Читать книгу: «Морфин. Фантом любви», страница 3

Я понял, что эта девушка находится не на начинающем уровне, и решил дать ей задачу посложнее. К яблоку я добавил ее бокал вина и низкую вазу с кисточками для рисования. Но чего-то не хватало. Я встал и зашторил окна, и дверь на балкон. Достал толстую свечу, зажег ее и разместил позади бокала. Так, чтобы красное вино играло рубиновым цветом в хрустале, а свет свечи бросал тени на предметы.

Я смотрел на выражение лица Валерии и понимал, что она с легкостью примет этот вызов. Мне нужно было усложнить задачу. Я зажег сигарету и ее искрящуюся поместил в стеклянную, полную окурков пепельницу.

Валери достала бумагу из того же комода и, передав один лист мне, увлеченно стала рисовать.

Дым сигареты медленной струйкой поднимался вверх, обходя грани бокала и заигрывая с огнем свечи. Когда догорела одна сигарета, я сменил ее другой…

Мы старательно рисовали, запершись в темной комнате, посреди солнечной весны. Я должен признаться, впервые за последнее время мне понравилось это занятие. Я даже включил музыку, которая помогла мне полностью расслабиться и сосредоточиться на рисунке.

Когда он включил музыку, все вокруг неожиданно преобразилось. Темнота, запах сигаретного дыма, игра теней в бокале вина, музыка, уносящая ввысь, мужские жилистые руки в закатанных до локтя рукавах рубашки, черкающие изгибы и линии, его редкие вздохи, как отсчеты пауз, его поглядывания и моя робость завораживали и уносили меня к иным берегам.

Сейчас я не смела даже взглянуть на него. Только натюрморт и бумага. Сказать, что я могла на этом сконцентрироваться, – совершенно нет.

Я пребывала в непривычной растерянности. Я, с едва знакомым мужчиной, который к тому же одинок и бывает иногда грубым в общении, в замкнутом пространстве. Я думала, что он станет до меня дотрагиваться. Но его отстраненность, даже отдаленность, на протяжении всего последующего часа или двух меня действительно поразили. Я поняла, что физически он здесь, но на самом деле где-то далеко, поглощённый единственным источником света и дымом вокруг него.

Мы закончили. Свет опустившегося солнца проник в комнату. Сигарета догорела. Свеча погасла.

Он взял мой рисунок, даже не взглянув на него. Уже через минуту он помог мне накинуть пальто и попрощался со мной до следующей встречи.

Я спускалась по лестнице словно завороженная. Что-то в этом мужчине было скрыто… И это что-то приводило меня в состояние смятения и необычайного любопытства. «Почему он один?» – это был лишь первый вопрос в череде иных, крутящихся в моей голове.

– Ну как прошло занятие? – спросил папочка.

– Хорошо.

Еще под впечатлением нового знакомства я села в черный «ауди» отца, и мы отправились домой.

Сигарета наполняла мои легкие дымом, в руке я держал рисунок этой талантливой девушки. Он был идеален. Такой же, какой станет ее жизнь. Их машина скрылась за углом дома, и я оставил недокуренную сигарету томиться в хрустальной пепельнице на балконном крыльце.

Глава VI

Сине-зелёное море, рождающее десятки волн, поднимающихся завихрёнными белыми гребнями и опускающихся вниз, накатистыми ударами боролось с серым творением человека. У начала этого пирса искали свою добычу три голодных чайки, не обращая внимания, как другие их подобия вздымаются ввысь к единственному лучу света. Птицы, летящие навстречу солнцу, среди туч скованного грозного неба. Они еще не догадываются, что скоро разразится шторм и летать станет невыносимо.

На другом конце пирса пара влюбленных затаилась, шепча друг другу что-то в глаза. Мужчина в мокром от соленой воды твидовом пальто обнимает девушку с каштановыми развивающимися на ветру волосами. Сжимает в объятиях, словно чему-то предначертано вот-вот их рассоединить. Обнимает, будто в последний раз. В последний раз их глаза смотрят друг на друга, а губы роняют слова, растворяющиеся в вечности за три минуты до шторма.

– В какую цену эта картина? – заинтересовался мужчина средних лет в черном твидовом пальто. Его левая рука пряталась в кармане пальто, а в правой он держал черную шляпу, которой собственно и указывал на картину.

– Какая именно? – поспешил к нему я.

– С влюбленными на пирсе, – он нагнулся к ней поближе, словно пытаясь узнать лица героев.

– «За три минуты до шторма…» – понял я и, пытаясь успокоить вздымающуюся во мне бурю, добавил: – Она не продается.

Мужчина поглядел на меня своими черными глазами, большим и указательным пальцами левой руки поправил чёрно-серые усы сверху вниз, а затем вернулся взглядом к полотну.

– Я даю за нее десять тысяч.

– Вы не поняли, она не продаётся, – я попытался откашляться, чтобы унять дрожь в голосе.

– Нет, – он поглядел на меня через плечо, – это вы неправильно поняли. Я говорю о десяти тысячах долларов.

Я сжал края губ и стал вровень к нему, заглянув в лицо: кто же этот мужик, что готов заплатить за одну мою картину многомесячную выручку рядового художника? Он сперва ответил мне таким же взглядом, а после мы, словно по команде, повернулись к картине. Я не знаю, что он рассмотрел в этом сочетании красок и моих страданий. Мне не догадаться, почему и для кого он готов был выложить весьма приличную сумму. Я знал лишь одно – я не могу так просто с ней расстаться. В молчании я смотрел на картину и видел там только себя и свою возлюбленную на краю пропасти. Я переживал те же чувства, взывая о помощи к единственному и последнему лучу света, струящемуся с небес. Я вспоминал, как мы бессильны перед стихией, перед природой и небесами. Перед силами, что подглядывают за нами из-за туч и бросают нам жребий выбора.

– Картина не продается, – медленно ответил я.

– Тогда, что она здесь делает? – как спичка вспыхнул мужик и тут же погас, назвав новую сумму в двенадцать тысяч.

– Нет, – снова отказал я.

– Пятнадцать…

– Мне жаль.

Мужчина непонимающе смотрел на меня, по сторонам на других торговцев, на другие картины, потом снова на меня. Он не сдвинулся с места и хотел что-то сказать, но я сделал это первым:

– Возможно, вас заинтересуют другие мои картины?

– Вы их создатель?

– Да.

– Тогда, думаю, для вас не составит труда нарисовать что-то подобное еще раз. Я ценю ваши другие работы, но хочу приобрести только эту.

– Понимаю, – как будто провинившийся мальчишка я опустил глаза, – но не смогу.

– Что не сможете? – он нахмурил брови, пытаясь расслышать мой тихий от сухости голос.

– Не смогу нарисовать еще одну такую…

– Вам мало, – я зря надеялся, что он прочувствовал всю важность этой картины для меня. Мужчина качнул головой и продолжил торг. – Пятнадцать тысяч, – он заинтересованно провел пальцами по своей бороде, испытывая мои принципы.

– Увы…

– Да черт побери, сколько же вы хотите за этот кусок живописи?! – он вспыхнул от раздражения.

– Я не смогу продать ее ни вам, ни кому-либо другому, – мои глаза все еще были направлены в пол.

– Понимаете, художники такие странные люди, – вмешался в разговор Геннадий Васильевич, – рисуют картины для других, а избавляясь от них, словно избавляются от самих себя. И проблема иногда состоит в том, что не всегда они готовы проститься с частью себя, какой бы надоевшей она ни была.

Мужчина выслушал Геннадия Васильевича и собрал свою раздраженность в кулак.

– Что ж, я предложил справедливую цену за эту работу. Пятнадцать тысяч долларов США. Я более чем уверен, что половина из вас не видела в глаза таких денег!

Геннадий Васильевич обхватил его рукой за спину и проводил к своему стенду, тихо объясняя:

– Понимаете, Владимир – очень особый человек.

– Зачем мне это понимать? Если он здесь, значит ему есть что продать. Но к чему же тогда отказываться от столь щедрого предложения?

Геннадий Васильевич не стал во второй раз пытаться разъяснить клиенту, почему же он не может приобрести «За три минуты до шторма».

– Вот, взгляните на мои картины, думаю, вы высоко оцените их и найдете значимость и в моих трудах.

Но мужчина в черном твидовом пальто лишь кратким взглядом осмотрел картины Геннадия Васильевича и несколько секунд спустя произнес:

– Спасибо, но нет здесь того, что мне было бы интересно, – он опять оглянулся и крикнул в мою сторону: – Вы зря отказались от столь удачной сделки, – надел шляпу и медленно пошел прочь.

– Ты чудак, Вова, большой чудак, – Геннадий Васильевич похлопал меня по плечу, мотнув головой. – Тебе только что предложили не просто огромную сумму денег, от которой ты отказался, тебе предложили стать на шаг ближе к своей свободе. К свободе от мыслей, сковывающих и разрушающих тебя из середины. Эти мысли подобны тем, которые преследуют меня самого многие годы.

– Если вы говорите, что это похожие мысли, неужели вы приняли бы его предложение, будь на моем месте.

– Если бы мне было сорок лет – да. Ты еще в том возрасте, когда можешь впустить в свои дни полноценную жизнь и изменить образ бытия.

Я закурил и, не проронив ни слова, думал над всем вышесказанным.

– Наши мысли нас же и губят. А в твоем случае тебя губят еще и семь картин-воспоминаний, – добавил он.

Я молча пускал дым от сигарет.

– Ты скован своим прошлым, Вова. Ты разрушаешь себя. Послушай,– он встряхнул меня за плечи, – избавься от них, и станет легче жить. Ты еще так молод. Не иди этой дорогой. Я шел по ней. В конце тупик.

– Почему?

– Потому что однажды ты проснешься прекрасным весенним утром на старости лет и поймешь, что совершенно одинок. Поймешь, что когда твое безжизненное тело опустят в гробовую яму, вокруг тебя никого не будет. Никто не всплакнет и не вздрогнет от твоего исчезновения. Твои друзья, на которых ты мог бы уповать, или сами уже уйдут на тот свет, или просто не придут с тобой проститься. С тобой умрут и воспоминания о любви. Ты слышишь? Все те воспоминания, всплывающие в твоем сердце, уйдут вместе с тобой. А что останется? – он спокойно продолжал свои рассуждения. – Я скажу тебе, что останется. Останется лишь семь твоих картин. Но если ты и их не сможешь отпустить, как и свои воспоминания, то ничего, кроме забвения, их не ждет. Картины не могут жить без владельцев. Таящиеся на чердаках – они никому не будут нужны.

– И что мне делать?

– Продай их или выброси, – настоятельно посоветовал Геннадий Васильевич и отошел к своему стенду.

«Эта? Три тысячи гривен, – отвечал он на вопрос случайного покупателя. – Вам нравится? Да, конечно, сейчас упакую».

Поглядев на то, как он продает очередную картину, я просто собрал семь своих работ в чехлы и ушел. Мне нужно было подумать о произошедшем, о советах старца, о моих чувствах внутри, обо всем.

Дома я разжег камин, достал недопитую бутылку вина и наполнил бокал. О старое кресло оперлись мои семь картин, а на душе семь кошек скребли свои мелодии.

А ведь старик был прав: мне действительно не так просто расстаться с этими картинами. Они были нитью, что связывала меня с прошлым. Каждая из них хранила в себе глубину чувств, которые мы с Мариной испытывали в нашей любви. Некоторые мы даже вместе рисовали. Разве можно продать искренность и теплоту воспоминаний?

– Ты опять их испортишь! – шутя вскрикивал я, как только ее кисточка дотрагивалась до полотна красок.

– Прекрати, ничего я не испорчу, – возясь около мольберта с полной концентрацией на маленьком кусочке рисунка, говорила моя любимая. – Я просто немного хочу добавить теней на твою траву.

– Эй, это моя акварель. Значит, и тени мои! – я вскочил со стула и, обняв Марину, перевесил ее через плечо и унес прочь от мольберта. Она вскрикнула от неожиданности, болтала ножками, грозилась изрисовать мне всю футболку.

– Опусти меня, Вова, опусти!

А я носился с ней по всей квартире.

– Все? Наигрался?

Я спустил ее вниз.

– Да, – переводя дыхание, удовлетворенно добавил я.

И в эту же секунду, той кисточкой, что оставалась в ее руке, Марина начала водить по моему лицу: я превращался в кота с зеленой бородой. А она смеялась. О, как божественно она заливалась хохотом! Я бы позволил ей вылить на себя всю банку краски, только чтобы она не останавливалась радоваться. Очарованный ее смехом, я оставался неподвижен. Дорисовав и превратив меня в человека-зеленку, она прижалась ко мне и поцеловала в губы.

– Ну берегись, теперь ты у меня получишь! – я подхватил ее на руки и понес в спальню. Сперва она просила меня оставить ее в покое, а потом уже не могла остановиться, умоляя наказать еще и еще. Мы занялись любовью…

Пламя с треском поглощало дрова, а я с жадностью допивал вино. Я не посмею избавиться от картин, наверное, я слишком тонкокожий человек. Невольным быть тому, кто и вправду любит.

Я взял со шкафа коробку, в которой когда-то хранилось печенье, а сейчас наши с Мариной воспоминания. Она завела эту «шкатулку» на первую годовщину нашей любви. Я, тридцатитрехлетний преуспевающий бизнесмен, тогда только стал подумывать над предложением руки и сердца этой девушке. На крышке коробки с внутренней золотистой стороны блестела надпись: «Тем, кому суждено быть вместе».

В коробке уместилось два десятка полароидных фотографий, моя открытка на День святого Валентина, бутоньерка с нашей свадьбы, жемчужное ожерелье, которое я ей подарил. Ах, как красива она была, держа на хрупкой шее ряды жемчужных бус… В каком волнении я пребывал, делая ей предложение руки и сердца в День всех влюбленных.

Уловив свет от огня, мое обручальное кольцо, блеснуло золотом. Я все еще носил его. Оно стало продолжением меня. Весомей всех фото и подарков. Восьмой нитью связи с Мариной.

Я достал фотографии и стал их пересматривать. Я знал каждую наизусть. Я мог повторить все слова, сказанные в те моменты, залитые вспышкой фотоаппарата.

Здесь Марина в первый раз села за руль подаренного мною автомобиля. Тем сентябрьским днем она чуть было не угробила этот новенький Aston Martin. Вождение не было ее коньком, да и особой страсти к автомобилям она, как и многие женщины, не испытывала. Жаль, что авто пришлось продать. Оно ей так подходило по образу. Хотя Марина своим образом в глазах людей не особо-то и дорожила. Ее главной добродетелью было сострадание. Ездить на шикарной тачке, в то время как многие люди в этой стране едва сводили концы с концами, она считала позорным. Хотя, мне кажется, еще одной причиной, почему она отвергла мой подарок, было то, что ей нравилось ездить в городском трамвае. В этом навеянном временем трамвайчике по Подолу. Трамвайчике, который медленно и нарочито ехал старенькими и узенькими улочками одного из самых красивых городов на земле.

Часто бывало, ей что-то придёт в голову, и в выходной день она тащит меня за руку на трамвайную остановку, мы запрыгиваем в красно-жёлтый вагон и медленно, под стук рельсов и механизмов, отправляемся в путешествие по ее детству. Это была дань тому времени, когда родители возили маленькую Марину в детский сад и школу на вот таком же трамвайчике. Воспоминания настолько сладко сохранились в ее памяти, что иногда мне казалось, будто ее тяга к стучащим составам даже сильнее любви ко мне.

В подобные поездки она всегда брала с собой мелочь и оплачивала проезд за нас двоих. Словно ухаживая за мной. Я всегда шутил, что один проезд в трамвае мне уж слишком дорого обходится после.

Стоящая спиной девушка в красном вязаном платье и мужская рука в кадре – это мы в день ее рождения. Задувая свечи на торте, она загадывала желание стать моей женой. Я бы вечно продолжал воплощать ее мечты в реальность, если бы только Бог дал нам больше времени. Возможно, нам бы удалось открыть еще тысячи вселенных на двоих, но как теперь знать.

Она оставила меня одного в необъятной вселенной одиночества.

Нет, я не стыжусь его. Я даже полюбил это чувство. Ведь за ним кроется возможность проводить время с ней. Даже сидя здесь, этим вечером у камина, я не так уж одинок, пока в моем сердце искрится все та же любовь к моей жене.

Когда ты одинок, тебе не сразу это разгадать. Иногда суетливые будни настолько сильно нас затягивают, что, даже пребывая в сердечных отношениях с человеком, ты все же остаешься один. Подобное чувство испытывает много семейных пар, в которых добытчики материальных благ слишком увлечены миссией прокормить семью. Подобная угроза нависала и над нами. В первый год нашей любви я все еще вел несколько весьма успешных проектов в России и Европе, поэтому очень много ночей и дней проводил вдали от дома.

Когда я был совсем еще маленьким мальчиком, мечтал о том, чтобы путешествовать по миру и зарабатывать огромные деньги. Я несколько лет шел к этому. Моя мечта сбылась, когда меня избрали исполнительным директором одной из самых больших украинских компаний. Именно в тот год мы и познакомились.

Прилетая в Киев, я обязательно навещал родных и друзей, но не только за этим я преодолевал далекие расстояния. Именно в этом городе мне удавалось отыскать и себя. Во время прогулок в киевских парках я находил это единение.

В один из теплых весенних дней, ожидая своего времени приема с важным человеком государства, я прогуливался по роскошному парку, раскинувшемуся на Печерских холмах. Женщины и мужчины уверенно проносились по его тропам в деловых костюмах без верхней одежды. Я же, напротив, не учтя погодные обстоятельства, задыхался в своем бежевом пальто, пока не снял его, небрежно перевесив через руку. Так вот гуляя и думая о своем, я понял, что мне уже за тридцать, а я в разъездах между Веной или Ригой, Москвой или Киевом все так же вечно холостой. Пришло время жить не только для себя и отца с матерью, пришло время самому стать отцом и мужем. Возможно, не совсем типичные размышления для мужика, но именно такие мысли не покидали моей головы в тот день, когда навстречу мне шла она.

Все эти мысли о семье и женитьбе вдруг обрели фокус. Я увидел ее. Девушку в красивом легком платьице цвета неба, с каштановым золотом волос. Мой шаг замедлился, и я едва сумел остановить себя в желании прикоснуться к этому ангелу. Сраженный ее красотой и грацией, я сперва не нашел слов, чтобы первым начать разговор. Не говоря уже о том, что знакомиться с девушками на улице не совсем в моих правилах воспитания. Сперва она показалась мне недосягаемой, как далекая звезда для пилигрима. Идя навстречу друг другу, мы просто молча разошлись.

Я не мог не оглянуться, мои глаза требовали еще, а сердце стало биться чаще. «Я оглянулся посмотреть, не оглянулась ли она, чтоб посмотреть, не оглянулся ли я». Но увы… Девушка столь же медленно и уверенно шагала дальше, наслаждаясь теплым днем. Я не знал, сколько мне еще предстоит ожидать аудиенции, потому решил проследовать за незнакомкой. Я тут же развернулся и медленно пошел за ней, все больше и больше очаровываясь ее походкой. Она была столь легка, словно птица в полете. Наблюдая за ней так несколько минут, я понял, что она, возможно, как и я, кого-то ждет. Вдруг она резко обернулась и с невозмутимым видом двинулась мне навстречу, ускоряя шаг. Я хотел опять с ней заговорить, но струсил. В этот раз, когда мы дважды разминулись, я смог разглядеть ее лицо, вишенные губы и изумрудные глаза.

– Меня зовут Марина, и я знаю, что вы наблюдаете за мной, – донесся до меня женский голос.

Я остановился. Видимо, она второй раз давала мне шанс первому заговорить, только я, глупец, и этот шанс провел в растерянности.

– Я Вова, очень приятно, – наши глаза смотрели друг на друга, а руки впервые соприкоснулись. – Почему бы нам не выпить по чашечке кофе?

– Я обручена, но можно.

Меня словно облили сперва горячей, а после холодной водой. Моя улыбка, возникшая от прикосновения к этой девушке, едва не сошла на нет. Но здесь уже не было места для растерянности. Я быстро вспомнил, где поблизости есть хороший ресторан, и мы направились туда.

К счастью, Марина оказалась очень общительной и непринужденной. Барьер, который иногда возникает при новом знакомстве, словно бульдозером снесло. Уже на второй минуте нашей прогулки к месту, где подавали отличнейшие французские закуски и горячий бельгийский шоколад, мы заливались звонким смехом. В тот день я обрел невероятную легкость бытия. Это счастье мне подарила без пяти минут незнакомка.

– Добрый день, Владимир Романович, – услужливо поздоровалась администратор ресторана, в который мы вошли. Я почувствовал себя шишкой Коммунистической партии времен Советского Союза.

– Вас здесь даже по имени зовут, Владимир Романович. Подрабатываете промоутером заведения? – пошутила Марина.

– Время от времени приходится, – подыграл я.

Нас провели за мой любимый столик, у окна на втором этаже. Я дружил с владельцем этого ресторана, и мы частенько здесь вместе обедали в перерывах суеты.

– Так чем вы занимаетесь? – с интересом в глазах спросила моя новая знакомая.

– Я летчик-испытатель.

– Летчик-испытатель?! – она вскрикнула от восторга.

– Нет, это я шутки шучу, на самом деле я обычный сотрудник в большой компании.

Ее энтузиазм поубавился.

– А вы?

– А я маркетолог, но больше мне по душе рисование, поэтому и занимаюсь созданием дизайна различных продуктов.

Марина назвала некие бренды, отметив, что их дизайн разработан с ее подачи.

– Очень интересно, – отметил я.

– На самом деле это не так. Я вот сейчас подумываю уволиться.

– Почему же?

– Просто эта работа крадет слишком много времени, и его у меня совсем не остается на хобби.

– Любопытно. Я надеюсь, вы рисуете не в детских книжках-раскрасках?

– Нет. Здесь я отдаю предпочтение японским аниме. Если вы понимаете, о чем я.

Мы рассмеялись. Она была еще и чертовски остроумной.

– Какое хобби у вас?

– Я зарабатываю деньги.

– Скучный ответ, – она наигранно зевнула.

Нам принесли меню. Моя знакомая растерялась в выборе. Я же, прокручивая в голове фразу, что она обручена, смотрел на ее пальчики, на которых красовалась пара аккуратных колец. Я всегда забывал, на каком пальце носят обручальное кольцо, поскольку не слыл знатоком подобных нюансов.

– Посоветуете что-то? – перелистывая меню, спросила девушка.

Я с охотой отозвался на ее просьбу и, узнав, что она предпочитает, порекомендовал свой любимый десерт. Заказ был сделан.

– Марина, вам говорили, что вы очень красивы? – вырвалось у меня.

«Да зачем такое спрашивать, дурень, конечно, ей говорили».

– Спасибо, приятно слышать, – девушка приняла мой неумелый комплимент. – Погода сегодня отличная, – глядя в залитое солнцем окно, отметила Марина, поинтересовавшись, что я делал в парке.

– Прогуливался. Погода ведь действительно шикарная. А вы?

– Мой офис неподалеку, а сейчас обеденный перерыв, – она взмахнула ресницами, посмотрела на свои наручные часы и добавила: – Был обеденный перерыв.

– Вам нужно идти? – с плохо скрываемой досадой в голосе спросил я, опасаясь, что ее кто-то ждет и наше время может оборваться прямо здесь и сейчас.

– Нет. Я же согласилась выпить с вами кофе, а его даже еще не принесли, – улыбаясь, успокоила меня красавица.

– Это хорошо.

Фактически в тот самый день я испытал ощущение, которое называют любовью с первого взгляда. Марина была божественна. Ее внешность, голос, манера разговора и поведения. Я был очарован с первой минуты. И каждую последующую минуту рядом с ней чувствовал все нарастающее притяжение. Это была нить электрических зарядов между двумя людьми, нить, которая сковывала, грела и притягивала два сердца.

Мы пили горячий шоколад, общались, ели сладости, смеялись. Потом перешли на ты. Проводив ее к офису, я все же набрался смелости спросить:

– Марин, в самом начале ты сказала, что обручена, это правда?

Она остановилась, сняла с пальца кольцо и переместила его на палец другой руки.

– Нет, это была ничего не стоящая фраза, – Марина отвела глаза, а потом взглянула на меня с огромной нежностью и верой. А я не стал рыться в деталях, почему она это сказала, и был невероятно рад получить подобный шанс. Не упуская возможности, сразу пригласил ее на еще одно свидание.

Из коробки я достал наше первое фото. Прогуливаясь по Крещатику на втором свидании, она затащила меня в специальный автомат, где вы сидите кривляетесь, а он вас щелкает, выдавая целую ленту снимков. Я, конечно, выгляжу как идиот на половине из них. Но именно эти фото запечатлели на пленке ее невероятный смех.

Сегодня я бы многое отдал, чтобы заслужить смех этой женщины.

Огонь в камине то разгорался, то утихал. Пришло время подбросить еще дров. Я обратно уселся в кресло и отбросил голову назад.

– Зачем ты ушла?! Зачем оставила меня?! Марина, Марина… – мои глаза наполнились грустью, а кровь разносила по телу огонь, сжигающий сердце.

Я не был один и был. Физически квартира была лишь в моем распоряжении. Но я знал, что ее образ всегда сопровождал меня. И возможно, даже сейчас, в этот тихий вечер она жалеет меня, взывая к пламени огня обогреть меня, как ей уже не удастся.

Раздался звонок. Я пошел открывать дверь.

– Валерия?

– Здравствуй, – закутываясь в шарф, на пороге ждала девушка. – Прости, что без предупреждения. У меня даже нет твоего номера телефона.

– Проходи, – пригласил я.

– Я буквально на секунду. Мне кажется, я забыла у тебя свой клатч, – она посмотрела по сторонам и, нагнувшись, достала из-за дивана нечто, что принадлежало ей. – Вот он. Видимо, когда мы прощались, я так спешила, что даже не заметила, как обронила его. Все хорошо? Вы… Вернее, ты выглядишь озабоченным. Что-то случилось?

– Нет, все в порядке. Я просто не ждал тебя в гости.

– Вова, если бы ты дал мне свой телефон, нам было бы легче договариваться об уроках.

– Увы, у меня нет телефона.

– Нет телефона? Как это может быть в двадцать первом веке? – ее глаза округлились до пяти копеек.

– Вот так, – я улыбнулся.

– Ни мобильного, ни домашнего? – уточняла она.

– Нет, – у меня действительно не было телефона. Да у меня не осталось и людей, кому звонить или кто звонил бы мне. А на тот свет телефонов еще не придумали.– Вам говорили, что вы очень странный?

– Тебе говорили, что ты очень странный? – исправил я девчонку.

– Да, тебе говорили, что ты очень странный? – она все еще удивленно смотрела на меня.

– Может, чаю? – решил я проявить гостеприимство.

– Да, было бы неплохо. Уж очень холодно сегодня вечером на улице, а у тебя, как всегда, камин греет, – она, не раздеваясь, прошла в холл, завидев горящий камин в мастерской.

– Да, греюсь, как выходит, – я вспомнил, что у меня нет чая. Ведь сам-то я обычно пью кофе. – Я предложил тебе чай, но у меня его совсем нет. Может, кофе? – виновато переспросил я.

– Нет, спасибо, я не пью кофе вечером. Ладно, тогда в другой раз.

– Я могу смотаться в магазин внизу, – сам не знаю зачем предложил я.

– И вправду ничего страшного, не стоит, – заверила меня Валери.

– Решай. Мне все равно нужно сигареты купить, – я стал накидывать на себя куртку.

– Может, ты занят, а я опять тебя буду отвлекать?

– Ничего страшного, – я снова попытался проявить гостеприимство, к тому же было видно, что она действительно замерзла. – Ты раздевайся и проходи на кухню, я вернусь через пять минут.

Он закрыл за собой дверь. Я осталась одна. Но чувство было, словно кто-то находится рядом. Я расстегнула пальто и подошла погреться у камина. Это был очень красиво декорированный старинный камин, исполненный в черном мраморе со вставками коричневого дерева. Не знаю, как в пятиэтажном жилом доме им разрешили его установить. Но судя по холодным батареям, именно этому орудию приходилось согревать всю квартиру. Я присела на кресло рядом у огня и случайно задела что-то, что с грохотом свалилось на пол. Это была коробка с фотографиями и мелкой ерундой. Я спохватилась, чтобы быстро все исправить и вернуть на место, но фотографии вызвали во мне безумный интерес.

Мой новый учитель на всех фотографиях обнимал красивую девушку, светясь от счастья. Сперва я даже не поверила, что парень на фото и мужчина, которого я знаю лишь второй день, это один и тот же человек. Они на море, в парке, в кабине фотоснимков, на дне рождения… Очень красивая пара. Каждая фотография была пропитана любовью и нежностью. Мне даже захотелось оказаться на месте этой шатеночки. Они были прелестны. Я аккуратненько все сложила, как оно и было, и втупилась в огонь. «Почему же они не вместе?» – задалась я вопросом, но знала, что пока не смогу подобное спросить.

От огня в камине мои щеки пришли в себя. Я согрелась, мне даже стало жарко. Сняв пальто, решила оставить его в холле. Холодный воздух ворвался из открывшейся входной двери. Вова держал в руках коробку чая.

– На улице действительно не мартовская холодина, но чай я достал. Пойдем пить?

– Конечно.

Мы прошли на кухню, он поставил чайник. Уселись за стол.

– Извини, я забыл, что у меня нет совершенно ничего к чаю.

– Не стоит переживать.

– А что, нынче дети не едят больше сладостей?

– Дети, возможно, и едят, но старшеклассницы, следящие за фигурой, нет.

– Вот оно что, – рассмеялся Вова.

– Именно.

– И как же обстоят любовные дела у этой старшеклассницы?

Сама не знаю почему, но меня очень смутил подобный вопрос от этого мужчины. Однако, почувствовав это отличным шансом затронуть тему, которая была интересна мне, я ответила искренне, в надежде установить доверительные отношения.

– От парней нет отбоя. Но влюблена я лишь в одного. Да и тот дурак. Наверное, в подростковом возрасте все парни глупцы.

– Оу-оу-оу. Дамочка, а вы, я вижу, уже этот возраст покинули, что ли?

Он смеялся надо мной.

– Нет, но иногда эти мальчишки как учудят что-то, так хоть не разговаривай с ними! – вспомнив, как меня разозлил мой бойфренд, я немного повысила голос.

– Ну это приходит со временем.

– Что приходит со временем? – я попыталась уточнить поучения Владимира.

– Чувство такта и верных поступков.

– Ой, мне кажется, что женщины и мужчины всегда будут немного на разных осях.

– Это тебе мама говорила? – он опять улыбался.

– Нет, бабушка, – меня немного стал раздражать его несерьезный подход ко мне. – Моя бабушка действительно считает, что мужчины и женщины очень разные, чтобы быть безоблачно счастливыми друг с другом. Но именно эта расхожесть и притягивает их, восполняя пробелы одного тем, что есть у другого.

– Очень интересная теория, – так отозвался мой собеседник на идею моей бабушки. – А вдруг встречаются люди, которые могут создать друг другу безоблачное счастье?

– Ты думаешь?

– Почему бы и нет?

– Мне просто кажется, даже Золушка не жила со своим принцем без единого скандала.

Мы оба рассмеялись.

– Иногда я, бывает, придумаю что-то такое нелепое и не могу удержаться, чтобы не ляпнуть. Хотя с каждым последующим годом этого во мне остается все меньше и меньше.

– Конечно, ты ведь взрослеешь, – Вова приподнялся за чайником и стал разливать в чашки кипяток.

– Вов… Вот ты мужчина, который уже взрослый, скажи, у тебя были когда-либо отношения с женщиной без единого пятнышка скандала? – я решила выруливать на интересующую меня тему таким вот образом.