Читать книгу: «Будка», страница 2

– И что, снял?

– Да снял, отвезли. Только он через месяц опять нашел себе бабу и со своим холодильником к ней поехал. Вот уже неделю живёт, я молюсь, чтоб любовь до гроба. Не удивлюсь, если он скажет, похороните со мной холодильник.

– Да завидую я вам, как-то просто всё, живо.

– А знаешь, может я и идиот, а свой, русский, доверчивый, поэтому и родину люблю! – Антон улыбнулся в свои двадцать два оставшихся зуба и посмотрел на часы. – Ёшкин дрын, время то уже! Меня жена потеряла, давай Лёшка не грусти. Ушёл я!

– Сынок, ты завтра придёшь? – обратилась мать к Антону, как к родному сыну.

– Конечно баба Вер! До завтра.

Антон наспех собрался, оставив мать с сыном в тишине. Мать начала хлопотать, укладывая сына спать, перед завтрашним тяжелым днём.

Утро оказалось необыкновенно тихим, но тихим настолько не долго, что Алексей не успел об этом подумать. Вскоре засобирался народ, кто-то пытался выразить сожаление, кто-то и вовсе говорил о насущном (ботинки, рюмки, ложки, работа, дети и прочие вещи, интересующие в миру). Их нельзя было судить, они продолжали жить. Кто-то пробежал по дому с простынями в руках, спешно накидывая на зеркала. «Покойник уйдет в зеркало», – сказала не высокая женщина в очках с нарочито умным видом. Мать безучастно смотрела на это, не желая вовлекаться в бессмысленные ритуалы.

– Если отпевать придёт отец Анатолий, он будет ругаться. Всегда ругается, когда зеркала закрывают, – заботливо произнесла бабушка в углу комнаты.

– Ну, ничего, если придет, снимем, – утверждающе и строго отрезала женщина в очках.

«Отец Анатолий, пришел батюшка», – зашепталась толпа. Напуганная женщина в очках, стоя спиной к зеркалу, незаметно стала стаскивать простынь как раз в момент появления священника. Отец Анатолий улыбнулся, и тут же сменил улыбку на строгий взгляд, давая понять, что он всё понял.

– Дорогие мои, православные! Покойники в зеркалах не живут! Пожалуйста, не будьте язычниками.

Отпевание прошло довольно быстро. В зале началась суета, мужики спешно схватили гроб и двинулись к выходу. Мимо прошел Петрович, Алексей, почувствовав неприятный запах, скривил лицо.

– Веришь мне теперь? – сказал Антоха, уловив его мимику. Алексей заулыбался, тут же поймав себя на этом и снова сделав серьезный вид. Получилась резкая смена гримас.

– Да правильно, верни покерфэйс, не к месту ты лыбу давишь, – на полном серьёзе сказал Антон.

– Я так и знал! – с трудом сдерживая улыбку, ответил Алексей. – Уйду подальше, а то ты меня доведешь до греха.

– Думаешь? – снова спросил Антон, держа серьезный вид.

Алексей отошел в другую сторону, что бы сосредоточится на своих чувствах. Его нахлынула волна воспоминаний. Он вспомнил, как таскался всюду за отцом, тот брал его даже на работу; как любил он вечерами сидеть во дворе – доставая отца своими нелепыми вопросами. Ему нравилось ходить с ним на ночную рыбалку, где наступала полная тишина, там они были отделены от целого мира, в полном одиночестве, словно хозяева этой земли. Он понял, как много любви тот ему дал. Сколько тёплых воспоминаний оставил в его жизни. Но тут же всплыли картины из прошлого, те, что отдалили их друг от друга навсегда. Непреодолимая пропасть обид, тот юношеский максимализм, так и не дали ему перешагнуть через свою гордость даже будучи уже довольно седым. Он проиграл в памяти тот день, когда после девятого класса отец отдал его в тракторный техникум; Алесей зная, что не будет трактористом, пытался объяснить, что у него свои планы на эту жизнь – он хочет уехать. Для отца это был удар, уехать – в стране страшное время, кругом бандитизм и разбой уехать, единственный сын. Остановить его было невозможно, он собрал чемодан и был таков. Без средств к существованию, без связей и только с ворохом амбиций в чемодане он остался один в чужом городе. «Я всего добился сам, было сложно и одиноко, пап ты же знаешь, я не хотел что б всё так, прости», – Алексей вспомнил тот разговор и понял, что его обида на отца была не оправдана. «Ты просто боялся за меня, а я-то подумал тогда, что ты хочешь привязать меня к себе и поэтому мне надо обязательно выбраться из этой дыры. А теперь думаю что всё зря», – он разговаривал с ним, словно тот мог его слышать. Ему становилось легче от этой мысли: «И почему понимаешь только после того как потерял, ты же звонил а я считал что мне некогда, я потеряю время. Вот я его и потерял!»

Люди забирались в автобус, Алексей, не желая смешиваться с толпой, сел в свою машину. До кладбища путь стоял не близкий, длинная дорога вдоль поля и мимо той самой будки, которая была ярким отпечатком его детства. Она заросла и потеряла свой блеск, кое-где были треснуты окна, буквы стёрлись – теперь это был «лефон».

Он оставил машину у ворот и присоединился к толпе, они медленно шли, пересекая кладбище, этот путь ему показался бесконечным. Нескончаемое число могил напоминало о собственной неизбежности перед смертью. Давящая пустота пыталась в этот миг разбудить в нём человека. Вот он конец человеческой жизни, точка невозврата, что там за её пределами? Сколько здесь тысяч уже почивших людей, что составляли когда-то этот мир, соединяя время в одну цепочку своими судьбами. Уходит человек, а с ним и время, целая эпоха прожитых жизней.

Яма была вырыта заранее, они опустили гроб. Момент погребения пролетел в его сознании как страшный сон. Подошел Антон, заботливо взяв под руку старого друга, во избежание лишних падений. Скупые слёзы капали по щекам, пустое серое лицо цвета асфальт не выражало эмоций, только потерянность и боль.

Возвращаясь обратно, Алексей не слышал, что говорил Антон. Его голос свернулся в поток несвязных звуков, которые он не понимал.

– Ты же тоже на автобусе приехал? – спросил Антон, сажая Алексея в автобус. – Ничего сейчас рюмашку выпьешь, придешь в себя. Помянуть надо старика. Я помню, как сам любил к вам приходить. Дядя Ваня, он мне как родной, мой-то всю жизнь пропил, ты же знаешь. А дядя Ваня был для меня примером достойной жизни, всегда выслушает, поможет, чем сможет. Я часто к нему за советами ходил. Мудрый был человек.

«Ты приехал…рюмашку… я помню,…был…часто…человек», – так в голове Алексея связывались иногда добиравшиеся до его сознания слова в одно бессмысленное предложение.

Алексей сел на кресло, перебирая в голове поток своих мыслей. Мать продолжала хлопотать, она была настолько собрана, что могло показаться, что хоронит чужого человека. Её боль не сливалась с чувством вины, а только с благодарностью за прожитые годы. Она держала себя, что бы ни дать себе раскисать. Старушка всё контролировала, усердно вникая во всё, что происходит вокруг.

– Сынок, а ты что, не на машине разве ехал на кладбище-то? Сынок! – разбудила мать потерянного сына. Алексей вскочил, собираясь на выход, носясь по автобусу в попытке открыть дверь.

–Да вы чего, совсем что ли? Выпустите, я вернусь назад!

– Ты че Лёха правда что ли на машине доехал? – засмеялся Антон – Ну ты даёшь. Куда рвешься-то, мы почти приехали. Не напрягайся так, попозже машину заберем. Не уедет на ней никто, там у всех права просрочены.

– Ты зачем меня затащил в автобус? Ты чего не видел разве что я на машине?

– Затащился? Вот и сиди, всё приехали уже. Не разводи тут клоунаду, люди на поминки едут, получилось так. Куда ты пойдешь? Придёшь когда, вечером? Сейчас дядю Ваню помянем и вместе сходим с тобой, прогуляемся заодно, по местам своего детства пройдешься. Или ты собираешься сразу уехать? Мамка твоя как ждала тебя, дядя Ваня тоже ждал, ну… Ну ты понял. Короче побудь с мамой хоть пару деньков.

– Чего говоришь, сам не знаешь, у меня контракт горит. Я если сейчас не приеду, такие деньги потеряю, ты не представляешь.

– Слава Богу, не представляю! А то если бы представлял, глядишь, таким же ослом стал, как ты. Тебя мать пятнадцать лет не видела, она отца похоронила сегодня, одна осталась совсем. А ты всё про деньги, она может, не выдержит и завтра вслед за ним уйдет, и ты её больше не увидишь. Всё равно тебе что ли?

– Ты просто не представляешь, сколько от меня зависит, тебе легко говорить, а на мне целая компания и люди!

– Зависит? Да ничего от тебя не зависит. Завтра ты умрешь, и ничего не изменится. Всё будет, так же как и всегда: что был ты, что не был. Ты сам себе придумал своё величие, живешь в своих фантазиях. Сейчас ты по настоящему нужен только своей матери. В детстве она тебе нужна была, ты от неё зависел, а теперь представь что всё наоборот.

Глава 3

Автобус остановился напротив старой деревенской столовой, интерьер которой не менялся с прошлого столетия. Искусственные цветы на стенах зала говорили о том, что здесь до сих пор празднуют торжества с прошлым размахом и по заложенным традициям. «Жизнь здесь изменилась не на много», – подумал Алексей, умывая руки в раковине у входа. С трудом сдерживая свою брезгливость, он прошел в зал.

Стены зала были отделаны белыми панелями под мрамор, которые были по кругу украшены экспозициями из декоративных цветов. Кое-где остались висеть надувные шары с прошлого мероприятия, по всей вероятности более веселого и радостного. Зал был разделен на два помещения: в первом находилась витрина набитая пирожками, касса и два небольших стола для постоянных клиентов питающихся исключительно «стопариками». Самые постоянные клиенты, заходили ежедневно и в любое время независимо от проводимого мероприятия. Выручка от их зависимости составляла основную часть бюджета заведения. На кассе сидела большая тётя с каменным лицом, угрожающий вид которой выиграл бы у любого охранника ЧОП. Второй зал был выделен под мероприятия и уставлен столами, но отделялся лишь широкой аркой, в центре зала, увешанной тем же мёртвым декором с оттенками зелени.

– Ну, ты чего Ляксей расслабься, – Антон, по-братски похлопал его по плечу, заметив растерянность друга, – садись, не стесняйся.

Алексей сел рядом. Его высокомерие постепенно спадало, он стал забывать, что это давно не его дом. Казалось, что жизнь остановилась и замерла в ожидании. Словно ничего не изменилось, с тех пор как он уехал и всё тот же Антон, друг его детства даёт ему понять, что он здесь не лишний. Его весомость в обществе, на этот раз не имела никакого значения. Здесь он похож на остальных, он как все, и почему-то ему от этого хорошо. Ему вдруг захотелось говорить проще, не так витиевато как он привык, не надо создавать из себя человека. Ты есть человек от того что ты есть. С тобой хотят общаться от того что помнят тебя таким: босоногим, вертлявым мальчишкой с разбитыми коленками и растрепанными волосами. Не успел Алексей задуматься, как возле него снова пронёсся еле заметный, но едкий запах лосиной неожиданности. Проходя мимо, Петрович присоединился к ребятам.

– Петрович, без обид садись напротив, – сказал Антон, слегка прищурив глаза, как бы намекая на неоднозначность своего посыла. Он говорил, всё, что приходило ему в голову, однако на него сложно было держать обиды, зная, что сердце его в этот момент беззлобно. Иногда его речь походила на целенаправленное высмеивание, помешанное с нотами юмора, и приправленное истиной, что напрочь могло запутать легкомысленного оппонента. От чего оппонент не успевал исследовать свои чувства, и нанести себе неизгладимый след обиды, теряясь в его обаянии и простоте.

Не смотря на то, что Антон был простым деревенским парнем, он много читал и еще больше любил разговаривать. Возможно, поэтому его сложно было переговорить, с ним не имело смысла спорить, и на него сложно было обижаться. Он никогда не терял нить разговора, следил за деталями, и всё анализировал даже в себе: тщательно изучая свою душу и каждый свой шаг.

По количеству гостей в зале было понятно, что Ивана Фёдоровича в деревне ценили многие. На столах стоял алкоголь, несмотря даже на то, что сам Иван Фёдорович никогда не пил, а баба Вера и вовсе была противницей этой советской традиции, но отказать людям в таком удовольствии было неудобно. Рядом с тарелками стояли граненые стаканы, снова давая отсылку к прошлому.

– Давай пей, чего ты? – Антоха налил Алексею стакан водки. – Ну, давай, надо помянуть отца! До дна давай!

С трудом пересилив себя, Алексей выпил, от чего его сознание сразу повело в сторону, в глазах помутнело, язык слегка завяз.

– Я же давно эту гадость не пил мужики, – слегка растягивая слова, произнес Алексей, расслабившись и вернувшись со своего внутреннего пьедестала к народу.

– Ничего Лёха, сейчас вторую выпьешь, лучше станет. Петрович, а ты домой-то вернулся что ли?

– Ага, конечно. Мне, моя говорит, якобы ей мои рыбалки надоели. Воняю, говорит, уйди с глаз червь болотный. А я отмыться не могу, волосы пропахли, беда прям. Мужики, я, что животное какое, что б со мной так, останусь жить в гараже, будет знать.

– Ну, ничего Петрович поживешь в гараже без воды и мыла, глядишь и посвежеешь, – гараж Петровича был ухожен как разведённая женщина. Он старательно следил за его чистотой, обставлял мебелью, словно знал, что этот день непременно настанет. Дома же он снимал ботинки в середине коридора; «ставил» носки возле кровати; смотрел телевизор, вешая ноги на спинку дивана.

Миха залив глаза рюмкой водки, то и дело смеялся, не особо вникая в происходящее вокруг.

– Чего ты ржешь Ромео, подожди, сейчас Антоха перейдет к твоему холодильнику, – перевёл тему Петрович, насупив брови как обиженная барышня, наливая следующий стопарик, пытаясь отвести от себя разговор. Он вообще любил отвлечь, в детстве Петро был идеальным «шухером», когда они бросались в приключения по соседским огородам.

– Кстати, как там твоя вечная любовь, до гроба надеюсь? – охотно подхватил Антоха.

– До гроба что значит? Что в гроб загонит! – сказал вдруг Алексей.

– Лёха проснулся, узнаю наконец своего кореша, а то всё бе да ме. Смотри Миха, если еще попросишь меня холодильник перевезти, я тебя сам в нём закопаю. Дольше сохранишься.

–Нет, пацаны, в этот раз я думаю серьезно, она другая: такая обходительная, тихая, без истерик там всяких. Ты бы знал, как она готовит. Я хоть поем, наконец, как все нормальные люди. А-то Лерка помнишь всё меня пельменями, да сосисками кормила. Сосиски я себе и сам приготовить могу. Я с ней, когда жил, в столовке прописался, ходил сюда поесть почти каждый день.

– Это которая последняя? – спросил Антон.

– Нет, последняя была Машка.

– Машка, это у которой дочка – та, что тебя объедала.

– Ну, нет, это чай Верка.

– Да ну тебя на хер Мих! – сказал Антон, сдавшись окончательно.

– В смысле объедала? – поинтересовался Алексей.

– Да он всё время Машке предъявлял, что у неё есть отец пусть он её и кормит. На этом они и разошлись, если я правильно помню.

– Ничего не правильно, – возразил Михаил. – Она жрала за троих. Ты сейчас из меня монстра делаешь опять. Чего я обязан чужого ребенка кормить?

– Миха блин, она ребенок. Ну, ты же знал изначально на что идешь? Мозгокрут ты. Золотых-то нет, пойми ты это, наконец. Ты можешь даже не сходиться, через неделю, ну месяц все равно уйдешь. Терпения в тебе нету.

– Нет, в этот раз, правда, всё серьёзно. Она милая, всё молчит. Я прихожу, она мне на стол накроет, ботинки мои сама поправит. И всё меня кличит Михаил, Михаил. Не Мишка там какой-нибудь, а Михаил.

– Ха, – засмеялся Антон. – А знаешь, сколько раз я от него этот трёп слышал, со счета сбился, – сказал он, обращаясь к Алексею. И тут же продолжил свой разговор, развернувшись к Мише. – Истинный Ромео. Ты романтик Миха, постоянно рекламную акцию принимаешь за продукт. Тебе втюхивают макароны высшего сорта, а это обычная бомж лапша на деле оказывается. Неужели ты думаешь, что бывают идеальные и из этой бабы через неделю все черти не повылезут. А тем более ты Михаил и ангела взбесишь.

– Э… ты чего, – возмутился Миха.

– Вот смотри, сейчас за свою новую вечную будет бороться, – сказал Антон глядя на Алексея и тут же снова продолжил, – самая твоя истинная любовь, запомни – это твой холодильник. Не бросит, не предаст, скандалить не будет, и таскается за тобой всюду как преданный пёс. Правда, вы этой своей любовью мне обязаны. Если бы не я, ты бы на доставке уже разорился. А ещё подъем. Представляешь, Лёха как меня это раздражает, мне ещё эту махину таскать приходится.

– Что там за холодильник такой, мне уже интересно.

– До конца недели поживи, он переезжать будет, посмотришь.

– Было бы смешно, если бы это оказался «Полюс».

– Ну… примерно так и есть.

– Сам ты «Полюс», – обиделся Миша.

– Да, а что, представь, что для Лёхи-то твой холодос и есть что «полюс», а ты с ним как курица с яйцом. Проще надо к вещам относиться, это же по большому счету всё мусор, в конечном итоге.

– А у тебя Леха как на личном, ты так и не женился что ли? – спросил вдруг Петрович.

– Нет. Когда мне жениться я работаю как проклятый, сплошные командировки и к тому же в моём положении сложно найти нормальную бабу. Все мои романы почти всегда упираются в корыстный расчет второй половины. Да и я всегда думаю, что всё вокруг обман, иллюзия.

– Вот поэтому я всегда, свой холодильник забираю. С чего я его должен дарить каждой встречной, – продолжал свои размышления Михаил. Он так таскался со своим холодильником, что было понятно – это единственно ценная вещь, приобретённая им за всю свою жизнь. Всё это выглядело одновременно насколько печально, настолько и смешно.

– Да здесь Миха сплошь твой расчёт. Ты как квартирант со своим холодильником ездишь от одной к другой. На тебя никакой деревни не хватит. В твоём случае баб жалко. С тебя же захочешь, не поимеешь. Мне иногда кажется, что для тебя поиск новой женщины это тоже своего рода экономия. И на доставке тоже… – Миша надул свои пухлые губы, словно ему не больше трёх.

– А зачем мне друзья тогда?

– Ну, правильно чтоб холодильник твой возить. – Антон на правах хозяина положения говорил не стесняясь. Он не собирался задеть чувства Михаила, но хотел донести суть проблемы, поэтому так часто кружил вокруг холодильника.

– Я пошёл. Ну тебя Тоха, жестокий ты.

– Да сиди ты, обиженка, через неделю опять переезжать.

Миша и не собирался уходить он и сам знал в себе эту червоточину. Его жадность и мелочность доминировала над его достоинствами и тщательно их скрывала от окружающих. Однако преодолеть этот свой недуг он был не в силах.

Антон, понимая, что зашёл глубоко в дебри, решил снова переключиться к Алексею, сменив тему.

– Лёх нет, ну что серьезно, вообще без вариантов что ли?

– Ну, так, интрижки только, ничего серьезного. Ещё бабы какие – то одинаковые стали, искусственные что ли. Единственно на кого могу смотреть без раздражения это Камилла.

– Ну-ка поподробнее! – словно ему и правда, это было интересно, спросил Антон.

– Правда, мы еще мало знакомы. Я на неё смотрю, она не похожа на остальных, есть в ней какая-то интрига и жизнь что ли. Что-то такое человеческое, настоящее. Мне иногда кажется, что с ней у нас могло бы что-то получиться.

– А что теряешься тогда? В твоих словах я слышу звуки любви?

– Романтично глаголешь Тоха! – вернулся в строй Миха.

– А то, я романтик, во мне ежедневно стареет поэт, скоро так и умрёт в забвении, – ответил Антон, осеняя всех своей широкой улыбкой.

– Да я же начальник, и работает она всего полгода. Ладно, зачем всё это.

– Зря ты это, зря…

Столовая давно опустела, друзья потеряли счет времени, забыв повод по которому собрались.

– Молодые люди нам пора закрываться, – сказала официантка, демонстративно убирая соль со стола, словно она задевает их чувства этим жестом.

– Пацаны, сматываем удочки, нас погнали, – сказал Петрович, складывая остатки спиртного и пирожки в пакет. – Ничего, ничего, найдем заведение посолидней, – продолжал он, отвлекая официантов от основного действия. Как если бы он стеснялся это сделать, но демонстративно разгонял скандал, что бы остальные не заметили его дерзости. Официанты равнодушно окинули взглядом компанию друзей и помогли собрать пакет с остатками продуктов.

– Посолидней, – повторял Антон, заливаясь смехом. – Посолидней, не могу, почему так смешно. Петро блин.

– Ну, вы чего мужики, проще же в магазин зайти и купить, если что-то надо, – возмутился Алексей.

– Чего ты сейчас купишь у нас в деревне, ты время то видел? Это девчонки нас еще долго терпели, а ты Петрович не можешь, конечно, без трагедии. Кому твои пирожки нужны, они рады тебе их отдать и где ты здесь заведение найдешь, да еще и посолиднее. Это будка наша, в поле, посолиднее что ли?! – Мужики, смеясь, вышли на улицу, где уже давно царила ночь.

– Да блин, я же тачку на кладбище забыл! Ты обещал Тоха, пошли значит со мной.

Алексей вдруг вспомнил про свою несчастную машину, скучавшую у ворот кладбища. Он посмотрел на часы, стрелки приближались к полуночи.

– Ну, ты вспомнил Лёха. Что с ней будет. Мы и тут-то в деревне люди – редкий дар, а на кладбище кто кроме тебя в это время ломанётся.

– Да я же не поэтому, мне завтра с утра надо уехать.

– Не знаю, конечно, как ты ехать собрался. Завтра с утра…Ладно, в тачку пойдёмте. Догоняться будем! Там музыка есть, и соседи не конфликтные. Не зря же Петро столовку раскулачивал.

Они двинулись в сторону кладбища, периодически подкидывая градус и укорачивая шаг.

– Помните, парни как первый мотоцикл увидели, и бежали за ним по всей деревни.

– Да я потом этот мотоцикл долго вспоминал, забыть не мог. Мечтал, вырасту, мотоцикл куплю.

– Купил что ли?

–Нет. Мне, когда восемнадцать было, Дядя Федя мне покататься дал. Я так покатался, что неделю лежал весь синий. Лежал и думал, как я ненавижу эти мотоциклы. Представь, столько лет мечтал и в один день возненавидел свою мечту. Как отрезало.

– Так люди женятся.

– Поэтому я так часто от баб переезжаю, – сказал Миша.

– Я же говорю холодильник твоя любовь, в нём и не разочаруешься. Сколько с ним возишься и не возненавидел, а бабы приедаются тебе.

– Холодильник не зудит.

– Мечта это хорошо, я считаю. Если мечтаешь ещё, значит живой. В тебе еще жизнь теплиться. Мечта как двигатель, она тебя заставляет что-то делать. Вот ты Лёха о чем мечтаешь?

– Я? – удивился Алексей неожиданному вопросу, – не знаю.

– А что же тобой движет? Я вот мечтаю дом достроить, девчонок своих увидеть взрослыми. Внуков если доживу, интересно какие будут. А ты о чем думаешь?

Алексей задумался.

– Не знаю. Сейчас, не о чём, наверное, – немного помолчав, словно спрашивая себя, наконец, ответил, – просто монотонное выполнение задач ради этих задач, власть ради власти, деньги ради денег, и всё так. Вечная гонка с самим собой. Куда? В неизвестность.

– В неизбежность, скорее, – перебил Антон.

– Скучно и уныло, – прошептал Петрович еле слышно, засыпая на ходу.

– С тобой Петрович никто не сравниться, такой весёлой жизни ещё поискать надо, – засмеялся Антон. – Хотел бы, Лёх жизнь как у Петровича, что б вот так с рыбалками, лосями и со всеми вытекающими?

– Не знаю, вытекающее меня всегда пугало.

В деревне ночь стояла тихая, умиротворенная, словно баюкающая мать. Они продолжали свой путь по грунтовой дороге в сторону кладбища. И только их смех, и шумные разговоры периодически разрушали эту тишину, заглушая пение сверчков.

– О, будка наша, а помните Васю?

– Вася умер, – сказали они в один голос и тут же засмеялись, как и тогда тридцать лет назад, по-детски незатейливо и звонко.

– Злые вы всё-таки. У людей может быть горе, а вы всё ржёте.

– Этому горю тридцать лет. Если и было, то всё уже прошло.

– Нет, правда, почему он так ответил? Вы никогда не задумывались?

– Да сколько живу, столько и задумываюсь!

– Совпало? Как думаете это возможно? Или, может быть, он пошутил, голос на другом конце трубки?

– Голос у него был серьёзный.

– Просто он услышал детей и понял что балуются, вот и ляпнул. Чего вы, в самом деле.

– А может, мы другу звоним и ошиблись номером, например.

– Значит, всё-таки совпало.

– А пошлите, проверим, работает она или нет?

– С чего работает, дурак ты Миха. Её уже лет десять как вырубили, да и заросла она вся, посмотри.

– Боишься что ли «Столица», пошли, проверим.

– Чего я боюсь, я в девяностые, когда уехал в таких передрягах бывал, вам и не снилось.

– Слова, слова. Иди в будку лезь.

Они стали пробираться сквозь густую траву в самое сердце поля. К старой телефонной будке. Трава, по пояс высотой, щекотала руки.

– Этот день я надолго запомню, – сказал Антон, неохотно, но всё же продвигаясь вперед. – Лёха приезжай почаще мы будем скучать.

– Куда попёрлись, – кричал Петрович, оставшийся на проезжей грунтовой дороге. Он еле стоял на ногах, закрыв глаза и опустив голову вниз, периодически меняя точку своего положения в шахматном порядке. – Вот идиоты, – уже тихо, в полголоса продолжал он бурчать.

Чем ближе они приближались к будке, подсвечивая её фонарями от телефона, тем сильнее на Алексея накатывал страх и неприятные ощущения.

– Она же грязная, заросла совсем, ну смотри к ней не подойти. Надо тебе иди сам, – пытался отбиться Алексей.

– Миху пусти первым, она на его холодильник похожа. Ему норм.

– Вот именно что мне норм, я-то не боюсь, Лёха пусть лезет. – Миха пытался притоптать траву возле будки, тщательно расчищая путь Алексею.

– Да без проблем, – они с трудом открыли старую скрипучую дверь, сами не понимая, для чего они это делают. Была ли у них идея? Отнюдь. Степень их опьянения достигла апогея, потеряв точку соприкосновения с реальностью, сознанием и отчетом своих действий. Алексей забрался в этот временной портал поросший паутиной и потрепанный временем. Здесь всё было как тогда, разве что телефон провис, цифры стерлись и потеряли блеск. Его рука неожиданно потянулась к трубке, рождая в нём желание, прикоснуться к потерянному прошлому.