Край моря

Глава 7.

Тело ломило, раны жгло, спина затекла, – именно от этих ощущений Ивар очнулся. Глаза не желали открываться, они ещё помнили мрачный мокрый лес, слезы Аники, жуткие кровавые разводы на белой ткани. Он ощупал то, на чем лежал: жесткая, но приятная к рукам поверхность, угадывались плетеные узоры. Ковры. Ивар лежал на полу в доме отшельницы, сомнений не может и быть. Резко открыв глаза, он только убедился в своих догадках. Привычный серый свет едва освещал комнату, собирая по углам пыльные тени. День явно клонился к вечеру, за окном снова барабанил дождь, изредка завывал ветер.

Кто принес Ивара в этот дома? Неужели Аника справилась с этим сама? Аника! Ивар огляделся, но не нашёл её в комнате. Заметив приоткрытую дверь в спальню, он встал на колени. Опираться на руку, изуродованную странным рисунком, было больно, перед глазами вставали картины страшной ритуальной ночи. Ивар поморщился и поднялся на ноги, едва переставляя их, добрел до спальни. Там, свернувшись грязным клубком из волос, некогда белой рубахи, и серого пледа, на кровати лежала Аника.

Ивар осторожно подошёл к ней и присел на край кровати. Отшельница спала, чуть подрагивая в такт дыханию. Волосы её спутались, лицо выглядело крайне уставшим, кое-где испачкалось в грязи. Да она вся словно извалялась в какой-то луже. Руки, обнимающие плед, в некоторых местах ободраны до крови, кое-где обожжены. Ожоги? Ивар в недоумении разглядывал спящую девушку. Что случилось после того, как он потерял сознание?

Легко, чтобы не разбудить Анику, он провел рукой по её волосам, ощущая легкое жжение в ладонях и без того покрытых жуткими красными волдырями.

– Я не сплю, – прошептала она, ещё сильнее сжавшись.

– Это ты притащила меня домой?

– Да…

– Как ты справилась? Оставила бы меня в лесу. Не могу представить, как у тебя хватило сил…

– А я сильная. Помнишь, во время первого обряда держала тебя? Никто бы не справился.

– Аника… У тебя руки обожжены.

– Знаю. Не нужно было хватать меня. Ты весь горел, как в пепел не превратился… – она открыла глаза и посмотрела на Ивара.

– Прости. В этом лесу все чувства будто острее стали, слишком сложно сопротивляться. И ужасно больно. Раны на руках совсем не то, что раны в душе.

Аника ничего не ответила, поворочалась немного и села, смущенно кутаясь в плед. Своим цепким взглядом она поймала взгляд Ивара. Оба сидели молча, отшельница словно плела невидимую нить между ними, за несколько минут ни разу не моргнув. Ивар, завороженный черными глазами девушки, иногда забывал дышать. Ему вспомнилось всё, что произошло ночью, ясно и четко. Перед глазами возникало каждое, даже самое мелкое движение Аники, все ощущения, слова: всё это имело смысл, могло спасти его в опасном плавании. Но вместе с воспоминаниями, Ивара захватывала тревога, неестественная, слишком сильная, абсолютно чужеродная. Он махнул головой, стараясь сбросить это чувство.

– О чем ты тревожишься, Аничка? – спросил он, догадавшись, откуда взялось чувство.

– Пока не могу говорить об этом, – она вздохнула и снова легла в постель, в бессилии отпустив плед. – Эту ночь ты проведешь здесь, со мной, а завтра… Завтра вернешься в деревню, поговоришь с матерью, подготовишь всё, что нужно к плаванию и отправишься в море.

Ивар кивнул, и отшельница продолжила:

– Белую рубаху, которую я тебе дам, – обязательно надень под обычную одежду свою. Обряд похоронный пусть мать проводит, как положено, никаких сомнений, никаких подделок. Ты – умрешь для неё с того дня. Не забудь про имя. И вещи свои, все до единой собери и земле предай. Ничего не жалей. Иначе не вернешься.

– Вернусь, – твердо произнес Ивар и снова взглянул на Анику, вспоминая её слова, сказанные так твёрдо, что ему хотелось проверить свою грудь – не там ли они написаны. – Ани… Аника, то, что ты сказала вчера – это правда? Это ведь не потому, что я заставил тебя?

– Не потому, – едва слышно откликнулась отшельница, чуть подумав.

– То есть, правда? Действительно?

– Хочешь ещё раз услышать? – она поднялась и приблизилась к нему, обжигая даже обычным легким дыханием.

– Люблю, – шепнул Ивар, проведя рукой в миллиметре от щеки Аники, она опустила глаза и как-то подобралась вся. Было похоже, будто она хочет сжаться до крошечных размеров. – Это странно, но мне всё кажется, что ты и есть та самая жемчужина. Моя. А внутри у тебя – счастье.

Аника ничего не ответила, только легонько толкнула Ивара в плечо, уронив на кровать, укрыла пледом, одеялом, сверху положила для надежности лоскутное покрывало, и сама прилегла рядом, обняв его через тряпичный кокон. Он слышал, как осторожно она дышит, чувствовал каждое движение легким порывом жара, и боялся даже попробовать прикоснуться к ней снова. Комната медленно погружалась во мрак ночи, дождь всё ещё шумел за окном, но уже не так сильно, зато хорошо были слышны порывы ветра. Они завывали в крышах домов, стучали оторванными от забора досками, и приносили грохот Океана. Сердитый, недовольный грохот. Какой же силы бушует буря, если даже здесь, далеко от берега, можно разобрать гневные выкрики хозяина земли? Хозяина? Аника говорит, что вовсе не он хозяин. Здесь, в этом мире, все равны, кажется, именно так шептали духи.

Отшельница задремала, но объятий своих не ослабила. Ивар снова подумал о том, что его счастье, оказывается, совсем рядом. И стоит ли жемчужина, все люди Земли, его личного счастья? Но ответа не было, как уже не было и пути назад. Обет дан, обряд проведен. Карта из шрамов навсегда останется с Иваром, ничем уже не вывести этот судьбоносный путь. Первые шаги сделаны, а дорога ведет только вперед – от кисти, к плечу и дальше, к самому сердцу. Он укрыл Анику получше и решился приобнять её. Руки не жгло, но с каждой минутой становилось жарче, Ивар терпел. Терпел почти до самого утра, то забываясь тревожным сном, то снова открывая глаза.

Перед самым рассветом проснулась Аника, она ловко выскочила из постели и побежала в кухню. Ивар продолжал лежать с закрытыми глазами, стараясь запомнить всё до мелочей, все ощущения и даже запахи. К вечеру его уже не будет на этой земле, и никто не сможет даже назвать привычное и красивое имя – Ивар. «Ну что ж, отец, я твой достойный сын, и отыщу жемчужину», – подумал он, и поднялся.

Отшельница переоделась, заплела косу и успела приготовить скромный завтрак. Ивар заметил, пока ел, что его одежда лежит аккуратно сложенная на стуле, а поверх неё – белая рубаха, с виду простая, но если присмотреться хорошенько, то можно заметить, что рисунок не похож на обычные ткацкие цепочки, больше он напоминал сеть для ловли рыбы. Значит, так надо.

Молчание тяготило, Ивар порывался что-нибудь спросить или сказать, но Аника одним только взглядом давала понять, что слова сейчас будут лишними. После завтрака она ушла в спальню и долго не выходила. Ивар успел переодеться, пройти комнату по периметру раз десять, рассмотреть узоры на коврах и только тогда отшельница появилась в непривычной серой одежде: длинном платье, перевязанном черным широким поясом.

– Ну что? Пошли? – протянула она безразличным голосом, как и раньше.

– Пора бы…

Они вышли из дома, заперли дверь, и под тревожными, водянистыми взглядами отшельников, покинули деревню. Осталось только обогнуть холм, и покажется родная деревня Ивара, он услышит шум волн, может быть, даже заметит паруса кораблей, возвращающихся или уходящих в море.

– Я провожу тебя до деревни и пробуду там до вечера. Пока со мной не попрощаешься, на борт не ступай. Жди. Спокойно делай всё, что нужно. Про меня и обряд ничего не говори, даже близким друзьям, – напутствовала Аника.

– Ты что же, прямо к берегу придешь провожать? Или встретимся где-то? – Ивар нервничал. Нет, он не сомневался в своем выборе, но на сердце было неспокойно. Всё же не так он представлял себе этот день.

– Может, и к берегу приду, а, может, и нет, – прошептала Аника. Сейчас она не выглядела смелой и сильной, скорее наоборот – маленькой и слабой. Деревня и близость Океана явно пугали её, и Ивару хотелось спрятать отшельницу в своих объятиях.

Глава 8.

Они разошлись за крайними домами в разные стороны: Ивар направился сразу к пристани, Аника скрылась за серыми постройками. Главная площадь гудела, несмотря на почти середину дня. И скоро Ивар понял – почему. У пристани стоял корабль. Его корабль. Он, сын Кмара, станет самым молодым капитаном за последнюю сотню лет.

Собирая взгляды зевак, Ивар медленно шёл к каменным ступеням, уходящим в море, и не верил своим глазам. Его друзья позаботились обо всем – корабль уже ждал своего капитана, на борту суетились члены команды. С берега на борт передавали бочки с водой и мешки с припасами. Даг стоял на пристани и отдавал четкие команды грузчикам, Муса принимал и распределял груз на корабле.

Ивар осматривал корабль, как любимую девушку: гладкое дерево, высокие мачты и выбеленные паруса, наверняка и палуба натерта до блеска. Он сам отбирал каждую досочку, помнил тепло дерева, любил этот корабль всем сердцем. Волны легко бились о борт, желая поскорее получить судно в свои ласковые руки, но Ивар не спешил.

– Капитан! – услышал он крик с палубы.

– Да, это я, – проговорил Ивар строго, рассматривая тех, с кем отправится в своё путешествие. Он знал каждого поименно, с каждым говорил когда-то.

– Команда сама собралась, как только корабль причалил, – проговорил Даг, подходя к другу. – Мы с Мусой не стали никому отказывать, отличные моряки ведь.

– Спасибо, – Ивар крепко пожал руку товарищу и поморщился от боли, когда тот хлопнул его по плечу.

– Муса! – Даг махнул рукой черноволосому, – спускайся. Надо поговорить.

Друзья оставили корабль на попечение матросов и сквозь толпу направились к дому Ивара. Повисло мрачное молчание. На лицах друзей Ивар видел усталость, тоску и тревогу, которую невозможно выразить словами. Они будто бы знали страшную тайну, но не могли никому рассказать. Первым тишину нарушил Муса:

– Такой бури, как в эти две ночи, давно уже не было. И что-то подсказывает мне, это не просто капризы природы, – он положил руку на плечо Ивара и продолжил, – расскажи нам, что произошло. Чего от тебя хотела отшельница?

– Она просто помогла мне, – пожал плечами Ивар. – Так надо было, лесные духи дали совет и карту, – он задрал рукав, чтобы показать друзьям свои раны. – Теперь я точно знаю, куда надо плыть. И даже если захочу забыть направление, то не смогу.

– Это отшельница сделала? – Даг от ужаса так широко раскрыл глаза, что они стали круглыми, как луна.

– Да. Так надо было. А я терпел. Ради надежды.

– Значит, легенды всё же не врут… – задумчиво протянул Муса. – Ивар, ты так и не надумал взять нас с собой?

– Вы останетесь тут. Со мной пойдут только те, кто готов умереть, кто не держится за берег. И даже если вы оба готовы пожертвовать своей жизнью, то я не готов видеть, как вы погибаете. У Дага семья, он им нужен здесь, живым. А ты, Муса… К тебе у меня будет две личных просьбы. Во-первых, позаботиться о моей матери и бабке, они одни не справятся.

– А во-вторых? – поторопил Муса, видя, как Ивар погрузился в мысли.

– Аника. Присмотри за ней. Вернее… Береги.

– Отшельницу? Не понимаю, – Муса остановился и придержал Ивара, чтобы лучше видеть лицо товарища.

– Любовь, – только и сказал Ивар. Чуть подумал и добавил, – это непонятно и странно, но мы любим друг друга.

Даг и Муса остановились в недоумении, пока Ивар продолжал размеренно шагать вперед по направлению к собственному дому, чтобы увидеть его в последний раз, чтобы самолично принести матери страшную весть. С неба упали скромные капли дождя, редкими, хромыми ударами окропляя мостовую.

– Ты серьезно? – догнал товарища Даг. – Как такое вообще могло… А твой обет? И что теперь?

– Да ничего, Даг. Ни-че-го. Я уйду в море, отыщу жемчужину, вернусь, и мы все будем счастливы.

– Будем ли? – тихо выдохнул Муса, поравнявшись с друзьями.

Никто ему не ответил. То, что раньше казалось смелой, героической затеей, достойной настоящего мужчины, теперь оборачивалось личной трагедией для каждого из них. И сколько ещё людей зацепит волной этих страданий – неизвестно. Но если такова цена…

Вместе друзья зашли и в дом Ивара, там их уже ждали. В большой комнате, служившей сразу и кухней, и столовой, и даже гостиной, было слишком тепло и светло. Настолько непривычно, что Ивар не узнавал знакомую с детства мебель и утварь. Мать возилась у плиты, а бабка сидела подле окна с вязанием. Последние лет двадцать именно так она проводила почти все дни – в хлопотах по дому и вязании, даже на улицу почти не выходила. У Ивара защемило сердце: он единственная опора и защита этих одиноких женщин. Как они справятся с жизнью без него?

– Ивар, внучек… – бабушка с трудом поднялась, откладывая вязание и шаркая подошла к нему. – Значит, сегодня уходишь в море?

– Да, бабуль. Ухожу.

– Корабль красивый у тебя. Я сама-то не видела, а мальчишки соседские рассказали уже, забегали за пирожками. Ты-то ни позавчера, ни вчера домой не пришёл… – бабушка подмигнула Ивару и обняла. – Жену, может, себе нашёл, а?

– Нашел, бабуль. Как вернусь, так сразу и женюсь, – вдруг охрипшим голосом проговорил Ивар, косясь на Дага и Мусу, занявших стулья по обе стороны стола.

– Хорошая хоть девушка?

– Самая лучшая. Тебе понравится, обещаю.

– Слава Богам и Океану. Кмар был бы рад, – старушка вздохнула и медленно вернулась к окну.

Ивар ждал, что скажет мать, но она так ни разу и не повернулась к нему, будто бы его тут и не было. Напряжение нарастало, словно перед бурей или грозой. Муса постукивал пальцами о столешницу, Даг крутил в руках пирожок. Никто не решался говорить.

– Мам, – начал Ивар, но женщина остановила его жестом, резко повернувшись. На её лице читалась боль и отчаяние. Говорят, что материнское сердце чуткое и знает многое наперед – в правдивости этих слов теперь никто не сомневался.

– Ивар, сын. Ты пришёл с плохой вестью, так ведь? – совсем чужим голосом заговорила мать.

– Да, – Ивар опустил голову, ощущая тяжесть своей вины в стократном размере. Раны на руке и груди заныли, ладони жгло. – Жемчужина слишком важна для Океана. Так просто мне её не получить. Отшельники помогли советами и делом. Остался только один обряд. И о нём я пришел просить тебя, – он помолчал, собираясь с мыслями. – Похорони меня. И забудь. Живи так, будто не было сына у тебя никогда. Не произноси имя. Не ходи к морю… Пока я не вернусь.

– Я не стану тебя хоронить. Мне хватило твоего отца. Даже не проси, – она отвернулась к плите и затихла.

– Это не просьба. Сегодня к вечеру я должен уже быть в море. Все обряды пройдены, остался один. Без него всё будет бессмысленно, понимаешь? И смерть отца тоже тогда потеряет всякий смысл. Я должен найти жемчужину.

– Кто тебе сказал, что ты должен? Почему ты уверен, что найдешь её? Потому что отшельники так сказали? – Ивар видел, как мать едва сдерживается. Ещё мгновение, и она либо разрыдается от бессилия и страха, либо бросится на сына с кулаками.

– Потому что я знаю. Знаю, что никто другой не справится с этим. Только я. Сын Кмара. Потомственный моряк. Мне благоволят лесные духи. Я дал обет безбрачия, прошел обряд нанесения карты и знаю то, чего не знал ни один моряк до меня. Легенды и предания не врут. Но ведь ты знаешь тоже! И всегда знала, что найти жемчужину не умерев, не разорвав все цепи, связывающие человека с сушей, невозможно! Ты надеялась, что отец бросит эту затею и останется жив! Но Океан решил иначе. Мама… Неужели ты хочешь, чтобы и моя душа навеки осталась там, за краем?

– Это жестоко! – выкрикнула женщина и бросилась к Ивару. Он поймал её в объятия и с силой прижал к себе.

– Успокойся… Я принял решение. Уважай его, прошу тебя. Иначе всё зря. Столько людей верит в меня – ребята, команда, Аника. Это шанс для всех нас, для всех людей. Мама! Это счастье для всех, слышишь?

– Слышу… – тихо прошептала мать, всё ещё цепляясь за рубаху сына. Она проиграла и понимала это.

– Если так нужно, то мы сделаем всё, как ты просишь, – внезапно заговорила бабушка. Она незаметно подошла к Мусе и стояла, опершись на его плечи. – Мы живем с этой правдой, что сын, муж, отец, брат могут уйти в море и не вернуться. Каждый раз прощание, как маленькие похороны. Если мы должны отпустить нашего Ивара совсем, мы сделаем это. И он вернется. Обязательно вернется.

Все посмотрели на неё, Даг сжал губы так сильно, что их не стало видно, Муса предпочитал просто не дышать. Ивар усадил мать на стул и опустился подле неё на колени. Она поглаживала его голову, смотря перед собой невидящим взглядом. Спустя минут пять тишины, раздалось тихое пение. Колыбельная. Старинная колыбельная, которую пели в семьях моряков. Тихий, дрожащий голос любящей матери пел о том, как детская колыбель качается на волнах, даря успокоение и сладкие сны, как тучи рассеиваются, и морская гладь серебрится в лунном свете. По щекам женщины текли слезы, соленые и горькие, как Океанская вода. Ивар закрыл глаза и вспоминал своё детство, первые попытки поставить парус, завязать морской узел, первую бурю, улов, первое возвращение домой. Но все эти воспоминания стирались призрачными видениями той ночи, что они провели вместе с Аникой. Вместо голоса матери Ивар слышал напевы отшельницы. Она тоже пела колыбельную. Обе эти женщины любят его, и именно поэтому он вернется.

Сколько они просидели, слушая тихое пение – неизвестно. В какой-то момент бабушка разлила по кружкам вино, все выпили, и молча стали готовиться к обряду. Даг и Муса собрали вещи Ивара и ушли закапывать их, пока остальные готовились дома. Ивар сотни раз видел, как проходит погребение моряков, но не думал, что сам будет похоронен заживо. Он умылся, причесался, осмотрел свою опустевшую комнату и покинул её, чтобы попрощаться с родными. Муса сторожил снаружи дома: на улице собирались зеваки, жаждущие увидеть Ивара своими глазами.

Даг вернулся с десятком матросов и сосновыми погребальными носилками. Народ зашумел, не понимая, что происходит. Следом за Дагом показалась Аника, Муса поймал её под руку и проводил в дом.

– Ивар, – первым делом отшельница подошла к нему, словно не замечая никого вокруг. – Нам нужно прощаться. Здесь и сейчас.

– Прощай, Ани… Аника, – он с трудом произносил слова, словно ребенок, только научившийся говорить, – ты моя жемчужина…

– Прощай. Чтобы ни случилось с тобой там, в Океане, знай, что я дождусь тебя. Мы всё равно встретимся, рано или поздно. Помни, дева коварна, бури не так страшны, а жемчужина твоя по праву. Не забывай про карту. Всё самое важное, все ответы и ты сам – здесь, – она приложила руку к его груди и замолчала, прикрыв глаза. – Прощай, Ивар.

Аника убрала руку и низко поклонилась ему, заливаясь горючими слезами, рыдая в голос. Ей вторила бабушка, крепко обняв внука; она так же отошла в сторону, пропуская мать. Никто больше не проронил ни слова. Женщины в слезах вышли из дома, отворив дверь, и зарыдали ещё громче.

Матросы уложили Ивара на носилки и вынесли из дома. Он лежал, смотря в серое небо, слышал, как надрывно плачут три женских голоса, и вспоминал, как провожали его отца в последний путь. Для Ивара же этот плач значил только начало пути, его сердце и разрывалось от тоски, и ликовало!

Когда матросы вынесли Ивара на широкую улицу, плач прекратился. Толпа жителей деревни молчаливо провожала процессию к морю. Там, у каменного причала, где гигантские ступени спускаются в морскую пучину, капитана ждал его корабль, пропитанный не черной смолой диких слив из Северных лесов, а промазанный смолой нежной акации, самый легкий и красивый корабль из всех, которые когда-либо отчаливали от этого берега. А нос его украшала прекрасная морская дева с жемчужиной в руках.

Ивару вдруг представилось, что несут его вовсе не матросы, а большой кит. Несет его далеко-далеко за море, на берег с жемчужным песком, в край вечной радости. Так и будет – все смелые и сильные моряки попадают туда. Шум Океана становился громче, с неба снова посыпались мелкие водяные капли, они попадали Ивару на лицо, заливая глаза, но он не закрывал их. Совсем скоро вокруг не будет ничего, кроме воды: она окажется и под ногами, и над головой, и даже внутри. Темная, солёная, тяжелая, ледяная вода. Океан.

Процессия остановилась. Небывалая тишина повисла над пристанью, только слышно было, как волны разбиваются о камни и борт корабля. Носилки занесли по узкому трапу на корабль, и только тогда, когда трап был убран, швартовы отданы, Ивар поднялся и подошёл к борту. На него смотрели чуть ли не все жители деревни. И у самого края стояли три одинокие женщины. Даг поддерживал бабушку, Муса служил опорой для Аники. И только мать не подпускала к себе никого. Губы её беззвучно шевелились, и Ивар знал, что она силится сказать. Имя. Его имя.