Феноменология психических репрезентаций

1.7.10. Конкуренция моделей-репрезентаций

Р. Л. Грегори (2003) пишет:

Глядя на «двусмысленные» картины, мы узнаем, что существуют конкурирующие гипотезы, ожидающие момента, когда они смогут выйти на авансцену [с. 44].

Ч. Осгуд (2002в) тоже обращает внимание на то, что воспринимаемые нами сущности могут конкурировать между собой в процессе восприятия:

Посмотрите пристально в течение некоторого времени на фигуру из маленьких черных квадратов, изображенную на… (рис. 14. – Авт.): вы заметите постоянные изменения в ее организации – то горизонтальные, то вертикальные линии, то группы из четырех квадратов, то центральный крест. Мы здесь имеем двусмысленную ситуацию, в которой различные периферические (стимульные) и различные центральные (установка, значение и т. д.) факторы соревнуются в определении того, что будет воспринято. Впервые эта «шахматная доска» была описана Шуманом (1900), который приписал флуктуацию перцептивной организации капризам внимания [с. 322].

Автор продолжает:

Любое сенсорное поле, если оно пристально рассматривается достаточно длительное время, начинает изменяться на наших глазах, обнаруживая свой действительно неоднозначный характер [с. 332].

Рис. 14. Фигура из маленьких черных квадратов

О том же пишет Х. Шиффман (2003), предлагая всмотреться в изображение (рис. 15):

Вы на собственном опыте ощутите тенденцию к группированию его элементов в конкретные фигуры. Возможно, вы начнете видеть круги и линии, которые быстро возникают и так же быстро трансформируются в другие комбинации. Марр сказал об этом изображении: «Эта конфигурация преисполнена бурной активности – создается впечатление, что конкурирующие пространственные организации яростно борются друг с другом» [с. 278].

Чему же обязана своим появлением эта неопределенность нашего восприятия? И что это за «конкурирующие пространственные организации»? Почему один и тот же ряд зрительных впечатлений может актуализировать разные репрезентации предметов в нашем сознании?

Некоторые рисунки, такие, например, как силуэты молодой и старой женщин (рис. 16), силуэты молодого и старого мужчины (рис. 17), силуэты трех людей (рис. 18), силуэты юноши и дерева (рис. 19), силуэты осла и тюленя (рис. 20), куб Неккера (см. рис. 9) и т. д., при рассмотрении трансформируются то в один, то в другой объект. Это происходит потому, что они способны актуализировать в нашем сознании не один, а два «интенциональных объекта» (Ж.-П. Сартр) или две модели-репрезентации двух разных объектов, которые конкурируют в сознании и поочередно сменяют друг друга. А. Д. Логвиненко (1987) пишет, обсуждая куб Неккера (см. рис. 9):

…это изображение порождает два различных образа, причем наблюдатель может произвольно переходить от одного образа к другому. Несмотря на имеющиеся у этих образов явные различия, у них есть и нечто общее, а именно их чувственная основа. Если воспользоваться терминологией созерцательно-сенсуалистической психологии, то можно сказать, что у этих образов один и тот же состав ощущений. Иначе говоря, одни и те же ощущения организованы в разные восприятия. Пример с кубом Неккера показывает, что в образе восприятия можно выделить как бы два плана – чувственный и предметный [с. 5].

Рис. 15. Зрительный паттерн, демонстрирующий принцип изменчивости перцептивного гештальта по времени

Мне представляется, что здесь следует говорить о сходных сенсорных впечатлениях, которые в зависимости от того или иного акцента (создаваемого определенной установкой наблюдателя, концентрацией внимания на определенных частях объекта восприятия и др.) актуализируют в сознании воспринимающего разные модели-репрезентации. Изображенные выше объекты вызывают у наблюдателя очень похожие, но все же разные совокупности сенсорных впечатлений, которым соответствуют модели-репрезентации разных объектов реальности. При этом между альтернативными моделями начинается борьба за доминирование в сознании.

Рис. 16. Почтовая открытка. «Моя жена и моя теща». Начало ХХ в., Россия

Рис. 17. Я. Ботвиник. «Мой муж и мой свекор». Первая половина ХХ в., США

Рис. 18. Г. Фишер. «Мама, папа и дочь». 1968 г., США

Рис. 19. Двойное изображение (дерево и профиль юноши)

Рис. 20. Силуэт осла и тюленя

М. Коул и Сильвия Скрибнер (1977) отмечают, что результаты экспериментов Берри

…подтвердили предположение о том, что то, что видит человек, когда у него перед каждым глазом одна из двух конфликтующих между собой картинок, зависит от культуры; привычные для данной культуры картины испытуемые более часто видели раньше, чем непривычные [с. 103].

М. Мерло-Понти (1999) повторяет вопрос Koehler:

…почему в иллюзии Цельнера (рис. 21. – Авт.) так трудно сравнить сами прямые, как это предписывает задание? …Чем объяснить то обстоятельство, что главные линии никак не отделяются от дополнительных? —

и пишет:

Следовало бы признать, что главные линии, когда они дополнены другими линиями, перестают быть параллельными, что они утратили смысл параллельности, получили какой-то другой смысл, что дополнительные линии привносят в фигуру какое-то новое значение, которое ее повсюду сопровождает и не может быть от нее отделено [с. 64].

Рис. 21. Иллюзия Цельнера

Совершенно верно. Изолированные «главные параллельные линии» обычно актуализируют в сознании одну модель-репрезентацию. Присоединение же «дополнительных линий» актуализирует в сознании уже иную модель-репрезентацию. И в ней «главные линии» превращаются в совершенно иной фрагмент реальности, в котором они уже и не «главные», и совсем не обязательно параллельны исходно. Актуализирующаяся в связи с дополнительными линиями новая модель-репрезентация и определяет иной характер восприятия и утрату главными линиями параллельности. При этом иллюзии нашего восприятия не может уничтожить никакое наше вербальное знание.

Конкуренция моделей-репрезентаций в некоторых других объектах – рисунках невероятных фигур (рис. 22) приводит в конечном счете к тому, что сознание просто не может построить адекватный образ их восприятия и вовсе не в состоянии их воспринять как целостные фигуры. В результате у нас не возникает завершенного устойчивого образа восприятия.

Рис. 22. Невероятные фигуры^[58]

Мы не можем воспринять ни одну из этих фигур как целостную, потому что одна их часть, моделируемая одной моделью-репрезентацией, не соответствует другой их части, моделируемой другой моделью-репрезентацией, и сознание не в состоянии объединить эти части в один объект.

1.7.11. Феноменология модели-репрезентации

В качестве чувственных репрезентаций предмета исследователи обычно рассматривают вызываемые им ощущения и образы его восприятия, воспоминания и представления. Такой подход не учитывает главной и важнейшей репрезентации, которая, собственно, и создает в нашем сознании предмет как таковой, которая целиком определяет важность и эффективность сенсорного уровня моделирования. Это то, что я называю моделью-репрезентацией.

Являющиеся гештальтами психические модели-репрезентации объектов, явлений, свойств и действий играют решающую роль как в процессах восприятия реальности, так и в процессах прогнозирования ее возможных изменений. Они представляют собой уже не просто образы воспоминания или представления и даже не последовательности соответствующих образов, а нечто принципиально иное. Нечто намного большее – то, что мы и считаем воспринимаемыми объектами и разными другими сущностями физической реальности, то, чем сознание способно манипулировать даже при отсутствии соответствующих физических сущностей в воспринимаемой окружающей реальности. Модели-репрезентации являются центральными фигурами среди таких более простых психических явлений, как образы представления и воспоминания.

Модель-репрезентация окружающей реальности полимодальна, хотя в ней обычно преобладают визуальные образы. Новые визуальные перцептивные впечатления актуализируют в сознании входящие в модель-репрезентацию окружающего мира образы представления и воспоминания той же и других модальностей. Например, когда я нахожусь в одной из комнат своего дома, мое восприятие ограничено ее стенами. Тем не менее, воспринимая лишь их, я вспоминаю и представляю себе то, что находится за ними. Звуки, которые я слышу, актуализируют у меня образы представления известных мне людей, передвигающихся и делающих за стенами определенные действия, которые я узнаю. Например, ставящих на плиту чайник или включающих воду в ванной комнате, проходящих и открывающих окно или дверь и т. д. Звук хлопающей двери и специфический лай собаки немедленно актуализируют образ дочери, вышедшей из дома, и радостно прыгающей вокруг нее собаки.

Для того чтобы понять, что же все-таки такое модель-репрезентация феноменологически, попробуйте вспомнить, например, знакомого человека и задуматься о том, в каком виде он вам явился. Скорее всего, это – визуальные образы и/или имя. У меня, например, при такой попытке возникают, сменяя друг друга, последовательности кратковременных (хочется сказать «мгновенных») стертых и нечетких зрительных образов воспоминания-представления, сопровождающихся именем знакомого. Как имя, будучи само по себе неопределенным и обозначая очень многих известных нам людей с тем же именем, репрезентирует в данном случае совершенно конкретного человека?

Интроспекция позволяет заключить, что неопределенное само по себе имя человека является репрезентацией конкретного знакомого человека не само по себе, а лишь потому, что входит в определенную модель-репрезентацию. В ее рамках оно тесно связано с другими психическими явлениями, а сама эта модель-репрезентация занимает строго определенное место в глобальной модели-репрезентации окружающей реальности. Актуализировавшаяся в моем сознании модель-репрезентация непрерывно или почти непрерывно репрезентирует мне моего знакомого, и я замечаю, что постоянно о нем помню уже на протяжении достаточно длительного времени.

Пытаясь обнаружить в своем сознании то, что репрезентирует мне его, я ловлю себя на том, что четко не помню сейчас его лица и только пытаюсь вспомнить, хотя и помню все время о самом знакомом. Следовательно, знакомого репрезентируют в моем сознании не образы воспоминания его лица и вроде бы даже не его имя, а что-то иное, трудноопределяемое. «Поток» представлений и воспоминаний, возникающих в моем сознании, состоит из кратковременных калейдоскопически меняющихся образов, большинство из которых, однако, не репрезентируют прямо моего знакомого, хотя многие из них как-то с ним ассоциированы и имеют к нему какое-то отношение.

Внезапно возникает, как «вспышка» [см.: У. Найссер, А. Хаймен, 2005, с. 95], и исчезает зрительный образ воспоминания-представления, который затем уже невозможно повторно вызвать в сознании. Тем не менее именно этот образ, а не множество других, как-то связанных с моим знакомым, возникавших в рамках задачи «вспомнить его лицо», узнается мной как нужный образ искомого человека. Образ появился «как картинка во вспышке молнии» и немедленно исчез, оставив после себя особое ощущение того, что найдено искомое. Это специфическое ощущение можно выразить словами «вот он».

Подобные «точные», но уже иные кратковременные образы – «вспышки» знакомого могут вновь повторяться на протяжении времени поиска в памяти нужного мне объекта. Все это время «течение потока» кратковременных образов, как и все их содержание, «сохраняло тему», удерживалось произвольным усилием сознания в «русле поиска», выполнявшего заданную задачу. Я ловлю себя на том, что теперь искомый объект удерживается в сознании и задается как «тема поиска» собственным именем моего знакомого. Причем это не просто имя, а имя, явно связанное с тем, что является для меня его чувственным значением – моделью-репрезентацией знакомого. Тем самым оно радикально отличается от другого такого же имени (вообще).

В процессе интроспекции обнаруживается еще одно немаловажное обстоятельство: воспоминание о другом знакомом, всплывающее в сознании в виде стертого кратковременного образа, возникает у меня будучи связанным со стертым зрительным образом улицы, на которой стоят по соседству наши дома. И имя знакомого, как и его полустертый образ, жестко ассоциировано с определенным домом на этой улице и с образами других соседей.

Неясный образ соседской собаки всплывает тоже не сам по себе, а в структуре образа соседского участка. В то время как другой похожий образ собаки той же породы возникает вместе с воспоминанием об улице, на которой я видел недавно эту незнакомую собаку. Сами по себе субъективно неразличимые для меня полустертые образы собак определенной породы, не имеющие специфических отличительных черт, становятся для меня репрезентациями конкретных объектов, лишь возникая в структуре моделей-репрезентаций больших фрагментов реальности или в рамках определенного контекста. Модели-репрезентации конкретных объектов имеют жестко фиксированное место в структуре более крупных моделей-репрезентаций окружающей реальности и хранятся в памяти, как матрешки – друг в друге.

Порой бывает достаточно трудно дать себе отчет в том, что же именно, возникнув в сознании, актуализировало конкретную модель-репрезентацию. Это вроде и не образ объекта, и не имя, обозначающее его, а скорее место ее локализации среди прочих моделей-репрезентаций в более общей модели-репрезентации. Тут возникает метафорический образ комода из мультфильма или библиотечного каталога с множеством ящиков, которые спонтанно и самостоятельно выдвигаются и вновь встают на место. Выделить конкретную модель-репрезентацию определенного предмета среди прочих сознанию позволяет не образ представления репрезентируемого предмета, не «ярлычок» – понятие, обозначающее предмет, а само место нахождения модели-репрезентации среди прочих, определенный «ящик комода». Последний жестко соответствует месту предмета среди прочих предметов в окружающей физической реальности.

Вероятно, в том числе и поэтому многие исследователи порой затрудняются четко определить, что представляют собой их мысли: образы, понятия или что-то еще. И часто склоняются к этому третьему. Однако нельзя сказать, что это «третье» действительно феноменологически представляет собой нечто отличное от образов и понятий. Это все те же образы, но достаточно трудно вербализуемые в силу своей сложности, символичности, а самое главное – кратковременности своего существования, что обусловливает нередкую их непонятность субъекту. Часто они отрывочны и даже вроде бы и не имеют непосредственного отношения к рассматриваемому сознанием предмету, а потому тем более непонятны. Важную роль играет то, что образы воспоминания и представления всегда мимолетны и чрезвычайно быстро сменяют друг друга. Многие из них не являются репрезентациями рассматриваемого в данный момент сознанием объекта вовсе. Многие имеют к нему отношение лишь постольку, поскольку входят в более общую модель-репрезентацию, включающую в себя репрезентируемый объект как свой элемент, занимающий в ней жестко фиксированное место.

Модель-репрезентация рассматриваемого предмета существует в сознании как некая психическая сущность, некое знание о предмете и его окружении, наконец, как сам этот предмет. Каждая модель-репрезентация предмета занимает определенный «объем» в нашей глобальной модели-репрезентации реальности, нашей внутренней «картине мира». Порой именно актуализация в сознании глобальной модели-репрезентации с «пустым местом», которое должна занимать репрезентация забытого объекта, то есть соседних с ней моделей-репрезентаций других окружающих ее объектов, обусловливает актуализацию в сознании модели-репрезентации забытого объекта. Все это дополнительно усложняет понимание сущности возникающих в нашем сознании явлений и затрудняет их классификацию исследователями.

Как я уже отмечал выше, модель-репрезентация – это не нечто существующее в сознании целиком в настоящий момент времени, как мгновенный образ восприятия, например. Она представляет собой устойчивую совокупность бесконечного множества кратковременных образов воспоминания и представления, репрезентирующих «нечто». В каждый следующий момент она проявляется в сознании разными своими элементами: мимолетными образами воспоминания и представления, в которых представлен лишь тот или иной элемент репрезентируемого объекта, либо его внутренняя структура, либо его связи с другими объектами, либо этапы его возможных трансформаций и т. д. Модель-репрезентация развертывается и существует во времени. Она громоздка и сложна, поэтому не может появиться в сознании сразу и целиком в силу ограниченности объема сознания. Тем не менее даже отдельные возникающие в сознании ее элементы ассоциированы со всем ее содержанием и выступают как нечто большее, чем эти изолированные фрагменты, полноценно представляя ее в целом.

Образы, составляющие модель-репрезентацию, соотносятся с ней не просто как части и целое, складывающееся из множества этих частей. В модели-репрезентации появляется еще что-то сверх того. Как организм не есть сумма его частей, так и модель-репрезентация – не сумма входящего в него множества ощущений, образов представления и воспоминания разной модальности. Ее элементы выступают как части некой целостности, гештальта, имеющие поэтому какое-то дополнительное качество, которое крайне сложно феноменологически определить. Заключается оно в том, что любая часть модели-репрезентации полноценно представляет ее в сознании целиком как строго определенную сущность, то есть полноценно репрезентирует объект.

Модели-репрезентации присутствуют в сознании как самостоятельные, отличные от других, сложные психические явления, существующие в сознании наряду с множеством более простых явлений: отдельных образов, ощущений и понятий. Каждая модель-репрезентация – не просто устойчивая совокупность множества ощущений, образов воспоминания и представления, не просто самостоятельный сложный психический феномен, но и особая репрезентация той или иной сущности внешней или внутренней реальности, способная после своего возникновения к самостоятельному, независимому от этой реальности бытию и даже развитию, и изменению, что принципиально важно. Этим возникшим внутренним объектом мы можем манипулировать. Этот объект относительно независим от соответствующей ему части «реальности в себе».

Наше сознание способно создавать иные реальности и легко трансформировать модели-репрезентации реальных объектов, заставляя их изменяться в вымышленной реальности не так, как, например, их физические прототипы менялись бы в реальности физической. Мы можем, например, мысленно заставить бомбу, взорвавшуюся в Хиросиме, упасть в океан или вовсе не взрываться. Оживить последнего российского императора или Пушкина и мысленно заставить их действовать иначе, чтобы избежать смерти. Я говорю об этом не потому, что сомневаюсь в определяющей значимости для нас именно физических трансформаций объектов, а лишь для того, чтобы показать самодостаточность и относительную независимость наших моделей-репрезентаций от объектов-референтов.

Модели-репрезентации являются психическими объектами, с которыми манипулирует наше сознание, основными его содержательными единицами, имеющими для него ясный смысл. Сознание создает модели-репрезентации разных сущностей: и реальных, и тех, которые могут в том числе репрезентировать объекты, отсутствующие в воспринимаемом нами мире или даже вообще в физической реальности. Поэтому модели-репрезентации окружающих нас физических объектов соседствуют в нашем сознании с моделями-репрезентациями фантастических объектов, созданных человеческим сознанием. При этом сознание легко различает по каким-то не вполне ясным феноменологически признакам модели-репрезентации реальных и вымышленных сущностей. Хотя во втором случае правильнее было бы говорить не о моделях-репрезентациях, а лишь о психических конструкциях, репрезентирующих некие сущности.

Модель-репрезентацию в отличие от образов воспоминания и представления предмета следует рассматривать как сенсорную модель следующего уровня сложности. Именно с появлением моделей этого уровня сознание начинает конституировать в окружающей реальности чувственно явленные ему сущности. Только с появлением моделей-репрезентаций появляются в чувственном виде и приобретают понятное для человека значение предметы окружающего мира. Мир на чувственном уровне становится для человека «вещным» и в определенном смысле понятным.

Модели-репрезентации всегда представлены в сознании в развитии, так как они репрезентируют постоянно меняющуюся реальность, а потому и сами постоянно меняются. Модели-репрезентации объектов поэтому непрерывно трансформируются, как бы «текут», репрезентируя объекты в динамике их изменения. Изменения эти обусловлены движениями наблюдателя, самих объектов, других окружающих их объектов, внутренними трансформациями объектов и т. д. Модель-репрезентация объекта постоянно и легко достраивается сознанием, которое здесь удобнее всего представить метафорически в виде чертежника, способного вообразить видимую ему лишь в трех проекциях деталь в любой иной проекции и изобразить эту новую проекцию на бумаге.

Для того чтобы модель-репрезентация была актуализирована в сознании, достаточно появления в нем перцептивных сенсорных впечатлений, лишь ассоциированных с ее элементами. В процессе восприятия каждая конкретная модель-репрезентация актуализируется в сознании специфическим «набором» «своих» сенсорных впечатлений, которые, по-видимому, выступают в роли «ключа», открывающего «замок» определенного вида. Даже если они (сенсорные впечатления) в следующий раз несколько иные, чем были прежде, но в чем-то специфичны, они способны «открыть» тот же «замок».

Наличие устойчивых моделей-репрезентаций объясняет ряд известных иллюзий восприятия. Например, образ восприятия двух и более сходящихся прямых (рис. 23 и 24), пересекаемых равными прямыми отрезками (иллюзия Понцо), актуализирует в сознании модель-репрезентацию параллельных прямых, относящихся к уходящей от наблюдателя вдаль железной дороге, шоссе и т. п. Поэтому один из равных прямых отрезков, расположенный ближе к сходящимся концам прямых линий, воспринимается как удаленный от наблюдателя, а потому больший, так как в модели-репрезентации рельсовых путей и равных между собой шпал, например, удаленная шпала выглядит меньше предыдущей.

Рис. 23. Иллюзия Понцо (пример 1)

Рис. 24. Иллюзия Понцо (пример 2)

Модели-репрезентации элементов привычных окружающих нас объектов, например частей помещений, аналогичным образом влияют на восприятие одинаковых параллельных прямых в иллюзиях Мюллера-Лайера (рис. 25). Равные по высоте отрезки кажутся разными, так как один выглядит как наружный угол выдвинутого в сторону наблюдателя дома, тогда как другой – как внутренний угол комнаты, удаленный от наблюдателя.

Рис. 25. Иллюзия Мюллера-Лайера

Актуализация в сознании определенной модели-репрезентации нередко сопровождается появлением ассоциированных с данным объектом эмоций и даже желаний. Например, актуализация модели-репрезентации близкого человека обязательно сопровождается теплыми чувствами по отношению к нему, переживаниями тревоги или радости за него, желанием побыстрее увидеться с ним и т. д., то есть модель-репрезентация объекта включает в себя эмоции и мотивы, вызываемые данным объектом у человека. Это не исключает того, что эмоции и желания, входящие в модель-репрезентацию конкретного объекта, изменяются со временем, как изменяется и сама модель-репрезентация объекта в целом. Например, тот, кого мы когда-то любили, может стать со временем нам безразличен.

С эмоциональной составляющей модели-репрезентации объекта (или иной сущности) связано такое их специфическое феноменальное качество, как ценность для человека. К. Юнг (1998) пишет:

Благодаря тональности чувства мы узнаем о ценности вещи. Например, чувство может показать, нравится ли вам данная вещь или нет. Иначе говоря, оно показывает, чего эта вещь для вас стоит. Без определенной чувственной реакции невозможно воспринять ни одного явления. У вас всегда есть определенный чувственный настрой, который можно даже обнаружить экспериментальным путем [с. 19].

Субъективная ценность присуща всем перцептивным моделям и тем более моделям-репрезентациям. Она выражается в предпочтительности предмета, репрезентируемого сенсорной моделью, для конкретного субъекта в конкретный момент и в количестве усилий, которые субъект готов затратить на получение данного объекта, сохранение его у/для себя и поддержание его должного состояния. Модели-репрезентации представляют в сознании также особые объекты, вызывающие самые живые и бурные эмоции у человека. Это, например, касается моделей-репрезентаций близких нам людей. Как пишет У. Джеймс (2000):

когда они умирают, исчезает часть нас самих, нам стыдно за их дурные поступки. Если кто-нибудь обидел их, негодование вспыхивает в нас тотчас, как будто бы мы сами стали на их место [с. 22].

К таким объектам он относит родной дом, «вызывающий в нас нежнейшее чувство привязанности», «произведения нашего кровного труда», те объекты, которых мы долго добивались и, наконец, получили, даже идеальные объекты, такие, как, например, наше доброе имя, наш авторитет среди окружающих людей и их уважение [там же]. Наши ценности, как видим, не исчерпываются моделями-репрезентациями физических объектов. Ценностями могут являться сущности, репрезентируемые понятиями и даже конструкциями из понятий: социальный статус, авторитет, любовь близких и т. д.