Читать книгу: «Судовой дневник», страница 3

Тишина. Глава 3

По четырём пролётам металлического трапа прокатилось эхо шустрых ножек. В тени спасательной шлюпки повисла тишина. Горизонт дрожал под давлением палящего солнца.

Небольшой катерок убегал на восток. Ямайку накрыл пузырь тишины. Он был хрупкий, как мыльный. Те немногие, кто ещё оставались на борту, боялись лопнуть его, боялись, что всё повторится, стоит только нарушить эту зыбкую тишину.

Каждый наслаждался мгновением. Поверить в это было сложно. Но нет – это не сон. Это не сон.

…странное чувство. Волнение? Не думал, что буду волноваться перед белым листом бумаги. Но сегодня, это не просто лист, это окно в мир, где я еще могу дышать. Пока еще… могу.

Судовой дневник, привет! Здравствуй и тот, кто это никогда не прочтет – я просто в это не верю. Ну а если вдруг, то… то знай, я обычный моряк. Простой моряк второго класса на танкере «Ямайка».

И нет, я не романтик. Я пишу это не для того, чтобы приключения запереть в пыльный альбом воспоминаний и потом, спустя время, заглядывать в него и прятать тоску за неправдивой маской а-ля милая улыбка ностальгии.

Согласись, у каждого есть подобная тетрадь, и этот каждый смахивает с нее толстый слой пыли, лишь когда сам уже изрядно запылился в своем унылом настоящем.

Скорее, я хватаюсь за этот монолог, как за спасательный буй. Будто я за бортом, и наблюдаю след из-под кильватера скрывающегося в точку парохода с надписью на корме «Я – твой последний шанс».

Сегодня я уже не уверен не в чем. Но точно знаю одно, мои мысли подобно жмени жемчуга что разбежались… прыгают во все стороны разом да так, что за каждой не уследишь. Они слишком быстрые, их бесчисленное множество, я замер.

Я должен их разложить по страницам одну за одной, строку за строкой.

Страшно. Стоило это сделать раньше. Моя необязательность сыграла свою роль. А может это было и вовсе не обязательно… Но всё будет напрасно, если я не скажу главное, что заставляет мою душу биться птицей в клетке…

Ч. II – НА БОЛЬШОЙ ЗЕМЛЕ. Начало истории. Глава 4.

Чужая душа – потемки.

Данила откатил чемодан к входной двери. В номере бутик-отеля это буквально два шага от кровати, которая занимает практически всё свободное пространство. Кондиционер шпарил как одержимый, и Даня накинул на своё худощавое, загорелое тельце любимую белую рубашку. Привычным делом пошарил по джинсам. Там завалялся один жёваный доллар. Запустив руки в задние карманы, растрепанные длинные волосы прилипли к лицу. Он судорожно дергал головой, пытаясь поправить патлы – ничего не вышло, замер, зацепился взглядом за прикроватную тумбу. На ней лежала синяя папка с документами – она опять вызвала тень сомнений. Но в третий раз Даня уже не стал вытрясать содержимое. Паспорт, билеты на самолет и гарантийные письма от агента, судовая роль, контракт с подписью и куча других документов держались дружно. Когда расстегнулась молния и в папку заглянул круглый как монета глаз, второй, зажмуренный, будто ему запрещено видеть, что там, держался рядом. Все документы сидели дружно, молча, ни один не сбежал. Но и это не облегчило Дане душу. На его лице не было ни одной эмоции, он просто принял это как факт. Его внутренний юрист сухо буркнул: «Приобщено к делу» – и захлопнул дверь. Он знал цену словам и очень уж экономил.

Данино лицо никогда не выражало никаких эмоций, точно это глухая стена, за которой он прятал боль, накопленную за эти недолгие годы морской жизни. А глаза молчали – не из скромности и робости, а от усталости.

Тогда Данила бережно положил папку на место, где взял. Едва слышно вздохнул, прикатил чемодан обратно и снова положил его перед собой на кровать. Плевать на белую простыню и покрывало – постирают. Он вскрыл багаж с осторожностью хирурга и выложил всё, рубашку за рубашкой. К великому разочарованию – там тоже всё впорядке.

Даня любил море, и в такие дни, перед отъездом, как правило, привычным делом, должен ощущаться прилив бодрости и духа – ура, вперёд, за линию горизонта. Но… что-то было не так. Дурное предчувствие. Похоже на несварение – только хуже. Как будто внутри всё бурлит, кипит, варится, а на душе – сплошной ноябрь.

Снова этот ноябрь. Кому он, чёрт возьми, помешал?

– Да то-о-ч-но всё норм-а-ль-но, – ругая и одновременно убеждая себя, Даня уже ощущал неловкость за собственное поведение. Но помнил, будто это было вчера: как четыре года назад малое сухогрузное судно “Ейск” чешской постройки шло под кукурузу в порт Астрахань. Даня был мотористом, и одной из ночей его разбудили крики… если, конечно, это всё было взаправду.

Казалось, они доносились из темноты, долетали к нему в открытое море, как птица, которую вынесло ветром – которая понимает, что погибнет, но летит, борется… до последнего взмаха, до последнего вздоха.

В тех криках не было мольбы. Они не просили пощады. Это был смирившийся с судьбой голос боли. Так может кричать только душа близкого тебе человека.

Даня открыл глаза в каюте, погружённой во мрак. Ужас застыл на его лице – как маска, которую не снять.

В голове вертелось одно: они проваливаются во тьму. Он пробежал испуганными глазами по переборкам, по потолку, по мутному стеклу иллюминатора… Всё было спокойно. Дизель тихо бормотал, судно переваливалось с борта на борт, устало и лениво переползая через бесконечные встречные волны.

Но слова – они проваливаются во тьму – делали больно. Даня чувствовал скрежет, ощущал эту боль – страшную, жгучую, рвущуюся наружу со скрипом, сдавленным криком. Он повалился без сил…

Боль вырвалась наружу – со скрипом, из глотки, и, как потерянная птица, унеслась над бездной без края.

Кто они и куда проваливаются – Даня понял лишь позже, на похоронах своих родителей.

«Туки-туки… теперь я маюсь», – сказал он, принимая эстафету взрослой жизни. Вот так, с первого же рейса, только-только сошедший с теплохода.

Он навсегда запомнил тот голос – голос, сопровождавший это отвратное чувство тревоги, как несварение… только хуже. Куда хуже.

Голос сумасшедшего автора, читавшего, эпиграф к новой главе в жизни. Да, именно автора. Даня вдруг понял: всё это время он жил по мотивам чужого романа, незнакомой ему книги.

Вот бы набраться сил, вырваться, ожить – и набить ему морду. Что за Стивен, прости Господи, Кинг позволил себе такое?..

«Если и будет впредь поворот сюжета – то моего» – поклялся себе Даня положив руку на чемодан, и уложил всё на место.

После обеда, путём долгих внутренних переговоров, Данила переспорил сам себя и решил пройтись. На языке жестов и ужасном английском ему подсказали пару кафе и закусочных. Следовать их советам он, конечно же, и не собирался. В таких заведениях ему всегда было тесно: стены давили, люди галдели, да и запах сигарет он не выносил. А поболтать с местным портье он решил, скорее, для разнообразия. Как всегда – разочарование. Пожав друг другу руки и перекинувшись парочкой “шуточек” на ломаном англо-турецко-русском, каждый остался при своём.

«Надеюсь, хоть обратно пустит, если я буду не один», – подумал Даня, когда больше не находил других оправданий этому приступу общительности.

Заперев чужой «голос» на дне бутылки, Даня покинул бар, а на случай рецидива он прихватил с собой порцию вкусного виноградного «лекарства».

Ответственность авторства, да накануне рейса, подействовала на Данилу, как на праведника в момент, когда ему сообщили: Бога нет.

Всю жизнь держал себя в узде – и вот…

Гуляй, душа моя – рваная. Гуляй, свободная моя.

Он наложил на себя обязанность исследовать все ближайшие пляжи и заведения – несмотря на то, что гулять по Анталии в июне, под солнцепёком, всё равно что сушить голову в микроволновке. Разве что виды посимпатичнее. Ну вот, только ради них, пожалуй, и можно разок засунуть голову в эту турецкую печь.

Начало истории.

И шел он куда глаза глядели, куда ноги несли и сердце просилось. Пройдя добрую сотню метров по шоссе, он наткнулся на старую каменную арку. От неё вглубь уходила мощёная дорожка, теряясь в гущe старого хвойного леса.

С того момента, как он надел рубашку, растрепал волосяки по-раздолбайски и свернул на извилистую тропу, началась их история. Сквозь густую крону деревьев солнце с боем пробивалось своими невидимыми щупальцами и исследовало всё вокруг, как любопытный ребёнок. Тёплой точкой оно коснулось и лица Данилы.

Там было свежо. Морячок с жадностью вдыхал запахи трав. Осторожно ступая всё глубже, озираясь по сторонам, он заметил, что щебетание птиц стало тише, а солнце – ярче и злее. Выйдя на утес, Данила вспомнил по какой духоте шёл сюда – теперь она казалась ещё невыносимее. По скалистому склону змеёй ползла старая лестница, высеченная в отвесных камнях. Извилистым путём она привела Даню на пустынный пляж. Сверху, среди громадных валунов его почти невозможно было заметить. Дураки в белых шапках с разбега разбивали головы в соль и разлетались в мелкую, прохладную пыль.

На берегу Даня заметил русалку. Но, глядя против солнца, он видел лишь силуэт её стройного тела. Она сидела в пол-оборота на сломанном стволе дерева, что, видимо, прибило волной.

Данила долго будет видеть, закрывая глаза, тот скалистый берег. Эти громадные валуны, что будто попадали с неба. Одни сверкали лысинами, едва выглядывая из воды, а волны, точно школьники, прыгали через них, как через козла. Другие вышли из воды по колено и сбивали этих прыгунов с ног. Те падали пеной на песок и камни, растворяясь в прозрачной, как слеза, воде.

У самой скалы, по которой вилась крутая тропа, глыбы лежали так плотно, что приходилось идти прямо по их лысым головам.

Слева, вдалеке, виднелся частный пляж: лежаки стояли настолько тесно, что издали напоминали выбросившихся на берег морских котиков. Одинокий диджейский пульт – и ни души…

А на фоне уходящего и краснеющего солнца – стройный силуэт молодой девушки, каждая линия ее упругого тела, разбегающиеся волосы на ветру. Упругая красота в каждом движении её тела для Дани неоспорима. Она прогнула спину, опираясь на руку, поправляла волосы другою рукой и поджимала длинные стройные ноги, сведя колени, будто боясь коснуться воды. Только подойдя ближе, он понял: это всего лишь девушка в ластах.

– Как? Вы не русалка? – спросил удивленный патлатый пришелец, не стесняясь собственного разочарования.

Она ответила ещё более удивлённо. Можно сказать, затянула с ненавязчивыми нотками на претензию:

– Че-е-е-во-о, блядь?! – Она округлила глаза и мягко приподняла брови, ясно намекая на наезд.

А Данила точно не прогуливается сейчас в любом городе России в начале нулевых? Вроде бы нет.

– Нет, ну я понимаю, что ты сказочный… – задумалась девушка на секунду, специально выдержала паузу, – Персонаж! Давай избавишь меня от этих тупых подкатов. Ага?

Даня не растерялся и с привычной вежливостью ответил – он же джентльмен:

– Простите, я просто хотел уточнить: мы на заброшенном пляже под отвесной скалой, где на версту ни души? Где, хоть закричись – никто не услышит? И сверху, из-за этого проклятого склона, нас тоже не видно? И если, не дай бог, на кого-то упадёт камень… или она оступится, ударится, утонет… (он изобразил пальцами кавычки и вскинул брови) …подавится вишенкой – то ведь никто и не узнает? Даже птицы это место стороной облетают. Верно?

Пауза. Она смотрела на него оценивающе.

– Да, всё так. Поэтому советую быть аккуратнее с выражениями.

Даня задумался, как его шутки выглядят со стороны, и внезапно засомневался в своей остроумности.

– Жвачку? – предложил он, пытаясь разрядить обстановку.

– Вкусная?

– Резиновая!

– Вспоминаешь бывшую, когда её жуёшь? – блеснула она остроумием, смесью радости и неожиданности.

Такая реакция бывает только настоящей: глаза округлились, будто правда удивилась собственной шутке, а губы расползлись в улыбке до ушей. Рот словно собирался свернуться в круглую «о», но передумал – не удержал веселья.

– Да… Сейчас она в шиномонтажке, доктор ей швы накладывает – с тем же безразличием, монотонно процедил Даня.

– Доктор? Швы? А ты похоже и правда псих. А чем ты её…

– Эй, – остановил её Даня. – Имей уважение. Я же псих всё-таки.

– Ой, простите, мистер Псих, – фыркнула она, отодвигаясь и освобождая место на бревне. Раскаяния в голосе не было ни грамма – даже не старалась его изобразить.

– Присядешь? И как тебя вообще занесло на мой пляж?

– А теперь это твой пляж?

– А я тут русалка, и пляж значит мой…

И чёрт её знает, что она нашла в этом парне, но только просидели они вместе до самой ночи, обнажая свои самые сокровенные мысли, страхи и мечты.

Наверное, именно его спокойствие, вежливость и странная, тихая харизма подкупили ее. Даня ляпнул, что ищет драматический поворот для сюжета своего романа "жизнь" и должен будет уехать уже утром. А она постаралась не показывать огорчения, что он исчезнет из ее жизни так же скоро, как и появился, но и не была против добавить поворотов в его "роман" и подсела к нему поближе…

Было в их общении что-то такое, что склеивает вместе и осколки разбитой чашки, и сломанной кружки, или двух одиноких людей в этой треклятой жизни – особый неуловимый компонент.

Так встретились дети моря. Он не мог отвести взгляда от звёзд, что падали в её зелёные глаза. А она… высокая, стройная. Про таких, как она, говорят: ноги от ушей. А ее тонкие пальцы, узкие джинсы, шея и плечи – весь этот бред в голове моряка – пять ложек сахара на дне стакана, с каждым глотком всё слаще и слаще. К концу чаепития две половинки склеились в один очень долгий и сладкий поцелуй.

Глубокой ночью, в темноте, такой плотной, как покрывало, берег стал раскачиваться под ногами моряка. Даня, походкой, присущей тем, кто чаще землю видит лишь издалека, прекрасно справлялся. Ловко ловил тропу, как бы та не хитрила и не прыгала из стороны в сторону. Пустую бутылку вина они бережно оставили валяться на камнях.

– Русалка, а как твоё настоящее имя? – Она лишь улыбнулась. Покорно позволила себя обнять, но только за плечи, и даже не думала отвечать. Они пошли рядом, нога в ногу. Извилистая тропа, по которой они пришли, на обратном пути казалась ровнее. Девушка-русалка своего имени так и не сказала: «Хватит с тебя и русалки, морячок. Не порти обстановку». Даня знал лишь что она живет в Турции, одна. Теперь, совсем одна. Он запомнил и то, что в тот вечер она предпочла Stand-Up концерту – посидеть у воды, поплавать в своих мыслях. Но кто-то ей помешал. И похоже, что она не особо была против. А ещё у неё был очаровательный голос – и этого вполне хватало. Даже чуть больше, чем нужно. Обычно Дане достаточно, если девушка просто симпатичная. Нет, даже не так – обычно хватает просто того, что это девушка. А девушка узнала, что оказывается моряк боится русалок, он боится, что они утащат его на самое дно… Но почему он подошел к ней в таком случае, для нее оставалось загадкой.

Иногда они останавливались посмотреть друг другу в глаза, ничего не говорили, просто молча смотрели. Старались, но безуспешно, сдерживать улыбки. Опомнившись, Даня в панике, что тонет в уютном омуте её компании, начал рассказывать про звёзды: «Смотри, а это… это – созвездие Орла. Моё любимое», – указывал он пальцем в небо, и липкое молчание снова вязало мысли.

Жесткий корпус его убеждений давал течь. Эти убеждения сформировались точно не на пустом месте. Именно они сделали из него эдакого пацифиста в мире, где любовь – это война, и война не на жизнь, а на всю жизнь, пока костлявая с косой не освободит вас.

Даня тонул, но не сдавался, пока не прозвучало обезоруживающее: Мы всё ещё в лесу… Моряк – с печки бряк! – она взяла нежной ручкой его указывающий на кроны деревьев палец и прижала к груди.

– А ты всегда как Стас Михайлов ходишь? – рассмеялась ему в лицо, легко и победоносно, разом лишив Данилу всех шансов на спасение. А он, моряк с душой нараспашку, принимал эту пытку – и был уже почти готов отдаться в нежные руки судьбы, к которой так покорно бежал, гонимый тем самым "голосом", что звучал где-то сзади, как далёкое эхо… Наивно полагая, что именно он – автор своей истории.

Становилось всё жарче, но застегивать рубашку он все равно не хотел. И только в номере гостиницы, когда кондиционер снова задул как сумасшедший и атмосфера стала прохладнее, рубашку застегивать не давала уже она…

Спасайся кто может.

– А куда ты уезжаешь? – спросила она, положив голову ему на плечо. Пальцем водила по груди, рисуя невидимые узоры. Даня смотрел стеклянным взглядом – ровно в никуда.

Сил волноваться у него не осталось. Он водил ладонью по её волосам и нежно обнимал за талию.

– В Англию, в Гримсби. У меня там судно.

– А надолго ты в море уходишь?

– Как повезёт…

– А как же семья? У тебя есть семья?

– Как я уже говорил, меня здесь ничего не держит. Абсолютно ничего.

Пауза. Она посмотрела на него сбоку, не спрашивая больше.

– Меня ничего не держит на берегу. Может, если бы было ради кого – я бы с удовольствием завязал с морями. Иногда так хочется нормальной жизни. Просто жить, любить… и чтобы любили.

Он помолчал.

– Я не знаю… может, я и не умею любить.

– Ты никогда не любил?

– Любил… Точнее, думал, что любил… – Даня отвёл взгляд.

Грудь его волновалась всё сильнее – как океанская зыбь, бегущая от урагана и не знающая, что шторм давно утих.

Девушка молчала. Потом тихонько уснула.

Через пару часов Даня остановил будильник, не успел тот издать и звука. Он не хотел, чтобы проснулась его русалка. Решил уйти молча. У него оставался последний шанс на спасение. Нельзя допустить, чтобы эта "тварь" утащила его на самое дно. Бедному парню хватило одного раза.

Они были знакомы, казалось, всю жизнь – только жизнь эта пролетела за одну короткую ночь.

«И слава богу», – выдохнул он с облегчением, обернулся уже одетый, взял стоявшую у двери дорожную сумку, лицо было жестким.

– Ну как? Ну как эта пташка может погубить черную, соленую душу моряка?– подумал Даня. Она спала. Как ангел. И чем дольше он смотрел на неё, тем мягче становился его взгляд.

Такие милые губы. Вздернутый носик. Волосы разбегаются как в бухте волна. Переливаясь золотыми тонами по хрупким плечам, по шее, по румяным щекам… Нет! Она добрый св… – Громкий хлопок привел парня в чувства. Сквозняк пробежал из форточки в раскрытую дверь и крикнул: соберись! – всем массивом двери номера отеля.

– Прощай! – Блеснул злостью в мокрых глазах и вышел. Вышел, аккуратно прикрывая дверь…