Феноменология психических репрезентаций

Универсалии не зря носят такое название. Каждая из них действительно универсальная вербальная модель любого конкретного объекта из бесконечного множества сходных конкретных объектов. Как пишет К. Поппер (2004):

Попытка охарактеризовать индивидуальную вещь только посредством ее универсальных свойств и отношений, которые кажутся принадлежащими лишь ей одной, обречена на провал. Такая процедура описывала бы не отдельную индивидуальную вещь, а целый универсальный класс тех индивидов, которые обладают указанными свойствами и отношениями [с. 61].

Но без универсалий вербальное моделирование реальности стало бы невозможным, так как потребовалось бы бесконечное количество понятий для обозначения каждого конкретного объекта в каждом таком множестве. Понятия, обозначающие конкретные объекты – имена собственные, весьма немногочисленны и используются для «маркировки» наиболее важных для человека объектов. Все остальные объекты обозначаются с помощью вербальных конструкций из универсалий: белая собака, дерево у калитки, серый чемодан с желтой наклейкой и т. д. и т. п.

Если уж даже Б. Рассел [2000, с. 226] допускает, что «бытие» универсалий «не просто духовное», то абсолютное большинство исследователей, далеких от философии, даже не пытаются обдумывать «нелепый» вопрос: существует ли собака или стол физически? Их существование не вызывало и сейчас не вызывает у большинства исследователей никаких сомнений. Доминирующий в науке подход соответствует в основном точке зрения К. Геделя [2007, с. 237–261], согласно которой понятия обозначают физические объекты и их множества, а также их свойства и отношения, существующие независимо от наших определений и построений.

М. С. Строгович (2004), например, пишет:

Объем общих понятий выражается в виде класса. Логический класс – это совокупность объектов, имеющих общие, им всем свойственные признаки, вследствие чего эти объекты охватываются общим понятием. …Один класс является высшим по отношению к другому, если он включает его в себя вместе с другими классами. …Класс, высший по отношению к другому, называется родом… Класс, низший по отношению к другому классу, который является родом, называется видом… Понятие, выражающее класс, являющийся родом, есть родовое понятие. Понятие, выражающее класс, являющийся видом, есть видовое понятие [с. 90].

В соответствии с такой, доминирующей сегодня точкой зрения обозначаемый универсалией или даже категорией класс – не просто множество объектов, имеющих общие признаки, но такая же часть физической реальности, такая же ее сущность, как и конкретный объект, и также присутствует в окружающем мире. Тем не менее еще Аристотель указывал:

Кажется невозможным, чтобы что-либо, обозначаемое как общее, было сущностью. Во-первых, сущность каждой вещи – это то, что принадлежит лишь ей и не присуще другому, а общее – это относящееся ко многому, ибо общим называется именно то, что по своей природе присуще больше, чем одному. Так вот, сущностью чего оно будет? Несомненно, или всех вещей, или ни одной. Но быть сущностью всех оно не может. А если будет сущностью одной, то и все остальное будет этой вещью; ведь то, сущность чего одна и суть бытия одна, само также одно… оно есть некоторое обозначение сути бытия. …Итак, если исходить из этих соображений, то очевидно, что нечто, присущее как общее, не есть сущность… [цит. по: С. Неретина, А. Огурцов, 2006, с. 262–263].

Из сказанного следует: раз категории и универсалии – не сущности (не вещи, объекты, явления, предметы), то они не существуют в окружающем физическом мире.

Дж. Лакофф [2004, с. 33] отмечает, что первым обнаружил несоответствие категорий традиционному их пониманию как множества, обладающего общими признаками, Л. Витгенштейн, который отметил, что категория игра не имеет фиксированных границ. Она может быть расширена при условии, что новые игры похожи на то, что ранее принималось как игры. Л. Витгенштейн также обратил внимание на то, что могут быть хорошие и плохие примеры категории игра, тогда как согласно классической теории:

…категории едины в следующем отношении: они определяются набором признаков, которые разделяются членами категорий. Таким образом, не должно быть членов более центральных, чем другие члены [с. 34].

Дж. Лакофф [2004, с. 21–22] сообщает также, что исследования Элеоноры Рош выявили новые несоответствия классической теории. Из нее вытекают два следствия: во-первых, если категория определяется только посредством признаков, присутствующих у всех членов категории, то ни один член не может быть лучшим примером категории, чем другие; во-вторых, категории должны быть независимы от особенностей существа, производящего категоризацию, то есть они не должны учитывать такие вещи, как человеческая психология, движения человеческого тела и специфические человеческие способности. Однако исследования Элеоноры Рош и других авторов выявили, что категории имеют лучших и худших представителей, а человеческие свойства играют важную роль в категоризации.

Дж. Лакофф (2004) пишет:

Объективистский подход опирается на теорию категорий, которая восходит к древним грекам и даже сегодня принимается не просто как истинная, но как очевидно и несомненно истинная [с. 16].

…вещи объединяются в категорию на основании того, что они имеют общего. Положение, что категории определяются общим свойством, не только часть нашего повседневного мышления, но и один из важнейших научных принципов, который был с нами на протяжении более 2000 лет. Классический взгляд, что категории базируются на общих свойствах, не является абсолютно неправильным. …Но это только малая часть правды [с. 19].

Критикуя объективистские представления, согласно которым все категории либо являются элементарными, либо представляют собой их логические комбинации, Дж. Лакофф [2004, с. 223] отмечает, что в классической теории имеется два принципа организации категорий: иерархическая и перекрестная категоризация. Первая разделяет категории на субкатегории. Например, биологическая классификация делит животных на слонов, енотов, тигров и т. д. Из таких категорий образуются более крупные категории (млекопитающие и др.). Каждая из них, в свою очередь, может быть разделена на более мелкие категории (например, различные виды слонов). Перекрестная категоризация предлагает ряд разных категоризаций на одном и том же уровне. Например, люди могут быть разделены на категории в соответствии с возрастом (взрослые – дети) и полом (мужской – женский).

Автор [2004, с. 223] указывает, что в классической теории иерархическая и перекрестная категоризации являются единственными способами организации категорий. Считается, что смежные категории в иерархии всегда могут быть минимально отличимы одна от другой посредством одного признака, называемого различительным. Поэтому «хорошие» дефиниции должны минимально различать смежные категории – «Принцип Минимального Различия». Именно данный принцип заставляет ученых искать, например, одну существенную характеристику человека, которая отличает его от других животных. Согласно альтернативной идее смежные категории отличаются друг от друга пучками (кластерами) признаков, ни один из которых сам по себе не различает эти категории.

Дж. Лакофф (2004) продолжает:

Со времени Аристотеля до поздних работ Витгенштейна категории рассматривались как ясные и не представляющие проблем сущности. Они представлялись в виде абстрактных вместилищ с вещами или внутри, или вне категории. Принималось, что вещи относятся к одной и той же категории, если, и только если они имеют некоторые общие признаки. И признаки, которые были у них общими, рассматривались как определяющие эту категорию. Классическая теория не была результатом эмпирических исследований. Она даже не была предметом серьезных дискуссий [с. 21].

Автор [2004, с. 20–21] однако обращает внимание на то, что значительная часть наших категорий являются категориями даже не предметов, а абстрактных сущностей: событий, действий, эмоций, пространственных и социальных отношений. Они относятся к правительству, болезням, сущностям научных и повседневных теорий, таким как электроны, с одной стороны, и простуды – с другой. Дж. Лакофф (2004) пишет:

Человеческие категории не находятся объективно «в мире», внешнем по отношению к человеку. По крайней мере, некоторые категории являются воплощенными. Категории цвета, например, детерминируются совместно внешним физическим миром, человеческой биологий, человеческим умом и культурными факторами. Структура базового уровня зависит от человеческого восприятия, способности воображения, двигательных способностей и т. д. [с. 84].

Категоризация является формой мышления. Сказать, что классические категории существуют вне каких-либо существ или умов, – значит сказать, что существует трансцендентная логика Вселенной, рациональность, которая выходит за пределы любого существа или любого ума. Классическая категоризация и классическая логика представляют собой две стороны одной медали [с. 458].

С тем, что категории не находятся объективно во внешнем мире, нельзя согласиться, так же, впрочем, как и опровергнуть это. Их действительно нет в физическом мире, но они тем не менее объективны, так как могут находиться вне отдельного человеческого сознания. Опять мы увязаем в неопределенных значениях терминов. Верно ли утверждение, что в окружающей человека среде реально не существуют объекты (вообще), например: дерево (вообще), животное (вообще), стол (вообще) и т. п.? Ответ на этот вопрос совсем не прост, и представления Платона имеют отнюдь не только исторический интерес, потому что эти объекты действительно реально существуют в окружающем нас мире, хотя и в особой форме.

Они существуют в объективной психической реальности, окружающей нас (см.: С. Э. Поляков, 2004). Объективную психическую реальность для каждого из нас создает субъективное содержание сознания множества людей, живущих вокруг и взаимодействующих с нами. Содержание их сознания включает в том числе и категории, которые, с одной стороны, являются субъективными элементами разных сознаний, но, с другой стороны, существуют независимо от сознания каждого конкретного субъекта и вне его – в сознании других людей.

Поэтому для конкретного человека они объективно существуют вне его собственного сознания. Более того, многие категории «восходят еще к древним грекам», то есть существуют более 2500 лет, а потому и принимаются «не просто как истинные, но как очевидно и несомненно истинные», к тому же «очевидно объективные» и внешние по отношению к каждому субъекту. И все же все они – лишь порождения человеческого сознания. Очевидно, что чужое психическое содержание доступно нам лишь потенциально, но, будучи экстериоризировано другими людьми, а затем интериоризировано нами, оно нередко становится для нас таким же объективным фактом, как реальные физические факты окружающего нас мира.

Интересно высказывание В. Виндельбанда (2007а), обсуждающего наследие И. Канта:

…категории имеют всеобщее и необходимое значение для всякого опыта, так как сам опыт появляется впервые только через посредство категорий. Но то, что возникает таким путем, состоит не в предметах, которые существуют сами по себе, но в предметах, возникших в виде синтеза представлений в упомянутом «сознании вообще», то есть в явлениях. Если же человеческое познание имеет дело лишь с явлениями, то совершенно очевидно, что существуют связанные с ними априорные понятия, ведь в виде явлений вещи существуют лишь в нас самих… Природа, как система вещей в себе, никогда не могла бы вылиться во всеобщее и необходимое познание, но природа, представляющая продукт нашей собственной организации, то есть мир явлений, может быть apriori понята исходя из ее всеобщих законов, ибо сами эти законы суть не что иное, как чистые формы нашей организации. Это учение Канта есть рационализм, поскольку утверждает и устанавливает априорное познание посредством форм человеческого ума; оно есть эмпиризм, поскольку ограничивает это познание опытом и данными в нем явлениями; оно есть идеализм, поскольку учит, что мы познаем лишь мир наших представлений; оно есть реализм, так как утверждает, что этот мир наших представлений есть явление, то есть усвоение, хотя и не отражение, нашим умом действительного мира. Все эти характеристики соединяются в учение Канта под именем трансцендентального феноменализма, чем указывается, что для индивидуального ума мир объектов есть продукт надындивидуальной организации, которая, однако, не противостоит этому уму как что-то чуждое, а, напротив, образует основу его собственной жизни [с. 89].

Парадоксально, но эти открытия И. Канта, сделанные им больше двух веков назад, до сих пор еще не поняты и не приняты в полной мере психологией.

2.2.2. Категоризация

Начнем рассмотрение категоризации^[86] с возвращения к описанию восприятия.

Дж. Брунер пишет:

Мы полагаем, что теория восприятия должна включать, подобно теории познания, какие-то механизмы, лежащие в основе вывода и категоризации… Всякий перцептивный опыт есть конечный продукт процесса категоризации [1977, с. 13–15].

Восприятие включает акт категоризации. Мы подаем на вход организма некое воздействие, а он отвечает, относя его к соответствующему классу вещей или явлений. «Это апельсин», – заявляет субъект или нажимает на ключ, заменяя вербальный ответ двигательным [2002, с. 164].

С этим утверждением, с одной стороны, трудно спорить. С другой стороны, его нельзя принять в качестве универсального правила, так как термин категория имеет совершенно конкретное значение – «предельно общее понятие» [Новейший философский словарь, 1998, с. 310]. Соответственно, категоризация – это не что иное, как отнесение чего-либо к определенному понятию. Следовательно, если восприятие обязательно включает акт категоризации, то у животных и детей, не владеющих еще речью, нет восприятия (?!), так как они не имеют понятий. Кстати, даже у взрослого человека восприятие вообще далеко не всегда имеет отчетливую связь с понятиями.

Возможно, утверждение Дж. Брунера теоретически можно рассматривать, используя данный термин в более широком смысле, отождествляющем категорию с неким множеством сходных или тождественных объектов, то есть понимая под категоризацией процесс актуализации зрительными впечатлениями модели-репрезентации множества сходных объектов, еще не имеющей названия, но выступающей уже как предпонятие, предкатегория?

В литературе уже признается именно такая точка зрения. В. Ф. Петренко (2005), например, пишет:

По аналогии с вербальными значениями, где психологической структурой значения признается система соотношения и противопоставления слов в речевой деятельности, можно предположить, что и образы, символы могут быть организованы в устойчивую систему отношения, которая функционирует как категориальная система, дублирующая или замещающая в некоторых ситуациях категориальную систему естественного языка [с. 48].

Сам Дж. Брунер (1977) говорит:

Под категорией мы понимаем некоторое правило, в соответствии с которым мы относим объекты к одному классу как эквивалентные друг другу. Правило требует учитывать следующие черты объектов, составляющих категорию. 1. Свойства или критические значения признаков объекта… 2. Способ комбинирования этих значений… 3. Веса, приписываемые различным свойствам… 4. Допустимые пределы (свойств. – Авт.)… Говоря о правилах, мы отнюдь не имеем в виду какие-то сознательно формулируемые утверждения. Это просто те правила, которые лежат в основе процесса категоризации [с. 27–28].

Категорию можно рассматривать как совокупность признаков, в зависимости от которых объекты группируются как эквивалентные [с. 30].

Тогда брунеровская категоризация – это актуализация в сознании под действием воспринимаемой информации определенной психической конструкции, представляющей собой, например, некое множество образов воспоминания. Однако и оно должно включать в себя обозначающее его определенное, к тому же предельно общее понятие (или категорию). В противном случае множество, состоящее из очень разных объектов, не сможет быть устойчивым. Без общего понятия не сможет возникнуть его сенсорное значение, так как именно понятие конституирует, «собирает» разнородное множество, создает новую чувственную целостность, выделяя ее из бесконечного многообразия прочих чувственных репрезентаций реальности.

Дж. Брунер (1977) полагает, что:

…если бы какое-нибудь восприятие оказалось не включенным в систему категорий, то есть свободным от отнесения к какой-либо категории, оно было бы обречено оставаться недоступной жемчужиной, жар-птицей, погребенной в безмолвии индивидуального опыта [с. 16].

Я лишь дополню, что таких «жемчужин» в нашем сознании бесчисленное множество.

Выводы Дж. Брунера, вероятно, верны применительно к восприятию взрослого человека, но ни о какой категоризации нельзя говорить у маленьких детей или у животных. Если уж и использовать этот неудачный в данном контексте термин, то тогда следует говорить по крайней мере о двух уровнях обработки воспринятой информации: сенсорном и вербальном. Категоризации на сенсорном уровне нет и быть не может по определению, но тем не менее, как сообщает, например, Г. Крайг (2004):

…в промежутке между 5-м и 8-м месяцем многие малыши начинают играть в социальные игры, такие как «ку-ку», «до свидания» или «куличики»; им нравится передавать взрослому какой-нибудь предмет и получать его обратно [с. 222].

Следовательно, они, не владея еще понятиями и не осуществляя категоризации, обладают уже механизмом сенсорного распознавания объектов, который предшествует собственно категоризации.

У взрослых людей категоризация, безусловно, играет важную роль в восприятии. Понятия могут облегчать актуализацию в сознании воспринимающего имеющейся в его памяти модели-репрезентации известного ему воспринимаемого им объекта, даже если сенсорной информации явно недостаточно, что красиво показал Дж. Брунер (1977):

Допустим, я смотрю на камин… и вижу лежащий на нем прямоугольный предмет. …Что это: пластиковая плитка, которую я заказал для одного прибора, или какая-то книга? Я вспоминаю, что пластик у меня внизу в одной из лабораторий. Таким образом, этот предмет – книга, и я ищу дальнейших указаний, всматриваясь в ее темно-красный переплет. Кажется, я вижу на нем золотое пятно. Это книга издательства «Мак-Гроу Хилл», вероятно, работа Дж. Миллера «Язык и коммуникация», которую я читал сегодня после обеда. Если хотите, это процесс постепенного сужения, последовательного ограничения категорий, к которым мы относим наш предмет [с. 25–26].

Э. Бехтель и А. Бехтель (2005) пишут:

Отнесение объекта к какому-либо понятию требует его опознания не на индивидуальном, как в случае с идентификацией, а именно на понятийном уровне… Например, все прекрасно понимают, что такое собака, но мы думаем, что далеко не каждый человек способен осознанно сформулировать те признаки, на основании которых он идентифицирует принадлежность животного к данному понятию [с. 155].

Кстати, категоризация объекта, то есть «отнесение объекта к понятию», сформировавшемуся на основе соответствующей модели-репрезентации, происходит автоматически и не требует «выделения в объекте признаков», потому что понятие в этом случае представляет собой неотъемлемую часть соответствующей чувственной модели-репрезентации объекта. То же, о чем говорят авторы, является не «отнесением объекта к понятию», а построением вербальной конструкции, раскрывающей вербальное значение данного понятия. И вот именно она-то и требует формирования признаков, присущих понятию собака.

Дж. Брунер прав в том, что в процессе восприятия мира взрослым человеком часто происходит автоматическая категоризация воспринимаемого объекта, отнесение его к некоему известному множеству объектов, обозначаемому понятием – категорией. Мы автоматически и часто обозначаем мысленно то, что видим: дерево или столб, лиственное дерево или хвойное, кем является воспринимаемый нами человек: мужчиной, женщиной или ребенком, старый он или молодой, европеец, азиат или африканец и др. Но это происходит далеко не всегда. Большинство мгновенных образов восприятия опознаются на чувственном уровне и, не вызвав к себе интереса, не обратив на себя внимания, навсегда исчезают из сознания.

Есть и такие мгновенные образы и ощущения, которые, будучи опознанными лишь на чувственном уровне, еще до того, как станут предметом внимательного рассмотрения, вызывают, например, автоматический двигательный ответ: моргание глаза, отскок, защиту рукой и т. д. Те же мгновенные образы восприятия, которые все же актуализируют в сознании соответствующие им модели-репрезентации, в первую очередь актуализируют в том числе входящие в модели-репрезентации вербальные образы (понятия). Следовательно, категоризация образов восприятия происходит автоматически в процессе актуализации модели-репрезентации воспринимаемого объекта. Появляющийся в структуре модели-репрезентации воспринимаемого объекта образ обозначающего объект слова выступает как существенный признак объекта, позволяющий быстро его опознать.

Итак, следует различать: 1) узнавание, или идентификацию, объекта, доступную человеку уже на сенсорном уровне, 2) категоризацию, или обозначение, объекта, возможную лишь на уровне, требующем усвоения соответствующих понятий, и 3) вербализацию сущности объекта, требующую владения вербальным конструированием, раскрывающим смысл образов объекта и соответствующего понятия в форме вербальной, а затем и языковой конструкции.

Г. К. Триандис [2007, с. 126] полагает, что категоризация – необходимый функциональный процесс, упрощающий восприятие окружающей среды. При категоризации теряется огромная часть информации, но устраняются те трудности, которые возникли бы, если бы мы, например, каждый раз обращали внимание на 7,5 миллиона окружающих нас цветовых оттенков. Автор обращает внимание на широкое распространение типичных ошибок в категоризации событий и явлений. Например, относя людей к европейцам или афроамериканцам, мы теряем значительный объем информации. Кроме того, мы приписываем этим категориям определенную долю ошибочной информации.

Осуществляя категоризацию, мы упрощаем и стереотипизируем реальность. Относя, например, всех профессоров к категории рассеянные люди, мы заведомо формируем неточные утверждения, помогающие нам тем не менее упрощать процесс переработки информации. Стереотипизация происходит потому, что мы не можем справиться со всей доступной нам информацией. Автор [2007, с. 127] говорит о том, что «конструирование реальности» служит основанием наших предпочтений и предрассудков. Действительно, упрощающее вербальное конструирование кратких, но стереотипных и ограниченных моделей реальности лежит в основе предрассудков.

Категоризация, или процесс формирования все более и более общих понятий, – это упрощающее и усредняющее многочисленные аспекты реальности символическое ее моделирование, процесс естественный и необходимый для успешной адаптации человека в мире. Уже само по себе формирование понятия – замена множества сенсорных моделей образом единственного объекта – соответствующего слова есть механизм упрощения. Дальнейшим упрощением является построение вербальных конструкций, замещающих часто уже не одну, а множество сложных сенсорных конструкций, обозначаемых образом нового слова. Но это действительно единственный путь, позволяющий переработать поступающий в наше сознание безграничный океан сенсорной информации.

Ш. Тейлор, Л. Пипло и Д. Сирс [2004, с. 287] тоже отмечают, что с помощью категоризации мы фильтруем повседневный опыт и направляем свое внимание на наиболее важные аспекты этого опыта. В. А. Лекторский [2001, с. 142] пишет, что категории не просто наиболее общие понятия, а способы конструирования самого опыта. В связи с этим необходимо подчеркнуть, что не только категории, но любые самые простые наши понятия – это способы конструирования и сегментирования нашего опыта.

Дж. Лакофф [2004, с. 54] напоминает, что согласно классической теории мир состоит в основном из естественных классов вещей и естественные языки содержат слова, называемые «именами естественных классов», которые соответствуют этим естественным классам. Он пишет (2004):

На Западе, и я подозреваю, что также в других культурах, чрезвычайно распространено представление, что существует единственно правильная таксономия природных объектов – растений, животных, минералов и т. д. …Таксономические модели типичны для человеческого познания и встроены во все языки. Они относятся к самым распространенным средствам упорядочения нашего опыта. …Таксономии, в конечном итоге, делят объекты на роды, и обычно принимается как данное, что имеется только одно правильное разделение мира природы на естественные роды. Поскольку научные теории развились из народных теорий, вовсе не удивительно обнаружить, что народные критерии для приложения таксономических моделей проникают в науку [с. 164].

Автор [2004, с. 167] сообщает, что в традиционной биологии имеется по крайней мере два вида таксономических моделей: кладистические и фенотипические. Во многом они совпадают, но не всегда. С научной точки зрения оба вида моделей обоснованны. Тем не менее давление объективистского подхода, в соответствии с которым существует только одна правильная таксономия, вынуждает исследователя выбрать ту или другую модель, в крайнем случае третью, совмещающую черты обеих. Автор полагает, что причина этого в самой народной теории категоризации, которая говорит, что вещи входят в определенные роды, характеризующиеся общими признаками, и что существует лишь одна правильная таксономия родов. За народной теорией стоит сам «здравый смысл». Когда же народная теория и научная теория совпадают, становится еще труднее понять, где эта теория препятствует дальнейшему продвижению и даже что вообще имеется такая теория.

Дж. Лакофф (2004) обсуждает проблему, с которой мы сталкиваемся, рассматривая пойманную рыбу, если, с одной стороны, по фенотипическим критериям это – рыба, а с другой стороны, по кладистическим критериям это – целакант. Автор пишет:

Объективизм требует, чтобы ответ был абсолютно правильным. Однако в данном случае нет оснований для предпочтения одного набора научных критериев другому, и поэтому нет никаких оснований полагать, что существует один, и только один объективно правильный ответ [с. 247–248].

Он полагает, что «естественные роды» являются частью народной концепции мира, но не частью какой-либо научной концептуальной системы, где в конечном итоге будет достигнуто общее согласие по этому вопросу. Можно только согласиться с ним и добавить, что «естественный род» – всего лишь абстрактное понятие, а в окружающем мире вовсе нет рыбы (вообще), а есть множество конкретных животных. Если это понять, то все проблемы таксономии мгновенно решаются. При этом, безусловно, будет отброшено, например, и положение о «естественных» биологических категориях, которые якобы существуют в окружающем нас мире.

Дж. Лакофф [2004, с. 168] утверждает, что существуют народные и научные теории медицины, политики, экономики и т. д. Каждая из них включает идеализированные когнитивные модели^[87].

И очень часто такие модели не согласуются друг с другом. Например, многие люди имеют два способа понимания того, что такое электричество, представляя его то как непрерывный поток жидкости, текущий, подобно воде, то как облако электронов, двигающихся, как люди в толпе. Таким образом, мы можем иметь разные модели, репрезентирующие в нашем сознании (в том числе метафорически) те или иные сущности.

Дж. Лакофф отмечает, что научный реализм в отличие от объективизма признает возможность более чем одного, правильного с научной точки зрения способа понимания действительности. Теории с различным делением мира на объекты и категории объектов могут быть одинаково относительно правильными.

Итак, нет в природе «естественных категорий». Не бывает тигра, вороны или рыбы (вообще). В окружающем мире есть только конкретные тигры, вороны и рыбы, а тигры, вороны или рыбы (вообще) есть лишь в нашем сознании, которое создало эти понятия и оперирует ими. Вместе с тем все эти категории существуют в объективной психической реальности независимо от конкретного человека и, кстати говоря, даже относительно независимо от моделируемого ими физического мира. Так, динозавров давно нет в физическом мире, но они неплохо «чувствуют себя» в нашей объективной психической реальности.

В окружающем нас мире действительно существуют «объективные» категории, но это категории объективной психической реальности, а не категории реальности физической, как принято считать. И в объективной психической реальности они доступны человеческой коррекции, то есть уничтожению и созданию новых. Человек создает эти категории, и они зависят от него не меньше, чем от мира, который моделируют. Парадокс в том, что сами эти созданные человеком «объективные» категории нередко начинают замещать для него реальный физический мир.

А. Р. Лурия (2005) приводит данные о том, что у людей существуют разные принципы категоризации окружающих объектов, которые зависят от образования. По мере овладения языком и грамотой:

…функционально-образные операции мышления заменяются семантическими и логическими операциями, в которых слова (понятия. – Авт.) становятся основным средством абстрагирования и обобщения… Обычно вместо попыток подобрать «сходные предметы» они (взрослые испытуемые, не имевшие никакого образования или имевшие начальное образование. – Авт.) принимались отбирать предметы, «подходящие для определенной цели». …Например, «этот предмет» был необходим, чтобы выполнить одну работу, а «тот» – для другой работы. Они не видели никакой необходимости сравнивать и группировать все предметы и разносить их по особым категориям. …В результате каждый испытуемый группировал предметы… в зависимости от той образной ситуации, которую он себе представлял. …Когда мы пытались предложить испытуемым другой способ классификации предметов, основанный на абстрактных принципах, они обычно отвергали его на том основании, что такой подход не отражает присущие предметам связи и что человек, занимающийся подобной группировкой, просто «глуп» [с. 312–313].

Следовательно, абстрактные иерархии понятий и соответствующие им способы классификации объектов человек усваивает лишь в процессе специального обучения. Мне кажется естественным предположить, что привычные нам абстрактные классификации, представляющиеся западному мышлению наиболее, а то и единственно адекватными, по-видимому, имеют больше теоретическое и общенаучное, чем практическое, значение в реальной жизни людей. А. Р. Лурия [2005, с. 314] подтверждает это, отмечая, что испытуемые, которые имели основы школьного образования, давали уже смесь практических и теоретических методов обобщения.