Феноменология психических репрезентаций

Непонимание того обстоятельства, что логика – это не эмпирическая «наука о мышлении», а наука об идеальных, формальных структурах нашего логико-вербального мышления, которое в силу идеального, а следовательно, и гипотетического характера своих допущений не всегда обязана следовать за нашей интуицией, за нашим интуитивным пониманием «правильного мышления» или «правильного умозаключения», нередко влечет за собой незаслуженную критику логических формализмов [с. 330].

Логика, однако, и не «наука об идеальных, формальных структурах нашего логико-вербального мышления», как полагает автор, так как нет и не может быть никаких структур мышления, дополнительных по отношению к реальному человеческому мышлению. Поэтому отвергаемая автором ее критика вполне обоснованна и заслуженна.

И. П. Меркулов (2006) продолжает:

Конечно, наше мышление в целом не охватывается логикой, так как мы мыслим не только в соответствии с логическими правилами и формальными схемами, но и с помощью множества идеальных структур нелогического характера… [с. 330].

Остается лишь еще раз повторить, что наше мышление вообще «не охватывается логикой».

Мышление протекает не по законам формальной логики, а по принципу простых выводов из многих неопределенных посылок или по принципу аналогии выстраиваемой мышлением модели имеющимся уже моделям. Не так, например: Вася упал и ударился ногой. Всем, кто падает и ударяется ногой, больно. Следовательно, Васе больно, а скорее так: 1) зрительный образ падения Васи и 2) слуховой образ его плача; 3) вербальная мысль: Васе больно.

И не так: Мне позвонили в дверь. Все люди, которым звонят в дверь, должны встать и посмотреть, кто пришел. Следовательно, мне надо встать и посмотреть, кто пришел, а скорее так: 1) слуховой образ звонка; 2) вербальная мысль: Кто это? – и одновременно практически рефлекторная моторная реакция, направленная на открывание двери или, наоборот, отказ от этого действия. Таким образом, естественное мышление протекает как совокупность тесно связанных между собой чувственных образов и вербальных конструкций, а не как последовательность формальных логических вербальных конструкций-умозаключений.

Г. Райл (1999) пишет:

…логику повседневных утверждений и даже логику утверждений ученых, юристов, историков и игроков в бридж в принципе невозможно адекватно представить посредством формул формальной логики [с. 355].

Это объясняется очень просто: в их мышлении и нет этой логики. В противном случае они не смогли бы эффективно функционировать.

Логика претендует на познание мира, хотя сама лишь оперирует конструкциями языка. Из одних конструкций языка она строит другие, при этом ей вполне хватает самого языка. Если наука строит модели реальности, лишь используя язык как удобный материал для моделирования, то логика пытается строить модели реальности путем трансформирования существующих уже конструкций языка, создавая на основе известных конструкций новую конструкцию. Она пытается добыть новое знание о мире из уже существующего и представленного в виде языковых конструкций, сопоставляя части известных конструкций в новой. Показательный пример неэффективности такой манипуляции с языковыми конструкциями убедительно продемонстрировал Х. Патнэм (1999):

Если все вороны черные и все черные вещи поглощают свет, то все вороны поглощают свет [с. 117].

Насколько созданная модель нова и полезна для познания?

Логика базируется на том, что утверждения, существующие в форме конструкций языка, самодостаточны и верны, хотя в большинстве случаев это не так. Существующие в форме конструкций языка модели реальности, на основе которых логика строит новые модели, чаще всего либо неполны, либо не вполне верны, либо вовсе не имеют отношения к реальности. Поэтому новые модели, создаваемые логикой, бесполезны или минимально полезны для познания реальности. В абсолютном большинстве случаев они не универсальны. Попытки создания новых моделей мира из известных конструкций языка методологически ошибочны и малопродуктивны.

Могут возразить, что логика и не претендует на важную роль в познании мира.

И. П. Меркулов (2006), например, пишет:

…она (логика. – Авт.) всегда исследовала и продолжает исследовать то, как из одних утверждений логически выводятся другие утверждения. Логика исходит из предположения, что логический вывод зависит только от «формы», то есть от способа связи входящих в него утверждений и их структуры, а не от конкретного содержания этих утверждений. Современная неклассическая логика не внесла в этот подход каких-либо принципиальных изменений – все ее разделы и направления также игнорируют конкретное концептуальное содержание высказываний (умозаключений) и оперируют только с их логической формой [с. 327]. Вместе с тем, с другой стороны, провозглашается, что логика – это наука о правильном мышлении, а без него никакое познание невозможно в принципе.

И. П. Меркулов продолжает:

Если с помощью «истинного» слова нельзя «овладеть» окружающим миром, то незачем тогда исследовать, при каких условиях одни высказывания «безошибочно» выводятся из других высказываний [с. 329]!

Вот этот вывод автора, безусловно, верен. Другое дело, что изучать языковые конструкции и особенности формирования одних языковых конструкций на основе других все же полезно, но не с целью «овладения» окружающим миром, а лишь с целью решения лингвистических, например, и педагогических задач. Логика может, по-видимому, иметь какое-то значение для понимания языка, его структуры, особенностей моделирования реальности с помощью языка, но она не может иметь значения для моделирования реальности, то есть для ее познания. Сказанное мной отнюдь не является чем-то новым, так как еще И. Кант и даже Р. Декарт говорили примерно о том же. В. Виндельбанд (2007а), например, пишет:

Оценивая познававательную ценность… логических форм мышления, Кант признал, что они в состоянии производить лишь формальное преобразование и пояснение уже данного материала. Если же так, то сами по себе логические формы уже не могут иметь значения форм познания в собственном смысле этого слова и логика будет уже не теорией познания, а скорее учением о формах правильного мышления, поскольку последнее ограничивается аналитической обработкой уже готового содержания представлений [с. 78].

Уже те логические воззрения, которые Кант изложил в 1762 г. в маленькой статье «Ложное мудрствование в четырех фигурах силлогизма», имеют целью показать, что все действия над понятиями всегда лишь создают новые формальные отношения в существовавшем ранее содержании познания и никогда не заключают в себе и не могут прибавить ничего нового. В самой простой и совершенно самостоятельной, чисто логико-теоретической форме проскальзывает у Канта то самое воззрение, которое Бэкон и Декарт выдвинули против логического формализма схоластики… [с. 29].

Тем не менее сам И. Кант указывал, что рациональное мышление – это логика, то есть в его собственных представлениях еще сохранялась та самая двойственность, которая до сих пор оказывает негативное влияние на психологическое учение о мышлении.

Б. Рассел (2001) тоже пишет:

По традиции считается, что фактические данные поставляются восприятием, памятью, а принципы вывода являются принципами индуктивной и дедуктивной логики. В этой традиционной доктрине много неудовлетворительного… Дедукция оказалась гораздо менее мощной, чем это считалось раньше; она не дает нового знания, кроме новых форм слов для установления истины, в некотором смысле уже известных. …Методы выводов, которые можно назвать в широком смысле слова «индуктивными»… сообщают своим заключениям только вероятность; более того, в любой наиболее возможно точной форме они не обладают самоочевидностью и должны, если вообще должны, приниматься только на веру, да и то только потому, что кажутся неизбежными для получения заключений, которые мы все воспринимаем [с. 171].

Логика манипулирует с бесспорными, а потому неадекватными реальности и часто даже нелепыми суждениями, вроде того, что «паук и черный олень всегда едят вместе», тогда как в жизни нам приходится оперировать моделями окружающего мира, которые всегда многозначны или, по крайней мере, неоднозначны. Использовать их в логике – это все равно что пытаться отлить пулю из ртути. Логические же вербальные посылки, напротив, всегда аксиомы, всегда бесспорны и однозначны. Уже только поэтому исходно они либо банальны и тривиальны, либо неверны, либо искусственны и надуманны, а потому из них невозможно вывести никаких новых и правильных моделей реальности, то есть логика бесполезна для познания.

Интересно замечание Б. Рассела:

Поскольку логика требует, чтобы используемые понятия были точными, она применима не к реальному миру, а только к «воображаемому неземному существованию» [цит. по: А. А. Ивин, 1999, с. 55].

Попытки строить с помощью логики модели реальности приводят к парадоксальным и смешным результатам. Еще в IV в. до н. э. Евбулид логически доказывал, что лысых людей не существует [цит. по: А. А. Ивин, 1999, с. 58]. Допустим, мы выстроили людей с разной степенью облысения так, чтобы у каждого последующего было на один волос меньше, чем у предыдущего. Самый волосатый – крайний в ряду с одной стороны – очевидно не лысый. Следующий – тоже не лысый, так как у него всего на один волос меньше. Это верно для каждой пары в ряду. В итоге абсолютно лысый – тоже не лысый, так как у него всего на один волос меньше, чем у предыдущего не лысого. По тому же принципу, но двигаясь в противоположную сторону ряда, можно доказать, что все эти люди лысые. Логик А. А. Ивин (1999) комментирует такое логическое моделирование окружающего мира:

Мы оказываемся, таким образом, перед дилеммой: нам остается либо верить своим глазам и не верить своему уму, либо наоборот. …И оба доказательства (логических. Авт.) были проведены с помощью метода математической индукции, в безупречность которой мы верим со школьных лет и которая лежит в основании такой строгой и точной науки, как математика [с. 53].

Следовательно, попытка логики моделировать окружающий мир демонстрирует в данном случае свою полную несостоятельность, так как создаваемая с ее помощью вербальная модель не соответствует сенсорной модели и явно ошибочна. Понятно, что мы предпочтем в итоге очевидную истинность своей сенсорной, а не вербальной логической модели. Для самих логиков тоже вполне очевидна неадекватность и противоречивость многих положений логики (5).

Несмотря на все сказанное выше и на то, что все это не является для логиков секретом, на протяжении многих веков ученые очень уважительно относятся к логике. Почему?

Дело в том, что понятие логика – это не только название древней науки. Как я уже говорил, оно теперь резко расширилось и включает в себя гораздо больше, чем просто название науки, а именно – все то, что имеет отношение к эффективному и адекватному мышлению, и даже некий всеобщий порядок, присутствующий, по мнению многих исследователей, в окружающем мире. Логике, как принято считать, подчиняются сама объективная физическая реальность и ее законы.

Здесь мы сталкиваемся с очевидной заменой значения понятия логика. Формальная аристотелевская логика – наука о форме рассуждений как-то незаметно трансформируется во «всеобщую целесообразность», «логику реальности» или «трансцендентную логику», упорядочивающую и систематизирующую окружающую нас реальность в некую ее (реальности) характеристику, которая отражается в нашем мышлении, делая его логичным. Сейчас в литературе не делают особых различий между логикой – особым направлением исследований, изучающим построение конструкций языка и мало связанным с реальностью, и Логикой, которая, как полагают большинство исследователей, присуща самой объективной реальности, отражающему ее мышлению, естественным наукам и даже языку. Именно в подмене значения первого понятия логика значением второго понятия – Логика кроются причины избыточно уважительного отношения ученых к логике и рассмотрения ее как науки о мышлении. Здесь логика сама нарушает один из своих основных законов – закон тождества^[107].

Логичными теперь в естествознании и психологии (хотя пока и не в самой логике) принято называть те языковые конструкции, которые соответствуют окружающей человека реальности, то есть адекватно, последовательно и полноценно ее моделируют. Забудем на время о том, что наличие самой «Логики Вселенной» и «высшей рациональности» – не более чем очередная гипотеза – вербальная конструкция исследователей, о том, что не эта Логика отражается в человеческом сознании, определяя якобы наше мышление, а сама она создается человеческим сознанием и проецируется им во внешний мир, то есть «трансцендентная Логика Вселенной» не интериоризируется, а, наоборот, экстериоризируется нашим сознанием. Но и в этом случае у нас нет никаких оснований отождествлять эту Логику Вселенной с логикой – наукой о форме рассуждений и полагать вследствие этого, что последняя есть еще и наука о правильном, адекватном и целенаправленном мышлении.

Нельзя все же не отметить, что, имея более чем двухтысячелетнюю историю, логика многократно подвергалась беспощадной критике и ревизии. Тем не менее все это она благополучно пережила, что лишний раз, по-видимому, свидетельствует о ее необходимости. Не справившись с решением декларированных ею задач в отношении мышления, логика все же не осталась в стороне от рассмотрения других собственно психологических проблем. Будучи значительно «старше» психологии, логика раньше нее занялась, например, описанием естественных операций мышления: анализа, синтеза, дедукции, индукции, вывода и других, а также изучением понятий и конструкций из них.

Причем включила она их в свой предмет не в рамках формальной логики, так как там они неуместны, и рассматривает их на основании расширительного толкования значения понятия логика, в соответствии с которым логичным в мышлении считают все, что последовательно, связно, доказательно, обоснованно и убедительно, несмотря на то, что такое мышление как раз обычно противоречит законам формальной логики. Благодаря такому, с «черного хода», вхождению логики в психологию естественные операции мышления стали изучаться в курсе логики, и их «с полным основанием» рассматривают теперь как «логические», хотя на деле они не только не имеют к формальной логике никакого отношения, но и противоречат ей.

В результате даже в самой логике появились признаки трансформации значения понятия логический. А. А. Ивин (1999), например, пишет:

Навыки логически правильного рассуждения составляют в совокупности то, что можно назвать интуитивной логикой. Это не теория и не система отчетливых правил, а просто некоторое умение. Оно во многом подобно умению ходить и говорить [с. 17].

Уж совсем непонятно, какое отношение к логике могут иметь навыки, даже навыки говорить. Из сказанного автором следует, что навыки «логически правильного рассуждения» ребенок усваивает в процессе общения с окружающими вместе с типовыми конструкциями языка, которые моделируют привычные грани реальности. Новая «логичность» и правильность рассуждений или типовых конструкций языка обусловлена тем, что язык описывает и замещает своими конструкциями правильные, то есть адекватные реальности ее сенсорные модели. Причем никакой логики в классическом ее понимании во всем этом нет. Есть лишь использование понятия логика.

«Логическая дедукция» и «логическая индукция» тоже никак не соотносятся с естественными операциями дедукции и индукции. Общим у них являются только названия. Сами логики пишут о том, что навыки рассуждать адекватно возникают не вследствие изучения законов логики, а совсем по другим причинам:

Повседневное тысячи и тысячи раз повторяющееся соединение утверждений между собой, образование из них умозаключений приводит в конце концов к формированию более или менее устойчивого навыка рассуждать правильно и замечать свои и чужие ошибки. Навык не предполагает ни каких-то теоретических сведений, ни умения объяснить, почему что-то делается именно так, а не иначе [А. А. Ивин, 1999, с. 16–17].

Вновь возникает вопрос: при чем здесь тогда логика?

Она здесь обсуждается только в силу традиций и привычки. Объективности ради надо, впрочем, признать, что логика добилась определенных успехов в рассмотрении многих проблем психологии. Например, в описании и классификации понятий, пропозиций и более сложных вербальных конструкций, к рассмотрению которых мы и перейдем.

2.5.2. Понятия в логике

Нельзя не отметить тот факт, что логика внесла существенно больший, чем психология, вклад в разработку проблемы понятий и понятийного мышления. В настоящее время во всех учебниках логики представлены большие разделы, посвященные понятиям, суждениям и умозаключениям. В то же время учебники психологии, напротив, почти не включают данные разделы или включают их в урезанном виде. Это выглядит не менее странно, чем выглядело бы, например, отсутствие в них раздела «восприятие».

Представления о понятиях в логике существенно различаются. Одни исследователи рассматривают понятие как «форму мышления, в которой отражаются существенные признаки вещей и явлений» [М. С. Строгович, 2004, с. 75] или «классы однородных предметов» [А. Д. Гетманова, 2007, с. 40]. Другие – как «общее имя с относительно ясным содержанием и сравнительно четко очерченным объемом» [А. А. Ивин, 1999, с. 41].

А. А. Ивин (1999) пишет, например:

Иногда понятия отождествляются с содержанием общего имени, со смыслом, стоящим за таким именем [с. 41].

В логике выделяют содержание понятия – совокупность существенных признаков класса или классов однородных предметов, охватываемых понятием, и объем понятия – все предметы или явления, к которым приложимо данное понятие. Например, содержанием понятия ромб является совокупность двух существенных признаков: 1) быть параллелограммом и 2) иметь равные стороны; а объемом понятия ромб являются все ромбы, которые существуют, существовали или будут существовать.

Понятия делятся в логике на единичные – обозначающие определенный предмет, явление или событие, например: Париж (столица Франции), «Черный квадрат» (картина Малевича), «Челленджер» (космический челнок) и т. д., и общие – охватывающие группу, класс однородных явлений, предметов, вещей, например: стол, бумага, планета и т. д. [М. С. Строгович, 2004, с. 85–86]. Среди общих понятий выделяют универсальные – те, в которые «входят все предметы, рассматриваемые в данной области знания или в пределах данных рассуждений» [А. Д. Гетманова, 2007, с. 45]. В особую группу понятий выделяются категории —

…отражающие наиболее общие свойства предметов, явлений, наиболее общие и существенные отношения и связи действительности [М. С. Строгович, 2004, с. 89].

Понятия подразделяются также на конкретные, обозначающие конкретный^[108] предмет, вещь или лицо, и абстрактные^[109], обозначающие:

…не целый предмет, а какой-либо из признаков предмета, взятый отдельно от самого предмета, например: белизна, несправедливость, честность [А. Д. Гетманова, 2007, с. 45].

А. А. Ивин (1999) пишет:

Противопоставление абстрактных имен конкретным призвано упредить одну из частых ошибок, связанных с употреблением языка: попытку отыскать в реальном мире ту вещь, которая соответствует абстрактному имени (отыскать предмет, являющийся белизной, или предмет, являющийся лошадью вообще) [с. 42].

Впрочем, проблема конкретности – абстрактности понятий настолько сложна и настолько субъективно оценивается исследователями, что автор на той же странице противоречит себе же:

Конкретному имени противостоит абстрактное имя – имя, обозначающее свойство или отношение между предметами. Например, «дом», «белый дом», «лошадь» и т. п. – конкретные имена, поскольку они обозначают предметы, отдельные вещи. Но слово «белизна» является абстрактным именем, так как оно обозначает… свойство предмета [там же].

Так что же тогда такое лошадь (вообще) – конкретное или абстрактное понятие?

Конечно, это абстрактное понятие. Однако то обстоятельство, что абстрактные понятия, например лошадь, стул, дом (вообще) и т. д., постоянно используются для обозначения конкретных объектов, более того, входят в имена собственные, может запутывать исследователей. А. Д. Гетманова (2007), например, излагает широко распространенную точку зрения о том, что понятия дом, свидетель, романс, Московский Кремль и землетрясение являются конкретными, так как в них:

…отражены одноэлементные или многоэлементные классы предметов (как материальные, так и идеальные) [с. 45].

Тем не менее очевидно, что понятия дом, свидетель или романс, с одной стороны, и понятия Московский Кремль, Дом на набережной или свидетель Иванов – с другой, совершенно разные. Первые – абстрактные, вторые – конкретные.

М. С. Строгович (2004) вообще считает конкретным понятием то,

…которое относится к группам, классам вещей, предметов, явлений или к отдельным вещам, предметам, явлениям. Например, стол, человек, война, государство, солнце, товар, деньги, книга и т. д. – это все конкретные понятия, потому что они отражают соответствующие конкретные предметы, явления, вещи. Абстрактное понятие – это понятие о свойствах предметов или явлений, когда эти свойства взяты как самостоятельный объект мысли и отвлечены, абстрагированы от предметов [с. 87].

С этим уж тем более никак нельзя согласиться. Кстати, Современный философский словарь [2004, с. 10] относит деньги, например, к «реальным абстракциям». Мне представляется, что подход психологов к неясной проблеме «абстрактности» понятий даже более конструктивен, чем позиция логиков. Большой толковый психологический словарь (2001), например, поясняет:

Понятие «стул» может рассматриваться как более конкретное, чем «патриотизм», хотя оно также может представлять абстрактный класс стульев, лишенный специфических признаков. Возможно, этим понятием следует оперировать абстрактно… [с. 15].

Мне кажется очевидным, что конкретным можно считать понятие, обозначающее и замещающее сенсорную модель-репрезентацию конкретного же объекта. Если же значением понятия является собирательная модель-репрезентация, представляющая собой уже совокупность многих моделей-репрезентаций сходных, но разных конкретных объектов, то соответствующее понятие, например стул, дом, собака (вообще), автоматически должно переводиться в категорию абстрактных. Другое дело, что все абстрактные понятия используются для обозначения конкретных предметов, что затрудняет понимание проблемы. Так, обозначая конкретные объекты: моя собака, дом Ивановых, стул Пушкина и т. п., мы вынуждены использовать общие абстрактные понятия: собака, дом, стул (вообще), которые обозначают абстрактные сущности, отсутствующие в реальности.

Дополнительные трудности создает тот факт, что есть разные абстрактные понятия. Значениями одних из них (дом, собака, кот) являются собирательные сенсорные модели-репрезентации определенных множеств объектов (домов, собак и котов). Значениями других являются вербальные психические конструкции, репрезентирующие часто не вполне ясные абстрактные сущности, которые сложно даже проиллюстрировать чувственными образами, например понятия абстрактный, конкретный, теория и т. п. Впрочем, даже то, что обозначается любым общим абстрактным понятием, например собака, дом, стул (вообще), нельзя назвать физическим объектом и можно определить лишь как псевдообъект или объект объективной психической реальности, так как его нет в физической реальности, где присутствуют лишь конкретные объекты: собака Пират, кошка Мурка и вон тот стул у окна.

В логике выделяются также относительные и безотносительные, положительные и отрицательные, собирательные и несобирательные, сравнимые и несравнимые [А. Д. Гетманова, 2007, с. 46–48], неточные, неясные и многозначные понятия [А. А. Ивин, 1999, с. 48–67] и др. Относительные понятия – те, которые обозначают предметы, существование одного из которых предполагает существование другого (дети – родители, ученик – учитель и т. п.). Безотносительные понятия обозначают предметы, независимые от других предметов (дом, человек, деревня и т. п.). Положительные понятия обозначают наличие в предмете того или иного качества или отношения: грамотный, алчный, отстающий и т. д., отрицательные понятия – отсутствие качества в предметах: неграмотный, некрасивый поступок, бескорыстная помощь и т. п. Собирательными называются понятия, в которых группа однородных предметов мыслится как целое: стая, полк, созвездие, табун и т. п.

Весьма показательны в смысле крайне расширительного толкования логиками своего предмета так называемые «логические операции». Одной из них является «определение» понятия, которому в логике придается очень большое значение. А. Д. Гетманова (2007) пишет:

Определение (или дефиниция) понятия есть логическая операция, которая раскрывает содержание понятия… [с. 54].

Примеры определений:

Трапеция – четырехугольник, у которого две стороны параллельны, а две другие – не параллельны [А. Д. Гетманова, 2007, с. 54].

Информатика – наука, предметом которой являются процессы и системы получения, хранения, передачи, распространения, использования и преобразования информации [А. Д. Гетманова, 2005, с. 35].

М. С. Строгович (2004) замечает, что самым простым способом определения может показаться перечисление признаков. Так, определить понятие стол можно перечислением признаков, которые имеют столы, но в действительности это сделать невозможно из-за бесконечного количества признаков. Автор пишет:

Логика устанавливает способ определения, который устраняет все эти трудности и в то же время дает возможность указать существенные признаки определяемых объектов. …Определяемое понятие подводится под другое, более общее понятие, которому данное понятие подчинено и часть объема которого оно составляет, а затем указывается тот признак, которым определяемое понятие отличается от других понятий, также подчиненных этому общему понятию… [с. 112].

Из приведенной цитаты может показаться, что определение понятия – не менее важное действие, чем формирование понятия. А. А. Ивин [2003, с. 44] тоже пишет, что данные «логические операции» рассматриваются в логике как «чрезвычайно важные» и «необходимые» для «правильного логического» использования понятия и в конечном счете для «правильного мышления». Может быть, это и важно, но лишь для обучения новых поколений. Дело в том, что «определение понятия» не имеет отношения к формированию понятия и использоваться людьми понятие начинает задолго до того, как ему дадут определение исследователи.

«Определение понятия» есть языковая конструкция, потенциально содержащая в себе вербальное значение данного понятия. Следовательно, то, что в логике называют «определением» какого-то понятия, сначала (обычно в детстве) интериоризируется человеком из объективной психической реальности в качестве вербального значения этого понятия, а затем уже в виде «определения понятия» вновь экстериоризируется взрослым человеком – логиком обратно в объективную психическую реальность. Возникает естественный вопрос: при чем здесь какая-то «логическая операция», о которой говорят выше логики, и в чем именно она заключается?

Ни при чем и ни в чем. Это просто привычный реверанс в сторону логики, которая не имеет никакого отношения ни к построению вербальной конструкции, обозначаемой затем определенным понятием, ни к последующей экстериоризации вербального значения в виде языковой конструкции, то есть к созданию «определения понятия», ни даже к ее интериоризации новыми поколениями людей.

То, что делает любой исследователь (в том числе логик), «определяя понятие», которое сам узнал от других людей, усвоив соответствующее слово языка и его смысл, – это строит более или менее корректную языковую конструкцию^[110] на основе существующего в объективной психической реальности, а потому известного вербального значения понятия, а вовсе не «раскрывает содержания понятия», как полагает, например, Хелен Гейвин [2003, с. 35], так как оно и так было известно и использовалось людьми. Следовательно, вся чуть ли не сакральная значимость для логиков «логической операции» построения «определения понятия» заключается лишь в педагогическом значении таких определений и не более того. Никакого отношения к «правильному» или неправильному мышлению все это не имеет.

Продолжая обсуждение проблемы чрезмерного и неоправданного расширения логики в область психологии, следует коснуться так называемых «логических форм». М. С. Строгович [2004, с. 116] полагает, что существуют «логические формы», сходные с определением, которые иногда его замещают или дополняют: описание и характеристика предмета, объяснение слова и наглядное разъяснение предмета при помощи примеров и сравнений. А. А. Ивин (1999) говорит еще более определенно о том, что существуют в том числе «определения путем показа»:

Нас просят объяснить, что представляет собой жираф. Мы затрудняемся сделать это, ведем спрашивающего в зоопарк, подводим к клетке с жирафами и показываем: «Это и есть жираф» [с. 90].

По поводу такой весьма показательной и в буквальном, и в переносном смысле «логической формы» вообще комментарии излишни. Очевидно, что никакого отношения к логике все эти явления не имеют и вся их «логичность» заключается лишь в том, что они рассматриваются в рамках предмета «Логика», а не «Психология».

Очередной «логической формой» является «деление понятия». А. Д. Гетманова (2007) определяет его как:

…логическую операцию, посредством которой объем делимого понятия (множество) распределяется на ряд подмножеств с помощью принятого основания деления [с. 67].

«Основанием» деления является определенный признак, выбираемый делящим понятие лицом. Разделяемое понятие – родовое, а подмножества, на которые оно делится, – виды данного рода. Чтобы деление было правильным, как пишет М. С. Строгович [2004, с. 132–135], необходимо соблюдать следующие логические правила: 1) в каждом делении должно быть только одно основание; 2) члены деления должны исключать друг друга; 3) члены деления по отношению к делимому понятию должны быть ближайшими видами, то есть непосредственно низшими понятиями; 4) члены деления, вместе взятые, должны равняться объему делимого понятия; 5) основанием деления должен быть существенный признак. Одним из результатов деления являются классификации^[111]. Из всего этого следует, что, по мнению логиков, «деление понятия» – это абстрактная логическая операция мышления, проводимая исключительно с понятиями и по законам логики. Однако это отнюдь не так.