Читать книгу: «Дневник командующего», страница 2

Пришлось растолкать ленивого «предателя родины» чтоб слегка перелег. Может это он тихонько бегает по ночам с записками? Да будет тебе!!! Вернемся, куплю целую телегу фруктов. Только давай без таких вот ребячеств! И не фыркай на меня! Да, я уже понял, что зря растолкал… Мой несимметрично рогатый минотавр лежал мордой к востоку. Но я сначала разбудил, а потом уже начал соображать, где север. Ладно, отвлеклись. Мы имеем весьма халтурно продуманный план… план чего? Допустим, я готов «защищать истинные идеалы Дорийской империи». Что могло бы быть в следующей записке? «Снаряжайся, вырывайся и скачи пять дней на северо-восток; тебя ждет рыжая норовистая дева в мехах, бочки холодного пшеничного пойла, растопленные деревянные термы и нескрываемый почет до конца дней…» Неужели они хотят подкупить боеспособных командиров цератерии чтобы использовать их для похода на столицу, или куда там они теперь собрались? Если северяне задались целью заполучить цератерию, то как-то уж больно хаотичны и опрометчивы их действия. Что они хотят успеть сделать за две ночи? Чтобы спланировать и осуществить… хоть что-то, нужно несколько человек внутри лагеря – продумать, написать, разнести, проверить. И наверняка кто-то отнесет записку стратегу. И стратег наверняка что-нибудь предпримет. И тогда у заговорщиков совсем не останется времени перестроиться. Если только… Я отложил эту нелепую мысль в самом начале. Однако, не такая уж она и нелепая: что можно успеть сделать за две ночи, так это казнить тех, кто подал сигнал о предательских намерениях. И поощрить тех, кто принес записку.

21 день Артемидеона 1806 года

Удивленная голова Павсания насажена с раннего утра на копье. Рядом с ним еще один командующий от гастафетов. Я не помню его имени. Их казнили по законам военного времени. Как заговорщиков. Быстро, без допросов. Знаю, что сразу после казни Аякс и Демид провели в доме стратега около получаса за закрытыми дверями. Вышли поникшие и неразговорчивые. У стратегов тоже есть свои книги с инструкциями. В них куда больше свободы действий, насколько я понимаю. Но все же интересно, сказано ли там что-нибудь о том, что наездники цератерии настолько ценны, что им можно даже разок-другой простить участие в заговоре. Или это личная ответственность стратега? Если так, то почему бы тогда было не поискать какую-нибудь лазейку для Павсания? Он не стоил получаса воспитательной беседы? Хороший был малый. Немного трусливый, но не подлый.

В лагере угрюмая обстановка. И непонятно даже кто тут более угрюмый – те, кто выходят или те, кто остаются. Одно из неприятных наблюдений: некоторые солдаты явно симулируют более серьезное ранение, чем оно у них есть на самом деле. Говорят, что идти не смогут, просят оставить. Формальный командующий среди остающихся еще не назначен, но кто бы это ни был, вряд ли стоит рассчитывать, что он сможет поднять меч. Разве только засов на воротах. Я бы, пожалуй, оставил хоть минимально боеспособный гарнизон. Во-первых, не хотелось бы даром отдавать городище, который достался с такими потерями. Во-вторых, гарнизон смог бы задержать наших вероятных преследователей. Как проконтролировать, что этот гарнизон действительно будет сражаться, а не договорится с северянами, как только мы скроемся за горизонтом? Стратег, видимо, тоже не придумал, несмотря на то что казнил пару человек в поддержку дисциплины.

Мы выходим с рассветом. В какую сторону? Узнаем с рассветом… К чему готовиться? Узнаем с рассветом. Либо стратег все еще не доверяет своим командирам, либо он все еще не принял решение.

22 день Артемидеона 1806 года

На прощальном утреннем обходе вокруг лагеря, когда практически все колонны уже перешли мост, к нам с Валеосом подбежал рыжий мальчишка. Я сразу вспомнил его лицо. Это был тот самый юнец, что приносил мне молока с хлебом после драки в лесу. Он окликнул меня по имени и сказал, что у него есть послание от сената Оромии. «Это уже похоже на паранойю!», – подумал я. Похоже, стратег усомнился в моей преданности из-за того, что я не принес ему первую записку. Решил устроить мне дополнительную проверку. Тогда можно было подыскать кого-то, кто не мельтешил на глазах в лагере, разнося еду для раненных. Юнец пробормотал нечто невнятное про армию севера, которая готова выступить на нашей стороне, если только цератерия поддержит, и протянул к седловине новую записку. Вот как теперь это называется?! Не «мы предадим своих», а «армия севера выступит на нашей стороне… если мы переметнемся на ее сторону». Я не стал свешиваться с седловины и тянуться за новой запиской. Сразу понял, что если возьму ее, то точно придется нести напрямую к стратегу. Если возьму, но не отнесу, его паранойя разгорится еще сильнее. В то же время, выслуживаться перед ним и картинно демонстрировать свою лояльность тоже не хочется. Пусть лучше мальчишка, и те кто видел эту сцену так и передадут: записку я просто не взял. Так и врать не придется, и выслуживаться. Юнец, к слову, не унимался и кричал, что нам нужно прорываться на север, а не на восток. Я улыбнулся в ответ на его рвение. Тогда он перешел на откровенную провокацию: «Ваш стратег – упрямый баран! И вы тоже!!!». Я развернулся и бросил строгий взгляд. Вдобавок ко взгляду захотелось слезть и выпороть наглеца, но инженеры уже подожгли запал.

Переправа через Фоант в районе укрепления сожжена. Несмотря на то, что Фоант всего лишь приток, он довольно широкий в этих местах. На восстановление переправы уйдет не менее декады. Обход через броды в верховьях – не меньше. Это наша фора. Пути назад нет. Теперь только более длинный и обходной путь назад.

25 день Артемидеона 1806 года

 Четыре дня мы прошли быстрым маршем на юго-восток. Остановились на ночлег рядом с небольшой деревней. Местные приняли спокойно. Не скажу, что радушно, но и признаков скрываемой ненависти я тоже не приметил. Приметил издалека обугленные колонны храма на окраине деревни. Не удержался от того, чтобы сходить и осмотреть. Уж двадцать пятый день от ночи празднеств, а колонны и архитравы как будто все еще тлели. Макет был построен на совесть: масштаб, деталировка, окружение, статуи диких зверей… Я был поражен, увидев, с какой кропотливостью и щедростью местные чтут старые традиции. Да, видно, что леса в их краях в избытке, однако, что касается потраченных сил и времени: я привык слышать, что северяне более практичные и рациональные.

Урожай они уже собрали, практически весь. Поделились без споров и слез, тем более что и мы внесли небольшую лепту в их непродовольственные запасы. Видно лето было теплым и дождливым. У нас пока еще хорошие запасы провизии, и нам, по большому счету, ни к чему было худить эту деревню. Армы и так загружены на пределе. Или это армады. Если отцепить от армады баллисту, и подцепить вместо нее телегу с провизией, то полученный состав следует называть армой или армадой? Наверное, все же – армада. Тут есть хоть какая-то логика, в отличие от гастафетов. До сих пор не пойму, почему гастафетом называют и стреляющее оружие, и человека, который им владеет. Почему нельзя было придумать отдельное слово? Или хотя бы дописать пару букв. У арм и армад подглядеть как это делается… Или у лука и лучников. Гастафеты когда-то полностью вытеснили лучников из имперской армии, а вот забрать у них пару букв для простоты понимания почему-то не смогли. Не слишком важные рассуждения…

Если начнутся проливные дожди, то мы рискуем увязнуть и побросать и то и другое где-нибудь в полях. У командующих армад был небольшой спор перед выходом: уж больно им не хотелось бросать часть баллист и катапульт ради того, чтобы подцепить вместо них телегу с провизией или ранеными. Я их понимал: еще вчера они грозные колесничие, командующие от армад, которых боятся чуть меньше, чем цератерию, а сегодня они просто погонщики телеги с едой. Да, даже арма без орудий это все еще серьезная сила, но сегодня, глядя на эти черные тучи, и на эту черную землю, я понимаю: велика вероятность, что от грозной силы останется только четверка лошадей.

29 день Артемидеона 1806 года

Ледяной борей догоняет. Вой такой, будто стая голодных волков преследует нас. Минувшая ночь заставила продрогнуть до костей. Я боялся проливных дождей. Их не было. Благодарю! Бояться стоило ранних морозов. Мы постепенно смещаемся к югу. Холода же взяли темп повыше нашего. Радует надежда на негласный закон природы – после ранних морозов всегда бывает оттепель.

Когда мы обсуждали этот вариант пути на совете, мы не продумывали детали маршрута. И одна такая деталь ждет нас через несколько дней. Танай… Он слишком широкий и глубокий чтобы надеяться на брод. Даже в это время года. Город в устье относительно укреплен, а мост находится внутри, сразу за восточным валом. Там наверняка не большой гарнизон. Только вот нашим неопрятным лицам они едва ли позволят войти без стука. Если зайти немного выше по течению и попробовать навести переправу теми инженерными силами, что у нас остались.… Провозимся месяц и, если повезет, то сможем уже перейти по льду к тому времени. Вплавь? Увольте! Лучше уж пускай Танайцы сожгут наши тела после славной битвы, чем будут вылавливать их багром, синими и опухшими.

6 день Гериона 1806 года

Разведка ничем не огорчила с утра. Отсутствие плохих новостей, это самая замечательная новость за последние дни. С тыла преследования не замечено, по крайней мере в нескольких днях пути. Разрозненные сведения, собранные у земледельцев с полей неподалеку от города, совпадают и отсчитывают в городе две-три тысячи солдат гарнизона. Из них пару сотен конных. Терпимо. Если без сюрпризов. Ворота не кованые. Засовы, со слов тех же пахарей, шириной в ладонь. В чью ладонь? Ладонь в высоту, ширину, толщину??? Это важно! Неужели так сложно было задать еще один уточняющий вопрос?! Ладно. Главное, что в распоряжении гарнизона нет струйных огнеметателей. Всего несколько таковых решительно опровергли бы все наши планы.

Действовать решено быстро. Выходим на штурм до рассвета. Армады выстраиваются на расстоянии полета снаряда от северо-западных ворот. Там хорошая возвышенность. Контролируя ее, мы сможем видеть почти всю округу, город, устье и в целом контролировать ход сражения. Армады будет прикрывать отряд цератерии Аякса. Основной напор будет на северо-восточные врата. Возьмем их, закрепимся на расстоянии выстрела от дороги, ведущей к мосту, и будем держать переулки, пока вся армия, включая отряды, отвлекающие с запада, не зайдут на мост. Сам город решено не брать. Расчет на то, что северяне не будут слишком яростно защищать переправу, и будут держаться центральной части города. Слабое место в плане одно – мы плохо знаем конструкцию восточных ворот, и какие есть инженерные возможности для их укрепления.

Далеко не все боевые цератосы успешно проходят испытание бараном. Одно дело на скорости врываться в толпу пеших или конных: соотношение масс настолько не в пользу последних, что они разлетаются, словно пушинки одуванчиков от порыва ветра. И совсем другое дело – разбежаться и врезаться в высокую и широкую стену, масса которой ни зверю, ни наезднику доподлинно неизвестна. Цератосов готовят к этой команде планомерно, начиная с малых решетчатых ворот, постепенно увеличивая высоту, массу, ширину стены и добавляя спецэффекты – шум, огонь, стрелы, камни и прочее. Некоторые бегут озорно и задорно. Многие же упираются и наотрез отказываются выполнять команду, когда видят высокие, крепкие ворота без единого просвета в широкой стене, либо, что еще хуже, начинают резко тормозить в последний момент. Валеос никогда не тормозил. Он даже не думал разгоняться. Я отчетливо читал в его глазах непонимание и встречное предложение: «Давай ка ты сам разбежишься и хорошенько ударишься головой о стену». Неспособность к выполнению этой команды не считается поводом для списания цератоса, иначе списывать пришлось бы… еще больше, и самых сообразительных в том числе. Есть три основных метода проламывания ворот. В первом цератос максимально наклоняет голову, чтобы удар пришелся не на главный рог, а на накладные рога на стыке шеи и спины; так импульс удара поглощается телом и не ломает малышу рог или шею. Минусы этого варианта следующие: низкая скорость из-за того, что цератос не может перейти на галоп с опущенной головой и возможность застрять накладным рогом в мокром дереве. Второй: добежать до ворот и, встав на дыбы, бить передними ногами. Хороший вариант, когда есть много свободного времени и никто не мешает. Если бы анатомия цератосов позволяла прямиком из галопа налетать на ворота передними ногами – был бы идеальным. Третий вариант самый действенный, но и самый рискованный: с двух сторон от всадника привязываются два тяжелых и длинных бревна. Спереди бревна связываются между собой, образуя острый клин. Сзади привязываются веревки, которые просто волочатся по земле длинной лентой во время разбега. Скорости эти веревки не добавляют, однако они помогут оттащить монотавра, если тот застрянет или погибнет, закрыв собой весь проход. Когда такое «копье» галопом летит в ворота последствия просчитать очень тяжело. Либо засовы и ворота разлетятся в щепки, либо бревна прошьют их насквозь или застрянут в конструкции, либо, при неудачном стечении, бревна поймают упор, сорвутся с ремней и отскочат обратно. При идеальном раскладе – в стороны, однако бывали случаи, когда одно из таких бревен отскакивало внутрь клина и сметало седловину с наездником… Жребий быть бараном выпал Демиду с Мегаламатисом. Заготовлены два толстых дерева. Заготовлен резервный план.

Мы готовы, насколько это возможно. И сейчас бы немного поспать. Но который раз, и все как впервые: дрожь, тошнота, бессонница… Не знаю, стоит ли сейчас завидовать тем, кто в разной степени пьян. Повторить я все равно не решусь – в тот единственный раз, когда я попытался залезть на Валеоса, будучи не слишком трезвым, я был ближе к смерти, чем в любую битву до и после. Порой я думаю, что мне повезло иметь такого друга, который напрочь не переносит запахов вина и других брожений, ведь трезвая голова дает больше возможностей выжить. Но в ночь перед битвой я готов наплевать на все и резко уменьшить свои шансы на выживание, лишь бы не оставаться один на один со своей тревожной трезвой головой. Хотя, некоторые перемены все же есть: эта книга определенно помогает мне упорядочить мысли. Часы ожидания вместе с ней стали как будто бы чуть менее мучительны. Да и на глаза, бегающие по буквам, накатывает что-то похожее на сон. Может все-же попробовать? Хоть немного. Мы ведь правда готовы? Готовы лучше многих и многих!

И все же, прошу, не покидай меня, моя тихая Фортуна, побудь завтра со мной.

9 день Гериона 1806 года

Землю подморозило. А это значит, что наши преследователи больше не смогут воспользоваться преимуществом передвижения по этим вязким полям. Можно выдохнуть. Выдохнуть и как можно реже вдыхать этот, освежающий до костей, морозный воздух. Кто бы мог подумать, что мороз сыграет на нашей стороне против северян… но, обо всем по порядку.

Еще до рассвета все заняли свои позиции. Армады сделали несколько символических залпов для обозначения наших отвлекающих намерений. Отряд цератерии кружил у армад, всем своим видом показывая неизбежность и серьезность грядущей осады. Была небольшая надежда, что ворота откроются, выйдет наместник с предложением беспрепятственно воспользоваться переправой и кровопролития удастся избежать, но вместо этого в цератерию полетели встречные снаряды из баллист. Откуда такая смелость у столь скромного гарнизона? По порядку… Демид с Мегаламатисом, под прикрытием моего отряда двинулись к восточным воротам. На пути не было никого и ничего. Отряд прикрытия остановился на расстоянии полета снаряда от ворот. Выпущенная «стрела» перешла с рысцы на галоп. Глядя ей в след, я продолжал искать возможные препятствия и ловушки. Глаз уловил едва заметные полосы на дороге перед воротами. Как они вообще до такого додумались?! Они могли выкопать ров, они могли вкопать колья, они могли разлить олеум и поджечь его. И вместо всего этого они просто принесли гладкие круглые бревна и рассыпали их перед воротами! Я не встречал столь ленивой подготовки к обороне ни в одном учебнике. Столь ленивой и столь эффектной. Потому как, добежав до бревен, Мегаламатис не стал похож на циркового льва, балансирующего на бочках, он продолжал быть снарядом, скорости которого хватило для того, чтобы доехать до ворот по этим бревнам. Если они планировали посмеяться перед смертью над катящимся на бревнах цератосом, то их план удался. Удар клина пришелся не в середину ворот. Бревна все же замедлили и слегка изменили траекторию снаряда. Одно из бревен пробило створку и оставалось в ней, другое сорвалось с нескольких ремней и продолжало болтаться у ног. Не знаю, насколько разъярил или развеселил парней такой прием. Мегаламатис попытался откинуть болтающееся бревно, но оно только сильнее било его по задней ноге. Демид решил не отвлекаться на перерезание ремней и скомандовал дыбы. Цератос встал на задние ноги и всей массой навалился на ворота. Верхняя часть ворот закачалась и затрещала. Еще удар. Со стен тем временем полетели копья и струи масла. Еще удар. Еще копья. Ворота трещали, но не сдавались. Негоже было чтобы все копья доставались двоим, поэтому я скомандовал отряду выдвинуться вперед, ближе к веревкам, и отвлечь на себя немного внимания. Немного внимания отвлекли, хотя все же основная его часть по-прежнему доставалась Мегаламатису. Удар за ударом он проминал непокорные ворота, и удар за ударом он все больше походил на гигантского дикобраза. Думаю, к тому моменту как ворота с треском пали, Демид уже не дышал. Послушный малыш довел выполнение команды до конца и когда мы уже начали цеплять веревки чтобы оттащить его, он с воем поднялся, сделал несколько шагов внутрь, одним мощным взмахом головы откинул с десяток встречающих и завалился на бок. Возможно, его можно было бы выходить. Возможно, северяне залечат и обкатают его, а не пустят на похлебку. Хотя, кого я обманываю… Демид был безоговорочно мертв. Он был хорошо защищен, но несколько дротиков все же путь к его сердцу где-то между пластин; до или после того, как это сделало кипящее масло.

Ворота снизу подпирали мешки с зерном. Может, не успели принести больше, а может, опять же, лень. Благо, створки оказались достаточно высокими. Будь они ниже, не проломились бы. Будь они как-то закреплены сверху, не проломились бы. Мы зашли в город почти беспрепятственно, если не считать нескольких фанатиков, мечтавших быть насаженными на рог. Основные силы обороняющихся отошли вглубь улиц. С крыш продолжали лететь стрелы, камни и куски черепицы. Приходилось много двигаться, пока не подоспели отряды пеших гастафетов. Вместе с пешими подоспели и интересные новости от Аякса: в устье входит флотилия из нескольких десятков галер. Защищающие город, похоже, знали, что подкрепление приближается, поэтому не оказали гостеприимства и озадачились лишь минимальными инженерными усилиями для выигрыша времени. У нас было не более двух часов для того, чтобы последний наш солдат пересек мост, а на него к тому моменту не зашел даже первый.

Мой отряд проломал дорогу к предмостной площади. На пути были рассыпаны мешки, дрова, столы, телеги, коровы, куры, бочки, корыта – ничего серьезного, что смогло бы всерьез нас задержать. Чем-то из этого специально захламили узкие проходы между домами, что-то попалось под рога случайно. К огромному моему облегчению мост не был поврежден или как-либо подготовлен. По нему проходят десятки, если не сотни торговых караванов в день. Ради нашего уничтожения Танайцы не готовы были так крепко наступать себе на горло. Нам тоже ни к чему было выводить его из строя, ведь наши преследователи, при желании, могли бы высадиться на левом берегу. В целом это столкновение поражало своей полярностью: некоторые отряды бросались в схватку ожесточенно и свирепо, другие миролюбиво отступали, пытаясь даже изобразить некую приветственную улыбку на лице. Некоторые переулки были спокойными и тихими, в других же кипела драка до последней капли крови, пока наш караван проходил от восточных ворот до предмостной площади.

После того, как последний наш солдат пересек мост, мы могли бы облегченно выдохнуть, но дыхание нам перехватило еще на три дня преследования с постоянными столкновениями в хвосте. Нам приходилось меняться, чтобы дать передышку замыкающим. Преследовали конница и тигритерия поочередно, посыпая то дротиками, то призывами сдаваться и сложить оружие. Отряды цератерии замыкали наш караван. Вчерашним днем, когда мой отряд был в хвосте, завязалось очередное столкновение. Опьяненный своим, никем не замеченным, триумфом в лесу, я было хотел показать и этим усатым-полосатым кто здесь главный, только быстро опомнился, ощутив, как вязнет тяжелый цератос в мокрой черной земле. Хорошо, что получилось просто отбиться, поочередно сменяя последнего в строю на дороге. Сегодня они уже не сунутся. Даже большими силами. Иначе получат армию, размазанную по полю. Хорошему твердому полю. Они это прекрасно понимают. Им есть куда отойти для того, чтобы переждать холодные дни и, практически уверен, они так и сделают. Нам, наконец, немного повезло, причем весьма парадоксальным образом – землю подморозило.

12 день Гериона 1806 года

Руки мерзнут и слегка трясутся. Пальцы будто медуза облизала. Запись будет не длинной… В целом идем очень бодро в последние дни. Во время движения не так сильно чувствуется холод. Жаль только, что не выходит много дней подряд идти без сна и отдыха. Иногда все же приходится останавливаться и в эти моменты меня начинает лихорадочно колотить. Я пытаюсь расслабить тело, чтобы остановить эту дрожь. Выходит далеко не сразу и не всегда. Диметрий любит шутить, что холод – это свой вид удовольствия, как термы, только наоборот. Это одна из самых безобидных его шуток, но раздражает она меня, почему-то, несоизмеримо сильнее предыдущих. Снег иногда сменяется на дождь и тогда толща сугроба покрывается острой ледяной коркой. Цератосам, наверняка, неприятно, но их кожа толстая, а вот люди и лошади режут ноги об эту корку. И все же я больше боюсь за Валеоса и других ребят. Еще несколько дней такого холода и они начнут падать.

16 день Гериона 1806 года

Оттепель. Она должна была наступить, и она не подвела. Спасительная оттепель. Идем на юг полями. Снова растянулись длинной колонной, чтобы не месить грязь, а идти по протоптанной дороге. Теперь даже пролески встречаются гораздо реже и засад можно не бояться. В этих землях уже вполне могут повстречаться табуны кочевников, но встреча с ними нам была бы скорее на руку, чем во вред.

У меня была небольшая кожаная непромокаемая сумка для хранения грамот. В ней в разное время хранились грамоты о звании, о награждениях, приказы и некоторые заметки на память. Пока стоим на ночлеге я перешил и проклеил эту сумку. Сделал ее побольше, чтобы помещалась и книга и грамоты. Теперь можно не бояться, что они намокнут во время дождя или переправы.

18 день Гериона 1806 года

После долгих месяцев скитаний по лесам и пролескам глаза никак не нарадуются, оглядывая чистый и пустой горизонт. Земля оттаяла, немного прогрелась и подсохла. В таких полях и цератерия может хорошо разбежаться, армы не застрянут и не перевернутся, и фалангитам с гастафетами удобно перестраиваться и контролировать ход сражения. Только вот, как назло, никто не нападает! И едва ли уже когда-то станет. Все теперь грамотные и стратегически подкованные. А ведь когда-то это было признаком благородного тона: не прятаться по кустам, рвам и башням, а гордо выйти в поле, встать лицом к лицу, фаланга на фалангу, конница на конницу… и драться, пока одна из сторон не надломится и не побежит. Сурово, жестоко, кроваво! Зато все решается быстро, и сразу понятно кто победил. Современные войны давно не имели таких масштабных битв, после которых дым от погребальных костров застилает весь горизонт. Только если пересчитать все одиночные тела в пролесках, оврагах, рвах, на стенах и под стенами… то получится значительно больше. Плюс только в том, что никто не увидит эти тела все вместе разом и не ужаснется этому зрелищу. За наш северный поход одних только фалангитов мы потеряли несколько тысяч. Всегда понемногу: там пара, там десяток, там полсотни… Были бы наши потери меньше, если бы нам удалось навязать противнику одно большое решающее сражение? Не сомневаюсь, они были бы гораздо ниже. Но за долгие месяцы у нас ни разу не получилось в полной мере развернуть фалангу и принять кого-нибудь на копья. Не осталось на севере дурней, готовых с голым пузом и горячим воплем бежать на лес длинных копий-сарисс, равно как и тех, кто готов выходить в чистое поле и быть растоптанным цератерией. Фаланга давно превратилась в мобильную искусственную стену, через которую не особо кто стремиться прорваться, и поэтому за ней так удобно прятаться стрелкам. А сами фалангиты стали универсальными воинами, готовыми при необходимости бросить свою длинную тяжелую сариссу и взяться за лопату, либо за короткий меч. От былой фаланги осталось лишь слово. Не припомню, чтобы лично хоть раз видел, как фаланга выставляет свои сариссы и идет вперед на построения врага, либо как принимает на себя напор вражеской конницы. С лопатами видел их сотни и тысячи раз. Несколько раз с кровью на мече. С кровью на копьях – ни единожды. Когда-то фаланга была воплощением ходячей неприступности. Подойти к ней без потерь было невозможно: острый лес из наклонившихся и слегка покачивающихся вершин был непроходим, пока вражеские воины не укрывали острия своими телами. Враги нанизывались на сариссы, словно куски мяса на шпажки. Сегодня фалангиты еще носят с собой свои длинные копья, но скорее по привычке. Думаю, не за горами тот день, когда они выбросят их и оставят при себе лишь лопату, короткий меч, и какой-нибудь скорозарядный гастафет.

22 день Гериона 1806 года

До боли однообразные поля вокруг уже который день. Писать особо нечего. В такие дни голову охватывают воспоминания. Я часто вспоминаю годы обучения. Особенно те дни, когда мы ходили на лекции в другие университеты. Таких дней было не много в общей череде, но они всегда были разнообразными и запоминающимися. В университете Аполлона нам рассказывали о врачевании и учили оказывать первую помощь больным и раненым. В университете Гефеста нам показывали, как отливают металл, делают железные детали, инструменты и оружие, учили самостоятельно латать доспехи. В университете Посейдона рассказывали о кораблестроении и морском деле. В университете Зевса посвящали в тонкости экономики и государственного управления. В университете Деметры нам дали общие представления об агрономии. В университете Артемиды нас учили, как работает селекция, как правильно заботится о животных, как их воспитывать, учить, лечить, наказывать и поощрять. В университет Афины нас водили лишь однажды. Просто ради культурного обогащения. Показать, как делают архитектурные чертежи, как отливают скульптуры и лепят горшки, как пишут картины. Уже после я стал часто заглядывать туда. По собственной инициативе.

Я заметил, что годы обучения я вспоминаю с большей ностальгией, нежели детские годы. А еще я заметил, что как будто бы специально подвожу себя к этим воспоминаниям чтобы, якобы ненароком, заодно вспомнить и о ней… Специально думать о ней не могу. Отгоняю эти мысли. Стыдно. Мне стыдно перед ней, за свои слова и поступки. Мне ведь казалось тогда, что я – предел мечтаний любой девы. Молодой, статный, подающий надежды, с хорошими знаниями и поощрительными грамотами за успехи в учебе. Когда я проходил по дорогам в предместьях Прометеи верхом на Валеосе, мне казалось, что все девические глаза с восхищением смотрят только на меня. Это опьяняло. Вел себя соответствующе. Зачем бережно и вежливо относиться к деве, если есть целая очередь из других, готовых выцарапывать глаза за такого статного мужа? Гадес! Как бы мне хотелось вернуться года на три-четыре назад, подойти к самому себе и отвесить размашистую затрещину! Хорошей встряской сбить планку самомнения, с уровня грязи из-под ногтя, которая мнит себя Одиссеем с мышцами Геракла, примерно до уровня грязевого червя, поджав хвост уползающего по полям от жгучих морозов и острых когтей, с маленькой снежинкой на память, в качестве трофея, адекватно оценивающего свое положение. Обязательно найду ее, хотя-бы для того, чтобы извиниться. Обязательно найду силы, чтобы признать свои ошибки. Вслух. Боюсь только вернувшись застать ее с дитем на руках. Она хотела детей. И не обещала, что будет ждать.

Интересно, если я благополучно вернусь в родные края и снова начну ловить эти восхищенные взгляды, не накроет ли меня обратно этой пеленой самомнения? Нельзя исключать… Нужно будет обязательно открыть эту книгу и перечитать эту запись, в таком случае.

24 день Гериона 1806 года

Сегодня в полуденное время на нашем пути возникла конница с красно-зелеными знаменами. Таких я ранее не встречал. Ведущий конницу обозначил мирные намерения и сказал, что готов зачитать грамоту своего царя в присутствии стратега и всех командующих. Еще одно новшество! Обычно грамоты вручают или зачитывают стратегу, а он уже решает, делиться этой информацией или нет. Новшества на этом только начинались, ведь из первой грамоты мы с удивлением услышали о провозглашении независимого Фасианского царства, к границам которого мы как раз приблизились. Из второй грамоты следовало, что нашей армии предоставляется единоразовое право беспрепятственного прохода по территории царства для участия нашего командования в переговорном процессе.

Как мы вообще пропустили создание целого царства?! И не где-нибудь, а в границах нашей родной, незыблемой империи. И не где-нибудь на задворках, а в одной из самых оживленных ее частей. Я предполагал, что рано или поздно найдутся желающие воспользоваться этим разладом, но чтобы так быстро! Пока что это больше похоже на чью-то злую шутку или умело спланированную провокацию, нежели на правду. Тем не менее, стратег отдал команду спокойно следовать за сопровождающими.

28 день Гериона 1806 года

По дороге встречаются хорошо укрепленные форпосты. Потребуется много людей и механизмов, если кто-то захочет без приглашения пройти по этим дорогам с севера. Известно, что нас сопроводят по горным дорогам до самого Фасиана. Известно, что ударение в этом названии нужно делать на первый слог: один из сопровождающих пристыдил и поправил меня на этом. Неизвестно пока, что дальше. Сопроводят ли нас потом до южных границ?