С кухни тянулся запах яичницы. Там хрустели свежие тосты под нажимом ножа, намазанные маслом. Гриша любит такие завтраки с детства, и за пять лет супружеской жизни приучил и меня, хотя я вставала с постели обычно только к тому моменту, когда на столе уже всё накрыто. Как хорошо, что он знает – я сама встану, потянувшись за запахом, и будить не придётся.

Сегодня воскресенье, и я позволила себе валяться в нагретой постели аж до одиннадцати часов. Алиса на факультативных занятиях, и вся квартира в нашем с Гришей распоряжении. Я откинула одеяло и потянулась так, что икру свело. Тихо ойкнув, я растёрла ногу и встала с постели. За окном щебетали утренние майские птицы. Пахло свежескошенной под домом травой.

Судя по прекратившемуся звону керамики, Гриша всё расставил и ждал меня. Мы встретились в коридоре, он вытирал руки полотенцем, стоя в одних шортах и с голым торсом. Гриша чмокнул меня в сухие губы.

– Иди умойся сначала, вонючка.

Я шлёпнула его по упругой заднице, проходя в ванную. Ощущение бодрости медленно будоражило тело, но круги под глазами говорили о недосыпе. Ополоснув лицо ледяной водой, я хоть немного стала похожа на живого человека. Щёки нарумянились, а в глазах появились искры.

Гриша всегда был готов к завтраку первым. Главное правило – приступать к еде, когда все проснулись. Я оставила попытки узнать о корнях этих правил только когда он сказал, что так делал его отец.

– Заберёшь Алису?

– Если и заберу, то опоздаю. Мне нужно в сервис. – Тараторил Гриша, быстро закидывая еду в рот. Иногда кажется, что он вообще не жуёт, и еда просто попадает из его рта сразу к пояснице и ниже. – Могу оставить машину, сам возьму такси.

– Давай так. Во сколько дома будешь? Хочу на вечер роллы.

– Роллы? Уверена? Я планировал копчёную крицу взять.

– Может, и то и, то?

– Не треснет? – спросил Гриша, улыбнувшись так, что с его губ чуть не капнул жидкий яичный желток. Он всегда желтки оставлял недожаренными, а потом макал в них хлеб.

Я взяла крошку от съеденного тоста и запустила прямо в это нахальное лицо.

– Дома буду к четырём. Может, чуть позже. Смотря, что успели сделать в сервисе за пятницу и субботу.

Гриша помыл посуду. Я поблагодарила его за завтрак и расчесалась, завязав тугой хвост. Краситься не стала, всё равно из машины выходить не придётся, и Алису подведут прямо к пассажирской двери от крыльца школы.

– Вот ключи. Неплохо бы заправиться.

– Ладно. Тогда я побежала, а то не успею.

Я чмокнула Гришу в гладко выбритую щёку, до сих пор пахнущую лосьоном, и вышла на улицу. Тёплый ветер щекотал голые ноги, чуть выше колена закрытые лёгким платьем. Машину Гриша вчера поставил в другом дворе, и пришлось пройти чуть больше, чем хотелось бы.

На заправку не поехала, решила сделать это после того, как заберу Алису. Удивительно, но пробок ещё нет, хотя в это время обычно дороги похожи на металлическую змею, растянувшуюся по асфальтовой траншее. Я совсем чуть-чуть не успела проскочить и встала на самом долгом светофоре по пути к школе Алисы. Ни справа, ни слева машин не было, только прохожие перебегали дорогу с каждой стороны. Я посмотрела на красные цифры обратного отсчёта. Ещё сто двадцать секунд. Они пролетели слишком быстро, и когда зелёный загорелся, сзади громко загудела машина…

* * *

От бетонного пола веяло холодом и сыростью даже сквозь спальные мешки. Я огляделась, ощутив сильно ноющую боль в шее. Уже третью неделю хожу словно в гипсе, с трудом поворачивая голову. Алиса тихо сопела у меня под боком, закрывшись в мешке на молнию, оставив только маленькую щёлочку для свежего воздуха.

Торговый центр, в котором мы ночевали, был полон голых манекенов, но именно это, как я решила, и должно нас спасти от мародёров. Не знаю наверняка, есть ли они в этих землях, но рисковать не стала. Я загородила нас забором из пластмассовых безликих людей и уложила Алису за кассовой стойкой. Сама устроилась под шторами примерочной.

Тихо, стараясь не разбудить дочь, проверила запасы. Вчера вечером мы слишком устали, чтобы проводить ревизию оставшегося провианта и рухнули без ног спать. Так, несколько энергетических батончиков, две полные полуторалитровые бутылки воды и две таких же, но пустых. Надо бы наполнить. Ещё… эм… тринадцать пакетиков с сухой лапшой без приправ. Придётся обшарить весь торговый центр и особенно первый этаж, где обычно находились огромные продуктовые отделы.

Я поднялась, свернув в рулон спальный мешок и уложив его в рюкзак, от которого на плечах уже ороговели мозоли. Колени хрустнули, когда я выпрямилась, и меня чуть покосило. Мы не голодали, но я чувствовала, как из нас медленно уходят силы. Я достала карту. До места, о котором говорили ещё на прошлой базе, оставалось около четырёхсот километров, и нам до сих пор не попалась ни одна машина с ключами или заправленная хотя бы на четверть. Либо одно, либо другое, и никогда одновременно. Я провела пальцем по сухой мятой бумаге старой карты, словно это приближало нас хотя бы на километр к точке. Она будто мифическая. Короткую радиопередачу мы словили ещё два месяца назад. Возможно, это место уже перестало существовать, или изначально являлось ловушкой. Но мы двигаемся именно к ней, тратя последние силы.

Глаза смыкались. Я не выспалась, но спать дольше шести часов просто опасно. Я медленно раздвинула ограждение из манекенов и прислушалась.

Ничего.

Вообще. Я так соскучилась по звукам птиц, по грохоту трамваев, колёсам машин, разговорам людей по телефону. Этот шум пропал внезапно, по щелчку. Как будто тебя ударили по уху, и теперь ты различаешь лишь странный приглушённый писк.

Я подкралась к выходу. Стеклянные витрины густо затянуты буроватым мхом, не пускающим свет внутрь маленького магазинчика. Этот же мох стлался по полу тонкими, подобно венам, нитями. Нити тянулись через ограждения межэтажного пролёта и толстыми лианами, ссохнувшимися на кончиках, свисали до самого пола. Там, под нами, на высоте почти пятнадцати метров, торчала статуя, полностью затянутая разными растениями, а на голове её светился жёлтый цветок с длинным вытянутым бутоном, похожим на раскрытую банановую кожуру. Я огляделась по сторонам. Ни шороха, ни случайного порыва ветра, задевшего какую-нибудь тонкую металлическую пластину. Мир будто погрузился в вакуум, и мы в самом его центре.

Я вернулась в магазин. Алиса похожа на кокон, из которого вот-вот должна появиться бабочка. Дочка спит так мило, что рука еле поднялась, чтобы погладить её по костлявому плечу и разбудить. Заспанные глаза открылись попеременно, а лицо исказилось в гримасе глубокой обиды, которая на самом деле растворится в ближайшие несколько минут. Я протянула Алисе воды. Пришлось остановить девочку на третьем глотке, иначе появляется шанс остаться без жидкости на долгое время.

– Как спалось?

Алиса лишь кивнула и посмотрела мне прямо в глаза. Я погладила её по волосам, тонкими сосульками прилипшим к маленькой подушке.

– У нас есть батончик. Будешь с яблоком или с апельсином?

– Апельсин, – ответила она совсем тихо, я еле расслышала в этом абсолютном беззвучии. – Есть два?

– Нет, милая. Я тогда возьму яблоко.

Мы перекусили, и это просто издевательство над желудком. Он чувствует еду, он голоден, но вместо питательной пищи его кормят пустыми сахарами. Клянусь, я бы сейчас и голубя съела. Жаль, что последнего видела полгода назад.

– Внизу поищем еды, – я обращалась к голодной дочери, и сердце внутри беспокойно болело. Будто дразню её, ведь если в этом торговом центре не завалялось хоть каких-нибудь захудалых продуктов, то это окажется моя вина.

– Хочу куриную ножку.

Детская наивность, как же она свята.

Я помогла Алисе свернуть спальный мешок. Его мы убрали в розовый рюкзак за её спиной, в который кроме этого свёртка и пары вещей ничего не влезало. Всё остальное тяжким грузом висело на моих плечах, опустившихся от тяжести на пару-тройку сантиметров.

Отодвинула манекены с дороги я провела Алису, держа её за руку. Я привыкла оборачиваться каждый раз, когда впереди оказывается хоть какая-то развилка. Слева, через три магазинчика, затянутых бордовой махровой пеленой, мы заметили эскалатор. Стебли, тонкие и длинные, торчали между ступеней и тянулись ровно к крыше. Природа забирала всё, но по-своему. Вряд ли она когда-нибудь простит обиды, которые ей нанесли за всё время существования человечества.

Аккуратно спускаясь по застывшим лентам эскалатора, мы оказались в главном холле. Тут есть давно переставший действовать фонтанчик. Прямо посередине, на дне, красовалась фреска с Самсоном, разрывающим пасть льва. Прозрачная гладь воды, кажущаяся чистой, стояла неподвижно, а я видела густые заросли странных водорослей, колышущихся туда-сюда в небольшом водном пространстве.

Алиса шагала, постоянно озираясь по сторонам, медленно поднося большой палец ко рту.

– Алиса. Что такое? – она сначала посмотрела удивлённо на меня, а потом на свой пальчик, словно кто-то другой тянулся к её губам.

– Извини, мам, – прошептала она скрипучим голосом.

– Ничего, только чаще следи за ручками. Хорошо?

Она кивнула так, что пряди волос взметнулись немного вперёд и тут же откинулись назад как канаты.

– Нет, так не пойдёт.

Я опустилась на одно колено и достала из кармана растянутую резинку. Старалась не использовать их из опаски, что волосы скатаются в один плотный ком, но вряд ли это будет хуже, чем есть на данный момент. Расчесав Алисе космы гребешком с поломанными зубчиками, я затянула всё в один хвостик на правом виске. Алиса выглядела странно, но именно эту причёску она любила больше всего. Да и Грише нравилось, он порой по утрам долго приводил в порядок волосы дочери и по итогу завязывал их подобным образом. Как же я скучаю по Грише, и как же скучает Алиса по отцу.

Впереди маленькое деревце, пробившееся каким-то образом сквозь мраморный пол. Тонкий стебель выглядел очень крепким и сильным. Листочки, меньшие по размеру, чем миниатюрная ладошка Алисы, росли на неподвижных веточках. Мы прошли мимо, и Алиса проводила взглядом это чудо посреди бездушного камня. Впереди виднелась надпись с давно погасшими буквами. Название магазина почти полностью скрыто листвой лиан, свисающих с самого потолка со стеклянными окнами над нами. Оттуда долетал тусклый солнечный свет сквозь пыль и грязь. Заросли растений повсюду, они пожирали это здание. Медленно, но они отвоёвывали своё по праву, сантиметр за сантиметром.

У самого входа тележки, сложенные в ровные ряды. Всё выглядело так, словно этих мест не коснулись беспорядки, учинённые мародёрами. Я посадила Алису в тележку, и её тощие коленки в синих колготках под юбкой упёрлись в железные решётчатые края. Стеллажи завалены крупами и макаронами, но варить стало слишком трудоёмко из-за отсутствия быстро доступного источника огня. Я взяла пару пачек макарон и пшённую кашу в пакетиках. Коробки были целыми и выглядели вполне прилично. Я залезла внутрь, там нет плесени. Хороший день. Я бы забрала ещё, если бы могла унести чуть больше.

Воды здесь предостаточно. Я выбросила старые мятые бутылки и взяла новые с переливающейся водой внутри. Понюхала её из открытых горлышек. Запаха не было, будто вода дистиллированная. А иногда хотелось отведать знакомый вкус примесей железа. Такой водой словно быстрее напиваешься. Алиса стала беспокойно возиться в тележке, и я остановилась, высадила дочь. Мы двигались медленно и степенно мимо высоких полок, достающих почти до потолка. В большинстве своём продукты были протухшими и выглядели настолько отвратительно, что даже пустой желудок начинал неприятно сокращаться.

Зелёные яблоки, кажущиеся спелыми и будто только что принесёнными со склада, я не рискнула взять. Хотя Алиса посмотрела на меня с умоляющим взглядом, пришлось отказать. Мы набрали ещё лёгких вполне питательных пакетиков с сухой лапшой. Благо, её можно есть и без кипятка, в отличие от макарон. Хотя было время, когда мы их рассасывали, как леденцы, пока Алису не начало откровенно тошнить от них.

Я мельком отметила отдел товаров женской гигиены. Подумала о том, что Алиса скоро войдёт в тот возраст, когда её организм даст знать о своей зрелости. Вот тогда появятся новые проблемы, которые нам совсем ни к чему. Я взяла пачку прокладок, влажные и обычные салфетки, и заняла всё свободное место в рюкзаке Алисы, чтобы сильно её не нагружать.

– Мам, что это?

Хотела бы я не рассказывать это сейчас и здесь и тем более показывать, но пришлось. Алиса внимательно выслушала, и, когда я закончила пояснять об особенностях женского организма, скорчила такую гримасу, будто голой ногой наступила в собачью какашку. Даже это она сделала мило, я игриво дёрнула её за хвостик изрядно отросших волос, и мы продолжили путь.

Я столько внимания обращала на Алису, совершенно забыв про себя. На моих плечах тяжелыми прядями лежали белокурые волосы, которые от сальности выпрямились, а ведь когда-то были чуть ли не кудрявыми, как у барашка. В этом же отделе с гигиеной я взяла маленькую бутылку с шампунем на травах. От тяжести чувствовала, как меня начинает гнуть к земле. Я подняла большой пятилитровый бутыль воды и поставила в тележку. Сегодня хочу помыть Алису и себя хоть немного привести в порядок. Жаль, не нашла ножниц, нам обеим пора подстричься.

Еле затащила бутыль на тот же этаж, на котором ночевали. Решила подняться повыше, чтобы даже случайный незнакомец, будь то мародёр или просто скиталец, не нашёл нас ни в коем случае. Алиса предлагала свою помощь, но она сама весила как эта канистра с водой. Хотела бы сказать, что преувеличиваю, но за последний год Алиса из пухленькой девочки превратилась в вешалку для своей старой одежды. Её некогда круглые щёчки и маленький второй подбородок глубоко спрятались, оголив череп с выпирающими скулами. Голубые глаза казались тусклыми жемчужинами на лице с нездоровым цветом.

Мои часы ещё шли каким-то чудом, уже час дня. Я решила, что сегодня ещё переночуем здесь, а дальше отправимся ровно по указателям с карты. Крупно повезло, что в часах Гриши, которые он мне отдал перед смертью, есть и компас. Наши шансы найти потерянный рай ещё оставались, хотя надежда медленно гасла. Если бы не Алиса, уверена, я висела бы в петле на ближайшем дереве.

– Что будешь?

– Лапшу с курицей.

Я достала пакетик и открыла его с одной стороны. Специи, похожие на вкус курицы, высыпала внутрь, зажала пачку пальцами и встряхнула несколько раз. Алиса протянула свои руки с отросшими ногтями и взяла пакетик, достав квадрат сухой лапши. Она грызла этот кирпич, а у меня слёзы на глаза наворачивались. Как бы я хотела накормить её настоящим мясом, а не этой дрянью. Сама съела то же самое. После лапши во рту остался неприятный вяжущий вкус. Но лучше уж это, чем запах голода из собственного желудка.

Алиса не любила принимать душ, а теперь это приходится делать в моём присутствии и с моей же помощью. Она ноет, но скорее для вида, ведь понимает, что иначе ей не справиться. Мы уединились в одной из раздевалок, подальше от того места, где отдыхаем. Пространства тут много, можно вылить всю воду и не бояться затопить спальные мешки. Я раздела Алису догола, сняв с неё всю грязную одежду, пахнущую потом и взрослеющей девочкой. Она закрывала низ под пупком, где уже пробивались тоненькие чёрные волосики. Я вылила немного воды из канистры на качающуюся на тонкой шее голову, и Алиса зажмурилась, будто вода может щипать глаза. Под её стопами образовалась серая лужа из грязи и вязкой воды. Набрав в ладонь чуть-чуть шампуня, я стала расплетать жёсткие пряди волос дочери. Они трудно поддавались, и Алиса порой всхлипывала, когда ещё один узел или колтун попадался под руку.

Мытьё заняло почти час, и большая часть времени ушла на голову Алисы. Теперь хоть немного чистые волосы волнистыми прядями легли на её худенькие плечи. Я старалась отводить взгляд от костлявого тельца, которое она пыталась скрыть. В этом полумраке Алиса выглядела ещё более худой, чем была на самом деле. На рёбрах натянута тонкая бледная кожа, и два соска похожи на прыщики, а не на грудь будущей девушки. Я вытерла Алису полотенцем и одела в чистую одежду. Ну, как в чистую, в прополосканную в реке, что мы перешли вброд три дня назад. Обе по колено вымокли, ведь моста над рекой я так и не увидела.

Алиса выглядела как беженка из бедной страны. Теперь жёлтые колготки торчали из-под моей старой кофты с капюшоном. Благо, на улице тепло, и можно обойтись без штанов поверх тех же колготок. Я ещё раз расчесала дочь и поцеловала во влажную щёку. Она сморщилась, словно надкусила лимон. Ей было неуютно, неудобно. Её нагота уже становилась неподобающей в моём присутствии, и мы обе это прекрасно понимали.

Алиса помогла мне помыть мою голову. Остальные части своего тела я тщательно протёрла влажными салфетками. Эти запахи уже притупились для моего носа, но Алису всё равно отвела за кассовую стойку и усадила на расстеленный спальный мешок, прежде чем уединиться в примерочной. Я плотно закрылась пыльной шторкой. В полной темноте наугад я вытирала похудевшие бёдра и между ними, а использованные салфетки бросала в угол. Вряд ли кто-нибудь будет меня отчитывать за то, что я мусорю.

Ощущение чистоты оказалось очень слабым, но оно подняло настроение. Я хотя бы смогла сменить трусики. Алиса улыбалась, глядя, как я выхожу из примерочной. Будто бы она знает мой секрет, и я не догадываюсь, что она в курсе. Моя маленькая, любимая хитрюшка.

Я села рядом, и Алиса упала головой на мои сложенные колени. Я гладила её по чистым волосам, думая о том, сколько мы вдвоём преодолели и сколько ещё жизненно необходимо превозмочь. Эти мысли внушают и животный страх, и отчаяние, но я должна терпеть и бороться. Не могу себе позволить, чтобы жизнь Алисы была вечно такой. Должно же быть там что-то, на Юге?

Обязано. Просто обязано быть.

Глава 2

Алиса долго не могла уснуть. Её что-то беспокоило, и сквозь сон она порой бормотала что-то невнятное. Постоянно пыталась выбраться из спального мешка и встать. Я хватала её за руки и укладывала обратно, хотела успокоить, но ничего не помогало, пока она просто не уснула чуть крепче. Ко мне сон вообще не шёл.

Я думала о разном. Порой мысли переключались на уставшие намозоленные стопы. Тянущая тупая боль вообще не покидала, и стоит чуть отвлечься, как мозг начинает сигнализировать лишь об одном – ноги скоро перестанут двигаться так же быстро и долго, как вчера, и с каждым днём будет всё хуже и хуже. Долгие отдыхи, дня по два-три, положение дел особо не меняли. Иногда кажется, что однажды я усну так глубоко, что не замечу, как ноги унесут меня неизвестно куда без моего ведома.

Алиса вздрогнула и зарылась лицом поглубже в мешок. У меня перед глазами мелькнули маленькие чёрные звёздочки. Этот магазинчик погрузился в такую тьму, что разницы между открытыми и закрытыми веками не было. Я могла лишь представлять всё то, что нас сейчас окружает – с десяток другой манекенов и скользкий мох снаружи. Чувство безопасности было ложным, но эти часы безмолвия позволяют немного отдохнуть. Если б только Бог знал, как я хочу выспаться на мягкой огромной кровати под белым и пушистым одеялом.

Сон показался секундой. Я сомкнула глаза в полной тьме, а проснулась, когда летнее солнце стояло в небе, пробиваясь сквозь стеклянную крышу. Спина сильно затекла, словно я выключилась и пролежала в одной позе всё это время. Я повернула голову и заметила, что мешок Алисы пуст.

Меня чуть не вырвало, а ком в горле встал как кость. Ни вдохнуть, ни выдохнуть. Я огляделась по сторонам – никого. Растолкала манекены – они стояли на тех же местах, что и вчера вечером. Голова одного отвалилась при ударе об пол и покатилась к выходу. Но не успела я выбежать на этаж, как передо мной появилась Алиса с салфетками в руках.

– Мам, ты чего шумишь?

Я с трудом перевела дыхание и попыталась сформулировать чётко хотя бы одну мысль. Хотелось отругать Алису и одновременно поблагодарить, что она жива. Я взяла её за плечо и завела внутрь, проверив, что за ней никто не идёт.

– Где ты была?! – я сама ощущала, как гнев пробивается сквозь мой «сдержанный» тон. Внутри бушевал ураган эмоций, хотя всё обошлось, кажется.

– Ходила в магазин.

– Что ты там делала?!

Алиса достала из кармана салфетки с крупными красными пятнами.

– У меня кровь из носа пошла. Я не смогла найти в твоём рюкзаке салфеток и пошла искать сама. – Говорила Алиса, доставая из того же кармана маленькую пачку салфеток. – Я нашла, мам. Теперь крови нет.

– Почему ты их с собой принесла?

– Мусорить – это плохо.

Я села на колени и обняла дочь. Она такая тёплая, живая, в отличие от меня. Я думала, что сейчас сердце не выдержит и остановится от страха за Алису.

Мы перекусили, съели по фруктовому батончику. Алиса снова взяла апельсиновый, хотя всё время косо поглядывала, как я жую тягучую яблочную ленточку. Желудок перестал так сильно урчать и на время успокоился. Меня начал одолевать сон, которого я ждала половину ночи, но надо двигаться дальше. Мы плотно уложили спальные мешки и выбрались наружу через огромные стеклянные двери с тяжёлыми ручками.

Парковка плотно заросла травой, и серый асфальт почти не проглядывал из-под зелёного влажного ковра растений. Перед нами стояла одинокая машина, настолько густо покрытая мхом, что её легко можно было принять за обычный камень, если бы не еле видные колёса. Я сверилась с компасом, нам надо обойти торговый центр.

Ветер шелестел деревьями, выросшими посреди некогда немаленького города. Я не помню, как он называется. Надпись при въезде стёрлась, и мы брели по главной улице этого городка. На карте он даже не был отмечен, и лишь по его соседу, – нашему главному ориентиру на этом участке пути, – я поняла, что мы ещё не сбились.

По обеим сторонам от нас, сливаясь друг с другом, тянулись ряды пятиэтажных домов с покатыми крышами. Большинство окон либо выбиты, либо заколочены. На стенах много царапин и надписей. Город кажется не просто брошенным, он словно умер. Мы шагали по бетонному трупу, который раньше являлся чьей-то малой родиной.

Подошли к кольцевому участку дороги. Посреди клумбы с длинной травой возвышалась стела, чуть изогнутая и похожая на серп. На ней не было надписей, лишь свисающие лианы.

– Мама, а зачем это построили? – я вела Алису, крепко держа за руку. Она указывала пальцем на стелу, и мы остановились. Мне нужна передышка.

– Это такой памятник, милая.

– Кому?

– Людям. Всем, не одному конкретному человеку. – Я скинула изрядно потяжелевший рюкзак и ощутила, как стало намного легче дышать.

– А что, люди могли забыть о чём-то?

– О том, что война уносит много жизней. Этот памятник был поставлен в честь тех, кто погиб за нашу страну в прошлой войне. – Я подумала о том, что люди мало чему научились с тех пор.

– А после этой войны памятники будут? – Алиса спрашивала искренне, и я мысленно желала ей дожить до времени, когда всё это станет историей, которую будут изучать по новым учебникам.

– Очень надеюсь. И ещё хочу верить, что эти памятники останутся напоминанием о трагедии.

Алиса с наигранным пониманием хмыкнула и подняла голову. Я не сразу заметила звезду на самой верхушке длинной стелы. Она была такой маленькой, удалённой от нас как настоящая звезда на ночном небе. Мне пришлось закрыть глаза рукой от палящего солнца, пускающего расплывчатое марево вдоль тянущейся дороги. Я вдохнула поглубже и закинула рюкзак за спину. Выдохнула нехотя, словно больше таких вдохов себе позволить не смогу никогда.

Мы обошли по кругу стелу и побрели вдоль дороги. До сих пор не покидает чувство, что сейчас сзади кто-нибудь начнёт сигналить из машины и кричать на двух дурочек, плетущихся посреди проезжей части. В какой-то степени я даже по этому скучаю. Что угодно, лишь бы верить, что мир вернется к тому состоянию, в котором находился до сброса бомб.

Алиса дернула меня за руку. Я чуть не упала на уже распухшие от напряжения ноги. Дочка поманила пальцем, и я прижалась ухом к её тонким посиневшим губам.

– Там опять они.

Мои глаза округлились, и капля пота, вызванная страхом, прокатилась от линии волос по лбу до кончика носа. Я медленно сняла рюкзак и встала на одно колено. Алиса знала, что двигаться нельзя, и теперь застыла, как ледяная фигура. Я открыла рюкзак и залезла внутрь.

Я знаю всегда, где он лежит, хотя лучше бы его носить за поясом, но слишком боюсь, что он выстрелит и пробьёт мне задницу. Передёрнула затвор пистолета, держа оружие в рюкзаке, чтобы уменьшить уровень издаваемых нами звуков. Сняла оружие с предохранителя и встала, ощутив пронёсшуюся по спине жгучую боль.

Алиса смотрела не отрываясь на это существо. Оно еле вышагивало в разодранных штанах, подволакивая одну ногу. Кожа на его теле обвисла. Открытая грудь покрыта огромными запёкшимися струпьями. Лицо. Всегда было лицо. Оно как маска из древесной коры, и лишь два мутных глаза торчат на голове этого некогда живого человека.

Боюсь стрелять, а ножи их не берут. Я застыла вместе с Алисой, и хрипящее существо прошло мимо. Он него жутко смердело мертвечиной и гноем. Он оставлял за собой бордово-коричневый след на траве и асфальте. С его оголённых плечевых костей спадала кожа с кусками мяса. Нам ещё повезло, что это была не толпа, как в тот раз, когда мы с Алисой были вынуждены покинуть наше последнее убежище.

Ходячий труп словно плавился в разгорячённом воздухе. Лишь когда он полностью пропал из виду, я убрала пистолет обратно, не понимая, почему мы его встретили днём. Алиса бросилась в мои объятия. Девочка не плакала, хотя имела полное право. Это слишком много для тринадцатилетки. Она никогда в жизни не должна была увидеть подобное.

Мы продолжили путь ускоренным шагом. Теперь казалось, что эти дома совсем не пусты, и квартиры кишат живыми мертвецами. Теперь в каждом окне вижу лицо, покрытое плотной коростой. День не собирался завершаться, а вот наши силы подходили к концу. Мы пересекли черту города, и теперь он медленно исчезал за нашими спинами, сменившись на негустой лесок из тонких берёз и низких кустарников. Дорога извивалась, выматывала и будто издевалась. Я отпустила руку Алисы, и та прошла чуть вперёд. В подростке точно больше сил и энергии, чем во взрослом. Она бегала и прыгала, а я радовалась, что воспоминания последних нескольких часов потихоньку улетучивались. Ребёнок просто радовался природе. Если б ещё хотя бы птицы щебетали. Мои воспоминания воспроизводили стук дятла, и дорога не казалась такой унылой.

– Что вам рассказывали в школе про лесных птиц?

– Что их очень много.

– А каких ты помнишь?

– Мне понравились глухари. Они такие большие и красивые. – У Алисы с детства были свои представления о красоте.

– А ещё?

– Ещё нравились белочки.

– Это же не птицы.

– Я знаю, мам.

Алиса носилась челноком от одного края дороги к другому, кажется, не особо меня слушая.

– Милая, побереги силы. Идти ещё долго. – Она не прекратила бегать, и мне пришлось чуть ускориться, чтобы нагнать разыгравшегося ребёнка. – Отдохни немного.

– Ты всегда так говоришь.

– И я всегда права, верно?

Алиса молча кивнула и пошагала рядом, но не вложила свою тоненькую ладошку в мою протянутую руку. Мы не разговаривали даже о её любимых белочках. Лес шелестел, берёзы постепенно сменялись покачивающимися соснами с трескучими стволами. Дорога превратилась в неширокую тропу. Я проверила компас – направление верное.

– Алиса, покажи карту.

Мы остановились, Алиса сняла рюкзак, достав на весу смятую карту. Дорога верная, но я думала, что она будет намного шире, а это деревенская тропка, не предназначенная для езды автомобилей. Алиса накинула расстёгнутый рюкзак обратно на спину, я развернула дочку и убрала карту обратно, закрыв молнию рюкзака. Обычно Алиса это забывала делать, и порой даже теряла учебники по пути до школы. Несколько раз приходилось покупать новые.

Времени шесть часов дня, и мой шаг становился всё более неуверенным. Я боялась, что до темноты мы так и не найдём хоть какой-то крыши над головой. Но когда я мысленно уже была готова к ночлегу посреди кустов, впереди появилась красная вывеска. Я сначала не поверила глазам, но за подъёмом дороги, давшимся слишком трудно, расположилась некогда заправочная станция. Бензоколонки покрылись толстым слоем ржавчины, но само строение выглядело вполне себе пригодным для разбивки лагеря.

Я приказным тоном дала указание Алисе спрятаться в кустах и сидеть тихо, пока не подам сигнал. Я оставила свой рюкзак с ней и достала пистолет. Алиса знала, что в случае чего она должна будет ещё долго просидеть в укрытии. Только если поймёт, что опасность миновала, то заберёт всё из моего рюкзака, что сможет унести, и пойдёт по компасу в направлении Юга. Я оставила ей и часы. Всегда так делаю, когда проверяю потенциальное место для стоянки.

Внутри темно. Пустые стеллажи, даже журналов не было. Обычно люди оставляли после себя мусор, покидая временное прибежище, но и его не оказалось. Я проверила подсобку и обнаружила там ведро со шваброй, больше ничего. Вышла и помахала Алисе. Она поднялась из кустов и притащила наши рюкзаки. Я на полпути подхватила груз, и мы вошли внутрь. Тут прохладно, самое то, чтобы не умереть от обезвоживания. Мы сделали по несколько глотков из питьевых запасов и за дальними стеллажами расстелили спальные мешки.

Алиса где-то под полками нашла комиксы и принялась листать, сидя у входа так, чтобы свет падал ровно на глянцевые страницы. Я устроилась рядом и стала рассматривать картинки, вообще не читая текст. Уверена, Алиса тоже не читала, а скорее разглядывала цветные рисунки.

Забарабанил мелкий дождь, со временем набравший силу. Небо затянулось черными тучами. Молний мы так и не увидели, спрятались подальше от окон, но гром бахал где-то вдалеке. Я достала фонарик. Мы редко им пользовались в целях экономии батареи. Дочка расстроилась, когда страницы комикса в наступившем полумраке стало невозможно разглядеть. Я включила фонарик, и тот слабым мигающим светом пролился на страницы, оставляя зайчиков на стене.

– Про что комикс?

– Не знаю, – Алиса пожала плечами, – кажется, про мышей и кошек. Я не читала.

– Почитаем вместе?

– Не хочется как-то.

Алиса зевнула и продолжила листать комикс, а когда дошла до конца, то вернулась к самому началу. Девчушка принялась разглядывать картинки с самой первой странички, не погружаясь в чтение.