Читать книгу: «Рыбы», страница 6

2. Например, имя заглавного героя комедии «Мориц Тассов» (1965). Фамилия Тассов (окончание ов характерно для аристократических юнкерских родов Померании) отсылает к драме Гёте «Торкватто Тассо» и звучит анекдотически в сочетании с простецким немецким именем Мориц.

3. Ничего не могу с этим поделать. О «Ярмарке в Плюндерсвайлерне». П.Хакс. М.: Перо,2023, с. 59–60.

4. ibidem.

5. Но вот что любопытно. Русская Есфирь появилась в Москве на сто лет раньше. 4 июня 1672 года в специально построенной по указу царя Алексея Михайловича «хоромине» было разыграно «Артаксерксово действо». Хоромину строил иноземец Николай фон Стаден, а пьесу написал пастор лютеранской церкви Иоганн Готфрид Грегори. Действо длилось десять часов подряд, и зрители проявляли к нему неослабевающий интерес. Короче говоря, именно с этой пьесы начинался русский театр. Казалось бы, Есфири самое место на русской сцене. Увы. При советской власти библейский сюжет не имел шансов на театральное существование, а после перестройки исчезли шансы для поэтической классической драмы.

6. Роль была написана Хаксом для примы Дрезденского театра Карин Грегорек.

7. Э. Гиббелино. Поэзия, правда и наука. Хакс и Гёте. – П. Хакс. Разговор в семействе Штайн об отсутствующем господине фон Гете. Музы. М.: Перо, 2023. С. 105–122.

8. На русский язык «Пандора» была переведена Н,Холодковским. – Гёте в переводах русских писателей. СПб., 1894. т. 4.

9. Разумеется, и русскому тоже. В обширном и глубоком исследовании В.М.Жирмунского (Гёте в русской литературе. – Л., Наука, 1982), где только указатель имен занимает 12, а библиография – 50 страниц, «Пандора» упомянута только один раз (с. 434), причем оставлена без всякого комментария.

10. Петер Хакс. Невеселые праздники. В: П. Хакс. Пандора. М.: Искусство, 1986, с. 23.

Почему я перевожу Хакса³

С чего все началось

Мне было десять лет. Мы жили на даче под Москвой, днем я ходила с соседскими ребятами купаться на реку, а вечером – танцевать под патефон на волейбольной площадке. В то лето отец купил на рынке за сто рублей и подарил мне огромный фолиант – иллюстрированный однотомник, полное юбилейное собрание Пушкина. И в моем распоряжении было целое лето, чтобы читать эту дивную книгу. Я влюбилась в нее сразу и бесповоротно. Это была невозможная, ушедшая, но не чужая, а моя, лично моя прекрасная жизнь. С царем, царедворцами, офицерами, дуэлями, интригами, театром, балетом, воспоминаниями о войне и героях двенадцатого года, красивыми дамами-аристократками и веселыми друзьями-лицеистами. Я читала и перечитывала его стихи, поэмы, сказки, повести, эпиграммы и драмы. И была готова, как в свое время Горький, рассматривать книгу на свет: как они там все умещаются?

«Мельник из Сан-Суси» (1965) и «Драматургия ГДР» (1975)

Окончив филфак, я преподавала немецкий в Полиграфическом Институте, где защитила диссертацию по Гутенберговскому вопросу, благодаря чему нашла работу в Библиотеке Иностранной литературы. В начале «оттепели» моя университетская однокашница Ирина Белоконева познакомила меня со своим мужем, известным литератором Штефаном Хермлиным. Я спросила Штефана, кого он считает лучшим драматургом ГДР, и он назвал мне Петера Хакса.

Работая в библиотеке, я, по долгу службы аннотировала ранние «брехтианские» пьесы Хакса. И они мне очень нравились. Настолько, что я перевела «Мельника из Сансуси», хотя мне его никто не заказывал. А когда Валентин Маликов, заведующий редакцией драматургии издательства «Искусство», заказал мне внешнюю редактуру сборника «Драматургия ГДР», я поставила условием включение этой пьесы в состав сборника.

Это было не так-то просто. Потому что к тому времени Хакс успел написать «Заботы и власть» (1959), а пьесу сняли с репертуара, «Морица Тассова» (1961), пьесу сняли с репертуара, «Нуму» (1971), а пьесу так никогда так и не поставили, хотя сам Хакс в то время считал ее своей лучшей комедией. Советская цензура была в курсе этих театральных событий в ГДР, и Маликову стоило немалых усилий добиться разрешения на публикацию «Мельника…». Но когда я приехала в Берлин и с гордостью сообщила об этом Хаксу, он пожал плечами: Ah, das ist doch eine Nebensache! (Ну, это проходная вещь!) Я с досадой поняла, что стремительно отстаю от жизни. Хакс продолжал писать свои комедии, они приходили в Библиотеку Иностранной литературы, я продолжала их аннотировать и переводить.

Комедии семидесятых-восьмидесятых годов

Мне нравились его комедии. Потому что я никогда не угадывала заранее, чем разрешиться сюжет. И каждый раз, дочитав до развязки, хохотала:

над королевой Маргаритой, которая – единственная в мировой литературе – помирает ни с того, ни с сего, просто назло танцующим на балу людям; над богом Меркурием, терпящим позорное поражение в ссоре с нищим рабом-философом Созием;

над архангелом Гавриилом, который недоволен тем, что планеты не кружатся, а яйцатся (eiern);

над госпожой фон Штайн, которая смешно коверкает немецкий язык, когда не может сказать мучительную для нее правду;

над Гёте, который ссорится со служанкой и подает на нее жалобу в полицию;

над римским полководцем Галликаном, который тщетно пытается изнасиловать печку;

над философом Сенекой, который перед смертью, лежа в ванне с перерезанными венами, требует у своего издателя выплаты гонорара;

над святым Иосифом, который, в диалоге с римским чиновником, проводящим перепись населения, включает дурака, чтобы избежать уплаты налога.

В истории немецкой литературы не было комедиографа, равного по масштабу Аристофану, Мольеру, Гольдони, Островскому или Бернарду Шоу. И появился он в только во второй половине XX века. И звали его Петер Хакс. Так что, у меня не было сомнений в том, что я поступаю правильно, переводя его блистательные комедии. Хотя шансы напечатать эти переводы в то благословенное время оттепели и застоя были весьма невелики. Когда я прочла комедию «Амфитрион» (уже не брехтианскую, как «Колумб» и «Мельник из Сан-Суси», а написанную по правилам Аристотеля: пять актов, единство времени и места, белый стих) у меня в голове как бы вспыхнула рецензия: «Перевести это и умереть». Короче говоря, я влюбилась в драматургию Хакса. Навсегда.

Позже я переводила с немецкого разных драматургов: Бюхнера, Брентано, Хорвата, Фердинанда Брукнера, Мартина Вальзера, Дитера Форте, Фолькера Брауна, Штефана Шютца, Хайнера Мюллера, Фридриха Дюрренматта. Но только физический контакт с текстами Хакса давал мне ощущение прочности, разумности моего личного существования в этом безумном-безумном-безумном мире.

Петер Хакс. Пьесы. М.: «Искусство», 1979

И я убедила Валентина Маликова, что нужно непременно издать сборник Хакса. Сборник вышел в свет в 1979 году. В его состав вошли «Колумб», «Маргарита в Эксе», «Амфитрион», «Омфала», «Адам и Ева», «Разговор в семействе Штайн об отсутствующем господине фон Гёте»», мое послесловие и комментарий. «Маргарита» вышла в переводе нашего самого авторитетного германиста Альберта Карельского, «Адам и Ева» в переводе нашего самого авторитетного переводчика Юрия Корнеева. «Колумба», «Амфитриона» и «Омфалу» переводила я. «Разговор в семействе Штайн» мы сделали вместе с Альбертом Карельским.

Книга имела несомненный успех. Доказательством чему послужил тот факт, что книжный магазин, где я заказала 50 экземпляров сборника, заказ принял, но не выполнил, сославшись на техническую ошибку своего сотрудника: «Фактуровщица ошиблась!» В жизни не забуду эту лживую отговорку. Магазин продал мне всего 15 экземпляров, а остальные 35 достались «жучкам», то есть книжным спекулянтам. А те продавали их втридорога тут же, рядом с книжным магазином на Кузнецком мосту, где негласно процветала книжная барахолка.

Узнав об этой истории, Хакс был весьма польщен, о чем и написал мне в открытке, где он сидит под раскидистым деревом в костюме и позе Гёте. Представляю, какой дерзостью выглядела эта открытка в глазах его братии – немецких писателей. А зря. Он заслужил право на эту шутку своим глубоким знанием биографии и литературного наследия Гете.

Петер Хакс. Пандора. По И.В. фон Гёте. М.: Искусство, 1980

Ах, в те времена общество было читающим. Книги стоили дешево, но высоко ценились. Люди читали в очередях и на скамейках в парках, в любом общественном транспорте: в поездах, трамваях, автобусах и троллейбусах, в метро, где тогда было не так тесно, как теперь. Поскольку я жила в спальном районе, то проводила в метро по три часа в день, так что времени на чтение хватало. Все пьесы Хакса я прочла в метро, по дороге на работу. А переводила я Хакса во время отпусков. Мой стаж работы – 51 год. Так что за пятьдесят отпусков я успела перевести довольно много. Можете представить себе мою радость, когда я собственными глазами увидела в метро девушку, которая читала маленькую серенькую книжицу: мой перевод «Пандоры» и эссе «Невеселые праздники». Это укрепило мою убежденность, что миссия переводчика – открытие имен.

Но имя Гёте было давно известно в России. Поэтому свою цель я определила как открытие русскому читателю имени самого крупного комедиографа Германии. Конечно, комедии на немецком языке существовали. В эпоху классицизма их писал Коцебу, в эпоху романтизма – Георг Бюхнер, Людвиг Тик, Клеменс Брентано, Август фон Платен, Генрих фон Клейст, всего человек десять. Издательство «Искусство» даже готовило к печати прелестный двухтомник немецкой романтической комедии. Объем 50 печатных листов. Но, честно говоря, классикой можно было считать только «Разбитый кувшин» Клейста.

Перестройка

Перестройка уже просачивалась во все щели, но я, как и все советские граждане, еще не знала ее по имени и не понимала, что происходит. Директриса НИИ культуры, где я тогда работала, неожиданно уволилась, появился новый директор и занялся тем, что потребовал ото всех сотрудников заявления об уходе по собственному желанию, отобрал у сектора информации, которым я руководила, рабочее помещение, но обязал нас присутствовать в институте ежедневно. Мы приходили в институт и восемь часов подпирали стены в коридоре. А наши коллеги пробегали мимо, отводя глаза и не здороваясь. Все из последних сил цеплялись за работу и потому боялись разгневать нового директора. Наш сектор информации уже был обречен на увольнение и потому токсичен. У нового директора была кличка «Наш Гитлер». Он уже успел разогнать несколько гуманитарных учреждений, из коих уволил весь штат сотрудников.

И в этот страшный момент мне страшно повезло. Меня взял на работу в издательство «Искусство», в редакцию драматургии, тот самый Валентин Маликов, для которого я редактировала «Драматургию ГДР» и сборник пьес Хакса. И в течение нескольких лет (1984–1992) я ходила на работу как на праздник. Незадолго до крушения Советского Союза Маликов задумал издавать двухтомник драматургии Вольтера и заказал Хаксу предисловие к этому изданию. Я приезжала тогда в Берлин, была у Хакса, описала ему ситуацию в НИИ культуры. «Что это такое?» – спросил он меня. И у меня вырвалось: «Гражданская война!». Я сама удивилась, услышав от себя этот ответ. Подумала: он решит, что я полная дура. Но он только кивнул головой и повторил: «Naja, Bürgerkrieg!».

Двухтомник Вольтера так и не был издан. Но Хакс продолжал писать, а я переводить его, уже без всякой надежды на публикацию. В ходе перестройки превосходное издательство «Искусство» было приватизировано и уничтожено. Новую работу я нашла в РГГУ.

Издательство РГГУ

В те времена, когда висел железный занавес и лютовала цензура, к советскому читателю с Запада попадали только самые лучшие книги. Увы, когда сорвали занавес и подписали конвенцию об авторском праве, в незащищенное пространство России потекло рекой самое враждебное, самое дешевое, самое низкопробное чтиво. На мое счастье, еще работая в «Искусстве», я успела перевести роман Патрика Зюскинда «Парфюмер» и опубликовать в журнале «Иностранная литература». В перестройку права на роман выкупило петербургское издательство «Азбука», заплатило мне за него гонорар, а я на эту тысячу долларов напечатала в издательстве РГГУ томик Хакса тиражом 500 экземпляров в бумажном переплете. В него вошли «Амфитрион», «Прекрасная Елена», «Нума» и «Рози грезит». И студенты сразу его раскупили.

Купить права у Хакса я, конечно не могла, но он одобрил книжку и сказал, что не станет преследовать меня по суду за нарушение его авторских прав. Это меня весьма стимулировало, и пока я работала в РГГУ и уже выйдя на пенсию, я продолжала составлять, переводить и размещать сборники текстов Хакса в интернете. Спасибо перестройке и издательству «Азбука», оно платит роялти за «Парфюмера». Всего получилось 20 сборников. И еще один, двуязычный сборник «Петер Хакс. Сто стихотворений» вышел в издательстве «Текст» в 2020 году.

Почему я перевожу Хакса

Хакс был не только поэтом, но и филологом. Художником и ученым. Как и другие гении, с равно сильно развитыми обеими половинами мозга. Хакс обладал не только врожденным даром версификации, глубиной и парадоксальностью мышления. Он обладал безошибочным чувством родного языка. Недаром говорят, что филология – царица наук. Филологом надо родиться. И Хакс родился филологом. Смысловой контакт с талантливым текстом, своим ли, иностранным ли, доставлял ему физическое наслаждение, и он был рад поделиться своим удовольствием с соотечественниками. Это примерно то же чувство, которое испытывает шеф-повар хорошего ресторана. Или реставратор старинной архитектуры или живописи. Хакс и осознавал себя таким реставратором, о чем однажды сам мне сказал. Его метод в чем-то близок методам современной реставрации архитектурных памятников: чтобы здание не разрушилось, чтобы стала видна красота замысла, реставраторы укрепляют фундамент и кладку новейшими материалами, но таким образом, чтобы извлеченный из забвения шедевр, во-первых, воссоздавал эстетику оригинала, а во-вторых, при внимательном рассмотрении, отличался от него.

Мне знакомо это чувство – радость контакта с совершенными текстами. Я нахожу их у Хакса и перевожу.

Что делать?

Мы не успели оглянуться (что значат какие-то 40 лет после чудовищной мировой войны?), как снова во всей планете заполыхали войны. Мы обнаружили, что наша страна воюет. Что кроме ядерного, копится химическое, биологическое, психотропное и прочее оружие, угрожающие существованию планеты и рода человеческого. Что встали проблемы климата, загрязнения суши, воды, воздуха и космоса. Что качество жизни, уровень мышления и нравственности стремительно падает. И нет ответа на старый вопрос: Что делать? Напрасно мы ищем ответа во все более хаотическом, нервном, турбулентном, наркотизированном и социально несправедливом настоящем. Порой нам кажется, что в датском королевстве прогнило все.

Темное прошлое

Мы, советские люди, привыкли думать, что впереди светлое будущее, а несчастные, отсталые предки безмолвствуют в могилах позади нас. Но с чего мы взяли, что предки – отсталые и остались далеко позади? Ведь они родились прежде нас, то есть они ушли далеко вперед, а мы бредем вслед за ними, по проложенной ими стезе. Из всех драматургов XX века это понимал один Хакс. Он умел ценить те совершенные инструменты познания мира (по его выражению, «щипцы»), которые предки, владевшие родной словесностью, оставили нам в наследство: метафору и жанр. Он знал, что ответы на вопросы момента можно найти только в опыте человечества, а опыт (не только отрицательный, но и положительный) – только в прошлом.

Романтизм и Просвещение в восприятии Хакса

В экзальтированном, эгоистичном, расхристанном искусстве романтизма Хакс видел отрицательный опыт. «Мир вверх дном», каким видел его, например, романтик Тик и многие-многие писатели после него, претил дисциплинированной натуре Хакса. Но в восьмидесятые годы культура Европы переживает период стремительной деградации. Ее величайшая вершина – драматический театр становится игрищем, где актеры обнажаются, совокупляются, мастурбируют, прыгают, пляшут и поют, но разучились ценить слово и произносить его на сцене. Слово, тем более поэтическое слово, почти исчезает с подмостков. Театр застревает в дебрях постмодерна – прямого потомка романтизма. А Хакс полагал, что без поэзии нет истинного театра. «Любая классическая драма есть драма поэтическая», – писал он.

Дисциплинированной натуре Хакса претил постмодерн и его политкорректность, отменявшая всякую мораль, стыд и совесть, пристойность, порядочность, гуманность, честность, любовь к ближнему и прочие заповеди. Хакс диагностировал политкорректность как разновидность фашизма, и наше время подтверждает его правоту.

Русский триптих Хакса

Хакс искал и находил положительный опыт в искусстве Просвещения. Переводить Хакса означало для меня – не только заглянуть в историю, в прошлое, но найти ответы на мучительные вопросы настоящего.

В девяностые годы он обратился к драме русского Просвещения и написал триптих на тему русской истории. Но я бы не рискнула назвать эти тексты обработками. Это что-то совсем другое. Для себя я определила их как эксперимент по реставрации замысла. Русские оригиналы восемнадцатого века были великолепны: написаны хорошим стихом, умело сконструированы, отвечали Аристотелевым требованиям трех единств и вкусам тогдашней публики. В свое время их ставили и запрещали, а они учили, воспитывали, просвещали – и были забыты русской сценой. Пока длилась советская власть, у них не было ни малейшего шанса воскреснуть из мертвых. Сейчас наш театр делает не слишком удачные попытки вернуться к Булгакову, Чехову, Островскому, Грибоедову, Пушкину. Ничего лучше у нас нет. Куда мы без них? Сколько бы ни пыжились философы и политики, национальную идею России сумели сформулировать только гении русской словесности. Русская национальная идея определяется емким словом: государственность. Сильное государство – это дельный министр, честный чиновник, законопослушный полицейский, лечащий врач, знающий учитель, неподкупный судья, здоровый солдат, умный генерал. Ну и конечно царь. Русские драматурги восемнадцатого века мечтали о просвещенном государе. Они-то знали, что хаотическая, неуправляемая Россия нужна тем, кто ее насилует и губит, а не тем, кто в ней живет и работает. Эту систему ценностей можно смело рекомендовать любому народу и государству. В том числе, немецкому, хотя она столь же прекрасна, сколь и недостижима. Казалось бы, как просто, а вот поди ж ты…

Пушкин и Хакс

Ответ на вопрос: «Что делать?» можно найти только в положительном опыте прошлого. Предки были раньше нас, мы идем за ними и должны быть благодарны им. Как говаривала одна моя знакомая дама- биолог: «Благодарность – свойство высокоорганизованной материи». Эта фраза дала мне ключ ко многому в человеческих отношениях. Я замечала, что люди неблагодарные, то есть принимающие все дары жизни и самое жизнь как должное, положенное, порой даже непрошеное, высокомерны, ревнивы, завистливы, капризны, эгоистичны, угрюмы, грубы, короче, депрессивны.

И наоборот, люди способные испытывать чувство благодарности, легче радуются, чаще смеются, не завидуют чужому богатству, успеху, благополучию. Для них находится собственное занятие, увлечение, привязанность, любовь, которой они признательны за самый факт существования.

Я думаю, что таким был Пушкин. И таким был Хакс. И они были теми поэтами, которые представляют высшее проявление исторического оптимизма в национальной культуре. Во второй половины двадцатого века Хакс был, пожалуй, самым остроумным, праздничным, веселым и счастливым драматургом в мире.

Туннель

После Брехта рядом с Хаксом, в ряд немецкоязычных классиков-драматургов, с моей точки зрения, можно поставить разве только Фридриха Дюрренматта, очень талантливого, но безысходно мрачного. Как раз у Дюрренмата в одном из рассказов я встретила метафору нашего турбулентного времени. В том рассказе некий пассажир едет в поезде из пункта А в пункт Б, но оказывается в туннеле, из которого так и не выезжает. Через некоторое время он с трудом осознает, что туннель ведет не к свету, а вниз, в бесконечность черной пропасти. Из этого туннеля не открывается никакого вида, никакой перспективы, ни малейшего проблеска света. Я думаю, это мрачная метафора постмодерна и политкорректности. Если ты исповедуешь политкорректность, то бишь безответственность, безграничную свободу вплоть до перемены пола детьми, педофилии, зоофилии и принудительной эвтаназии – это и есть черная бездонная пропасть.

Так что, мыслящий тростник, человек, хомо сапиенс, если хочешь выжить, отмени метафору туннеля, ведущего в черную пропасть. Не верь ей. Есть другие метафоры в древних религиях и верованиях. Вернись к ним, или найди такую метафору, которая отодвинет тебя от черной пропасти, защитит тебя от жестокой реальности, окрылит тебя, откроет перспективу.