Читать книгу: «Судовой дневник», страница 2

Общесудовая тревога. Глава 2.

И раздался непрерывный звонок громкого боя 25/30 секунд.

Этот мир, в котором господствовал только один человек, был в черно-белых тонах. Коридоры на судне напоминали лабиринты. Казалось, выхода нет. Палыч шел быстрыми, насколько мог, шагами. Он уже привык к тревогам. Каждую неделю, а то и каждый день или ночь, срабатывал аларм. И в этот момент автоматически, с грохотом, закрывались все металлические двери. Один за другим, эхом раздавались хлопки по корпусу судна, разрезающие тишину жилых помещений, коридоров и трапов. Выхода НЕТ! Грохот эхом раздавался повсюду. Судно вторило: Отсюда выхода нет. Но Палыч понимал, судно тут ни при чём. Эта туша – просто железо. И эта туша выполняет волю людей. Но тот факт, что она выполняет чью-то волю, а не его, капитана, выводил его из себя. Он прокручивал в голове разговор с боцманом снова и снова. От этого его взгляд становился только тяжелее. «Это мой мир, и здесь командую только я. Я – капитан. Я.» – так Палыч убеждал сам себя, что он прав в минуты, когда тучи сомнений застилали горизонт его убеждений.

Порой он позволял этой челяди играть в бунтарей, позволял им курить, выпивать. Так они меньше понимали и меньше требовали. Да и не могли требовать. Боялись. Понимали, что не правы и боялись. Знали, он их закроет, просто сдаст властям. И эта игра устраивала всех. Одни тешили своё самолюбие, а другой грел руки в их карманах. Но сейчас было всё иначе. Кто-то переступил черту. Палыч чувствовал это нутром. Офицерская чуйка лучше любого компа́са указывала откуда ждать неприятностей. И этот самый «кто-то» должен пожалеть – для властителя судна отчуждения это была святая истина. Он знал это так же твёрдо, как любой моряк знает: лунное гало предвещает плохую погоду.

Так и Палыч знал: кто-то должен пожалеть.

По этой причине Палыч привычным маршрутом спешил на ходовой мостик. У входа он придержал дверь, подстраховался, задержал дыхание и замер. Прислушивался. Но там была тишина. Кто-то скритировал аларм не дожидаясь командира. Значит не авария – подумал он. Ну хоть что то.

Как правило, на ходовом мостике свет не включают, и в предрассветных сумерках там было ещё темно. Картина маслом нарисовалась лишь когда Палыч прошёл штурманский стол: он снова услышал тот ненавистный ему грузинский акцент. Но на этот раз голос звучал ровно, без криков, но манерно и презрительно.

– Тише, тише, старый, не суетись.

– Так, а где вахтенный? – Палыч просканировал помещение беглым взглядом, как это умеют только настоящие командиры.

Теперь он стоял в центре ходового мостика и видел практически всё. Два прихвостня кружили на правом крыле, как шакалы, предвкушая падаль и запах крови, скалили свои жёлтые вонючие рты. Оба были одеты в засаленные рваные лохмотья. Ещё один матрос, Димон, прятался с левого борта, и было очевидно, что он не знал, кого бояться больше. Его огромные ботинки, размера на три больше нужного, будто проглотили парнишку по самые колени. Слышал Палыч голоса и в канцелярии: кажется, кто-то шарился по папкам с документами. Неизвестные переворачивали ящики, что-то искали… Судя по голосам, их было двое или трое. Но кто они, на слух определить капитан не смог.

Боцман стоял спиной к лобовым стёклам, за пультом управления, так что Палыч видел его лишь наполовину.

– Объяснишь? – Настоящий командир судна сжимал кулаки и медленно приближался. Играл с боссом в «кто первый моргнёт». Шакалята тем временем переглядывались и хихикали.

Ещё шаг – и показалась голова второго помощника. Макс стоял на коленях и хныкал, как испуганный мальчишка. Босс держал нож у его горла. От лезвия по шее побежала тонкая, алая струйка. Боцман громко усмехнулся, а его подручные дружно загоготали.

В этот момент весь окружающий мир онемел… Казалось, даже океан задержал дыхание, и судно на миг перестало качаться. Командир выпрямился, набрал в грудь воздуха так, что та выгнулась колесом. Воинственный подбородок устремился вверх, ноздри раздулись, а обезумевший взгляд исподлобья стал жёстким, как сталь.

Единственное, что заставило Палача остановиться, – это глаза вахтенного, полные слёз, и немой вопрос, дрожавший на губах: «За что?»

В какой-то момент боцман осознал, что эта жизнь, настойчиво пульсирующая под лезвием ножа, – это и его жизнь тоже. Он был настроен решительно но так же решительно не спешил отрезать себя от этого, пусть и прогнившего, мира.

Палыч услышал шаги за спиной и обернулся. Пришел на вахту старпом. Этот балда должен был принять вахту у Макса в 03:50 утра, Но… как всегда, немного задержался.

На этот раз капитан его простит – ведь он наводил порядок в его каюте. Ну а дед, как обычно, ушёл в свой падвал – в машинное отделение.

Все молча уставились на него. След улыбки медленно таял. «Началось», – сказал тихо Сега, почувствовав себя в центре внимания.

– Тебя где черти носят? Давай, на колени, и руки за голову, – рявкнул босс.

– А ты, свинина! – теперь уже обращаясь к капитану, – идешь, открываешь сейф, несешь всю наличку и наши документы. Мы летим домой. – Боцман снова начал повышать голос.

– И да, билеты нам нужны очень и очень скоро.

Палыч не шевелился, следил за каждым его движением – только жилки на скулах играли. Босс не выдержал и закричал: – ¡¿Comprende, amigo?! – Он направил лезвие ножа на кэпа и схватил Макса за волосы. Теперь эта шавка, послушно стоявшая у ног хозяина на четвереньках и скулившая от страха и боли, стала его живым щитом.

– Боцман! Босс! Бося… успокойся! Какие деньги? Ты же сам знаешь, что судовая касса давно пуста. Ну…

Палыч поднял руки, раскрывая ладони перед собой – Только не делай глупостей.

– А те, что ты получил с продажи груза, ты не в сейфе хранишь? – состряпал удивленную гримасу босс. – Ну, значит, сними свои трусики и достань их из своей киски, Жива! – закричал, уже окончательно теряя терпение, боцман и ударил ручкой ножа Макса в висок. Тот повис как мешок с дерьмом…

Босс держал его за волосы. Через несколько секунд заложник обстоятельств стоял на коленях в луже собственной крови.

А куда деваться… не каждому помощнику одинаково везет.

Виновник торжества отвёл взгляд и с трудом выдавил едва слышное: «Хорошо, я… я открою сейф…» – голос его был хриплым и тихим, словно это говорил не командир. Он был как бык на бойне – смирившийся с неизбежным.

Но способен ли он на такой благородный жест?!

– Он мне ещё пригодится…

– Правильный выбор. Я начинаю тобой гордиться, старый… – лёгкая ухмылка смягчила каменное лицо боцмана.

Палыч подошел к сейфу. За спиной снова была слышна болтовня матросов. Они вели себя всё развязнее, им нравилось смеяться над капитаном. Они упивались этим чувством… ну слишком уж долго они томились в тени. И пользуясь ситуацией, уже в голос, не стесняясь, обсуждали его жизнь и его самого…

– Слышь, а правда, что он в молодости с поварихой на балкере шуры-муры водил?

– Да ты что, с поварихой? С коком! Она же бородатая была, – заорал другой и схватился за живот от смеха.

Жертва насмешек стоял молча, ввёл первую цифру, вторую… на третьей замешкался – глаза его горели от злости. Он посмотрел на ладони, словно взвешивая: жизнь Макса против собственной гордости. Сжал дрожащие губы, грудь его ходила ходуном. Чиф стоял молча на коленях в темноте, руки по-прежнему покорно сложены крестом за головой. На секунду их взгляды встретились. В испуганных глазах Сеги читалась мысль: «Никто уже не передумает. Нет. Теперь уже никто не передумает…»

Палыч отвернулся – ему было тошно смотреть на эту тряпку.

Матросик, всё ещё прятавшийся по левому борту, словно разглядел в молчании капитана непокорное безумие и побледнел от страха.

– Босс! – тонкий дрожащий голосок донёсся из глубины огромных башмаков. – Может, я сгоняю на камбуз, скажу коку, хай нам что-нибудь организует?

– Что, прямо сейчас? – нахмурил брови хозяин, не отрывая глаз от золотого бычка на привязи. И вдруг полыхнуло.

– Ну ты откроешь или нет, сука старая?! – он надавил на лезвие. Максимка пришёл в себя и снова заскулил, захныкал, плечи его содрогались от плача…

– Хорошо, хорошо!

– Давай!

– Да открываю же я… Открываю! —

– Живее! – Они уставились друг на друга. Оба пускал искры из глаз. Босс специально не давал времени подумать этому старому болвану…

Теперь Палыч уже бывший командир. С этой минуты никто не будет считать его капитаном, если он… ничего не сделает. Дрожащей рукой ввел третью цифру… снова обернулся на боцмана. Тот повёл взглядом, мол: ну же…

Четвертая цифра. Щелчок, замок поддался. Все оглохли раскрыв рты – ждали. Гробовая тишина. Сейчас капитан будет раздавать награбленное.

И кто в такое может поверить? Конечно же, никто. Они хоть и психи, но не идиоты – по крайней мере, не такие наивные. Тем не менее, глаза у всех горели, а слюна капала по губе до самой нижней палубы… Даже стрелки часов не решались нарушить трепет ожидания.

– ну даа-вааай, тормоз! ото я… вырежу твоему тузику гланды, и…

– Не-е, лучше отрежь Максу язык – наверняка он ещё пахнет жопой капитана, пусть попробует себя изнутри. Ха-ха-ха… – матросня пустилась в разнос от смеха, демонстративно глядя в глаза Палычу. Громкий гогот перешёл в коллективный ор. Никто не упускал возможности постебать капитана.

Лишний раз унизить офицера? О, господи, да это же святое… но!

Когда дело касается моряков, нельзя забывать об удаче, попутном ветре и благоприятном расположении звезд на небе. И дело не в метеорологии или навигации. А в том, что только опытный моряк сумеет сманеврировать так, чтобы выйти сухим из воды.

Иногда бывает так, что лучше просто лечь в дрейф, переждать бурю, как это сделал маленький матросик с большими башмаками, сбежавший под шумок. Но только не капитан. Только ни этот маньяк.

– Ствол… ствол…«Последнее слово будет за мной», – подумал Палыч. Но мысль его прозвучала громко. В головах у каждого эхом раздался холодный металлический звук. Скрипнула дверца сейфа. – Что? Откуда он у тебя? – У него пистол-е-е-т!

Матросня не закрывала ртов, как чайки. Все орали безбожно и одновременно, надрывали глотки. Одни просили прощения и умоляли, кто-то – возмущался: уже слишком, – захлёбываясь собственными слезами и кровью. Но громче всех кричал второй помощник. Казалось, его душу рвёт на части стая собак.

Так кричит хряк, откормленный, зажравшийся, когда приходит время платить за доброту хозяина. Он вопит голосом ада, пока жизнь не остывает на снегу и паром не уходит в облака.

С нечеловеческим воплем, сдирающим кожу живьём, рвущим плоть на куски, изрыгающим из животной глотки реки крови, Макс озирался по сторонам. Он, как маленький ребёнок, плакал в надрыв – просто потому, что сделали что-то не по его.

Казалось, это будет длиться вечно. Казалось, это длилось слишком долго – пока оглушающие хлопки и яркие вспышки не погрузили всё судно в тишину и покой.