Читать книгу: «От любви до ненависти – одно сообщение. Часть 1», страница 11

Окей, может в этот раз была слишком наивна на любовь. Была почти уверена – он любит. А в итоге что? Разбитое сердце. И как бы не хотелось вернуться назад, хоть на день, почувствовать влюблённость – ничего не получится. Машину времени ещё не изобрели. Мы живём не в фильме.

Недавно чуть не разревелась прямо на уроке – Егор напомнил про него. Женя – больная тема, триггер. Всё, что связанно или как-то напоминает – триггер. Раздражает, нет, не так. Ненавижу свою ухмылку. Нахожу в ней его. Всё так сложно, а я просто устала. Психиатр на медосмотре в школе сказал: – «сама ты не справишься, тебе нужна помощь». Больше не стесняюсь просить о ней. Я боюсь за себя и своё будущее. А вдруг мечта не осуществится? Вдруг все планы порушатся из-за того, что сделаю с собой что-нибудь? Я не хочу этого. Но пока на воплощение мечт не хватает сил. Иной раз просыпаюсь утром и хочу начать жить заново, но ближе ко сну жрут разные доводы.

Хочу, чтобы мне говорили про любовь. Просто так, невзначай, посреди диалога, как было с ним. И чтобы любовь была не только пустым звуком, простым словом, а значила для обоих чуть больше, чем для других.

Днём – уверена в себе, и ничего не надо. Ночью – невыносимо тянет обратно, ко всему тому с Женей. Сколько бы раз не пыталась уснуть без этой мыслишки, она вгрызается зубами и не отпускает. А потом душат слёзы. Может быть, безумно бы хотела ещё раз обнять, вдохнуть, коснуться сего человека, однако, не сейчас, не сегодня, не в этой жизни. Иногда становится противно от того, что задумываюсь, может не конец? Но реальность говорит об обратном. Видимо не судьба. А самое гадкое, я осознала, что он мудак слишком поздно. Эх, раньше бы у меня язык не повернулся бы его так назвать».

21 Апреля

Сквозь душевные терзания, тащусь на концерт. Самый грандиозный за историю коллектива. Выступаем в огромном зале Дома культуры. К всеобщему удивлению, места выкупили почти все. Ну, и что, что половина родственники, знакомые и друзья вокалистов. В первую очередь они – зрители шоу. Вечер обещает быть незабываемым. Три десятка номеров и два общих. Стробоскопы и прожекторы. Декорации. Чайка заморочился по максимуму. Приглашённые из других городов Вип-гости. Страшно представить, как облажаешься, не то, что сделаешь сие.

Трясёт от волнения, от некой эйфории. Я начистила гитару до блеска. Прошлась по каждому ладу, по каждому местечку, где может заныкаться пыль. Привела себя в порядок, но больше не могла улыбаться, даже против воли натягивая уголки губ. Благо мой лирический герой, как и я не любит жизнь. Шагаю по лестнице, еле убедившись, что меня хватит на четыре выступления. У входа в Дом культуры ожидает Марсель.

– Опаздываешь, мы договаривались ровно в четыре, – он ведёт бровью.

– Я не опаздываю. И, вообще, греши на транспорт.

В гримёрке поникшая Лариса Павловна и Андрей Эсенович. Чайка грубо отчитывал кого-то по мобильному звонку:

– Я же сразу сказал «подойдите к мероприятию со всей ответственностью»! Не надо мне за два часа до начала говорить «ой, я не смогу»! Понимаешь, что ты сейчас срываешь номер? Три месяца мы его мучали, чтобы в конечном счёте убрать из программы?!

Крадусь к тёте Ларисе, представляя, в чём дело.

– Здравствуйте, что за чп произошло? – Приобнимая, узнаю ответ.

– Паша не может присутствовать на концерте. Танцевать тебе не с кем. А без танца номер просто ноль без палочки.

Я расстроилась, и в тоже время обрадовалась. Проведу на сцене на порядок меньше.

– Так, давайте, я заменю Пашу, – вызвался Марс.

Лариса Павловна обратилась лицом к тому:

– А почему нет. Ты же видел от и до. Если что, импровизацию никто не отменял.

Чайка даёт согласие, кажется, нехотя, ибо это весьма спонтанное решение. Одно недопонимание и конец, провал, крах.

Я давно не видела себя такой красивой. В зеркале словно другой человек. Жмурю веки и скачу за кулисы. Там уже допевают последний куплет. Полна волнения, несмотря на поддержку Денисова и тёти Оли Рудиной позади.

– «За спиной десятки участий в проектах. Какие могут быть сомнения в себе, как в вокалисте?» – несётся откуда-то изнутри.

Машу сменяет Чайка, зрители смолкают.

– Молодой талант… Медалист премии «Поэт года» … Да и просто обаятельная девушка… Татьяна Фолл, с песней собственного сочинения «Уеду в Питер».

И вот он – звёздный час. Сжимаю в ладони микрофон. В попытках идти уверено, правда получается. Как только микро оказывается в стойке, свет в зале тухнет. Прожектор направили на меня. Из колонок звучит бой шестёрка, по классике.

– Весной… уеду в Питер.

Может кто-то ждёт

Там до сих пор.

Стараюсь не смотреть на публику, не сталкиваться взорами с другими, дабы не спугнуть спокойствие внутри.

– Уеду, чтобы пройтись

По тем улочкам,

Где с тобой нога в ногу шла,

Пока не разлучила зима-а-а.

На следующее утро после того, как нашла в телефоне текст, за кружкой кофе сидела с гитарой, ручкой и тетрадью, работая с содержанием. И сейчас её слышат не меньше двухсот человек.

Допеваю, кое-как сдерживая слёзы. Последнее слово, выдерживаю паузу для конечной точки, замерев с поднятой рукой. Кланяюсь под бурные аплодисменты.

– «Но иногда бывали моменты, когда очень страшно, и побороть страх невозможно».

Колени дрожат, как и голос, но это так вписалось в картинку, которую видел каждый сидящий в зале. У меня есть время для смены образа и поглощения стаканчика кофе. Хожу от стены до стены, натянув зелёное атласное платье. Каблуки мои стоят под журнальным столиком. Летать по сцене предполагается босиком.

Лариса Павловна красивым французским очаровывает зрителей. Я, плавно двигаясь, выплываю из одной кулисы, Марсель из другой. Мы встречаемся где-то на середине огромной площадки. Он протягивает ладонь, кладу в неё свою. Левой рукой делаю полукруг, он делает правой. Его тело сближается с моим. Резко отстраняюсь и вновь рисую полукруг. Он хватается за запястья, возвращая к себе. На лице должна появиться злость, как и в движениях. С силой пробую вырваться, крутясь в левый бок так, что оказываемся на расстоянии предплечий друг друга. Элегантно веду пятернёй по воздуху, заворачивая к себе перед тем, как снова притянут к мужской оболочке. Сейчас, с поддержкой я должна прогнуться в спине по максимуму.

– «Только бы удержал, только бы удержал» – беспокоюсь мысленно.

Прогибаюсь так, что вижу головы, присутствующих. Медленно поднимаюсь до кончика носа партнёра по сценарию. Встречаемся взглядами, а внутри что-то треснуло и обожгло. Словно пробежала искра.

Мы продолжаем кружить по сцене, будто ничего не происходило. Но, кажется, оба прекрасно поняли, что я заразилась бредятиной, которой страдает Денисов по отношению ко мне. Кружим, снова и снова, едва касаясь лицами. Я чувствую себя, как рыба в воде. Как будто танец – моё всё. Как будто Марсель – моё всё.

После концерта некоторые отправились завершать посиделки в клуб, кто-то махнул в караоке. А мы с Марселем, допив по стаканчику шампанского, направились в сторону своих домов. Идти с Центральной площади до бабушки всего ничего, потому дошли быстро. Стоя у подъезда, Марс обнимает куда крепче, чем прошлые разы, признаваясь:

– Я не хочу отпускать тебя.

Выныриваю из замка рук, покачиваясь взад-вперед. Стеснительно гляжу на него. Кажется, я была права. Чертовски права.

– Наверное, я тоже не хочу, чтобы ты уходил.

Но вот уже через четверть часа лежу на полу, мысленно считая до ста. Для того, чтобы не сойти с ума. На телефон приходят эсэмэс, которые отправляю в кучу непрочитанных. Может отвечу потом, если не забуду.

27 Апреля

Как только открыла глаза, схватилась за телефон, уточнить у Глеба, не поменялись ли планы, пойдём ли гулять. И да, прогулка в силе. Причём инициатором выступила не моя персона.

Дорога в школу. Радует лишь то, что сухо. Я наконец-то надела убитые конверсы. Наконец-то надела чёрные колготки, из-под которых проглядываются изрезанные ноги. Трамвай на удивление пуст. Обычно в это время он переполнен рабочим классом. Прикладываю проездной к терминалу. Кондуктор отрывает билет и говорю «спасибо». Не ловим ни одного светофора. Моё хорошее настроение завалялось в кармане чёрных джинсов с фиолетовыми сердечками. Это не что-то запрещённое. Всего-навсего пару сотен рублей. Надевались джинсы единожды, на демонстрацию Валентине Семеновне. Наверное, она и дала деньги. Да и сам факт того, что шмотка практически новая, радует. Увидев её, кто-нибудь да сделает комплимент. Допустим, тот же Коршунов. Он всегда замечает новшества.

В раздевалке стоит ор пятиклассников, впрочем, почему-то они не раздражают. Может, потому что провожу последний май в этой ужасной школе, похожей на морг или психбольницу? Решёток на окнах не хватает до полной картины. В конце восьмого класса зареклась, что в девятом буду самой позитивной и активной, только Бог решил пошутить. Оставлять пальто за шесть тысяч здесь рисково, а унести в кабинет нельзя – завуч начнёт ругаться. Посему вешаю на, в кавычках, безопасный крючок. Обычно в конце учебного дня пару курток да валяются на полу, повезёт, если не затопчут. Не знаю, с какой целью мелкие, да и постарше, совершают данную пакость. Ещё, как и, наверное, во многих учебных заведениях, разбросана сменка и витает неприятный запах, смешанный с запахом вейпа.

Первый урок – алгебра. Нафиса Маратовна с ухмылкой раздаёт листочки с примерами на весь урок. Сама, по всей видимости, уйдёт к другому классу. Судя по количеству арифметических сложений – задача на все сорок минут, или чуть меньше. Егор освобождает себя от тягости, списывая решение с мобильного. Я же по началу изображаю знающего математику человека, однако сдаюсь, повторяя за Алексеевым.

Следующие уроки пролетают незаметно. На русском языке Ольга Юрьевна оглашает результаты последнего пробника. Больше половины – тройки, остатки – четвёрки. Я иду под удивлённые взгляды. Русичка хвалит, называя молодчиной. До пятёрки не хватило два балла, ошиблась на таких очевидных заданиях. На химии те, кто не пишут экзамен по биологии, конспектировали пятьдесят четвёртый параграф в тетрадь. Биологи разбирали очередной возможный экзаменационный вариант. Информатика, лично у меня, прошла зашибись, так как Ворон и Форджер захотели поработать в «Экселе» без вмешательства «разбирающегося в компах». Евгений Марсельевич вполне солидарен с девочками, потому протупила в «Вк», изредка поглядывала за процессом получения оценки.

Как бы не желалось, но домой мы с Ксюшей возвращались с Сашей и Артёмом. С передней площадки старой «однёрки» ловлю внимание со стороны Коршунова. За полтора года, что учимся в другой школе, прожигающий взор зелёными глазами не изменился. А я не перестала боятся смотреть в ответ. Ведь сердце, как в прошлые года, замирает, вспомнив то, существовавшее, между нами. На светофоре эти двое стоят позади нас, довольно близковато. Отойти на метр куда позитивнее, чем слышать их диалог едва ли в затылок. Зелёный загорается, и я иду так быстро, насколько возможно, не вызвав подозрений.

– Ты куда так рванула? Я не успеваю, – жалуется Ксю.

Приходится замедлить шаг.

***

Освободившись с вокала, лечу из актового зала сквозь этажи. За пределами Альма-матер ждёт Глеб. В дневном свете узнаю не сразу. Он стоит поодаль от техникума, с опущенной головой, залип в телефоне. Наконец сравнявшись с Зыряновым, внутри задрожало волнение.

– Привет, тебе не холодно? – Завожу разговор первой.

На нём лёгкий свитшот, который, с виду, не особо согревает. На улице достаточно прохладно, скорее из-за ветра. Я же пока не желаю вылезать из пальтишка и шарфика. Рядом с ним я выгляжу, как мама или старшая сестра.

Идя по едва пустым улицам, обсуждаем творчество и мою поездку в две столицы.

– В день рождения была в Питере. И ведь была возможность провести его вместе, но Женя не соизволил и по телефону поздравить, хотя заходил в «Телеграмм» не один раз. Как на зло. Потому что до того дня Королёв не появлялся в сети с восьмого марта.

Темноволосый не перебивает, только покачивает головой. От него слышится треск испарителя в вейпе.

За болтологией ноги привели к набережной. Закат прекрасен как никогда. Тёмно-оранжевые полосы вселяли надежду на светлое завтра. Чувство эйфории заполнило бутылку с розовой едкой газировкой. Снимаю кольцо с безымянного пальца и бросаю в пруд. Недоумение на лице зеленоглазого сменяется пониманием. Хоть украшение и не подарено бывшим, однако напоминает о нём. Браслет выброшу в следующий раз в Санкт-Петербурге.

В городе совсем стемнело. Остаюсь с Глебом, слушая о планах на лето, попутно мечтая малость вмешаться в них. Погулять ночью, когда на чёрном покрывале соберутся тысячи белых крапин, чтобы доверить свои мысли. Или сидеть на этой же скамейке, разделяя немое молчание на двоих. Даже сейчас, когда телефон разрывается от звонков с незнакомого номера, отвечать не собираюсь. Пока я рядом с Зыряновым, говорить с кем-то другим нет желания. Однако пришло время идти домой. Опоздав на последний автобус, приходится ждать красно-жёлтый трамвай. Они катятся один за другим, но упорно пропускаю до тех пор, пока не приезжает пустой. Он едет в депо, а потому желающих сесть на этот рейс мало. Наспех приобнимаю темноволосого и заскакиваю в вагон в последний момент. Смотрю в заднее окно, как он уходит с остановки, не посмотрев вслед. Досада смешалась с лёгкостью. Я забылась, провела вечер в приятной компании. Буквально через пять минут схожу на «Воткинской линии», а дальше бы и не повезли. Дальше депо. Спокойным шагам бреду по пустой улочке. Мимо проезжают машины, ослепляя фарами.

– «Без тебя моя жизнь, словно тёмная печаль. Ты – мой свет на земле. Я люблю тебя навек». – звучит из наполовину заряженных наушников, заглушая реальный мир.

А мне и не нужен такой мир, в котором погас огонёк. Без него, кажется, что заблудилась в лабиринте, не могу найти выход. Только пластиковое окно, раскрытое на распашку. Вниз лететь метров сто.

Запись из дневника*

«Вот уже как неделю у меня есть молодой человек, но о Жене болит по-прежнему. Наверное, я не самая хорошая пара для Денисова. Впрочем, не оставаться же одной последние дни. Эх, однако лучше одной, чем так, не любя. Чем с кем-то, кроме Королёва. Стандартная позиция тинейджера. Я ненавижу свою жизнь. Я ненавижу людей. Я ненавижу себя».

11 Глава

3 Мая

– Даже не смей делать самолётик, – Ольга Юрьевна говорит это, заприметив в руках Коршунова листочек в клетку.

Учительница по физике выводит формулы на доске, время от времени посматривая на нас – девятиклассников. Англичанка задаёт домашнее задание, наверное, прекрасно осознавая, что сделают его единицы. На уроке же она показывает давно обещанный фильм, лишь бы не галдели.

Географичка на повышенном тоне объясняет на доступном нам языке, что осталась последняя капля её терпения, и она напишет докладную. А что мы? Мы – выпускники. В школе наши последние дни. Последние лживые улыбочки и обнимания. Последние несерьёзные пакости. Некоторые взрослые входили в положение, на своём опыте зная – детство закончится в середине мая, после «последнего звонка». Кстати, о нём. Подготовка идёт полным ходом. Правда на репетициях бывают только танцоры и те, кому небезразлично, как прозвучит песня. В одночасье все три «девятых» класса удалось поймать прежде, чем свалят домой. Запихнули в один кабинет и заставили наконец определяться с песней. Я участие в дебатах не принимала, как и многие, но шум слышался на первом этаже. Теперь, по дороге из школы, слова «Последний звонок уже давно прозвенел» звучат чуть-ли не при каждом удобном случаи.

Пока город расцветает красками, внутри меркнет. Из серости не вытаскивают ни комплименты Марса, ни общение с Глебом и друзьями. Я постепенно прихожу в себя, однако, все вечера забиты представлением, что могло быть, если бы мы ещё были вместе. Причём мыслится об этом само по себе. Подсознательно. Иногда лежу и вспоминаю, как он дышал в мою шею, его руки, запах. Слишком оно навязчиво. И больно. Достаточно. Но ничего не могу сделать, или не хочу.

Как и в прошлом году из дома выхожу ровно в четыре. Точно в таком же прикиде: красном топе, порванных на колени светлых джинсах, и косухе. Если Ксюша правильно поняла, то увижу её красную толстовку под чёрной джинсовкой, и носки «папина дочка». Увидев их впервые, смех длился будто бесконечно, впрочем, дело было не только в надписи. Сейчас же они выглядят обычно, как и блестящая кепка на её, крашенном хной, каре. Автобус, следующий по маршруту номер «девятнадцать», увозит нас до Центральной площади. Люди там, крутятся возле фонтана, наверняка мечтая поскорее пробежаться под струями прохладной воды (единственное спасающее в день под палящим солнцем). С наступлением лета, наступают и забеги, если повезёт, то хотя бы полуголых детей. Впрочем, находятся и те, что вовсе без одежды. И это, как я считаю, непозволительно. Если так хочется искупаться, то прошу пожаловать на пляж. До него идти не так далеко, четверть часа. Если капец, как охота в фонтан, то наденьте купальник или одежду, которую не жалко намочить. Возмущаюсь не я одна. Ещё прошлым, или даже позапрошлым летом, в местных пабликах во «Вконтакте», в комментариях разгорались дискуссии. И тех, кто был против голозадых детишек в публичном месте, называли «душными», аргументирую фразой «они же дети». Ну, да, и что? Сие, вообще, не приятно лицезреть. Разве только людям с отклонениями.

По свободной площадке рассекают симпатичные скейтеры. На них влюбленно глазеют девочки в зип-худи со стразами, и стрелками до ушей. У нас такие девочки вызывают насмешки, как и, наверное, мы у них. Но только вот, чтобы быть красивыми, нам не нужно надевать чёрные линзы и строить из себя милашек. Смотря на таких девушек, появляется вопрос: почему Марсель выбрал меня? Кажется, ему бы больше подошла бледненькая и худенькая, хрупкая и аккуратная. Однако, он влюбился в меня – депрессивную бесформенную массу.

Не изменяя традиции, потягиваем из трубочки молочные коктейли, обсуждая экзамены, смеясь с одноклассников. Делаем забавные фото. Я счастлива пока с ней. В конце концов, никого ближе подруги нет.

– В старости тоже будем ржать с тупых шуток?

– По-любому, ха-ха.

Закат ползёт по высоткам. Закат ползёт по нашим лицам. А сами спускаемся на набережную, поглазеть на красоту. Детский смех с площадки возвращает на десять лет назад. Тогда не было мыслей о том, как будем заканчивать школу. Никаких Артёмов и Жень. Только улица и велосипеды. Как мы с Ксюшей познакомились, не помню, как и она сама. И не важно. Важно то, что, пройдя через ссоры и обиды, зависть и радость, я осознала – без неё не смогу, сто процентов. Из головы никуда и никогда не уйдут события седьмого класс. Тогда мы не хило так повздорили. Не разговаривали около месяца. Каждый день был невыносим. Самым же убийственным стала та встреча глазами, после физкультуры на лыжах. Ожидая открытия раздевалки, одноклассники столпились возле спортзала, но я чётко узрела ту картину: Уоллес целует Форджер в шею. Голубоглазая одарила щенячьим взглядом, говорящим «я тут не причём», а мой пульс вмиг превысил норму. Я отвела взгляд на Коршунова, заметив его ошарашенность. Для Кристины этот поцелуй – выражение дружеских чувств. Для меня – укол в сердце. После случившегося, на занятиях моего присутствия не наблюдалось несколько дней.

– Помнишь, как поссорились в двадцать первом? – Зачем-то спрашиваю, спрыгивая с предпоследней ступеньки.

– Ага. Из-за чего вообще?

– Не помню.

В словах звучит ложь. Я прекрасно помню. Она скорее тоже. Вероятно хочет, чтоб меня помучила совесть. Хотя… уже нет желания выяснять, кто прав, кто виноват. Главное, что помирились. Конечно, не обошлось без постороннего вмешательства. К этому меня подталкивал Коршунов, а Ксюшу Алексеев. Действительно, вся школа шепталась, видя нас идущих по отдельности. Мы всегда ходили вместе, и вдруг, как чужие. Интересно, какие существовали версии ссоры? Впрочем, кому-то молчание между нами сыграло на руку. Да вот той же Уоллес. Не знаю уж, правда ли, или Ворон наплела сие в свою защиту, но тогда, когда выяснилось, что она сливает информацию о моей персоне, Даша написала, якобы у Кристины к Ксюше не дружеские чувства. Она её нравится не как подруга. А я так вообще, отнимаю голубоглазую. Хоть и наоборот, это делала она.

***

Перед сном лезу в сумку за сигаретой. Оконная рама издаёт скрип, а я прикладываю убийцу к искусанным губам. Зажигалка щёлкает, поджигая кончик. Одна затяжка – один выстрел. На фильтре остаётся кровь тем временем, как пепел, мелькая, летит на землю. А завтра, вообще, точно настанет? Ведь меня окружает столько возможностей убить себя.

5 Мая

Марсель рвался встретить после школы, как это пару раз делал Королёв. Впрочем, отговорила от сего под предлогом «сегодня закончу раньше, изменили расписание». На самом же деле нет желания показывать его там, дабы не подтверждать догадки Плесени и Болота. Пусть о наших отношениях лучше никто не знает, кроме Ксюши и Егора.

В итоге встретились у машиностроительного техникума. Одногруппники на фоне самого Денисова попросту меркли. Я тихонько стою в сторонке, стирая кеды об асфальт. Наконец-то пожимая ладони на прощание, Марсель спешит в моё местоположение. Бросаюсь в объятия, чтобы показаться влюблённой девочкой.

– Привет! Как ты?

Ощущаю тепло сквозь худи. Говорю в плотную ткань «отлично» и стоим так ещё недолго. Он едва покачивается из стороны в сторону. Берёт меня за руку, и, под разговоры о девятомайском концерте, идём на остановку. Моё выступление с Цоевской «Кукушкой» и общий номер, куда Марсель всё же попал под мою ответственность. Завтра прогоним на репетиции. Чайка доверил моей персоне целую группу студентов, где Марсель и Глеб. Их нужно послушать перед каким-то их праздником. Думаю, это окажется провальной идеей. Я тут с двумя еле справилась, а тут толпа парней. Ох, если бы ещё слушали наставления.

Не люблю заполненный транспорт. Из-за огромного количества человек, забилась в угол, спиной навалившись на перила. Марсель встал передо мной, как бы закрывая от других, а троллейбус не перестаёт заполняться. И между мной и молоды человеком остаётся не так много, чтобы не касаться друг друга носами. Транспорт двигается с места, а потом на светофоре резко тормозит, что все повалились. Я не планировала, чтобы Марсель лежал на мне, но по крайней мере он прикрыл от тела какого-нибудь потного мужчины. Это куда противнее. После сего пришлось бы провести в душе пол вечера, отмываясь от случайного столкновения. Помню, как было мерзко, когда пожилая дама коснулась своими ледяными пальцами, несмотря хватаясь за поручень. Я пожалела, что не пошла пешком. Наверное, отпуститься и потрясти ладонью выглядело бы не красиво. После происшествия помыла руки несколько раз. А ещё лучше было бы сменить кожу.

– Зайдём в магазин, окей?

– Ам, окей.

Под прекрасным майским солнцем цветут яблони и вишни. И проходя под ветвями дворов, хочется цвести, как они и жить заново. Загореть желанием посвящать песни второй половинке, но пишу их только ушедшему марту. Губы по началу беззвучно произносят знакомое имя, опережая здравые мысли. Руки сбиваются в дрожи и соскальзывают со струн. Единожды кривой аккорд прозвучал так симпатично, что остался, будто так и задумано. Впрочем, и он написан под воздействием сомнительных мыслей.

– Никогда не думал, что мне так повезёт.

– Ты о чём? – Недоумеваю я.

– Рядом со мной идёт такая красавица. Так она и ещё моя девушка.

Хихикаю, пихая его в бок, а он только потирает затылок. Забитые полки магазина. Они так и ломятся от разнообразия товаров. Марсель набирает корзину, я пялюсь в серую плитку. Мою личность интересовала только творожные сырки на полке холодильника. До него плетёмся, останавливаясь на каждый третий шаг. Стоя на кассе, осматриваю набранное. Кажется, ночью мы будем заниматься совсем не просмотром ужасно интересных снов, а просмотром какого-нибудь сериала или фильма, пока кто-то из нас не уснёт. Или пока не сядет телефон. Знакомая кассирша отбивает покупку моего парня. Я застенчиво разглядываю упаковки жевательных резинок, изредка поглядывая на свои три кокосовых сырка. Когда очередь доходить до моей персоны, кассирша заметно усмехнулась.

– Такой скромный ужин? – Пробивая творожные изделия, вопрошает она.

Светловолосый тоже усмехается, но заприметив моё недовольство, прокашливается. В ответ на её шутейку пожимаю плечами, прикладывая карту к терминалу. Денисов заслужено получает двумя пальцами меж рёбер. Не вижу, но чувствую его широкую улыбку.

Я впервые дома у своего парня. Тут заметно присутствие женщины, причём молодой – в нос бьёт аромат женских духов. Из дверей выплывает зеленоволосая девушка, с тонкими кистями, стройными ногами и чертами лица точно Марсель. Она изящно тянет улыбку.

– Привет, Когараси – с неким японским акцентом струится мёд её речей.

– Да, привет, сис, – менее оживлённо приветствуется Марс.

Девушка прикусывает нижнюю губу совсем немного, переведя свой взгляд ледяными глазами в мою сторону.

– Это твоя девушка? Я Алиса, – она протягивает ладонь. – А ты куда красивее, чем на фото, – подмигивает так, что становится неловко от смущения.

Мы жмём друг другу руки и расстаёмся в разных направлениях. Обстановка в мальчишеской комнате на удивление великолепная.

– Ну, вот тут прожигаются дни молодости. Так, ты пока осваивайся, а я пакеты разберу, окей?

Положительно киваю головой и остаюсь одна. Рассматриваю огромный стеллаж с фигурками, русской литературой и прочим. На письменном столе творческий бардак. Текстовыделители, кипы листов. Стену за монитором компьютера украшают стикеры с заметками. На зелёных написаны планы. Сегодня, например, только я. На жёлтых литературные приёмы и подсказки. На белых, возможно, что-то важное. Щуру глаза и подхожу поближе, дабы разглядеть накарябанное мелким шрифтом: «посмотреть цены на билеты СПб», «хостел на 1-ой Советской». А чуть ниже перечёркнутая дата 21 мая, рядом новая – 22 мая. Мы обсуждали «последний звонок» три созвона назад. Тогда я сама перепутала даты, а он зачем-то записал. А что насчёт Питера? Когда мы обсуждали поездку, он не шутил? На тетрадном листе, лежащем клавиатуре, жирным почерком выведены строчки, как кажется посвящённые мне: «Её рыжие локоны не дают мне покоя. И ещё никогда не доводилось видеть настолько глубокий взгляд, как у моего солнца». К месту растрогаться из-за сих строк, но не берёт, не задевает, не заставляет трепетать.

Присев обратно на кровать, стоящую у окна, жду возлюбленного, иногда возвращая в память фотографии, лежащие на кресле в моей комнате. Вскоре прикрытая дверь распахнулась шире. Марсель открыл её с лёгкого пинка ногой, держа в обеих руках кружки. Из посуды тянется аромат клубники, изо рта голубоглазого тянется какая-то приторная речь.

– А почему твоя сестра назвала тебя кога… ко… – приподнимаю бровь.

– Когараси. Алиса называет меня так, потому что я люблю осенний ветер, который срывает пожелтевшую листву с деревьев, и несёт за собой зиму. Переводиться с японского – холодный осенний ветер.

Протягиваю букву «м» насколько возможно, спрашиваю, называет ли он как-нибудь похоже сестру. Ответ отрицательный.

В семь вечера из прихожей слабо послышался голос, прежде чем хлопнула входная дверь. Особого внимания на это не обращено. Я молча вникала в истории Марса, положив голову на его плечо. Он рассказывал о том, как в детстве проводил всё лето в деревне, и ни разу не истерил, что хочет домой. Как бабушка разрешала гулять до темноты, хотя в деревнях редко есть фонари на улицах. Вот в деревне, в которую ездила я к прабабушке, стабильно каждое лето на неделю, освещения не существовало ни на больших дорогах, ни на маленьких. Только ручные фонарики. В том чудесном месте у меня не было друзей ни в пять лет, ни в двенадцать. Им предпочитала бегать по траве босиком, мочить ноги в ручье неподалёку от домика.

Где-то возле одиннадцати потух приглушённый свет, однако, никто не собирался спать. В надежде получить тепло, нелепо прижалась к раскалённому, словно лава, телу.

– Какая же ты всё-таки милая, – он неуверенно дарит поцелуй в щёчку, и продолжает пересказывать недавний сон с моим участием. Ему виделась свадьба. Как надевает кольцо на безымянный палец. Как под слёзы наших родителей мы расписываемся в нужном месте, официально становясь мужем и женой. Проснувшись, ещё не успел открыть глаза, но уже мечтал о счастливой жизни со мной, путешествиях по миру, о трёх детях. И вообще, о том, что мы оба будем известными авторами бестселлеров. И тут я вспоминаю, как ночами грезила издать свою собственную книгу. Впрочем, у меня никогда не получалось соединить воедино десятки мелких отрывков. В голове храниться столько сюжетов, однако, как только пред мной оказывается чистый лист и ручка, они тут же исчезают. В двенадцать лет писала полноценную, как казалось, книгу. Думала, отлично выходит. Не так давно перечитала ради интереса. То, что тогда было невероятно крутым поворотом в сюжете, сейчас смотрится невероятно глупо. На протяжении всего прочтения я испытывала испанский стыд, не более.

6 Мая

В три ночи по козырьку подъезда забарабанил дождь. Неспешно выползаю из-под одеяла, становясь на колени. Если б я сидела дома, то запрыгнула бы на подоконник. Свесив ноги, высунулась бы в оконную раму, намочив макушку, чтобы надолго залипнуть на дождинки. Интересно, почему небо плачет? Ему тоже бывает больно и обидно?

***

Марсель курит в окно, пока сижу на подоконнике. Его ничуть не смущает сморщенный нос. По утрам у меня слишком обострённый нюх, поэтому каждый запах воспринимается в штыки, особенно с приходом цветения. Текут сопли, слёзы, хочется чихать, пока не подействует таблетка, а это как четверть часа. Пару бутербродов с сыром, чёрный чай с ложкой сахара, потому что Марсель не услышал «две», просмотр любимого нами обоими ютубера. Это, вроде, даже прекрасное утро. Только лучше бы началось оно где-нибудь в обед, а не в девять, всё-таки выходной день. Марс запел девятомайскую песню, смотря в телефон. Я ещё не отошла ото сна, так уже вынуждена включаться в работу вокального наставника. Петь акапельно у него получается куда лучше, чем под минус. Не знаю, почему так, но нужно понять и объяснить потом ему. У Денисова прекрасно получаются низкие ноты, как и в целом у других парней с вокала, однако, в его тембре существовала своя изюминка.

– Ты что, ещё текст не выучил? – Вопросила я. – Тебя Чайка прибьёт.

– Ха-ха, выучу, не боись.

Я завязываю шнурки на конверсах, пока Марсель крутился в гостиной перед зеркалом. Выпрямляясь, спина не слабо похрустела. Покачала головой, свалил хруст на старость, а не недостаток кальция в организме. Марсель наконец вышел в прихожую, удивлённо окинув меня взглядом с головы до ног. Внимательно посмотрела ему в глаза, вопросив: