Читать книгу: «Ю. А. Нелединский-Мелецкий», страница 4

После пребывания нашего в Вологде я уже реже встречался с Нелединским. Он переехал в Петербург, а я возвратился на пепелище родимой Москвы. Только изредка, и то на короткое время, видался я с ним, когда наезжал в Петербург. И тогда находил я всегда в нем по-прежнему неизменную память об отце моем и ласковое доброжелательство к сыну его, но уже не могло быть привычной прелести прежнего сожительства.

В связи сношений моих с ним особенно памятны мне три выставленные мною эпохи. Потому и сблизил я их в один вступительный рассказ. Другие подробности о нем и другие воспоминания приведу далее, а может быть, возвращусь мимоходом и к тем же эпохам, смотря по обстоятельствам и по расположению начатой моей статьи.

II

Нелединский был особенно замечательный человек не столько деятельностию и событиями гласной жизни своей, сколько умственными и психическими явлениями жизни своей внутренней. Личность его может быть более предметом наблюдения и изучения, нежели рассказа и живописного изображения. В уме его таилось много различных способностей и призваний; в душевных свойствах обнаруживалось много силы, но и много противоположностей, со включением слабостей, которые также при его пылкости облекались в какую-то силу господства.

Это еще одна из тех многозначительных и разносторонних русских личностей, которой, при других обстоятельствах и более строгой распределительности способностей, стало бы на образование нескольких отличных людей по отдельным отраслям духовной деятельности. В нем были зародыши и стихии замечательного поэта, отличного воина, математика, возвышенного и мудрого государственного человека. Впрочем, все эти зародыши и получили в нем до некоторой степени развитие и проявились в действительности.

Он был некогда военным, не только именем, но и трудами. Как поэт, он обратил на себя внимание современников своих. Особенно песни его приобрели общенародную известность. Песня его: «Выйду я на реченьку» пета была и красавицами высшего общества и поселянками посреди полевых трудов. Некоторые из песней его по верности и страсти выраженного в них глубокого, задушевного чувства остаются и поныне образцовыми в своем роде, несмотря на прихотливые изменения, последовавшие в нашем языке. Он с честью заседал в правительствующем Сенате. Некоторые из суждений его и голосов, поданных им при решении замечательных тяжеб и уголовных дел, памятны и ныне в преданиях судебного производства. Он любил науку и занимался ею, но более про себя и для собственной отрады; особенно к науке чисел имел он природное влечение. В нем была врожденная способность к вычислению. Она иногда проявлялась в нем и действовала, так сказать, сама собою и без участия воли его и ведома. В минуты развлечения, среди живого разговора, он, например, на бале невольно высчитывал, сколько всего в зале горит свечей. Проезжая по улицам и думая совсем о другом, пересчитывал он число окон каждого дома, мимо которого проезжал. Арифметические задачи решал он мысленно или, лучше сказать, наобум, но с математическою непогрешительною верностью. Это бессознательное, внутреннее производство, эту умственную механику, применял он даже к самому стихотворству. В лета молодости его женщина, которую он страстно любил, Темира, имя, которое прославил он во многих стихотворениях своих, пела пред ним однажды вечером, знаменитый в оное время романс Колардо: