намешан, евреи и цыгане. Это всё ближайшие прабабушки и прадедушки.

– Хорошая смесь. – засмеялся врач. – У вас очень интересная кожа. Очень тонкая и очень плотная одновременно. Я работаю хирургом уже 24 года, больше чем вы живёте на свете, и такую вижу первый раз. К тому же, у вас очень хорошая регенерация. Я, поверьте, много видел травм. Будем надеяться, что эта особенность сослужит вам хорошую службу. И цвет. Бежевый, что ли? А синяки часто остаются на коже?

– Практически никогда. Обычно, в месте удара через несколько дней проявляется жёлтое пятно.

– И на вас это практически не видно?

– Да. Если не приглядываться, то не видно.

– Ну, хорошо. Давайте 3 дня перевязок, потом будем смотреть.

На пятый день с меня сняли бинты и некоторые швы. 2 шва оставили. Глаза почти открылись, веки были опухшие и жёлто-зелёного цвета. А-ля хозяйка болот. Можно играть кикимору без грима. Ну, и нос, конечно. Неимоверной красоты. Лицо в отпечатавшейся фактуре бинта. Истерика от моего внешнего вида накрыла меня прямо в процедурном кабинете.

Через час я уже смотрела на себя в домашнем зеркале и мазала швы мазью. Сзади подошёл Сергей и обнял меня.

– Детка, кто это сделал? Фамилию, имя, номер телефона или машины, адрес… Всё, что угодно. Что знаешь?

– Всё знаю.

– И скажи за что. Решения моего это не изменит, но я должен знать.

Я вздохнула и всё рассказала.

– Хорошо, Юленька. Всё будет хорошо. Ничего не бойся.

На следующий день Серёжа первый раз за неделю оставил меня одну на несколько часов.

Синяки, в моём случае – зеленяки, и вправду сходили достаточно быстро, но очень беспокоили швы. Особенно в верхней части щеки, почти под глазом. Но в целом, я уже приобретала человечий вид, а не персонажа из фильма "Вий".

Сама помылась, нашла футболку, по длине так вполне себе платье, и издалека уже стала похожей на девушку.

Приехал Сергей.

– Моя девочка. Как ты?

– По сравнению с тем, что было – хорошо. Как твои дела?

– Тоже хорошо. – и кинул на пол спортивную сумку. – Уже можно с тобой серьёзно поговорить?

– Говори.

– Юля, выбирай себе, пожалуйста, мужчин повнимательней. Я за двадцать минут беседы с ним будто в говне вывалялся. Это не то, что не мужчина… Это даже не человек. Реально кусок говна.

– Что он говорил?

– Говорил. – пожал Сергей плечами. – Он не говорил. Он визжал и плакал. Проклятия в твой адрес, оскорбления, обвинения в краже денег, жалобы на то, что ты его заразила.

– Ёбнутый.

– Юленька, я даже говорить об этом не хочу. Скажу только одно – ни он, ни его ублюдки больше к тебе близко не подойдут. И вообще, ближайшие пять-семь лет будут заняты своим, резко пошатнувшимся, здоровьем. И ты. Пожалуйста. Будь умницей и не лезь в постель к таким… – Сергей скривился. – Вот таким. Я в ванную.

Скинул с себя всё в корзину и зашумела вода.

Я заглянула в сумку. Она была забита деньгами. В рублях и долларах.

– Серёж, а что в сумке? – уселась на коврик.

– Ты ж уже посмотрела. – хмыкнул он.

– Блядь… Ну, да.

– Спрашивай прямо.

– Откуда и зачем столько денег и почему в сумке?

– Твой. Неудавшийся. Во всех смыслах. Передал извинение.

– Не поняла.

– Юля, я знаю только два способа поставить человека на место – это деньги и физическое внушение. Кто угодно может выёбываться сколько угодно, но ровно до того момента, пока не попадёт на серьёзную для него сумму или не получит в ебало. В данном случае я скомбинировал. И могу с уверенностью сказать, что информация оказалась понятой и принятой. Так же. Это твои деньги. Мне они не нужны.

– А мне зачем?

– А тебе, Юленька, пригодятся. На дороге, знаешь ли, не валяются.

– Ладно. Пусть они… Пока там… В уголочке полежат.

Морда хорошела с каждым днём и превращалась в лицо, швы поубирали все. Только местами облазила. Но конечно же, ещё было всё видно. И мне на радость росли новые ресницы.

– Надо же! – удивлялся мой доктор. – Вот тут прямо совсем хорошо! А тут удачно под волосы затянули. Я прямо доволен. Но мне вот тут не очень нравится. – ткнул пальцем в то, что и мне не нравилось. – Но теперь только ждать. Через несколько месяцев можно будет попробовать шлифануть. Но, милочка, чуть подождать придётся.

А следующую неделю меня, накрашенную как деревенский забор в семь слоёв, чтоб на солнце не выгорало и дождём не пробивало, Серёжа уже возил в универ.

Забрал после пар.

– Поехали по магазинам?

– За шмотками?

– За шмотками.

– И за горшком для запекания?

– И за горшком.

– И за формой для пирогов?

– Ммм? Пироги будут?

– Будут!

И поехали.

– Юленька, что у тебя за привычка – хватать пакеты? – говорил мне Сергей вечером. – Тебе мужчина рядом зачем?

– Ну, точно не кульки носить. – пожала я плечами.

– Детка, оставь это мне, пожалуйста. Договорились?

– Серёжа. В чём подвох?

– Какой подвох?

– Ну, не бывает таких мужчин как ты. Должно быть что-то в тебе такое… Эдакое. Недостаток. Большой-пребольшой. Мне не могло так повезти.

– Есть такой, Юленька.

– Скажи! – залезла на колени.

– Ой, лисица же! – и обнял меня. – Я ужасный собственник. Ничем своим не готов делиться. И никем, кстати, тоже. В моей квартире живу только я, за рулём своей машины только я. И за своё готов убить.

– Ну, вот ещё! А как ты миришься с тем, что теперь и я здесь живу?

– А ты – это тоже я. Часть меня. И вот о чём попрошу. Не дай мне, пожалуйста, засомневаться в тебе. Я не знаю что будет. Не пугаю, не предупреждаю. Прошу. Я понимаю, что ты совсем молоденькая и у тебя ветер в голове, хотя иногда и умно рассуждаешь. Но если вдруг… Я хочу знать первый.

– Мы сейчас говорим о том, что я пересплю с кем-то за твоей спиной?

– Именно. Я не хочу об этом думать. И твой этот Саша. Как ты вообще могла на такое позариться?!

– Серёженька, ну ж его в жопу!

И полезла целоваться.

Рабочая неделя проходила относительно спокойно. Лицо требовало всё меньше тонального крема, Серёжа возил меня на занятия и обратно, вместе обедали, потом я занималась домашними делами и уроками, а он возвращался вечером.

– Чем так вкусно пахнет? Пирог?

– С творогом!

– Скоро будет?

– Уже готов. Почти и остыл.

– Где я так угодил Вселенной, что мне такое чудо досталось? – целовал меня Сергей.

А к концу недели вечером позвонила мама.

– Как дела?

– Нормально.

– Как в институте?

(О, как хорошо я знаю этот тон…)

– Нормально.

– Занятия пропускаешь?

– Бывает.

– А почему нам пришло письмо из деканата о том, что пропущено более 50% занятий?! А?!

– Я что пропустила, то уже отработала.

– Так. Ждём тебя на выходные. Если не приедешь, то на следующие приедем мы и притащим тебя домой за патлы. Поняла?!

– Поняла.

– Так и говори: "Я поняла и на выходные приеду домой."

Я повторила и мама отключилась.

Заебись.

Вечером приехал Серёжа, я его кормила ужином и сообщила:

– Я на выходные должна ехать домой. За пиздюлями. – и пересказала разговор с мамой.

– А почему "должна"? А если не приедешь?

– Если не приеду, то уже к середине следующей недели родители будут здесь и подкреплённые кодлой родственников припрут в деканат. А потом будет грандиозный скандал и позорище. Мама не постесняется бить меня на людях и орать. Она даже специально выберет момент, чтобы как можно больше людей увидели её страдания от непутёвой дочери.

– Нормально. Давай я с тобой поеду?

– Нет, Серёж, спасибо. Там и так будет крыша подниматься, а если я ещё с тобой. Боюсь представить. – покривила я душой, представив всё в красках.

– Детка, одно дело – орать на тебя, а совсем другое – разговаривать со мной.

– Резонно. Но они будут орать и на тебя.

– Ровно одну минуту, пока мы обуваемся.

– Ооох. Представить страшно. Не надо мне сюжетов "Маленькой Веры". И так весело живу.

– Хорошо. Давай я тебя отвезу. И заберу как только скажешь. Гостиница в городе есть.

– Меня будут встречать на вокзале. Ехать до Каменска на машине, а там садиться в поезд, мне кажется глуповато.

– Ладно. Как считаешь нужным. В любом случае, вдруг что – звони.

Билет на вечер пятницы. Прощание на вокзале.

– Как приедешь, сразу набери.

– Напишу. Не смогу разговаривать без вопросов перед кем отчитываюсь.

– И не лазь по тамбурам с сигаретами со своими.

– Хорошо.

– И из поезда не выходи.

– Не буду.

– И с людьми там особо не знакомься.

– Не буду. Серёж, я полжизни в поездах. Всё будет хорошо.

– Юленька, обычно после того как ты говоришь, что всё будет хорошо – начинается пиздец. Я прямо уже подметил. – обнял меня Сергей.

– Страшнее моих родителей в ближайшие двое суток ничего не предвидится. Не переживай.

– Я люблю тебя, детка.

– А я тебя.

Январь 2000 года.

В моём втором классе родители где-то раздобыли песцовую шкуру и спросили у меня желаю ли я из неё шапку. Я закатила истерику по поводу невинно убиенного и отказалась.

А в пятом классе я, давно выросшая из коричневого пальто с вышитой на кармане ёлочкой, была облагодетельствована новой курткой – модным чудовищем вырвиглазового бирюзового цвета. Как обычно, с запасом на вырост. Отходила в ней зиму, а весной её постирали и весь синтепон благополучно упал вниз. То есть, снизу куртки было пышненько, а сверху кроме ткани не было более ничего. После каждой стирки синтепон сбивался в кучку и к моему девятому классу превратился в один-единственный ком в районе жопы. Только капюшон остался в первозданном виде и мама регулярно начёсывала искусственный мех, упрекая меня в неумении беречь вещи.

Так же, у меня были два свитера из которых я давно выросла и чтобы это было не так заметно, подтягивала рукава до длины три четверти и мамина институтская кофта. Ещё у меня были джинсы 32-го размера, до которого я, к счастью, не доросла до сих пор.

И с шестого класса, как только на меня надевали эту куртку в связи с похолоданием, я начинала болеть. Ангина сменялась ларингитом, он ларинготрахеитом, тот в свою очередь бронхитом на фоне бесконечных соплей. И так по апрель, когда, наконец-то, теплело.

– Что ты опять гундосая?! – спрашивала мама. – Мороженое съела на морозе? Овца. Сто раз тебе говорила! Не ешь мороженое! Тебе нельзя. У тебя горло слабое.

– Я не ела мороженое. Мне холодно. Мне постоянно холодно.

– Что тебе холодно? Носки надень!

– Ма, синтепон в куртке упал и мне дует в спину.

– Где он упал?! – щупала мама низ куртки. – Хорошая куртка! Не сочиняй! Думаешь, сейчас за новой тебе побежим? Обойдёшься.

– Что ты дома сидишь, как тычка? – спрашивал папа. – Все дети на горке. Я сейчас шёл, так чуть с ног санками не сбили. А ты сидишь не вылезаешь! Иди хоть погуляй.

– Там холодно.

– Не ребёнок, а какое-то говно декоративное! – возмущалась мама. – Никому не холодно, одной ей! Я себя в детстве помню, так на меня с утра шубу наденут, на улицу выставят и я до вечера могла гулять.

– Мам, у меня очень холодная куртка.

– Да ты посмотри на неё! – орала мать. – Она мне уже все мозги вынесла своей курткой! Да, она не очень модная. Но ведь "Вещь перестаёт быть модной ещё пока вы оплачиваете покупку." – цитировала кого-то из телевизора. – Носи и не выделывайся! Я тебе сказала русским языком – новую покупать не будем! Ишь какая! Модница растёт! Об учёбе бы так думала, как о тряпках!

А к зиме девятого класса мне сшили шапку из несчастного песца. Огромную, круглую и с завязками под подбородком.

Утро началось.

– Надевай новую шапку!

– Я не буду её носить.

– Чё это ты не будешь?! Будешь, конечно!

Напялили на меня шапку. Посмешище. Практически голая спина, зато меховая шапка на голове.

– Ты менингита себе хочешь? И так болеешь постоянно! – подключился папа и в психах разорвал мой единственный головной убор – ангорковый берет.

Через сорок минут мама волокла меня зарёванную, с подбитым синеющим глазом, с разбитым носом и губами в школу, чтобы я по дороге не сняла шапку. Втащила в кабинет и поставила перед классным руководителем и 11-м классом, пришедшими на урок истории.

– Простите, Елена Анатольевна! Она сегодня опоздала! Никак с утра эта дочь английской королевы не могла подобрать гардероб для посещения школы!

– Ладно. – покивала учительница. – Юля, у вас сейчас биология. Иди.

Я оставила вещи в классной раздевалке, мама прошлась со мной с третьего этажа школы до первого, навтыкала мне под лестницей и проследила, чтобы я пошла учиться.

Шапку после школы я принесла в сумке. Мама обнаружила шерсть на застёжке и воспитание продолжилось.

Четыре дня меня таскали в школу в шапке, а обратно я приходила без неё. После выходных от меня все отстали и я ходила только в капюшоне. И, конечно, заболела.

Сидела дома, чем неимоверно раздражала маму и учила уроки. Выходила в школу на один-два дня и возвращалась или с гриппом, или с простудой.

– Я тут подумал. А поехали в Москву? – озарило папу к концу новогодних каникул, когда пьянствовать уже надоело. – Так, одним днём! Погуляем.

– А поехали! – согласилась мама.

– Можно я не поеду? – спросила я, представив целый день по улицам Златоглавой в своём полуголом виде.

– Вот же неблагодарная! – возмутились родители. – Её в Москву на каникулы везут, а она не хочет!

И утром следующего дня мы уже были в Москве.

Раннее утро, на улице минус 30 с копеечкой, мама в пальто по пятки, папа в дублёнке, оба в норковых шапках. И я. В свитере на голое тело и в бирюзовой тряпке. Мы приехали в Лужники покупать мне дублёнку. Такую, как мама видела у моих одноклассниц.

Папенька хлобыснул чекушечку в ближайшей пельменной и мы пошли.

С меня снимали то, что называли курткой перед каждой палаткой, в которой что-то приглянулось маме и надевали промёрзшие дублёнки.

– Надень! Стань ровно! Что ты сгорбилась? – лупила меня кулаком по спине. – Выпрямись! Я не могу понять как сидит! Ну, вот что на неё ни надень, а она как дура. Вроде, и неплохая, а на ней как на чучеле огородном! Не надо синюю дублёнку! Она на лицо отсвечивает и оно тоже получается синее!

– Женщина! – вступилась одна из продавщиц. – Что вы делаете?! У вас ребёнок замёрз до синего состояния, а не дублёнка отсвечивает!

– Какой она уже ребёнок?! Кобыла. Потерпит. – тычок в спину. – Иди уже давай. А ты как хотела дублёнку выбирать? Чтобы тебе домой кучей принесли, а ты мерила?! Потерпишь.

– Всё надо выстрадать. – поддакивал папа.

С 7 утра до 14 часов дня я пробыла на морозе, практически в одном свитере. Дублёнку, кстати, не купили. Я горбилась и мешала маме рассмотреть.

Уже в поезде папа влил в меня полбутылки светлого пива и наутро я вылезла в родном городе с лихорадкой. Весь день тряслась под одеялом. На следующий уже нужно идти в школу.

– Ты вставать собираешься, лентяйка? – спросила мама, заглянув утром в спальню.

Я молча встала и не выходя из комнаты упала в обморок.

Папа ушёл на работу, а мама вызвала «Скорую». До её приезда привела меня в чувства и учинила допрос.

– Ты, курва, беременная, да?

– Нет.

– А чё ты тогда упала?!

– Мне плохо.

– Я вот только, когда беременная была, один раз так падала… И ты беременная.

Меня забрали в больницу, первым делом к гинекологу и маму страшно волновал вопрос девственница ли я.

– Я не понимаю. – разводила руками терапевт. – Хрипы, бронхи, крепитация, ангина, плохой анализ мочи, воспалённые придатки… Я бы предположила сильное переохлаждение.

– Да ничего такого не было! Где ей переохладиться? – говорила мама. – Она дома сидит безвылазно! Просто такая невдалая. Чуть ветер дунет – сразу болеет. В кого она такая пошла?! Мы вот с её отцом не такие!

Две недели в больнице. Месяц дома. 1 марта я вернулась в школу. На следующий день снова температура, обморок, больница, мама, заламывающая руки: "Когда уже это закончится?» и грипп с осложнениями на сердце, почки и, конечно, лёгкие. Куда ж без них.

В школу я снова вернулась в конце апреля, чуть поучилась, посдавала выпускные экзамены девятого класса и получила дома пиздюлей за четвёрошный аттестат, потому что «тварь проболела, лишь бы в школу не ходить!».

Но в этот же год я получила отличный бонус от мамы:

– Значит, так. Больше я твоей учёбой не занимаюсь. Сама, что хочешь, то и делай. Закончишь школу на "тройки" – ПТУ. На "четвёрки" – техникум. "Четвёрок" больше, чем "пятёрок" – филиал Строительного в нашем городе. Большее количество "пятёрок" – будем думать о высшем образовании в областном городе. Поняла?

Я кивнула.

Декабрь 2003 г.

Ночь в поезде. Радостные от долгожданной встречи родители обнимали и целовали меня на перроне. Мимо проходящие умилялись. Дочь-студентка приехала к соскучившимся родителям. Милота.

Дома, после завтрака, началось.

– Что ты можешь сказать в своё оправдание?

– Я отработала всё, что прогуляла.

– Зачем прогуляла?

– Так получилось.

– Что у тебя получилось? Тварь ты безответственная! Тебя зачем послали? Учиться! А ты там чем занимаешься?!

Дальше уже можно молчать.

– Учиться тебя отправили! А ты по дискотекам шляешься со своей Иркой! – начала орать мама. – Говорила я тебе! Дружи с ровесниками! Какого чёрта?! Чему она тебя путнему научит?! Я в прошлый раз у вахтёрши, или у кого-то там, спрашивала про неё, что она из себя представляет, так мне ТАКОЕ рассказали! И я тебе сказала, чтоб ты с ней не общалась! Она сейчас закончит и уйдёт, а тебя на хуй выгонят!!! Довела уже мать до матюков! Приедешь, сядешь дома как тычка и на будущий год в ПТУ пойдёшь! Будешь "Помоги Тупому Устроиться"! Пойдёшь по стройкам штукатурить!

– Тебя учиться послали!!! – орал папа. – В хороший ВУЗ! А ты! Кто тебе разрешал не ходить на занятия?! Обнаглела, тварь неблагодарная!!! Я её кормлю всю жизнь! Учиться послал! А она, свинья такая выросла!!! Кто ты без образования?! На трассу пойдёшь? Там много не надо ума. Ноги только раздвигай и деньги получай. Хорошие! Лёгкие! И ничего делать не надо! Скотина!!!

– А вот теперь про ноги раздвигать. Научилась уже, папа. – мама с ора резко перешла на елейный голосок. – Мужик у тебя появился… Да, доченька?

Я молчала.

– Что ты молчишь?! – снова заорала она, – Поэтому учиться стало некогда?! – и снова сбавила тон. – По нашей просьбе дядя приехал к тебе в общежитие. С проверкой. А ему вахтёрша говорит: "Давно её не видела." Он на факультет, а вот и ты, красавица, идёшь. На каблуках как проститутка вышагиваешь!!! Он и посигналил, и покричал, и руками помахал, и позвонил. Куда там! На телефон глянула, кинула в сумку и полезла в большую чёрную машину. С мужиком целоваться! Это к нему так бежала, что дядьку родного не заметила! Он-то номер записал. Проверит кто такой.

(Час от часу не легче. Дядя проверит.)

– Кто он такой? – вступился папа. – Тебя учиться послали или трахаться?! Вырастили шалаву!

– Кто он?! Что ты молчишь?! – замахнулась мама, но не ударила. – Что ты молчишь, курва?! Это как так надо трахаться, чтоб на учёбу времени не оставалось?! Учёба должна быть на первом месте! Или что… Или ты замуж собралась?!

– Кто её возьмёт, Валя?! Она же— чума!!! Глянь на неё!!!

– И я ж про это. Ты думаешь, что ты нужна кому-то что ли, кроме родителей? – притащила меня за руку к зеркалу, что делала всю мою сознательную жизнь. – Глянь! Глянь на себя!!! Посмотри!!! Ты ж уродина!!! Ещё и дура! Говорила я тебе – учи уроки, а ты ж всё равно дура! Тебе такой шанс выпал в жизни хотя бы образование получить, а ты, идиотка, не можешь готовое взять! Зато, молодец, трахаться научилась! Так на этом, дочечка, далеко не уедешь. Образование! Должно быть образование! Без образования тебя никто замуж не возьмёт!

– Её и с образованием не возьмут! – вопил папа. – Потаскают и бросят! И припрётся домой! Скажет: "Папа корми!". А мне оно надо?! Я эту уже восемнадцать лет кормлю! Не хватало ещё! Приедет беременная! Позорище! – схватил меня за капюшон халата. – Тебе, скотина, не стыдно?!

– Вон у Лидки Ирка тоже учиться уехала и припёрлась с пузом! А у Лидки давление! А ей думай и за Ирку, и за то, что она родит! И за пелёнки, и чем кормить! Мне такого не надо! Я своё отнянчилась!!!

Я молчала. Подлетел папа и врезал мне пощёчину.

– Говори кто он?!

– Да какое ваше дело? – вскочила и заорала я. – Отстаньте от меня! Уже нет сил вас слушать, как вы попрекаете меня всю жизнь тем, что кормили! Чё вы меня в роддоме не бросили, если не хотели! И ты! – развернулась я к матери. – Смотреть надо кому даёшь и от кого рожаешь! И нехуй тут гордиться, что тебя с залётом папочка замуж взял! А теперь таскается от тебя по всему городу за каждой юбкой, а ты бегаешь его бабам то морды бьёшь, то окна!!! Отвалите от меня ко всем чертям!!! Вы сами себе ладу дать не можете! Меня всё треплете и настраиваете друг против друга! И с учёбой я без ваших соплей разберусь! Просто отвалите!!! Занимайтесь, вон, друг другом! И сама уже могу решать с кем мне спать! И надумаю родить – вас спрашивать не буду! Кормильцы, блядь! Сама сидишь всю жизнь ждёшь то от мужа, то от отца! Ни копейки не заработала! И я знаю, что дети – это ответственность! А вот вы не знаете! Только и можете, что самоутверждаться, доказывая мне, что вы сильнее! Нихуя!!! Это в пять лет вы могли меня головой об стену бить! И в двенадцать по морде хлестать, когда среди ночи не хочу дорогому папе за пивом идти! Всё! Всё!!! Не смейте меня трогать!!! Благополучная, блядь, семья!!! Отвалите! И ты! – ткнула я в мать пальцем. – Только попробуй при мне, говорить обо мне в третьем лице и оскорблениями!!! Родители! Охуеть теперь! Я от вас слово доброе по пальцам могу посчитать, когда слышала! Пинки, упрёки да подзатыльники с пощёчинами!

И ушла в свою комнату, шандарахнув дверью. Но помня, что она стеклянная.

Концерт по заявкам слушателей продолжился. В роли слушателя была я и через стенку и дверь был как раз тот самый уровень звука, когда не резало уши.

– Это твоя работа, Валя! Не зря ты дома пятнадцать лет просидела! Твоё воспитание!

– А где ж ты был, что я одна её воспитывала? Мать-одиночка при живом муже!

– Я на работу ходил! Вас же, тварей, кормить надо было!

Ну, и таким образом по самую ночь. Спать легли, как обычно. Никто ни с кем не разговаривал.

А глаз уже задёргался. Ещё завтра б пережить до вечера. Не буду Серёже звонить, чтоб ехал меня забирал.

Утром вторая серия воспитательного процесса невдалой дочери.

– Дочечка, я ж за тебя волнуюсь… Мы же с папой тебя любим. И добра желаем. Ну, какой тебе мужик? Ну, посмотри на себя. Не обижайся. Я же правду говорю. Поматросит и бросит. Мужик – это такое дело. Сегодня он есть, а завтра его нет. И всё. И будешь шляться по вокзалам, милостыню просить. Так его ж, того ребёнка, ещё и выносить надо. А у тебя бронхит.

– Ма. Давай хватит, а? Я ещё вчера охрипла. И слушать тебя не хочу.

– Ты, я смотрю, осмелела. Думаешь, мужик твой на помощь придёт? Дядя сказал, что машина хорошая. Богатый, да?

Я молчала.

– Молчииишь… Ну, молчи-молчи. До чего домолчишься. Посмотрим. Что с тобой бестолковой делать? Ума же своего не вставишь.

– Мама. Хватит.

– Не вставишь. – тяжкий вздох, – Принесёшь в подоле, мы тебя на порог не пустим. Пойдёшь за кочегаркой жить и с мусорки жрать. Узнаешь каково оно. Мужику своему ты сто лет не нужна. У тебя ж из достоинств, только то, что тебе восемнадцать лет! Аааа! – маму озарила догадка. – Знаю почему ты не говоришь кто он такой. Старый, наверное. Потянуло старого урода на молодую девку. И наплевать ему, что девка умом не вышла. Зато пизда молодая. Вон оно что. Да и откуда у молодого деньги на хорошую машину. Точно. Ну, так смотри. Молодых много ходит, а умных мало. Потрахает тебя и помоложе найдёт. Оно ж если мужик малолеток любит – он всегда ищет. Вот и приедешь со слезами, соплями и брюхом. Вот так оно и будет.