Читать книгу: «Бес с тобой», страница 2

А я ищу первые слова, потому медленно иду между рядов стоек, мебельных композиций. Мажу глазами, цепляясь всё больше за разные детали, которых по невежеству не заметил в первый раз. Тонкая организация рабочего пространства, чёткие и вместе с тем продуманные сегменты товаров, цветовые семьи, орнаментические.

Торможу возле витрины с диковинными пепельницами, мундштуками и портсигарами.

Беру один, под серебро, но это не оно. Рисунок тонкий и резной.

– Вам это не подходит.

– Почему?

– Он был сделан для человека, крайне редко прикладывающегося к сигарете. Молодого, утончённого, обедневшего аристократа. Для вас подойдёт другой, – Исмаил не выходит в зал, чуть склоняется за своей витриной, недолго копается и кладёт на стеклянную поверхность ещё один портсигар. И, судя по отделке – как раз серебро, и рисунок оттенён даже.

Беру. Он и правда в руку удобнее ложится, несмотря на металл, быстро набирает тепло. На крышке пламя… и две капли, чёрные гладкие камни, напоминающие глаза. Глаза в пламени… Ад? Бес?..

– Вы знаете, кто я? – пристальный взгляд на Исмаила.

– Вашу суть я понял ещё в прошлый раз.

– Сколько?

– У него нет цены.

– Но я хочу купить, – не понимаю, зачем цирк и зачем показывать то, что не продаётся.

– Она ваша по праву.

– Это лишнее. Так сколько?

Мужчина молчит, и у меня разыгрывается жуткое желание ему в морду вбить его высокомерие.

– У каждой вещи есть цена! – чеканю ровно. – Серебро, работа, – перечисляю, что вижу и как понимаю, – чеканка, камни, оригинальность. Штук десять? – навскидку.

Коган молчит. И его взгляд меня бесит ещё сильнее. Снисходительный, даже насмешливый. Ему везёт, что губы не улыбаются, а так бы я сорвался.

И тут озаряет – я портсигар уже себе присвоил! Меня не волнует остальное. Он мой, потому что органично вписывается в моё понимание «годится», «удобно», «глаз не раздражает». Портсигар словно был создан под меня.

Право!

– Бес для Беса… – пальцами оглаживаю глаза-камушки, скольжу по языкам племени.

– Серебро – магический металл. Как и гематит – непростой камень. Неброские, но защитные. Очищающие, вбирающие… Они как фильтр. Будут вбирать плохую энергию.

– Хотите сказать, он волшебный?

– Не совсем, но силу имеет. Он вам подскажет зло, болезнь, плохая аура.

– Светиться будет? – сарказм.

– Цвет. Серебро потемнеет… – не ведётся на яд.

– Я хотел бы услышать положительный ответ, но думаю, он остаётся тем же, – задумчиво кручу портсигар, все же переходя к важному.

– Ваше предложение было щедрым. Даже более, чем, если учесть те копейки, за которые другим приходилось продавать свои участки, но…

– Но вам придётся съехать.

Мужчина становится мрачнее, брови чуть вздрагивают, губы поджимаются в узкую полосу.

– От себя добавлю полтора, но съехать нужно в течение недели.

– Я не сог…

– Иначе я не буду Бесом в огне. Я выйду из него, – кладу портсигар на стеклянную поверхность, чуть порывистей, и мерзкий скрип наполняет лавку. – Вы не в том положении, чтобы воевать. У вас есть, что терять, Исмаил Иосифович. И я сейчас не об этом, – обвожу глазами магазин с антиквариатом. – Внучка у вас ангел. Уже почти школу окончила. Вот-вот новая жизнь начнётся. Подумайте, какой участи вы ей желаете?

Впервые вижу мелькнувший страх на лице Когана. Стальной нерв, и тот дрогнул. Это хорошо, значит я не ошибся.

– Вам ли не знать, как Бесы падки на всё ангельское, – вероятно зря добавляю, но Внучка для него всё. А то, с какой нежностью и любовью они общаются, меня навело на прозрачную мысль – дед поартачится, но рискни я на более наглый шаг – отпишет всё и за так.

– Вы не посмеет… – роняет Коган, но в его взгляде уже зародилось опасение.

– Исмаил Иосифович, неужели вы думали, что мы настолько порядочны, чтобы не воспользоваться столь очевидным козырем? – ровно и по делу. Старик должен уяснить, я не шучу. Не играю и не пытаюсь вывести на глупые эмоции. Я БЕС, и если говорю – меня стоит бояться – лучше прислушаться. Я не кидаюсь пустыми угрозами, для этого слишком ценю своё и чужое время. И тем более – верю в силу и важность каждого произнесённого звука. Я много творил в жизни, и прерывал чужие на раз. Но сейчас тормозит от быстрого решения проблемы то, что в мире есть более достойные смерти люди. Я не соврал Пастору. Мне понравился Исмаил, и я бы не хотел бестолково лишить его возможности и дальше растить внучку.

– Она ещё девочка.

– Вот и помните об этом. А ещё призадумайтесь, вас ли стоит благодарить за то, что Арина Родионовна, а для Давида и Матвея Ризенштейн – просто Аря, до сих пор посещает школу и порхает, точно бабочка, в своём мире прекрасного, не замечая сгустившейся непогоды. Это несущественное упущение я быстро устраню. И вы поймёте, не так страшен Бес, как его малюют. Он куда ужаснее, просто фантазия у мастеров ограничена.

Арина

– Значит, твой дед так и удерживает оборону? – опять пристаёт Давид с допросом на тему «вы уже готовитесь к войне с бандитами»?

– Мне он ничего не говорит…

Мы с мальчишками после прогулки идём к моему дому, а по совместительству дедушкиному рабочему месту – антикварной лавке. Матвей и Давид меня провожают. Так всегда, и не обсуждается!

– Но я вижу, что с каждым днём он всё печальней и мрачнее.

– Ещё бы, – знающе протягивает Матвей, – без нескольких точек весь дом захватили. – И куда смотрит полиция?

– Видимо, куда им уплачено смотреть! – умничает Давид и братья начинают спорить и пихаться, желая на фоне другого поярче блеснуть осведомлённостью.

Уже привыкла к их дурости, но отношусь спокойно, как сестра к балбесам-братьям. Дед сначала решил, что я никак не могу выбрать, кто же моему сердцу милее, но вскоре понял, в этих парнях жениха не найти.

– Ну всё, пока, – выдыхаю радостно. Братья перестают дурачиться. Мы останавливаемся возле ступеней моего дома. – Спасибо за вечер, завтра буду занята! – отрезаю сразу, чтобы не завязывать дискуссию, во сколько завтра пойдём гулять.

– У-у-у, – кривит лицо Давид. – Почему ты так рано сегодня?

– Я обещала деду кое-что почистить. И так из-за вас отпросилась на лишний час.

– Вот-вот, ему пообещала, а нас даже не хочешь обнадёжить «Выпускным».

– Я не могу идти с двумя, а выбирать одного из… простите, – поправляю очки, которые пытаются съехать на нос, – не корректно. Не хочу никого из вас обидеть!

– Вот честно, я бы не обиделся, – дёргает плечом Давид, – если бы ты пошла не с братом, а со мной.

Вызывает улыбку такая бесшабашная простота.

– А то и понятно, – мотаю головой и иду к двери, потому что Матвей решает толчками и пинками показать, как ему не понравилась шутка брата. – До завтра, драчуны, – отмахиваюсь, понимая, что сейчас им уже не до меня.

– Дед, – даю знать, что это я. Вместе с переливом колокольчика вхожу в лавку и окидываю помещение взглядом. Ничего необычного. – Дедуля! – чуть повышаю голос, потому что обычно родственник к этому моменту уже выглядывает из кабинета и спешит меня встречать. – Дед… – настороженно протягиваю, глазами зацепившись за портсигар на стеклянной поверхности главного прилавка.

Родственник никогда и ничего не забывает. Сердце недобро ударяется о грудь, дыхание больно обжигает горло.

– Д-дед, – торопливо огибаю прилавок и от ужаса всхлипываю: – Де-да!..

Бес

Птичка на проводе приносит весть: Коган в больнице. Поздно вечером его доставили в реанимацию. Сердечный приступ. Как понимаю, случился после моего ухода…

Душу неприятно шкрябает совесть, но задвигаю порыв поглубже. Не планировал подобного, но раз так, нужно срочно действовать. И пусть меня будут ненавидеть и презирать, пусть никто не оценит… но я спасаю эту семью. Да, методы не мягкие и не гуманные, но я не благодетель. У меня свои интересы. И коль могу без лишних смертей завершить дело… попробую.

Итак, девчонке нет восемнадцати, значит органы опеки будут тут как тут. У семьи никого больше нет, а стало быть, на время пребывания Исмаила Иосифовича в больнице девушку поместят в специальное учреждение. Этого нельзя допустить.

Пока дед лечится – я должен полностью завладеть её доверием.

– Костыль, дело есть, – набираю торопливо хорошего знакомого, совершено не задумываясь, что ночь на дворе.

– Когда?

– С утра на поляне.

– Степан Игнатьевич, – следом набираю важного человека в госструктуре, – простите, что так поздно, но срочное…

– Сколько времени? – зевает мужик, и я его понимаю, вроде оттянулся немного с Ленорой, выпил для души, а тут новость шарахнула. Не до сна уже.

– Ночь, но мне только озвучить просьбу.

– Попробуй, – недовольно жуёт слова Игнатьевич.

– Хотя бы на денёк придержать органы опеки и попечительства. Могут прийти за Коган.

– Шутишь? Мне ещё и писать?

– Я СМС продублирую.

– Хорошо, но надолго не смогу. Там сейчас надзор строгий…

– Хотя бы денёк.

– Присылай. Гляну, чем смогу…

– Буду должен, – скидываю вызов. Чтобы не забыть, тотчас отправляю СМС со всеми известными данными, нужными для дела, и не в силах уснуть, тащусь на балкон.

Прикуриваю, опираясь на перила и бесцельно обводя глазами ночной город. Пестрят огни, гоняют редкие рейсеры, простые тачки…

А перед взором Арина. Трепет ресниц, робкая улыбка, мягкий смех, губы, приоткрытые в удивлении.

– Прости, девочка!..

***

– Здоров, – приветствую дружески Костыля, только покидает машину и ко мне подходит. Опираюсь о капот, смолю.

– Здрав! – кривит губы и зевает. – Чё за дело?

– Вечером нужно на одну точку прибыть. Не засвеченных, человека три-четыре прихвати.

– Разборка?

– Пугнуть кое-кого.

– Что по оружию?

– Только перо, – повторяю спокойно. – Оно для меня. Черканёшь для вида, но не переборщи. Мне девица в сознании нужна, а не в истерике… Так что без фанатизма.

– А нам с ней что?..

– А вам с ней…

Арина

Иду из больницы, где провела большую часть дня. Дед в себя приходил пару раз, но ничего так и не сказал. Под сильными препаратами.

Сидела и всхлипывала, чувствуя дикое бессилие и пустоту. Зря пошла с парнями гулять. Была бы рядом с ним, возможно, смогла бы предотвратить, ну или пораньше среагировать.

А так… время потеряла.

Больше не брошу. Лишь бы поправился. Всё время буду рядом с ним.

Но как бы ни хотелось сидеть подле деда, правила есть правила, и меня уже вечером просят на выход.

Мягко, виновато. Медсестра очень сочувствует, по глазам видно.

И жалость читаю. А её не нужно! Я не ущербная, да и дед не умер. Мы ещё поборемся!!!

Молодая женщина доверительно шепчет:

– Не расстраивайся, милая. Жизнь – она штука сложная. И бывает, бьёт сильно, но духом не падай. Тебе ещё жить и жить, и если раньше времени руки опустишь, потом с колен будет очень сложно подняться. Ступай домой. Отоспись, а завтра с новыми силами к деду придёшь. Он уже отойти от лекарств должен будет. И поговорите…

– Спасибо, – выдавливаю кивок, сдерживая слёзы.

На общественном транспорте добираюсь до своего района. От остановки до дома три пролёта, а если срезать угол, два. Через двор, проулок…

Вечером не лучший вариант, но, во-первых, на улице, как назло, притапливает дождь, а я не взяла зонта, а во-вторых, я до жути боюсь столкнуться с «добрыми» тётечками и дядечками из отдела опеки и попечительства. Они уже должны быть в курсе произошедшего с дедом. А значит обязаны нагрянуть ко мне и сообщить, что пока он находится в больнице, я буду под их присмотром.

Не хочу о них плохо думать и говорить, но когда в прошлый раз у дедушки случился приступ, меня на две недели поместили в приёмник, где «милые» обитатели сего заведения меня пытались учить жизни. Не проходящие синяки и ссадины, страх уснуть… Я рада, что это самое безобидное, чем мне запомнилось то «Золотое» время. В меня не плевался только ленивый, меня щипали, пинали, били, за волосы таскали… А когда я вернулась домой, в лавке не досчитались некоторого количества вещей.

– Легко отделались, – дед приобнял меня за плечи и чуть огладил. – Главное, живы, и снова вместе!

Он, конечно, прав, но я не хочу повторения!!!

Шагаю на автомате, всё сильнее ёжась от промёрзлости дождя, а в голове кипят неутешительные мысли и даже то, что раньше радовало глаз, совсем не цепляет.

Я так боюсь…

– Глянь, какая малышка! – мужской голос прорезает мрак тяжких дум.

Но я мыслями уже почти домой добралась, потому игнорирую реплику и шагаю дальше.

– Маленькая, ты куда так торопишься? – откровенная насмешка и затаённая угроза заставляют остановиться. Застываю так, будто на стену невидимую наткнулась. Испуганно смотрю на двух молодых мужчин, курящих возле стены под козырьком чёрного входа, который давно заколочен.

Мужчины бандитского вида. Вроде простые, в джинсах, куртках, кроссовках, да грубоватость в жестах, язвительность в глазах, пренебрежение в ухмылках – толкает именно на мысль – нехорошие парни!!!

Ведь «хорошие» в такую погоду не тусуются в проулке!

У одного в руке банка пива, вторая в ногах стоит – на асфальте.

Худощавый отлепляется от стены и делает пару шагов ко мне. Вальяжно, покручивая в пальцах зажигалку:

– Тебя не учили обходить тёмные места стороной? – шварк, окурок прочь.

– Учили, – нервно киваю, шарахаясь назад, но к ужасу натыкаюсь на кого-то спиной. Взвизгиваю, теперь отступая в сторону. Ещё двое!!! Длинный и тощий, невысокий, коренастый. Один поигрывает ножом, а у другого руки в карманах, но каменное лицо пугает до икоты. Обещает крупные неприятности… и боль!

Блин! Блин!!!

По телу несётся безотчётная волна ужаса, ноги начинает сводить, сердце едва из груди не выскакивает, мысли лихорадочно бьются в голове.

– Я кричать буду… – нелепый писк срывается.

– Ай-я-яй, – цыкает худощавый.

ГЛАВА 4

Бес

Веду Арю с больницы, поэтому точно знаю, когда выйдет, единственное, разделяю парней на две группы. Одни стоят на главной дороге, но в первом проулке, а другим велю её ждать между домов – если надумает идти сокращённым путём.

Вот же дура маленькая! Совсем нет страха. Прёт именно в темноту. Непуганая лань, что б её!!!

Была бы моей – выпорол. А потом ещё раз. Чтобы сидеть не смогла и запомнила раз и навсегда – НЕЛЬЗЯ одной ходить такими дорогами!!!

От злости аж руки чешутся, да в ногах огонь. Пойти и самому проучить девчонку. Дед всеми силами её пытается уберечь от грязи, а она…

Дождь неприятно косо моросит. Хре*во! Придётся помокнуть!

Выкидываю окурок в открытое окно и покидаю машину, аккурат с девичьим истошным визгом.

Игра началась! Только крик неприятно душу шкрябает. Размашисто шагаю в проулок, где слышатся мужские смешки, девичий плач, сдавленные, хриплые повизгивания.

– Помогите! – обречённым шипением.

Бл?!. Что муд* делают?

Злость застилает взор, бешенство затапливает рассудок. Даже плевать на сырость – плохо соображаю, как оказываюсь в темноте проулка, где мелькают силуэты.

– Маленькая, да ты не бойся, мы быстро, – глумливо ржёт кто-то.

– Э-э-э, – окрикиваю парней, привлекая внимание, а сам прищуриваюсь, пытаясь сообразить, мои ребята или нет. Когда вижу – свои – меня обуревает слепая ярость.

Были даны строгие указания, что можно, а чего нельзя, а парни решили проявить инициативу!

Что ж!

– Вали отсюда!!! – хмельной голос одного из… но эффекта не производит. Дождь лупит по лицу, а я целенаправленно иду в толпу. Она сгущается – парни на меня реагируют, но по звукам, у стены копошится ещё кто-то, а девчонка, давясь слезами, отбивается.

Треск ткани, панический визг, шлепки, рычание, гогот.

И Бес вырывается.

Лишь лава вместо крови, безумство в глазах и радость в теле от того, что позволяю расслабиться. Хруст ломаемых костей, вой падающих, негодование остальных, оскаленные морды незнакомых, но которых Костыль притащил. И сам Костыль… он знает, что парни маху дали, потому не защищает, но и свою роль обязан отстоять. То, что он заплатит позже – уже догадывается, на морде его читаю вину и обречённость. Но как истинный воин – готов принять, а сейчас… позволяю перу скользнуть по боку. Только в последний миг осознав, что если бы я не был более ловким – у меня было бы куда опаснее ранение. То ли Костыль так в меня верит, то ли…

Об этом сейчас лучше не думать.

Боль обжигает тело, но мне всё равно – пропускаю Костыля мимо, и с разворота бью локтем в затылок. Знакомый глухо врезается в стену. Разворачивается, прокручивая нож. Метает испуганные взгляды то на меня, то на парней и благоразумно даёт команду:

– Быстро, валим!!! – припускает так, что из-под подошв шлепками разлетаются брызги.

– Нах* отсюда, – харкая кровью, стенает тощий, едва на ноги поднимаясь чуть в стороне. Ему помогает крупный.

Ещё слышны голоса и топот удирающих, а я уже к Арине спешу.

– Ты как? – склоняюсь над девчонкой. В скудном свете она кажется смертельно напуганной. Мокрые, слипшиеся волосы. Огромные глаза, подрагивающий рот, даже зубами от страха клацает. Бледность, дрожь тела. Её лихорадит.

И от страха накатывает ступор.

Бл*, этого не ожидал.

В душе злоба опять прокатывает, и уже красочно вижу, как расправлюсь с убл*. И Костыль ответит!

Неописуемо страшно убедиться в допущенном мною промахе, но глазами по телу девчонки прогуливаюсь, выискивая хоть намёк, что изнасилование было. Пальто нараспашку. Мокрое платье разорвано, видны царапины, но… трусики на месте, крови лишней нет.

Значит, попугали. Чуть переборщили, но попугали. Ничего, Аря запомнит урок на будущее. Переживёт. Ей ещё жить и жить!

Снимаю с себя куртку и накидываю на девчонку.

Она вздрагивает, словно током её шарахает.

– Всё уже, – злюсь непонятной реакции. Тянусь к мелкой, она начинает взбрыкивать. – Тихо ты! – глухо рычу, рывком на руки поднимая. Надоело изображать героя. Да и девчонка до сих пор невменяемая. А она рьяно извивается, царапается, кусается и вместо истошного крика «Пустите!!!» – как змея шипит.

Твою мать! Она голос сорвала. Потому и не голосит.

Крепко к груди прижимаю, пока она не перестаёт дико биться в моих тисках. И только успокаивается, покачиваю, как ребёнка, удушливо осознавая, что боль топит и моё сердце. Сентиментальность мне чужда, но боль мелкой и её ужас, словно яд, передаётся мне. Травит, травит, травит…

А если учесть, кто виновник… Так я медленно, но верно, дохну.

А я не привык дохнуть по пустякам. А это пустяк. По-любому пустяк!

Подумаешь напугали! Подумаешь, тряпку порвали…

Это ли горе? Это ли страх?.. Ну, позажимали в углу. Потискали…

Су*, убью их!!!

Сама мысль, что кто-то её тронул вольнее оговорённого, начинает творить со мной ненормальное. Кое-как, скрипя зубами, усмиряю беса внутри. А совесть… Ладно, с совестью потом разберусь. Не впервой.

Вжимаю девчонку в себя:

– Тихо, моя маленькая. Тихо, – удивительно, но ощущаю, как она расслабляется, руки ползут по моим плечам, обвивают шею. Доверительно и щекотливо. Нежно и как нечто очень дорогое. – Тихо, мелкая… Бес с тобой, – шуршу в макушку, расщепляясь от нежности.

Твою мать! Что происходит?! Почему она будит во мне что-то, чего никогда не являлось на свет? Какую-то болезненно-изнеженную тварь, готовую обцеловать ребёнка и наплести самых скверных обещаний и клятв, записав себя в благодетели.

Горячее дыхание врезается в мою грудь, щекочет кожу даже через футболку. Сердце, до сего момента неистово гоняющее кровь, начинает биться в новом оглушающем ритме. Шагаю по проулку, пытаясь разбежавшиеся мысли собрать в кучу.

Уже на центральной чуть притормаживаю. Рассудок вовремя о себе напоминает:

– Милая, ты где живёшь? – я же не могу выдать себя. Заглядываю в напуганные глаза и забываю, что ещё хочу сказать. Пронзительно зелёные. Молодая трава и зрачок… огромный. Запоздало вспоминаю, что у неё плохое зрение. И сейчас Аря меня вряд ли чётко видит.

– Т-т-тут, – заикается Арина: голос едва различим, больше на сплошное шипение смахивает, – недалеко.

– Родители дома? – медленно прихожу в норму, к спокойствию, хотя перед глазами тоже всё начинает расплываться.

– Н-нет, – чуть мотает головой девушка.

– Братья, сестры, дедушки, бабушки, тётки… – перебираю, сражаясь с накатывающей слабостью.

– Дома никого, – мямлит Арина, виновато пряча взгляд.

– А почему у вас пусто на районе? – окидываю улицу взглядом.

– Так не всегда… – уже более-менее справляется с нервностью Аря, но голоса до сих пор нет.

– Так куда тебя? – пора заканчивать, вот-вот упаду.

– Первая лавка на углу… Антикварная.

– Ты живёшь в лавке? – выдавливаю удивление.

– Угу, – смущённый кивок и губу прикусывает. Мажу взглядом по грязному, зарёванному лицу, полному рту. Насилу отрываюсь и шагаю вдоль закрытых магазинов и лавок. На следующем перекрёстке торможу.

– Этот?

– Ага, – робко выдавливает улыбку девушка. Жалкая, тощая, с прилипшими волосами. Её лицо расплывается, искажается. Меня начинает сильно шатать, а в боку появляется ощутимая боль. Видимо, недооценил ранение.

Опускаю Арину на ноги перед ступенями и тут она виновато ойкает:

– А сумочка-то в проулке осталась, – и столько отчаянья во взгляде, словно признаёт собственную вину в гибели Помпеи.

Твою мать! Стискиваю зубы до скрипа:

– Стой тут. Я быстро.

В тумане бегу обратно, смачно шлёпая по лужам. Уже продрог, а перед глазами всё назойливее темнота маячит. Поднимая сумочку, реагирую на блик с асфальта – нащупываю очки, а следом и свою куртку подхватываю.

***

Вручаю бледной, но заметно отошедшей от шока девушке её вещи.

– Спасибо! – Она тотчас очки нахлобучивает, с большим интересом и настороженностью по мне взглядом прогуливается, сумочку к себе прижимая…

А меня шатает. Перед взором секундно чёрная пелена проплывает и вновь выкидывает в реальность.

Боль расползается, слабость накатывает…

И в боку ноет. Невольно касаюсь.

– Что с вами? – тревожится Аря.

– Нормально всё. – Сражаюсь с приступом, проглатывая стон: – Всё! – отмахиваюсь невнятно. – Дуй, домой, – нетерпеливым жестом указываю на дверь.

Девушка с лёгким недоумением изучает меня несколько секунд, и покопошившись в сумочке, достаёт ключи.

Отворачиваюсь, уже было ступаю прочь, как в спину нагоняет:

– С-спасибо ещё раз, – ни капли лукавства или жеманничества, просто клацает зубами от отходника и холода, который уже не только меня сковывает, но и тощую фигурку Ари.

– Не за что, – киваю устало: и едва не падаю, в последний миг успев ухватиться за перила лестницы. Не играю, правда нехорошо.

– Вы ранены? – охает Арина, суматошно по мне взглядом прогуливаясь и тормозя где-то на торсе.

И я смотрю. К собственному удивлению обнаруживаю обильно кровоточащую рану. Джинсы в багровых разводах, футболка сильно промокла.

– Ерунда! – придаю голосу уверенности. – Зацепило немного.

– Да как вы можете? – вытаращивается Арина. – Рану обработать нужно. А может и зашивать!!!

Это ближе к плану, но что-то сомневаюсь в умениях девушки и её психологической устойчивости. После нападения она была в немом шоке, да и голос её подвёл на первом же крике. Вон до сих пор сипит.

– Ну что ж вы стоите? – многострадально выдыхает. – Мне сегодня ещё не хватает, чтобы спаситель на пороге от потери крови умер!

Отступает, поторапливая войти в лавку.

ГЛАВА 5

Бес

– Боже мой! Ошарашенно охает, когда кое-как стягиваю с себя футболку. Если бы Арина могла заголосить, это был бы точно визг! Самый натуральный, девичий визг!

Даже морщусь. Странно как-то. Впервые возглас – это шипение. Не восторженный или удивлённый, а испуганный. Да и приурочен отнюдь не множественным татуировкам на моём теле, а кровоточащей ране!

– Это не царапина!!! – вскидывает на меня полные ужаса глаза. Подпираю задом стол, чтобы позорно не завалиться на пол перед девушкой. Думаю, это бы произвело ещё большее впечатление. И не в сторону счастья.

– И что? – прижимаю смятую футболку к порезу, а свободной рукой вцепляюсь в стол – так вернее и надёжней, а то ноги вот-вот подогнутся.

– Вам в больницу нужно! – категорично и с подступающей истерикой.

– Нет! – сглатываю пересохшим горлом.

– Срочно!!! – настаивает девушка, будто не она, а я моложе и глупее.

– Нет, – упрямо мотаю головой, как выходит, и тут меня ведёт сильнее.

– Нет-нет-нет, – в панике мечется ко мне Аря и подставляет плечо, хотя выглядит нелепо. Миниатюрная, жалкая, напуганная девушка, поддерживающая взрослого не худенького мужика, едва стоящего на ногах. Скорее я её завалю, чем она меня удержит, но пусть потешит себя очаровательной надеждой в благом порыве.

– Я не медик! – шипит змеёй Арина. – Ваша рана – не шутка! А я вообще не умею оказывать помощь! – огромные глаза наполняются слезами.

– Никогда не поздно! – отрезаю ровно. – Вода, полотенца или тряпки чистые, нитка, иголка…

– Нет, нет, нет, – шуршит с нарастающим ужасом Аря, мотая безотчётно головой.

– Спирт или другой алкоголь, которым можно рану обеззаразить и боль слегка притупить, – игнорю её панику и настаиваю холодно.

Девушка всхлипывает ещё раз, а потом обречённо кивает.

– Поклянитесь, что не умрёте, пока я буду… – поджимает упрямо губы.

– Не дождёшься, мелкая, – выдавливаю хмык. – Ты мне ещё свидание должна…

Страх на бледном лице сменяется недоумением, потом черты смягчаются, и даже улыбка проскальзывает.

– Договорились, – а вот теперь и румянец на щеках алеет.

Конечно, пошутил! Какое свидание с жертвой? Но это ведь сработало! Девушка перестала биться в истерике. Успокоилась и занялась делом!

– И ручку с клочком бумаги! – это уже в спину Арины, собирающейся покинуть кухню.

Пока бегает по дому, кое-как чиркаю на листке, который принесла Арина, номер телефона моей любовницы. Юльки.

Нет желания их знакомить, но на тот случай, если… Пожарный в общем. Чтобы девчонка знала, к кому может обратиться. Кому сообщить. Лист откладываю на разделочный столик, а сам забираюсь на обеденный, посреди кухни.

Закрываю глаза, прислушиваясь к звукам: топоту, причитаниям, грохоту, шуршанию, звону… и меня медленно утягивает в сон.

Выныриваю резко, но нехотя:

– Э-э-э, – настойчиво трясут, – не смейте меня пугать! – рядом ощущаю жар. – Вы же спите? – с новой истерикой. – А разве можно спать? – теперь с буйством меня тормошит Аря, уже захлёбываясь слезами.

– Т-ш-ш, – через силу открываю глаза. Лишние звуки, а причитания девчонки точно лишние, неприятно режут по ушам. Мне и без того тошно. – Чуть вздремнул. Не реви!

– Скорую нужно! – отдаётся во власть паники Арина. Опять испуг. Опять глазищи лезут из орбит, губы дрожат. – В больницу…

Бл*, она слабее, чем думал!

Хватаю за руку и к себе дёргаю, как получается:

– Тебе очень хочется, чтобы тут менты и медики бегали? – зло цежу сквозь зубы.

– Нет! – вздрагивает Арина, но в вытаращенных глазах испуг усиливается.

– Вот и мне! А теперь, мелкая, – чуть встряхиваю. Не сильно – а чтобы мозги на место встали, – ты меня заштопаешь! – не спрашиваю, утверждаю.

– Не умею…

– Это несложно! – успокаиваю, а у самого перед взором мухи чёрные назойливо летают. – Иголку и нитку в руках держала, – ничуть не сомневаюсь в умениях Арины, ну или по крайне мере надеюсь на школьный предмет домоводство или труд, где девочек учат всякой херне, но девичьей херне.

По вытаращенным глазищам, в которых испуг сменяется смущением и виной, догоняю, что она ни хрена не швея и даже не подмастерье.

Теперь на меня стопор нападает.

– Держать держала, – всхлипывает Аря, решая озвучить то, что и без того немой сценой меня оглушило, – но шитье не моё. – Заминка. – Совсем не моё! – категорично головой «неа».

– Так мне и не нужно крестиком или узором, – объясняю примитивность необходимого, – несколько стежков. Кривых, косых… Плевать, главное рану открытой не оставить!

Арина упрямо поджимает дрожащие губы, но кивает.

Далее следует размытая суета школьницы, у которой «неуд» по предмету, но она усердно пытается вытянуть хотя бы на «уд».

Помогаю, как выходит, подсказываю, когда стопорит. При этом упорно напиваюсь, потому что трезвому такое пережить – просто невозможно.

Промываем рану… Иголка, нитка. Перед тем, как приступить к самому щекотливому, киваю на разделочный столик:

– Это телефон. Важный. Если вдруг… что со мной…

– Не надо о таком, – искажается ужасом лицо Арины.

– Да тихо ты, – мне тоже не сладко. – Но его можно набрать в крайнем случае. Только если я умер и говорю: «звони».

Недоумение девчонки усиливается.

Видно, шутки в таком состоянии не воспринимает, поэтому поясняю:

– В общем, если я уже околевшим трупом валяюсь, только тогда наберёшь. Тут подчистят, а тебя проинструктируют, что делать дальше. Усекла?

Арина зажато кивает.

– Вот и отлично! Приступай, – отваливаюсь на стол, глаза в светлый, но стремительно приближающийся потолок. И только девчонка склоняется, смотрю на неё. Сосредоточена, напугана, руки дрожат.

– Я не могу! – опять хнычет. – Я боюсь сделать больно!..

Обескураживающе!

– Мелкая, поверь, – цежу сквозь зубы, чуть приподнявшись на столе, – я и сейчас не особо шибко от наслаждения маюсь.

– Было бы хотя бы обезболивающее…

Вновь пленяю её руку.

– Я уже… прилично выпил… Мне нормально! – Арина испуганно уставляется с такой дикой надеждой, что откажусь от затеи – зло берёт: – Нет ничего сложного! – мой голос отнюдь не мягкий и располагающий. Почти рык. Девчонка затравленно кивает, но не приступает. – Тыкаешь с одной стороны, – направляю хрупкую руку к ране. – Пронизываешь насквозь и тянешь до другого края раны. – Сопротивление ощущаю, но не нервное, скорее упрямость, поэтому немедля втыкаю иглу в кожу. – Подцепляешь, достаёшь с другой стороны! – сцепив зубы, проглатываю стон, несмотря на то, что уже порядком надрался: – А боль… Боль это не твоя проблема!

– Угу, – девчонка храбрости набирается, стяжку закрепляет.

– Говори, мелкая…

– Что? – вновь тормозит Аря.

– Говори! – настаиваю, сражаясь с приступами подкатывающего мрака и слабости. – Плевать что, говори. И не застывай, – побуждаю сделать ещё один стежок.

Девчонка утыкается носом в рану и начинает аккуратно тянуть нитку, связывая узелок. Опять втыкает иглу, чуть замешкав на старте.

– Твою ж!.. – рычу, смаргивая чёрные кляксы. – Говори, мелкая!!! Расскажи о себе и семье…

– Что рассказать? – сбивается с ритма Аря, по-детски наивно похлопав ресницами.

– Хочу знать всё. И плевать, что именно. Просто не позволяй мне вырубиться… твой голос… Анестезия! Не поверишь, но ты первая женщина, которую сам упрашиваю сделать мне больно.

Испуг и растерянность сменяются робкой улыбкой. Я приободряюсь:

– Так что всё, мелкая! Хочу знать о тебе всё!

В больших глазах разрастается облегчение и нежность. Залипаю, как идиот, рассматривая смену цвета – от насыщенной зелени к светлой, молодой и сочной.

– Я… – заминка. Арина явно с мыслями собирается: – Я живу с дедушкой, – выдыхает неровно. – Он очень… – постепенно выравнивается девичий голос-хрип и латание меня становится методичней и спокойней. Рассказ льётся мелодично: то теплее, то жарче, то тише, то грустнее, то веселее и воодушевлённей. Девчонка, не замечая странности, выливает на меня поток своего прошлого. Даже делится сердечным и наболевшим. И это работает… Не то чтобы боли не чувствовал, но близость Арины, её касания, забота и нежность меня окутывают защитным куполом.