Читать книгу: «Любовь под ключ», страница 4

5

ЛАРИНН

По пути на ланч время проходит слишком уныло, чтобы накручивать себя из-за того, что нахожусь рядом с Диконом. Ну хоть так. Куда ни кинь взгляд, повсюду воспоминания. В памяти всплывает то время, когда я думала, что смогу скатиться на роликах с крутого холма, ведущего к пляжу, и ободрала спину об асфальт. Ларек с донер-кебабом на углу, где каждый год я питалась примерно пять раз в неделю. «Дворец Нептуна», где я провела целое лето, потратив кучу денег на игровые автоматы, чтобы накопить достаточно билетиков на говенный скейтборд, на котором почти не каталась и который обошелся бы мне гораздо дешевле, если бы я приобрела его в магазине. В тот год я чувствовала, что достигла чего-то благодаря своему исключительному упорству. А какой здесь запах океана и песка! Лучший нейтрализатор ароматов всевозможной жареной еды, доносящихся из парка развлечений. Крики с аттракционов напоминают мне о бабушке, которая уговаривала прокатиться, хотя знала, что меня может стошнить и тогда наша прогулка закончится. Бабуля всегда поощряла во мне смелость, даже если это было немного глупо.

Вокруг так много до боли знакомого и вместе с тем ничего, что было бы моим. Мое сердце болезненно сжимается от осознания собственной бездомности, а потом ухает вниз от злости при мысли о том, что Дикону все еще найдется здесь место, даже когда меня не будет.

– А где ты вообще живешь? – выпаливаю я, не зная, что сказать. – Когда не ночуешь в нашем… в доме бабушек?

Дикон с кем-то здоровается, когда мы проходим мимо, и это подтверждает мои мысли о том, что он выстроил здесь жизнь, а я все никак не разберусь со своей.

– Ты же знаешь, что мы с мамой купили кемпинг? – спрашивает Дикон, бросив взгляд, кажется, в мою сторону, но на нем солнцезащитные очки, а верхняя половина лица затенена бейсболкой.

– Да.

После нашего совместного лета с Диконом бабушки весьма редко заговаривали о нем в моем присутствии, но кое-какая информация все-таки просочилась.

– Я построил там дом. Ну, построил для мамы, а позже рядом поставил сборный дом для себя.

– Ого!

– Но на летний сезон я сдал его в аренду, – торопливо добавляет Дикон, – так что даже не думай уговаривать меня перебраться туда.

– Как насчет того, чтобы не думать о том, что думаю я? – огрызаюсь я в ответ. – И в мыслях такого не было. Просто спросила.

– Извини, – произносит он после долгой паузы.

– Все в порядке, – говорю я.

Возможно, я бы и попросила его пожить дома, если бы сообразила раньше. Меня бесит, что он так хорошо разбирается в людях. Читает их мысли, в то время как я в большинстве случаев едва понимаю саму себя.

Он ведет меня в паб «Живая вода», местную пивоварню, где я никогда не была, но чья хозяйка встречает Дикона сияющей улыбкой. Дикон отвечает еще более лучезарным взглядом. Я так сильно закатываю глаза – вот бы не потянуть ненароком какую-нибудь мышцу.

– Спасибо, Аня, – благодарит он, когда та усаживает нас за столик на открытом воздухе с великолепным видом на океан. – Как тетя? Процедура прошла нормально?

Аня размашисто кладет перед нами меню, не замечая, что мое соскальзывает на дощатый пол террасы. Я приподнимаюсь со стула, чтобы его достать, пока девушка рассказывает об операции на пальце ноги своей тети.

– Передай Глории мои наилучшие пожелания, – говорит Дикон, когда она завершает повествование.

– Обязательно, – воркует Аня. – Приятного аппетита! – весело обращается она ко мне.

Я улыбаюсь и, одобрительно хмыкнув, начинаю выбирать еду.

– Что не так? – спрашивает Дикон из-за своего меню.

– Ты о чем?

– Ты скривилась.

– Нет.

– Скривилась, скривилась. Просто скажи, в чем дело.

Я невинно хмурюсь:

– Ни в чем.

Дикон качает головой и облизывает губы.

– Твоя девушка? – спрашиваю я.

Его меню мягко шлепается на стол.

– Нет, – отвечает он, и это слово звучит как вопрос.

– Значит, обожаемая бывшая?

Понятия не имею, что я высматриваю в этом меню.

– Это просто знакомая, Ларри, – произносит он.

Откладываю меню и изучаю Дикона из-под солнечных очков. Он наклоняет голову и смотрит на меня через свои.

– Ой ли? Ты в курсе подиатрических проблем в семьях всех своих знакомых? Какая-то странная разновидность фут-фетишизма, но дело твое.

Дикон снимает очки, надевает бейсболку козырьком назад и с тихим смешком опирается на обе руки, положив их на стол. Пристально смотрит на меня своими темными глазами и произносит:

– Может, у меня просто на редкость хорошая память.

И вновь этот непрошеный трепет, когда сердце, презрев законы гравитации, прыгает вверх. Для меня это то же самое, как если бы он сейчас сказал: «Помню, что твои ноги оставили следы на потолке салона моего старенького „Бронко“, ведь я частенько их раздвигал и поднимал вверх».

К счастью, мне не нужно ничего отвечать, потому что к нам подходит официант. Дикон встает и приветствует его как принято между добрыми приятелями: обменивается с ним рукопожатием и приобнимает, а после этого знакомит со мной. Не знаю почему, но я лучезарно улыбаюсь Оскару, а затем смущенно подпираю подбородок рукой. Широкая улыбка Оскара исчезает, и он заливается ярким румянцем. Дикон заказывает пиво, а я – коктейль. Мы оба берем крылышки.

Я замечаю, что Дикон бросает на меня скучающий взгляд, когда Оскар забирает наши меню и удаляется.

– Ты что, пыталась с ним пофлиртовать? – осведомляется он, скривив губы в ухмылке.

– Что? Нет! – возмущенно фыркаю я.

Дикон хмурится с притворной серьезностью.

– Ты напугала бедного парня, Ларри.

– Да не пыталась я с ним флиртовать!

– Какой бы красивой ни была твоя улыбка, ты не умеешь ее имитировать, даже если от этого будет зависеть твоя жизнь.

– Не знала, что записалась на уроки по очарованию, – говорю я. Мне срочно нужно меню, чтобы спрятать взгляд.

– Так ты считаешь меня очаровательным?

– Ну конечно! – отвечаю я со смехом.

Дикон откидывается на спинку стула и вновь надевает очки, опершись татуированной рукой о бедро.

– Тогда почему из твоих уст это звучит как оскорбление?

Приносят наши напитки, и я делаю большой глоток. Дикон ждет.

Пожимаю плечами:

– Я склонна думать, что очарование не просто так ассоциируется с чарами. Это всего лишь уловка. Способ заставить людей вести себя так, как вы хотите, и делать то, что вам нужно.

Мои родители – самая очаровательная пара на свете, по крайней мере на первый взгляд. Они устраивали приемы, баловали людей своего круга изысканными ужинами и экстравагантными поездками, притворяясь настоящими друзьями и обаяшками. И так по кругу. Купи-продай. Все что угодно, лишь бы избежать общества друг друга или моего. Насколько я знаю по собственному опыту, за этим роскошным фасадом скрывается мир пустых обещаний.

Дикон только хмыкает и отхлебывает свое пиво.

– К твоему сведению, – добавляю я, стараясь, чтобы мой голос звучал как можно равнодушнее, – ты очаровывал кого угодно, только не меня. Большую часть времени.

И правда, он почти не флиртовал со мной до того, как мы стали встречаться.

Он задумчиво наклоняет голову:

– Бóльшую часть времени я не мог понять, чем тебя очаровать, Ринн.

К подобному разговору я совершенно не готова, а потому допиваю коктейль и жестом прошу Оскара принести еще.

Час спустя, где-то в промежутке между тем, как Дикон забрал себе все плечики крылышек и отдал мне плоские кусочки из нашего второго заказа, я осознаю, что хорошенько набралась. Вернее, подвыпила. Я так давно не выпивала, что ощущаю себя пьяной.

– Мы так и не поговорили о доме, – выпаливаю я сдуру.

Потому что, хотя мы ни словом не обмолвились о нашем общем деле, я узнала о том, чем занимается примерно половина сотрудников этого заведения. Малопонятные, слегка скандальные подробности, которыми тем не менее я живо интересуюсь. Оказывается, Аня и один из поваров на раздаче какое-то время встречались и даже создали собственную группу, но потом сюда пришел Оскар, и все узнали, что он еще и талантливый музыкант, и теперь за дверями кухни сложился настоящий любовный треугольник. Меня нисколько не удивляет, что Дикон в курсе всех местных сплетен.

Однако я ловлю себя на том, что хочу расспросить Дикона о нем самом. О татуировке на его руке, о его работе… и по какой-то причине это кажется слишком рискованным. Нужно срочно вернуть разговор в прежнее русло.

Та самая рука, которая занимает мои мысли, останавливается на полпути, потом Дикон все же подносит стакан к губам и делает глоток. На миг меня завораживает движение его мощного горла и языка, который слизывает с губ каплю пива. Завитки волос обрамляют уши Дикона и выбиваются из-под бейсболки, что придает ему слегка мальчишеский вид. Еще у Дикона красивые ресницы, замечаю я. Надо же, а я и забыла.

Определенно напилась.

– Я имею в виду, что у нас, похоже, есть только один вариант, да? Придется продать все как есть, даже если мы получим за дом только половину того, что могли бы выручить с законченным ремонтом, – заявляет он, вгрызаясь в очередное крылышко, и спрашивает с набитым ртом: – Макс ведь не согласится отдать тебе деньги?

У меня скручивает живот от того, что Дикон так беспечно упоминает моего отца.

– Мы с Максом сейчас не общаемся, так что вряд ли.

Дикон изучает свой большой палец, прежде чем с легким причмокиванием слизать с него остатки соуса.

– Хочешь поговорить об этом?

Ну все, с меня довольно! Делаю глоток воды со льдом.

– Не хочу.

– Он и вправду аннулировал твой трастовый фонд только из-за того, что ты бросила универ?

Не знаю почему, но слова «бросила универ» утихомиривают мою злость. «Бросила» звучит как нечто трусливое, хотя на самом деле это был самый пугающий шаг в моей жизни. Лишь смерть бабушки толкнула меня на этот поступок.

– Не аннулировал. Его нельзя аннулировать. – Я замолкаю и рыгаю в кулак. – Просто наложил орга… огра… ограничивающие условия.

Дикон с грохотом ставит свой стакан, и немного пива выплескивается на стол как раз в тот миг, когда из динамиков раздается звук проверки микрофона. На маленькой сцене под навесом у микрофона стоит наша милая Аня с гитарой. Она немедленно приступает к акустическому исполнению песни «…Еще разок, детка»¹².

– Мне нравится эта песня! – радостно заявляю я и внезапно продолжаю: – Никогда раньше не понимала, какая она возбуждающая!

Неужели я произнесла это вслух? В ужасе смотрю на Дикона, а он разражается безудержным хохотом и криво ухмыляется.

– «Покажи мне, как ты этого хочешь»? – цитирует он достаточно громко, чтобы перекричать музыку.

Я отшатываюсь назад так резко, что едва не падаю, и врезаюсь коленом в ножку стола.

– Нет! – почти кричу я.

Дикон смеется еще громче, рокочет глубоким гортанным смехом, который с возрастом стал более хриплым, потом смахивает с глаза слезинку.

– Нет, – говорит он, – это текст песни! Ты не понимала, что песня, в которой есть слова «покажи мне, как ты этого хочешь», возбуждает?

Я не отвечаю, лишь демонстративно снова пью воду. Температура моего тела то повышается, то понижается, и происходит это слишком быстро. Оскар со второй гитарой присоединяется к Ане, и они начинают играть тягучую приглушенную версию песни «Левитирую»¹³. Я раскачиваюсь из стороны в сторону в такт музыке на протяжении всей песни, непреклонно не выпуская изо рта трубочку.

Когда музыка становится чуть тише, Дикон интересуется:

– Что за ограничительные условия?

Мой одурманенный водкой мозг лишь через несколько секунд понимает, о чем именно спрашивает Дикон. До конца куплета и весь припев мы с Диконом рассматриваем друг друга, и только потом я отвечаю:

– Брак.

Бьюсь об заклад, это было самое простое обязательное условие, которое мог добавить мой отец, одновременно фантастическое и, следовательно, единственно возможное, к тому же не требующее бумажной волокиты.

Холодный, словно точно рассчитанный по времени, зловещий ветер налетает с воды, сдувая мои волосы с плеч. В какой-то миг за пределами моего осознания небо раскалывается на алые и золотые полосы. Дикона, похоже, нисколько не потрясло мое признание, его взгляд блуждает по моему лицу.

– Я согласен, – заявляет он.

– Я не просила, – отвечаю я.

– Знаю, ты сделаешь мне предложение. Размер кольца у меня тринадцатый.

– Дикон, это не смешно.

От алкоголя колотится сердце. Дикон наклоняет голову, прикусывая белыми зубами нижнюю губу, как будто знает, что я у него в руках.

– Разве было бы не забавно взять и предъявить этот брак твоему отцу?

– Прекрати.

Звук моего голоса теряется под аккордами следующей песни, акустической кавер-версии «Должно быть, это была любовь»¹⁴.

Выражение лица Дикона смягчается, становится серьезным.

– Я не шучу, Ринн. Клянусь. Не хочу, чтобы дом ушел за гроши. Ты же знаешь, как они его любили. Если не можем оставить его себе, то как минимум сделаем так, чтобы он хоть что-то стоил. Мне кажется, что они оставили его нам не просто так. Не нашим родителям и не моему брату. Нам.

Завораживающе вкрадчивый голос Оскара поет что-то о том, как он вновь представляет себя в чьем-то сердце, и я вскакиваю со стула.

– Мне нужно пописать, – громко объявляю я и на дрожащих ногах направляюсь в туалет.

Не спеша ополаскиваю запястья холодной водой, потом брызгаю на шею, чтобы немного остыть. Когда я выхожу, Дикон ждет меня в коридоре, прислонившись к стене и вновь повернув бейсболку козырьком вперед.

– Готова? – интересуется Дикон.

– Нужно оплатить счет.

– Уже оплатил. – Он протягивает мне мои солнцезащитные очки.

– О… спасибо.

По дороге домой я слишком взбудоражена, чтобы остановить натиск воспоминаний, к тому же мы идем молча, и ничто не удерживает мой затуманенный мозг в настоящем. Только разноцветные огни аттракционов в парке развлечений, мерцающие и размытые на фоне темнеющего неба, и несмолкаемый шепот набегающих на берег волн. Я не осознаю, что бесцельно шагаю впереди Дикона, пока не оступаюсь на неровной поверхности. Он подхватывает меня, моя рубашка задирается, и я чувствую его горячие ладони на своей талии.

Отпихиваю их локтями, словно это опасные щупальца.

– Не надо!

Он раздосадованно ворчит:

– Ты чего? Хочешь упасть?

Я хмыкаю. Чертова ирония!

– С каких пор тебя волнует, что мне будет больно?

Он моргает, как будто я дала ему пощечину, затем медленно подходит ко мне и пригвождает взглядом.

– Кто бы говорил!

У меня кружится голова, сердце неровно колотится.

– Хочу домой, – сдаюсь я.

Дикон делает резкий вдох, словно собирается добить меня, сказать что-нибудь типа «Давай помогу тебе собрать вещи» или «А где именно твой дом?», и я жду удара. Должно быть, Дикон замечает это, потому что хмурится, окидывает меня взглядом и, выдохнув, отступает.

– Хорошо, – тихо произносит он.

Мы проходим еще полквартала, когда Дикон останавливает велотакси, кузов которого сзади украшен гирляндами светодиодных лампочек.

– Привет, Глен, – здоровается Дикон с водительницей.

На навесе виднеется надпись: «Прокатись с Глендой». Дикон протягивает женщине несколько купюр.

– Пожалуйста, отвези ее ко мне, – просит он.

Соус от крылышек жжет мой желудок огнем, когда я задаюсь вопросом, часто ли Дикон привозит своих подружек к себе домой. Дикон вручает мне связку ключей, отделив два.

– От ворот, – говорит он об одном ключе и показывает другой: – От главного входа.

– А от второго этажа? – спрашиваю я, потом вспоминаю. – Ах да, там ведь нет двери.

– Точно, – подтверждает он.

Дикон открывает рот, как будто хочет что-то добавить, но, передумав, засовывает руки в карманы и уходит в противоположном направлении.

6

ЛАРИНН

Утром сориентироваться получается не сразу. Открыв глаза, я замечаю, что через открытые застекленные двери – в одной не хватает стекол, и она наполовину закрыта брезентом, – открывается вид на небольшой балкон. Вдали можно разглядеть башню старой церкви в миссионерском стиле, кусочек пирса справа от нее и пальмы, которые обрамляют всю картину. До меня уже доносятся отдаленные крики людей на аттракционах и лай морских львов со своих постов.

Я в своей старой комнате у бабуль, но…

Вчерашний день понемногу просачивается сквозь забытье, когда появляется Дикон. Он обходит разбитую дверь и кладет руки на раму, заслоняя обзор.

– Кофе? – спрашивает Дикон.

Может, это все утренняя тишина или то, что, несмотря на вчерашнее, сейчас он бодр, свеж и совершенно… невозмутим. Такой же, как и прежде, независимый. А я устала зависеть. От него, от родителей, даже от собственных мыслей.

Сквозь туман похмелья пробивается еще одно воспоминание: Дикон расталкивает меня, отрубившуюся на диване, отводит в свою комнату и оставляет на прикроватной тумбочке стакан воды и таблетку аспирина. Я сажусь, беру и то и другое, потом молча иду к груде своего багажа, сваленного в гостиной.

Господи, ну и где же мне переодеться? Единственная комната с дверью – ванная, и я вынуждена неловко и сконфуженно проходить мимо Дикона, который все еще торчит в дверном проеме. Только теперь он опирается на косяк одной рукой, а в другой держит дымящуюся кружку. Он приветственно поднимает ее, когда я вновь плетусь мимо него. Закрываюсь в ванной. Тьфу!

Неторопливо чищу зубы и переодеваюсь. Тщательно тру лицо. Изучаю свое отражение в зеркале и молча спрашиваю себя: «Что бы ты сделала, если бы не заморачивалась? Если бы не испытывала к нему никаких чувств? Как бы себя повела? Тебе, как никому другому, известно, что противоположность любви вовсе не ненависть, а безразличие. Ты можешь притвориться спокойной и безразличной, даже если это далеко не так». Обещаю себе, что хотя бы попытаюсь, и выхожу на балкон.

Дикон поставил еще один складной стул рядом со своим, а на табурет между ними – две кружки. Несколько минут мы сидим молча, медленно прихлебывая кофе. И я не уверена, уступаем ли мы друг другу право высказаться первым или просто готовимся к очередной битве. У меня странное чувство, что Дикон тоже этого не знает.

– Я хочу продолжить наш разговор, – начинает он, щурясь на солнце.

– Какой именно? – спрашиваю я, не отрывая взгляда от горизонта.

– Тот, в котором мы договорились пожениться на определенный срок, чтобы получить доступ к твоему трастовому фонду, объединить наши средства и закончить ремонт до того, как мы решим либо вместе сдавать дом наших бабушек в аренду, либо продать его за те деньги, что он стоит, а это кругленькая сумма.

«Невозмутимость, черт возьми!» – повторяю я как мантру.

– И каким же будет этот срок?

Судя по виду Дикона, легкость и быстрота моего ответа приводят его в замешательство, и на миг меня охватывает ощущение победы. Однако он быстро приходит в себя.

– Думаю, это зависит от того, сколько у тебя денег, – говорит он. – Если хватит закончить весь ремонт, значит, разбежимся сразу же после того, как дом будет готов. Если нет, то придется постепенно пополнять сумму и, полагаю… Ну, в общем, месяцев в шесть, наверное, уложимся. Пусть мы осточертеем друг другу, зато потом сможем развестись и продать дом гораздо дороже, чем сейчас.

– А куда денется Сэл? Оставлять арендную плату такой, как сейчас, уже не получится.

– О Сэл я побеспокоюсь, когда будет повод, – произносит Дикон немного жестко.

Полагаю, он прав, ведь последние несколько лет он бывал с ней рядом гораздо чаще, чем я.

– Если мы ввяжемся в эту историю – а я пока не согласилась! – но, если все-таки договоримся, я дождусь конца ремонта.

Да, если я забуду о своей гордости и соглашусь на предложение Дикона, мне нельзя потерпеть неудачу.

– Понял, – кивает Дикон.

– Есть только одна крошечная деталь, о которой ты забываешь.

– Какая?

– То, что мы с тобой не выносим друг друга, – говорю я. – Ты считаешь меня избалованным ребенком, а я тебя – самоуверенным говнюком. Подобное сочетание разрушает настоящие браки, поэтому совместное участие в фиктивном в рамках наших ситуативных отношений было бы… – Я качаю головой, пытаясь подобрать подходящее слово. – Катастрофическим.

Губы Дикона кривятся, в глазах ужас.

– Самоуверенный говнюк?

– «Мерзкий потаскун» звучит слишком ласково. Среди тех, кого я люблю, полно мерзких потаскунов.

Он улыбается:

– Правда? И кто же это?

– Видишь? Мы ни одного разговора не можем закончить без того, чтобы ты все не испортил.

Я поднимаюсь со стула, но рука Дикона обхватывает мое запястье.

– Прости, ладно? – говорит он со смехом и поднимает ладони вверх в знак капитуляции. – Больше не буду, честно.

Подозрительно смотрю на него, и он испускает долгий усталый вздох. Один, самый непослушный завиток спадает Дикону на лоб. Я впиваюсь ногтями в ладони, едва сдерживаясь, чтобы его не убрать.

– Неужели тебе не хочется просто довести дело до конца? – спрашивает Дикон. – Продать дом – это одно, но продать его в таком ужасном состоянии? – Он сглатывает. – Я готов на что угодно, лишь бы этого избежать.

Включая женитьбу на мне, очевидно.

– Не похоже, что кто-то из нас трепетно относится к браку, – продолжает Дикон.

Тут он прав, подловил.

– Это всего лишь лист бумаги, Лар.

А раньше это был просто секс. То, с чем мы оба согласились, но я неправильно истолковала.

– Не представляю, как мы сможем провернуть это дело и не убить друг друга, – говорю я.

Самые первые две недели вместе во время рождественских каникул мы провели в бесчисленных ссорах из-за всяких глупостей, включая мое место за обеденным столом. Как только Дикон понял, что оно мое, каждый вечер мы сражались за то, кто доберется до него первым. Кульминацией одного ужина стал безумный бросок, в результате которого я случайно заехала ему локтем в глаз, и Новый год Дикон встретил с фингалом. Совершенно бессмысленный повод для ссоры. А нынешняя затея предоставит нам сотни возможностей для подобных ссор.

Дикон пожимает плечами:

– У меня отличная страховка. Ты бы стала выгодоприобретателем.

Его слова вызывают у меня удивленный смешок, и Дикон радостно ухмыляется. И будь я проклята, если он сейчас не усовершенствованная версия того привлекательного засранца, ради которого я бросала Элис и отменяла летние планы с бабушками, чтобы он мог скрутить меня как крендель. Из-за которого я превратилась в страдающую влюбленную дуру, помешанную на сексе. Чувствую себя точно так же, как всякий раз, когда я стояла перед аттракционом «Огненный шар» в парке и собиралась с духом. Испуганной и в полном восторге. Я практически слышу бабушкин голос: «Ты будешь очень счастливой, потому что не испугалась».

На самом деле у меня, как правило, бывало две минуты безграничной радости, втиснутых между неподдельным ужасом и приступом морской болезни, которая всегда брала верх, когда поездка заканчивалась. И все же бабушка была права. Я чувствовала, что совершила нечто особенное.

– Нам нужно составить очень подробный договор, – предлагаю я.

– Согласен. Полный, всеобъемлющий план.

– Хочу, чтобы у меня было право голоса. Например, по поводу отделки, да и всего остального тоже.

Мне хочется воздать должное этому месту и бабулям.

– Нам, конечно, придется учитывать бюджет, но твое предложение достаточно разумно.

Я фыркаю:

– Разумность – это не то, что мы обычно возбуждаем друг в друге.

Мы стоим рядом, грудь к груди.

– Может, отнесемся к данной ситуации как к долгой асексуальной ролевой игре?

– То есть к чему в определенный момент приходит большинство браков?

– Поиграй со мной в дом, – просит Дикон.

Я приподнимаю бровь.

– Да ладно тебе! Ты в детстве никогда не играла в дом? – Уголок рта Дикона приподнимается. Я допиваю остатки кофе. – Нужно притвориться мужем и женой и вести дом, как посчитаем нужным. Всякий раз, когда один из нас хочет придушить другого, мы притворяемся, что у нас настоящая семейная ссора, и ведем себя соответственно.

Если не считать варианта, что мы меняем дома, и каждый новый дом больше и лучше прежнего, чтобы разойтись по разным углам как можно дальше друг от друга… я бы не сказала, что у меня много примеров, на которых стоит научиться здоровому разрешению конфликтов в браке.

В памяти всплывают непрошеные воспоминания, накладываются одно на другое: разные дома и разный возраст, а я одна в своей комнате с включенной на полную громкость музыкой и в окружении мягких игрушек или шикарных вещей, которые служили заменителями семьи. Моя версия игры в дом состояла из этого, а еще из того, что я смотрела на дверь своей комнаты и ждала, пока кто-нибудь из родителей не выберет меня, чтобы поделиться эмоциональной энергией. Помню, как с возрастом я начала понимать, что такое деньги. Осознавая, что, хотя их предостаточно, нигде не ощущается такой пустоты, как у нас дома.

Уверена, что это чувство накапливалось постепенно, а не возникло за несколько мгновений, но хорошо помню тот день, когда мое собственное одиночество изменилось и стало ощущаться как злость. Репетитор, к которому я ездила на автобусе три раза в неделю, уехал в отпуск, поэтому я предупредила родителей, что меня нужно будет забрать из школы. Когда никто не появился, я несколько раз позвонила маме из кабинета администрации, но так и не получила ответа, так что из школы стали звонить моему отцу. Он, разъяренный донельзя, забрал меня, а через несколько минут на подъездную дорожку за нами въехала мама, пребывающая в полном неведении.

Как оказалось, во время занятия с тренером ее мобильный находился в режиме «Не беспокоить», а потом она задержалась, чтобы перекусить и пообщаться с подругами, забыв включить уведомления. Она дошла до конца объяснения, не осознавая и не признавая, что тоже про меня забыла. Папа набросился на нее за то, что его выдернули с деловой встречи, а меня отправили в мою комнату.

Мне всегда казалось, что, если я буду делать все, чего от меня ожидают, буду хорошей, буду причинять как можно меньше неудобств и как можно меньше требовать, тогда, возможно, для меня найдется местечко между ними. Вместо этого злость стала моей безмолвной спутницей, я облачилась в нее словно в саван. Я принимала родительскую любовь везде, где только могла, и обычно она проявлялась в виде гордости, когда мне удавалось сделать что-то впечатляющее.

Теперь для разнообразия хочется произвести впечатление на саму себя.

– Я думаю, что в память о бабулях мы справимся. А ты как считаешь? – говорит Дикон.

От меня не ускользает ирония, когда я произношу:

– Согласна.