Читать книгу: «Человек за бортом», страница 2

– Только не говори, что это та злая суфражистка.

– Вал, не говори так о Софи.

– А что? Злая? Злая. Суфражистка? Суфражистка.

– Она не злая. Она просто… девушка, которая устала.

– А я мужчина, который устал. Можно мне тоже побольше прав?

– Вал.

Он уставился на меня, иронично-сердитый, с ложкой во рту.

– Ладно, мне и социал-либерализма хватает. – Отделил большой кусок торта и запил чаем.

– Что ж, наш закон гласит…

– Свобода нужна, чтобы освобождать других, знаю, – договорил Вал за меня.

И мы переглянулись, как переглядываются люди, думающие об одном и том же.

Софи Мельес

Я все это ненавидела. Распознавать настроение мамы по ее шагам и папы – по его вздохам. То, как замирало сердце от раздраженных или нервных ноток в их голосах. Как сжималось горло, когда голоса переходили в крик, когда хлопали двери и билась посуда. Тело немело. Дыхание перехватывало.

Крики долетали до кухни. Я опускала в таз тарелку, вытирала руки и шла наверх, и с каждой новой ступенькой злые слова слышались все отчетливее. Из детской выглядывало грустное лицо Жака, младшего брата. Я мимоходом в шутку дотрагивалась до его носа, шепча, что все улажу, и шла дальше – к родительской спальне.

Тусклый огонь свечи еле вырисовывал морщинистый лоб и злые усы отца, сидящего так неподвижно, будто он прирос к дивану. Напротив, на кровати, спиной к нему мама нервно поправляла прическу.

«Я задала вопрос. Простой вопрос. А ты не можешь даже ответить, как человек. Либо молчишь, либо сразу орешь, как больной!» – «Да. Да, я больной! Из-за тебя. Ты доводишь меня, испытываешь мое терпение!» – «Да что ты!»

Я только вздыхала. Как родные люди могут быть настолько глухи друг к другу? И я садилась в темном углу у зеркала – не чтобы помирить их, скорее чтобы разнять, если вдруг что. Мама сметала склянки с трельяжа, кричала, потом начинала рыдать. Папа бил кулаком в дверь, пинал диван, грозил разводом. Мама картинно падала на пол, жалуясь, что у нее прихватило сердце и она вот-вот умрет. Папа безразлично выходил из спальни, даже не взглянув ни на нее, ни на меня. «Полюбуйся, Софи, какой у вас отец!» – шипела мама из темноты.

В ссорах я, как дочь, всегда занимала ее сторону, хоть и знала, что приступы притворные. Обнимала ее, пыталась утешить, но она отталкивала меня холодной рукой, винила в том, что я похожа на отца – кто бы мог подумать? – чтобы через секунду потребовать платок.

Наши семейные ужины были отравлены едким молчанием. Родители не обращались друг к другу напрямую, только через меня или Жака. Срывались на нас из-за любой мелочи: то мы громко дышали, мешая отцу читать газету, то якобы нарочно затеяли мыть посуду и греметь тарелками, когда мать присела выпить кофе в тишине.

В такие дни я старалась не отсвечивать, чтобы не подливать масла в огонь. К счастью, я уже не была ребенком и не обязана была сидеть дома: посещала курсы, библиотеку, писала статьи и наудачу носила их в разные издания – а для статей нужны были громкие поводы, и я ходила на уличные протесты, носила брюки, участвовала в акциях суфражисток, все больше заражаясь их идеологией… Это и привело меня в один из дней на бульвар, в гущу стихийного марша в поддержку сестер Мартен. Все это на первый взгляд выглядело как народное гулянье: запруженный толпой бульвар, шум, крики. Но потом над головами замелькали транспаранты, какая-то женщина, а за ней еще одна и еще, подошла, чтобы сказать, какая я храбрая, раз надела брюки. Я начала осознавать, что стала частью чего-то важного и запретного.

Прижимая к груди сумку и багет, я протискивалась сквозь толпу и наконец выползла у какого-то особняка с вращающимися дверьми. Но стоило вздохнуть свободно, как передо мной возникли жандармы в черной форме. Они велели пройти с ними и не оказывать сопротивления, «иначе будет хуже». Попытки доказать, что я оказалась здесь случайно, не помогли. В толпе послышались крики – это разгоняли и задерживали других протестующих.

Дома меня ждал серьезный разговор. Папа внушительно заявил, что разумный человек, а тем более разумная девушка, никогда не полезет в политику. Мама всхлипывала и утверждала, что так мне ни за что не найти хорошего мужа. Тусклый свет подчеркивал каждую морщинку на их лицах, они казались постаревшими и несчастными – зато в кои-то веки были единодушны. Я слушала и молча кивала, однако когда родители потребовали выбросить все перешитые костюмы Жака и вернуться к юбкам и кардиганам, я бесцветным голосом сказала: «Нет». И тем же отвечала на все приводимые аргументы. Когда в монологе повисла пауза, я воспользовалась ею и спросила: «Мы закончили?» Во время разговора покидать комнату не дозволялось. «Сама как думаешь?» – холодно произнесла мать. И, взглянув на календарь – на нем алело 12 января, день рождения Келси, – я решила, что уйти будет прекрасным решением. И не только из комнаты.

За обедом я объявила семье, что Винсента Тиме, моя подруга, уезжает в Москву и просит меня пожить у нее и присмотреть за домом. Ответом послужила пренебрежительная тишина – и я восприняла ее как согласие. Искренне удивился, пожалуй, один Жак: он застыл с вареным яйцом во рту. Позже, в моей комнате, когда я закидывала вещи в большой синий чемодан, он присел на узкую кровать и пробормотал: «А как же я?» – и от глухой тоски в его голосе мое сердце сжалось. Я взяла его за руку, не находя ответа, но он улыбнулся мне первым: «Да ладно, Софи, не грусти. Придумаю что-нибудь». Его тепло согрело мне душу: прежде чем выйти на улицу, я нашла в себе силы попрощаться с родителями и пожелать им беречь себя.

«Не голодай, хорошо? Я могу приносить тебе обеды», – сказала я Жаку извиняющимся тоном, когда он в пальто поверх одной сорочки вышел провожать меня к перекрестку.

«Не надо, сестрица. Лучше сама не забывай есть как следует. А то, наверное, у Капитанов твоих одни устрицы да просекко».

«Звучит не так уж и плохо! – рассмеялась я. – Беги домой, не то простынешь».

Жак сжал меня в крепких объятиях.

У поворота послышался мерный перестук копыт. Две вороные лошади тянули бордовую карету, на козлах сидели мои старые знакомцы: кучер Винсенты Луи и ее лакей Франс. Последний лихо соскочил и предложил мне руку, но я вежливо отказалась от помощи и запрыгнула в карету сама, поручив ему чемодан. Меня окутал аромат любимых духов Винсенты – жасминовых, но с легкой перчинкой – и мягкий свет кованых канделябров. Он подсвечивал алую суконную обивку и золотые дверные кармашки, где, я знала, прятались конфетки, вода в резной стеклянной бутылке, несессер на шатлене и аптечка. Как Винсента любила приговаривать: «Если вдруг что».

Фасады зданий по сторонам постепенно становились чище и изящнее – прекрасный шестнадцатый округ, – и наконец среди прочих элегантных домов просиял статный, огражденный ажурной решеткой особняк Винсенты. На туях и кустах в бордовых защитных полотнах мирно лежал снег, а на входной двери из красного дерева сверкал окрыленный якорь в штурвале.

Не успела я сойти с подножки, как из дома мне навстречу выпорхнул Найджел, сердечный друг Винсенты. Его сопровождало облако морозного пара, щеки его тут же зарумянились. После приветственного рукопожатия он взял мой чемодан, хотя знал, что обычно я обхожусь без помощи. Поставил его в прихожей, набросил пальто и вернулся на крыльцо с сигаретой. По дубовой лестнице уже спускалась моя дорогая Винсента, на ходу повязывая алый шарф. Камеристка Алис спешила следом, помогая уложить его и закрепить брошью так, чтоб не помять прическу и не задеть украшавшие ее алые розы и банты. Мы с Винни обменялись поцелуями в щеку. Обрадованная моим визитом, она спросила, останусь ли я сегодня на ночь. Я замялась и потупила взгляд.

– Можно мне пожить у тебя какое-то время? Я могу делать что-то взамен, например, помогать тебе готовиться к выходам, – улыбнулась я Винсенте и бледной, невысокой, как и я, Алис.

Винни усмехнулась:

– Ну, скажи еще, что будешь здесь за горничную и за садовника. Дорогая, ты моя гостья, иначе и быть не может. Оставайся сколько потребуется.

– Спасибо тебе.

Я тяжело вздохнула и присела на банкетку, ожидая, пока Алис закончит с головным убором Винсенты. Мысль о том, что я могу остаться в этом доме безвозмездно, была для меня так же странна, как для Винсенты – предложение моих услуг.

Найджел приоткрыл дверь и сообщил, что пора выходить.

– Ты ведь поедешь с нами развеяться?

– А там будет Элиот Ричмонд?

– Конечно. Они с Келси давние друзья.

– Нет, тогда я не поеду, спасибо, – хмыкнула я.

В длинном зеркале за спиной Винсенты я поймала свое отражение: под глазами, явно заплаканными, лежали тени, волосы в беспорядке, костюм давно не чищен. Пришлось бы переодеться и нанести макияж – об этом я даже и думать не хотела.

Винсента проследила мой взгляд и догадалась, о чем я думаю.

– Давай-ка я позову визажистку и парикмахершу, а мы костюм подберем?

– О нет, дорогая, ты слишком добра.

– Почему же?

– Мне они не помогут. Как ты однажды сказала: на тебя в детстве орали, когда следовало бы обнять, и это заметно. По мне сейчас тоже заметно. Даже если я надену дорогой костюм и подведу глаза.

Винсента присела рядом. Брови над ее большими глазами сложились трагичным домиком, а губы дрогнули.

– Мне бы просто прийти в себя, – заверила я ее. – Правда. Передай Келси мои самые искренние поздравления. А, да! И скромный презент. – Я протянула ей маленькую позолоченную фигурку парусного корабля, на котором мастер по моей просьбе выгравировал окрыленный якорь и штурвал – тот самый герб или, лучше сказать, эмблему, которая присутствовала у Винсенты почти везде, прямо как всевидящее око у франкмасонов. – Прости, не нашла коробки.

Винсента взяла у меня из рук кораблик, а потом крепко обняла.

– Помни: ты можешь оставаться у меня столько, сколько захочешь.

– Спасибо, дорогая моя. Я очень это ценю.

Винни проводила меня в панорамную гостиную – как и сам особняк, эта комната была круглой. Из огромного створчатого окна открывался вид на заснеженный сад и оживленную улицу. По дорожке к воротам пробежал Найджел, нагруженный подарочными пакетами, и у забора лихо перемахнул через сугроб. Он мог спокойно обойти его, но легких путей никогда не искал. Затем вышла и Винсента, взяла его под руку – и с ней Найджел пошел медленно, осторожно ступая.

Алис принесла кофе и спросила, чего мне хотелось бы из закусок: я попросила хлеба с маслом. Отдав распоряжение кухарке, она проводила меня на второй этаж, в спальню, ранее принадлежавшую кузену Винсенты, Герману. Это была просторная комната в светло-голубых тонах. Зимний свет из трехстворчатого окна в эркере падал на письменный стол, играл на шелковом балдахине высокой кровати. Стены украшали морские пейзажи, дипломы и медали. В семье Тиме успех был фамильным.

На полукруглом столе беленого дуба лежала стопка бумаг; кожаная папка блестела золотым тиснением на окрыленном якоре со штурвалом и буквах «Лига Компаса». На полке сверху стояли статуэтки парусных кораблей.

Возможно, если бы не дружба с Винсентой, я бы думала, что Лига Компаса – просто элитный яхт-клуб. Форма, атрибутика, встречи раз в неделю в дорогом ресторане… Но, как говорит Винсента, «во все века тайное пряталось в самом очевидном».

Тайные общества никогда не будоражили мой разум. Окутанные кровавыми слухами, они казались мне чем-то нездоровым и гниловатым, как сырой воздух катакомб. Пентаграммы и ведьмовские накидки, странные ритуалы в заброшенных храмах – все это было похоже на фарс. А вот те общества, которые позиционировали себя как закрытые клубы, но действовали как закулисная власть… О, вот это казалось настоящим. Подлинным. Именно таким частным клубом и была Лига Компаса.

Так мне Винсента однажды и сказала: «Это просто… ну, клуб, в котором состоят наши отцы. Собираются с сослуживцами». Потом она добавляла все больше информации: «Они на этих встречах решают важные вопросы. Помогают связать одних влиятельных людей с другими влиятельными людьми. Не знаю, какие-то мужские дела».

Затем она, каким-то случайным вечером потягивая вино в гостиной, пробормотала: «Да я тоже в нем состою на самом деле, просто пока неофициально. Капитаны на протяжении многих лет были исключительно братством, поэтому скептически отнеслись к моему присутствию в их рядах. Ну и за членство, конечно же, приходится платить. Хотя, как по мне, это мелочь. Двести тысяч… В общем, чисто символическая сумма. Понимаешь?»

Я кивнула, но поняла только, что моя лучшая подруга состоит в какой-то организации – древней, консервативной и чертовски богатой.

«Винсента, а ничего, что ты мне сейчас об этом сказала? За мной не придут?» – усмехнулась я тогда.

«Не бойся, мы не настолько влиятельны. В последнее время общество угасает. Все меньше желающих, все меньше заслуг. Другие держатся на плаву, а мы будто за бортом. Поэтому я, собственно, тебе и рассказала. На нас, в отличие от коллег, не обращают внимания».

«А кто ваши коллеги?..» – полюбопытствовала я, ожидая услышать что угодно, но не то, что Винни так простодушно перечислила:

«Ну, вольные каменщики, в первую очередь. Гностики. Розенкрейцеры. Есть еще Пауки, но с ними мы стараемся не взаимодействовать».

Настало время ложиться спать, но золотые звезды меж кораблями на темно-синем куполе балдахина были бессонны, как и я в ту ночь.

После этого в разговорах с Винсентой, Освальдом и Найджелом мы стали чаще касаться Лиги Компаса. Мне, конечно, казалось неприличным навязчиво расспрашивать о чем-то, что считается секретным, но один раз я все же не удержалась – поинтересовалась, как вступают в Лигу Компаса. Винни объяснила, что входным билетом в их общество раньше служили воинское звание, финансовое благополучие и аристократическое происхождение. Однако первое требование – звание не ниже офицерского – сильно уменьшало число претендентов, да и люди такого уровня зачастую уже состояли как минимум в двух клубах, более влиятельных и богатых, чем Лига Компаса.

«Вступать в какой-то новый клуб – это всегда столько забот! Постоянные встречи, дополнительные взносы, очередные знакомства… Знала бы ты, как это утомляет. А если в том же клубе состоит кто-то из семьи, то это и вовсе пытка, – покачала головой Винсента. – Членство в нашем обществе передается по наследству. Я понимаю тех, кто не желает вступать в Лигу Компаса… Им и без Лиги хватает проблем».

«Вот бы мне такие проблемы», – пробормотала я себе под нос.

Глядя на Винни и Капитанов, я понимала, что все бы отдала, лишь бы стать равной для такого круга людей. Частью высшего общества.

Особенно сильно эта мысль укоренилась во мне, когда Найджел сказал, что в Лиге наблюдается упадок вовлеченности в дела организации, и они активно рассматривают кандидатуры, не соответствующие «оригинальным требованиям», то есть без звания, наследия или родовитости. «Келси в прошлом году приглашал на общие собрания Капитанов своих знакомых модельеров и ювелиров, – рассказывал он. – И они за содействие – ну, скажем, за золотой перстень для Артура Ричмонда или платье для его супруги – получили место в Лиге, хотя никогда не служили и не могли похвастать родословной или выдающимися накоплениями». «Это же чудесная альтернатива входному билету», – я еле спрятала улыбку. «Да, подруга, вот если бы эти правила еще распространялись на женщин», – вздохнула Винсента.

Я обвела пальцем вытисненные на коже золотые буквы. Лига Компаса… Винсента и ее друзья успели стать мне дорогими людьми. Чем больше я проводила времени с молодыми Капитанами, тем сильнее мне хотелось быть такой же, как они. Не только из-за выгоды и связей. Я как будто чувствовала с ними духовное родство. Как будто где-то, когда-то, в других жизнях, мы уже знали друг друга, были близки. Так созрел мой дерзкий план: предложить Капитанам свою помощь в обмен на членство в Лиге. Ведь, если верить Винни, это и есть их главное занятие – оказывать помощь тем, кто в ней нуждается. Не принимают женщин? Что ж, быть может, мы с Винсентой станем первыми.

В веселом расположении духа я оставила стол и символично отправилась к воде, то есть в ванную. Горячая струя ударила в белый фаянс, и через несколько минут комната наполнилась густым светло-голубым паром. После ванны меня сморил сон, и до самого вечера, лежа в теплой постели, я грезила о море. После же спустилась в гостиную и погрузилась в периодику, которую выпускала или спонсировала Лига Компаса. Имена Элиота Ричмонда и его отца Артура Уильяма Ричмонда мелькали через каждые две статьи, а имя Валентина Гранта-Сирина – в подписях под ними. Пока я читала, Алис принесла и поставила на журнальный столик фарфоровый чайник с молочным улуном и пиалу, в которой благоухали нефритовый виноград, золотая малина и какие-то лохматые ярко-розовые плоды. Это изобилие казалось мне волшебством, как и горячая вода в трубах. Я попробовала все, словно следующего раза не будет. Розовый фрукт в разрезе оказался похож на мороженое с маковой посыпкой, а аромат мякоти напоминал еловую хвою. Хотя выглядел так многообещающе…

После перерыва на сытный ужин из рыбы я села писать в дневник примерный план того, как буду объяснять Винсенте, что хочу войти в капитанский круг. Сочинила целую речь о том, что я могу делать: журналистика, публицистика, синхронный перевод. Пока я писала, из дневника выскользнула фотокарточка, которая уже несколько недель заставляла меня одновременно и радоваться, и краснеть. На ней, увлеченные беседой, на фоне гобеленов и колонн стояли Элиот Ричмонд и я. Выше меня головы на две, Элиот был одет в белый восточный халат с голубым узором сосновых веток и бамбука по подолу. Гладкие темные волосы были собраны в высокий пучок и закреплены шпилькой. А я бесстыжими глазами смотрела на него, еле сдерживая улыбку. «Господи… Надеюсь, он не видел», – выпалила я, закрывая руками лицо, когда Винсента вручила мне фотографию. Она хихикнула: «Вообще-то, как раз он и попросил передать ее тебе». Какой стыд!

Часы пробили полночь. Винни предупредила, что они задержатся допоздна, так что я положила дневник поверх стопки газет и нажала на выключатель. Хрустальная люстра медленно погасла, а следом за ней неожиданно погасли светильники на лестнице и всюду на втором этаже. Гостиную наполнила тьма. Я вжалась в стену. Ледяной ужас прошелся когтями по моей спине.

Дрожа, я подошла к окну и увидела приоткрытую калитку. Свет от фонаря блуждал по расчищенной дорожке. Вдруг совсем рядом, у окна, что-то промелькнуло… В темноте, наполовину слившись с накрытой чехлом туей, кто-то стоял. И смотрел прямо на меня.

3

Софи Мельес

Мой визг разбудил спящих слуг. Он и меня оглушил, как мне показалось. Не помню, как пробежала через коридор к своей спальне, как влетела туда и забилась в шкаф, ударившись коленом. Дверцы захлопнулись, я зарылась в подушки и одеяла и молилась, молилась – чтобы этот страшный силуэт снаружи не попал в дом, чтобы он не нашел меня. Возможно, я уснула – или то был обморок. Очнулась я, когда шкаф открылся и меня коснулся тонкий луч света.

Надо мной стояла встревоженная Винсента. Я буквально выпала из шкафа и сумбурно вывалила на Винсенту свой рассказ о произошедшем. Винсента тоже была напугана и рассержена: ведь это означало, что кто-то следил за ней и влез через ограду ее дома. Камеристки, Алис и Анжель, утверждали, что никого в саду не видели. Кучер Луи, вооруженный лопатой, подтвердил их слова. Я смотрела в окно поверх голов Найджела и Винсенты, стараясь восстановить в памяти тень у дерева.

– Я точно видела там человека. Не знаю кто, но кто-то там был.

– А не могла это быть просто туя, Софи? В этих чехлах их бог знает с чем можно спутать.

– Найджел! – одернула его Винсента. – Давайте поговорим завтра.

В полумраке мы поднялись на второй этаж, где Винсента тихо сказала мне:

– Софи, поедем завтра вместе на нашу встречу. Валентин сегодня тоже говорил, что за ним следят какие-то люди… Возможно, ночной гость был не просто воришкой.

В голове кипело множество вопросов, но успокаивающий чай, который принесла мне Алис, видимо, начал действовать. Я согласилась обсудить все утром.

Мое утро началось в полдень.

До встречи оставался час. На вопрос, почему меня не разбудили раньше, Винсента с Найджелом объяснили, что не хотели беспокоить меня после пережитого ужаса. Я не нашлась с ответом и молча ушла готовиться, но все валилось из рук. Осознание, что я увижусь с друзьями Винни и Найджела, влиятельными и богатыми людьми, тревожило меня. Винсента сказала, что будут все – а это значило, что будет и Келси Лаферсон, утонченный модельер, «олицетворенный Нью-Йорк». И Элиот Ричмонд, перед которым устоять невозможно… Я счесывала тревогу с волос ажурным черепаховым гребнем и убирала их за уши, радуясь, что у меня компактное каре, а не длинная стрижка, которую пришлось бы долго укладывать. Закрепив на макушке большой синий бант с брошью-звездой, я окликнула подругу:

– Я готова!

– Луи, подавай карету! – скомандовала Винни.

Когда мы прибыли к двухэтажному особняку, скрытому снежной кроной деревьев, рядом с колоннами у парадного входа уже стояли Келси Лаферсон и Валентин Грант. Винсента и Найджел вышли первыми, чтобы предупредить о моем присутствии. Келси выслушал их спокойно, но вот Валентин… Почти тут же стало ясно, что он думает о нашей инициативе. Он поднял брови и уставился на Винсенту с таким едким прищуром, будто она навредила ему лично, а затем хмуро удалился в ресторан. Келси, кажется, извинился перед Винсентой и Найджелом и тоже зашел в здание. Винни подала мне знак выходить из экипажа.

Полукруглая арка ресторана Ledoyen, вся в цветочной позолоченной лепнине, вела в центральный зал. Узорчатые своды сходились к центру, откуда огни электрических хрустальных люстр в стиле Людовика XIV приглушенно освещали пространство. Винсенту узнавали, окликали, целовали ее гибкую руку в золотых перстнях и алмазных браслетах. А затем нехотя брали мою – тоже аккуратную, но украшенную лишь скромным колечком. В их жестах, в глазах сквозило осуждение. Важные господа наводили лорнеты на мои брюки, почти не скрывая возмущенного интереса.

Один из каминов в глубине залы украшала бронзовая жирандоль старинной работы – именно подле нее стоял Келси в белоснежной сорочке и в алом, облегающем подтянутое тело жилете. Заметив нас, он зашагал навстречу. Из-под расклешенных штанин выглядывали длинные носы красных туфель, каблуки стучали в такт радостному приветствию с забавным американским акцентом. Он пожал руку Найджелу, приобнял Винсенту, а затем наклонился ко мне и поцеловал в щеку, и моего носа коснулся аромат карамели и кардамона.

Валентина Гранта к тому времени я видела лишь раз, и тогда он выглядел лучше. Сейчас за богато сервированным круглым столом сидел бледный и явно изможденный высокий мужчина, одетый, однако, весьма элегантно: хороший серый костюм, черный галстук. Он удостоил меня мимолетным взглядом, а после долго и задумчиво смотрел на Винсенту и Найджела. Кольнуло чувство вины: ведь сердиться надо бы на меня, а не на них. И в этот момент на плечо мне властно легла чья-то рука. Меня охватил чарующий запах дорогого одеколона – жженый ладан, дубленая кожа. Элиот Ричмонд. Его длинные волосы, перехваченные лентой, почти сливались с иссиня-черной тканью фрака. Золотом сверкали пуговицы, цепочка, булавки и зажим для галстука. Он взял мою руку и невесомо коснулся тыльной стороны ладони гладкой щекой.

– Добрый день, Софи.

– Добрый день, мсье Ричмонд. Очень рада вас видеть, – проговорила я, и на его губах расцвела польщенная улыбка.

– Это взаимно, Софи. И прошу, зовите меня Элиот. Буду признателен.

Он взмахнул рукой, и стол окружили семеро официантов. Один из них отодвинул для меня стул. Справа от меня сел Элиот. Слева уже диктовал свой заказ Найджел, а Винсента возле него изучала меню. Пустое место, вероятно, ожидало Освальда; дальше сидели Валентин и Келси. Последний передал Элиоту бокал с вином и спросил:

– Мы еще кого-то ждем?

– Освальда, – ответила Винсента. – Но где он, я не знаю.

– В объятиях Морфея, где еще. Что может быть важнее, – ядовито отозвался Валентин.

– Кажется, он в КИМО, – заступился Найджел. – Он должен был взять интервью у одного преподавателя.

– Да что ты? Он это умеет?

Повисла неловкая пауза. К счастью, Элиот тут же перевел тему: учтиво поинтересовался, как мои дела. Я быстро сказала, что у меня все хорошо, а потом извинилась за свое сегодняшнее нежданное появление – в качестве реверанса в сторону Валентина Гранта. Он, впрочем, промолчал, тогда как остальные хором принялись заверять, что очень рады меня видеть. Когда Келси пустился рассказывать о своих приятелях-ювелирах, которые, как я знала, теперь были вхожи в Лигу Компаса, Валентин демонстративно встал из-за стола и направился в уборную. Что ж, мне не впервые приходилось чувствовать себя неуместной. Оставалось только переключиться на блюда, которые мне уже с увлечением рекомендовал высокий молодой официант.

Когда все заказы были сделаны, Винсента выпрямилась и попросила внимания.

– У нас есть новость.

– Вы с Найджелом решили обручиться? – сверкнул улыбкой Келси.

Остальным тоже не удалось сдержать улыбки – даже вернувшемуся Валентину. Найджел, однако, заерзал на стуле и, казалось, напрягся. Винсента шутки тоже не поддержала.

– Нет, другая новость. Вчера ночью под окнами моего дома Софи видела незнакомца.

Улыбки тут же погасли. Все взгляды устремились на меня – и мне не оставалось ничего, кроме как снова рассказать, что произошло минувшей ночью. Найджел и Винни поддерживали меня кивками, потому что голос мой дрожал и речь звучала нескладно. Элиот повернулся ко мне всем корпусом, в его глазах светилась тревога. Келси внимательно слушал, сведя брови к переносице. С тем же выражением лица сидел и Валентин. Когда я закончила, он еле слышно хмыкнул и спросил с насмешкой:

– Может, вам вправду привиделось?

Все одновременно повернули к нему головы.

– Я вполне уверена в том, что видела. Я бы не стала выдумывать такое.

– Кто вас знает? Может, и выдумали. Как я понимаю, о нас вы уже знаете. Но пока не усвоили, что молчание – это добродетель, которую нужно оттачивать. К сожалению, не вы одна этого не усвоили. – Он покосился на Винсенту. – Что, если вы попросту пытаетесь удовлетворить свое любопытство, нахально паразитируя на личном опыте некоторых присутствующих?

– Валентин, о чем ты? – возмутилась Винни.

– Немедленно попроси прощения у Софи, – вмешался Найджел.

Валентин молча одарил их холодным взглядом.

– Мсье Грант-Сирин, мне…

– Ах, так вы знаете и мою вторую фамилию? Восхитительная осведомленность. – Он расплылся в ядовитой улыбке, театрально приложив ладонь к груди.

– Валентин, – низким баритоном проговорил Элиот, сидевший все это время с опущенными глазами. Это звучало угрожающе, но я перебила:

– Мсье Грант, простите, но ваша реакция мне непонятна. Вы буквально так и подписываете некоторые свои статьи. Но если я вас задела, прошу прощения. – Все взгляды обратились ко мне. Я продолжила: – Мне жаль, что я в ваших глазах выгляжу такой легкомысленной. Это даже отчасти обидно, – мой голос вновь задрожал, – но, поверьте, я не стала бы выдумывать. Не буду отрицать очевидного – я знаю, кто вы. Это не первая наша встреча, но ни тогда, ни сейчас я не настаивала на своем присутствии. Одно ваше слово – и я уйду. Сейчас я лишь хочу сказать, что у дома Винсенты точно был вчера какой-то человек, и, возможно, она в опасности. Нахожу странным, что вас это не тревожит.

Винсента улыбнулась мне в знак поддержки, а Найджел едва заметно подмигнул. Элиот посмотрел с сочувствием или даже со стыдом.

Валентин просверлил меня взглядом.

– Спасибо за подробное объяснение. Мы к вам прислушались и теперь желаем обсудить это конфиденциально.

Келси прошептал:

– Вал…

Найджел возмущенно фыркнул, Винсента закрыла глаза рукой.

– Не вижу необходимости в столь строгой конфиденциальности, Валентин, – холодно улыбнулся Элиот.

– А я вижу. – Валентин невозмутимо пожал плечами. – Это, несомненно, нужно обсудить, но исключительно составом Лиги, без посторонних.

Винсента, вспыхнув, отняла руку от лица и встала.

– Что ж, господа, мы с Софи поняли намек и предоставим вам такую возможность. Это так любезно с вашей стороны – позаботиться о нашей безопасности, исключив нас из беседы!

Не успел кто-либо из Капитанов ответить, как Винни подхватила сумочку и решительно зашагала к широкой мраморной лестнице в центре зала. С секундным запозданием я вскочила и последовала за ней. Шлейф ее платья алой волной скользил по ступеням, сердитый стук каблуков эхом отдавался в зале.

В галерее второго этажа Винни выбрала столик прямо над общим столом, который мы покинули. Сверху было видно, как Келси и Найджел откинулись на спинки кресел, как Валентин упрямо скрестил руки на груди. Как Элиот гневно отшвырнул салфетку. До нас долетел его голос – низкий, профессионально поставленный:

– Валентин, что ты себе позволяешь?..

Винни недовольно сопела, и я не решалась заговорить с ней о случившемся внизу. Успокоилась она, только когда нам принесли нежную треску с соусом из десертного вина. Официант помог ей повязать вышитый нагрудник поверх кружева и ожерелий, и она принялась за рыбу. Я последовала ее примеру, хотя кусок не шел в горло. Полчаса спустя в арке под десюдепортом возникла белокурая голова Найджела.

– Потихоньку закругляемся, – предупредил он с виноватой улыбкой.

В гардеробной он помог Винсенте надеть пальто, поправил ее меховую горжетку и бант на шляпе. Потом предложил помощь мне.

– Не нужно, Найджел. Благодарю.

– Прошу прощения, мадемуазель, – спас меня от дальнейшей неловкости гардеробщик. – Кажется, ваше пальто кто-то забрал.

– Не может быть. – Я попыталась найти глазами Найджела и Винсенту, но их уже и след простыл. – Вы уверены, мсье? Кому оно могло понадобиться? Оно, должно быть, самое невзрачное во всем гардеробе…

– Бывает так, что не одежда красит человека, а человек – одежду, – произнес кто-то у меня за спиной.

Элиот Ричмонд, уже полностью одетый, бережно держал мое темно-синее пальто. Он помог мне его надеть, а пока я застегивалась и наматывала шарф, любезно протянул гардеробщику купюру и поинтересовался, как поживают его жена и дочь.

Швейцар распахнул перед нами дверь, в ногах тут же закрутилась поземка. Элиот раскрыл зонт и посоветовал мне держаться поближе, а когда мы дошли до кареты, предложил руку, чтоб помочь забраться внутрь. Отвергнуть его помощь у меня не хватило духу, и Найджел, заметив это, насмешливо поднял брови. Он уже расположился на сиденье с пригоршней разноцветных карамелек, которые придирчиво разглядывала Винни.