Теория исторического познания. Избранные произведения

Каждый из этих компонентов может выступать как системообразующий для того или иного направления, подхода. Существенно общим для научного сообщества, для коллективных представлений историков остается – воля к знанию. Однако, различаются они тем, что именно берется в качестве системообразующего, определяющего нормы сообщества.

Позитивизм (опираясь на стабильность своей европоцентристской концепции и ее информационной базы) выдвигает в качестве нормирующего – третий, методический компонент – уровень умений и приемов. Методологи общегуманитарного знания начиная с середины ХХ в. выходят на первый компонент – междисциплинарные, и далее – метадисциплинарные подходы. Импульсы общегуманитарных подходов поступают прежде всего от литературоведения, осмысления интеракциональных взаимодействий и других областей, в которых эти взаимодействия реализуются. Историки остаются дольше других в области изучений собственного объекта (второй компонент). И тогда достижения общегуманитарных подходов проецируются на историческую область исследования (например, на исторический нарратив). Тем самым они побуждают историков к метадисциплинарному диалогу. Но для историков главное – не текст, как для литературоведа. Их объект – историческая реальность, и потому для исторической науки выход на метауровень более эффективен через рефлексию собственных профессиональных проблем. Что и подтверждает источниковедческая парадигма, дающая оригинальную модель выхода на метауровень.

Публикуется по изданию: Медушевская О. М. Методология истории как строгой науки // Точное гуманитарное знание: традиции, проблемы, методы, результаты. Тезисы докладов и сообщений научной конференции. Москва, 4–6 февраля 1999 г. М.: РГГУ, 1999. С. 15–23.

Теория и методология истории как университетская дисциплина

Наука как особая сфера деятельности, социальная функция которой состоит в предоставлении нового, систематизированного и надежного знания о действительности, соответственно реагирует на изменения этой действительности, и особенно, на актуализацию в общественном сознании тех или иных ее аспектов. В подвижном пространстве взаимодействий социума и профессионального сообщества выявляются приоритетные направления, систематически обогащается и расширяется сфера достоверного знания в информационном пространстве эпохи. Историческая наука не является исключением. На общем конфликтном фоне противоречивого развития процессов глобализации важно выявить ключевые ситуации, позитивные векторы взаимодействий науки и социума, открывающие возможность позитивного воздействия научного знания на ситуацию в целом. Обнадеживающей с данной точки зрения предстает происходящая на уровне массового сознания актуализация проблематики образования, с которым связываются определенные надежды и перспективы, прослеживаются связи поколений. Особенно важен интерес к гуманитарному, прежде всего, историческому в широком смысле, образованию. Важно, что вопросы историко-антропологического характера оказываются востребованными обществом.

Для профессионального сообщества ситуация в данном смысле относительно благоприятна, – ее можно интерпретировать как призыв обращения к историческому опыту в процессе гражданского становления. Поиск исторических прецедентов, соответствующих историко-сравнительных аналогий и аргументов выступает как характерная особенность повседневного информационного обмена. В принципе обращение к информационному ресурсу исторического опыта в ситуациях принятия решений на повседневном уровне, в ситуациях отношений индивида и социума, народа и власти, представляет собой важную тенденцию, способствующую становлению гражданского сознания и формированию ответственного поведения индивида. Новые общественные запросы должны, поэтому, активизировать деятельность профессионального сообщества. В центре внимания должна постоянно находиться проблематика теоретико-методологических средств для получения новой исторической информации.

Для того, чтобы активно использовать эту возможность, профессиональному сообществу необходимо перестраивать одновременно структуру науки и ее профессиональную образовательную модель. Общественный запрос на точное историческое знание актуализирует проблематику теории и методологии, путей своевременного и адекватного приращения такого знания. При таком подходе актуализация теории и методологии, которая повсеместно ощущается в настоящее время, особенно в университетской среде, является важной новой тенденцией, проявляющей себя с конца прошлого и начала нынешнего века. Это важный индикатор происходящих в сообществе продуктивных и перспективных перемен.

Дело в том, что включение теоретико-методологического комплекса дисциплин в структуру науки и особенно в учебную практику университетского преподавания имеет принципиальное значение. Независимо от степени полноты и подробности изложения конкретных проблем, методологический комплекс, выступающий в качестве предмета науки и преподавания, изменяет всю ее концепцию. Образовательная модель уже не может оставаться традиционно транслирующей, воспроизводящей уже достигнутое знание. Осуществляется переход на обучение методам добывания нового, только что полученного, ранее неизвестного знания. Происходит переориентация на достижение нового научного результата, формируются критерии оценки качества этого результата, его новизны, доказательности и системности в его отношении с существующей научной картиной мира.

При любом конкретном содержании или объеме курса теории и методологии истории, его ориентированность на новый исследовательский результат, – выступает как основная структурообразующая компонента. Соответственно, данный подход обусловливает необходимость наличия следующих ключевых проблемных полей: теория, история науки, методология создания структурированного научного труда историка. Концепция курса определяется, как видим, его целеполаганием. Поскольку социум ожидает от науки надежного, точного, нового знания, то данный университетский курс соответственно должен быть ориентирован следующим образом:

• обоснование теории (возможности достижения такого знания средствами исторической науки);

• анализ истории науки с целью раскрытия основных методологических достижений на конкретном материале становления научного метода;

• определение параметров интеллектуального продукта – произведения, структурные свойства и параметры которого отвечают поставленной цели;

• представлению нового надежного системного знания по конкретной проблеме.

Первый, теоретический раздел, рассматривает систему основных философских идей, обосновывающих принципиальную возможность достижения точного знания о человеческой деятельности, реализовавшей себя в ходе исторического процесса. Так реализуется феноменологический подход: исторический процесс во всем его эволюционном и глобальном единстве предстает в виде универсального проявления человеческой деятельности. В ходе этой деятельности возникают целенаправленно создаваемые, реализованные (в вещественной форме физических объектов) интеллектуальные продукты. Историческому процессу на всем его протяжении адекватно соответствует реализованный в вещественной форме совокупный общественный информационный ресурс. Его изучение дает возможность преобразования данного информационного ресурса в новое научное знание. Наука о человеке призвана превратить эту возможность в действительность путем его выявления, введения в научный исследовательский процесс, теоретического и системного интерпретирования.

Подчеркнем принципиальную важность системного обращения к истории науки. На ее конкретном материале можно проследить, каким образом происходило становление и развитие практического, индуктивного, а затем и теоретического системного знания о методах научной истории. В новое время поиск обоснования национально-государственной идентичности инициировал становление нового направления в методологии исторического исследования. Так, например, были сформулированы такие предметные области как изучение источников. В дальнейшем системное изучение информационного ресурса всеобщей истории стало осуществляться не только на уровне практических исследований, но и на уровне теории. Особую тему в истории науки представляет вопрос о формировании теории и методологии истории как университетской дисциплины в России и Западной Европе. Данный подход к проблеме составляет содержание второго раздела курса.

Второй раздел курса – история становления исторического метода. История гуманитарного знания новейшего времени позволяет показать, как ключевые проблемы теории и методологии истории стали рассматриваться на метауровне. Это можно проследить, привлекая, в плане истории науки, теоретико-методологические дискуссии по следующим проблемам: соотношение достоверности и мифа; текста и читателя; текста и автора, речи и письма, слова и вещи, возможности извлечения из текста дополнительной информации.

Третий раздел курса – посвящен проблеме создания интеллектуального продукта – исторического произведения. Интеллектуальный продукт исторического знания формируется, как и любой другой продукт осознанной человеческой деятельности, через целеполагание, в соотношении структуры и функции. Если, как уже отмечалось, его целью является представление обществу нового знания об историческом опыте человечества, то такое произведение должно иметь определенную структуру, отвечающую данной социальной функции. В курсе рассматривается, каковы те структурные модели, которые позволяют отличить научное произведение от других жанров.

Исторический профессионализм состоит в понимании теоретических оснований научного произведения, умении создавать такой продукт и умении применять профессиональные критерии его оценки.

Публикуется по изданию: Медушевская О. М. Теория и методология истории как университетская дисциплина // Народ и власть: исторические источники и методы исследования. М.: РГГУ, 2004. С. 393–396.

II. Источниковедческая парадигма в системе современного гуманитарного знания

Источниковедение: теория, история и метод

Постановка проблемы

Дискуссии новейшего времени в качестве центральной выдвинули проблему специфики наук о культуре и их альтернативности, с точки зрения исследовательской методологии, наукам о природе. Однако, вместе с тем очевидно, что если речь идет о возможностях научного познания как человеческого взгляда на мир, то эпистемология наук о жизни, о природе и о культуре представляет собой единый и целостный феномен. В любом случае главной остается проблема субъекта и объекта и их взаимодействия в ситуации исследования, познания и самопознания. Методология гуманитарных наук XX в. в процессе преодоления позитивистского подхода уделяла особое внимание проблеме субъекта. В центре внимания данного направления – гуманитарий, историк, который на основе своих мировоззренческих и профессиональных постулатов и представлений, личного опыта и способности к интерпретации исследует сложные структуры отношения человека к миру природы и миру культуры. Поэтому целесообразно более пристально рассмотреть парадигму, которая вновь обращает нас к феномену объекта гуманитарного познания. Взгляд с иной точки зрения всегда способствует более полному представлению о целом, в данном случае – о соотношении субъекта и объекта в гуманитарном познании. В этом состоит смысл современного обращения к парадигме источниковедения или, точнее, источниковедческой парадигме методологии истории. Источниковедение связано с формированием объективных оснований гуманитарного познания с позиций строгой науки. Оно обращено к реально существующим феноменам и к методу, с помощью которого логически выводится знание о том, что стоит за ними. «Сущность исторического, – писал Л. П. Карсавин, – легче и лучше всего улавливается в ограниченной области источниковедения, где нет соблазна отдаться на волю легкомысленных и шаблонных схем»^[63]. Источниковедение, конечно, с тех пор стало иным, но потребность в объективном познании сущности исторического несомненно не стала менее острой.

Размышления об основаниях строгой науки начинаются с определения ее объекта. В условиях становления науки о человеке, интеграции дисциплин этот вопрос особенно важен. Работа на стыке дисциплин, которой в науке придают сейчас важное значение, не может быть результатом простого сопоставления различных специальных знаний, справедливо отмечал Р. Барт, наблюдая процессы, происходившие в гуманитарных науках второй половины XX в.: в основе интеграции – вопрос об объекте, о новом языке, новом видении всего пространства гуманитарных наук^[64]. Представители разных наук отвечают на этот вопрос по-разному, и лишь постепенно формируются общие методологические основания единой науки о человеке.

Наука по определению как достоверное и систематизированное знание о действительности не может обойти молчанием вопрос о своем объекте. Предполагается, что он познаваем научными средствами, если существует как явление, имеющее определенные свойства: доступность наблюдению; стабильность (обусловливающая возможность повторного обращения); независимость от исследователя (процедура исследования не влияет на эти свойства). Разумеется, представитель любой науки исходит из общих методологических предпосылок относительности познания, но тем не менее в науках о природе реальность вещи в себе не оспаривается, а путь к познанию прокладывается благодаря совершенствованию методов и техники исследования. Не столь однозначна познавательная ситуация в науках о человеке. Что, собственно, может выступать в качестве реального явления, доступного для научного анализа? В исторической науке, как известно, непосредственному наблюдению доступно весьма немногое. Что же касается явлений человеческого общения, к которым широко прибегают науки, пользующиеся данными полевых исследований, то даже при условии фиксации явлений общения (устная история) или целенаправленного эксперимента (опросы, интервью и пр.) существуют огромные трудности познания, связанные и с интерпретацией полученных данных, и с возникающим взаимодействием субъекта и объекта (подчас, как отмечают этнологи, меняющихся местами). Вопрос о внешних проявлениях внутреннего мира человека – самый сложный вопрос гуманитарного познания, к которому со времен В. Дильтея не перестают обращаться наука и теория познания. И он сводится отнюдь не только к проблемам интерпретации.

Сложные познавательные проблемы выступают на первый план в том случае, когда мы ставим вопрос о феномене человечества и о будущем единой науки о человечестве. Человечество есть часть мирового целого, его особенная, наделенная сознанием часть^[65]. В свою очередь, оно может изучаться лишь как целое – эволюционное и коэкзистенциальное целое человечества. Как при таком подходе решается вопрос об источниках познания этого целого? Как представить целостную совокупность источников познания, адекватную данной познавательной цели?

Мы исходим из того, что науки о человеке (точнее, о человечестве) располагают объектом, отвечающим условиям научности познания. Этот объект доступен для наблюдения, стабилен и суверенен (т. е. отделен от познающего субъекта). Мы имеем в виду целостную совокупность произведений, созданных в процессе целенаправленной человеческой деятельности и служащих источниками познания (в традиционной терминологии – историческими источниками). Эти произведения (исторические источники всех типов, видов и форм фиксации) представлены в материальной форме. Как объекты исследования, они независимы от познающего субъекта, потому что созданы для других целей и в другое время; в своей совокупности отражают взаимодействие человека с природой, обществом, государством и другим человеком, реализующееся в глобальных рамках человеческой истории.

Важно подчеркнуть, что произведения, созданные людьми определенной эпохи (страны, среды, культуры), в момент их создания и последующего функционирования соотнесены между собой. Каждое из них может быть интерпретировано лишь с учетом этих системных связей. Данное положение еще недостаточно осознано и мало изучено. Любая наука – история, социология, психология – обращается к источникам социальной информации, но делает это, как правило, избирательно. Совокупность произведений, рассматриваемых как целостный системный объект, как исторический источник, является предметом источниковедения. Для источниковедения (как науки об источниках) эти произведения выступают и как объект, и как предмет изучения. Источниковедение исследует произведения, созданные людьми целенаправленно и осознанно, как целостный, внутренне взаимосвязанный объект, как совокупность с присущими данной эпохе (культуре) типологическими и видовыми свойствами, способами функционирования, особенностями информационного поля. Изучая свойства источников, источниковедение на реальной основе разрабатывает методы получения социальной информации различного рода, методы ее критической проверки и истолкования и формирует критерии оценки произведений как явлений культуры. Поэтому источниковедение для историка (социолога, этнолога и пр.) не только вспомогательная дисциплина, как это представлялось в рамках традиционной методологии истории, но самодостаточная область знания, наука об источниках. Она разрабатывает (пока еще не всегда целенаправленно) специфические теоретико-познавательные проблемы, имеющие фундаментальное значение. Поэтому гуманитарий должен ясно представлять себе, что такое источниковедение, его метод и перспективы развития. Источники составляют объективную основу гуманитарных наук как наук о человеке и его деятельности.

Объект и субъект исторического познания

Гуманитарные науки развиваются под воздействием сложных явлений действительности, отражая осознание человечеством новых для себя проблем и поиск путей их решения. Открытия, сделанные в специальных областях знания, вызывают изменения всей системы наук о человеке в целом. Источниковедение со своим методом также существует в общем пространстве гуманитаристики и также занято поиском конкретных ответов на общие требования времени. Поэтому прежде всего следует остановиться на общей ситуации в современном познании.

В XX в. стали очевидны глобальный характер и взаимосвязанность всех социальных процессов. Социальные факты новой реальности не находят непосредственного отражения в источниках традиционного типа – они требуют конструирования моделей явлений, а не их описания. Человеческая личность в условиях господства стереотипов массового сознания оказывается перед альтернативой утраты своей уникальности или острой борьбы за нее. Стабильная, в основном европоцентристская база источников информации, разработанная в предшествующие столетия, и соответствовавшие традиционным задачам методы ее исследования в новых условиях выявляют свою неполноту и несовпадение с задачами изучения того «молчаливого большинства», чьи настроения все сильнее влияют на ход социального процесса. Традиционные методы социальных наук требуют переосмысления.

Гуманитарные науки новейшего времени восприняли вызов времени как необходимость исследования не столько объектов, сколько взаимодействий и взаимовлияний человека и космоса, людей между собой. Понятно, что исследовать взаимодействия труднее, нежели объекты. Взаимодействие изменчиво, преходяще, с трудом интерпретируется, неадекватно отражено в источниках. Поэтому каждая из гуманитарных наук вынуждена заново осмысливать свой объект, расширяя возможности наблюдения взаимодействий. Социологи создают сложные модели взаимодействия индивида и социума (теория зеркального «я», теория социального действия и др.), историки – модели отношения историка как субъекта познания со своим (уже ненаблюдаемым) объектом. Резко возрос интерес к таким наукам, которые ставят процессы взаимодействия и общения в центр своих исследований (информационные науки и науки о языке, их интерпретационные аспекты). Выявилась главная теоретико-познавательная трудность гуманитарного познания: цель гуманитаристики – изучение человека, но ясно, что «человек как целое не объективируем… Нельзя спутать объективно предметное в человеке в эмпирическом смысле с ним самим как экзистенцией, открывающейся в коммуникации»^[66].

Действительно, наука о человеке стоит перед огромными трудностями его познания. Как познать человека, внутренний мир которого скрыт от внешнего наблюдателя, не объективирован? Он не может быть понят и объяснен с помощью индивидуального личного опыта самого исследователя. Возможность постигнуть Другого В. Дильтей считал одной из самых сложных теоретико-познавательных проблем. Как может индивидуальность Другого стать объектом научного, общезначимого постижения? Этот фундаментальный вопрос вновь и вновь возникает перед исследователем гуманитарного познания. «Каким образом жизнь, выражая себя, способна объективироваться? Каким образом она, объективируясь, выявляет значения, которые поддаются обнаружению и пониманию другим историческим существом, преодолевающим свою собственную историческую ситуацию?»^[67] Для ряда направлений гуманитарных наук новейшего времени центральной оказывается проблема выявления человеческих взаимодействий, их наблюдения и фиксации, интерпретации и анализа полученных данных.

Социология как наука, ориентированная на изучение, прежде всего, современного общества, располагает большими возможностями для такого подхода. Она вполне может включать в сферу своего наблюдения явления, происходящие здесь и теперь – в присутствии исследователя, и даже создавать ситуации, благоприятные для такого наблюдения. Это определяет особый интерес социолога к изучению социальных явлений и взаимодействий с помощью интервью, анкетирования, опросов и тому подобных методов и к возможностям технической фиксации процессов общения (устная история). Социальный индивид, который формируется и действует в условиях межиндивидуальных взаимодействий, оказывается в центре внимания. Феномен интеракционизма – межиндивидуального взаимодействия, общения, передачи сообщения – с начала XX в. анализируется в категориях социологии, психологии, информационных наук. Одна из интересных попыток анализа интеракционизма принадлежит П. А. Сорокину. Он определяет социологию как науку, которая изучает явления взаимодействия индивидов друг с другом, с одной стороны, и явления, возникающие из процесса взаимодействия, – с другой^[68]. В свою очередь, взаимодействия людей отражаются и реализуются в их поведении, находя выражение во внешних проявлениях, «доступных наблюдению и констатированию», что для Сорокина, строившего свою концепцию социологии как строгой науки, принципиально важно. Он стремится «свести до минимума» психологическую интерпретацию процесса общения, понимая всю ее сложность, и сосредоточиться на изучении «внешних, доступных наблюдению фактов и процессов». Сорокин ориентирован на использование возможности естественно-научной трактовки явлений общения. «Явление взаимодействия состоит из трех элементов, – пишет он, – индивидов, их актов (актов взаимодействия) и проводников». Его особенно занимает феномен проводников, с помощью которых осуществляется взаимодействие, – ввиду их реальности, объективированности и, следовательно, возможности наблюдения за ними. Проводники для передачи сообщения он классифицирует (хотя и не вполне логически последовательно). Среди них он различает звуковые, световые, механические, тепловые, электрические, вещественные, знаковые (гербы, татуировка) и, наконец, письменные. Как контактные звенья цепи проводников у него выступают и люди.

Попытка Сорокина представить в одном функциональном ряду явления («проводники»), имеющие различную природу, – физические, биологические, психологические и социальные – подчеркивает многоаспектность феномена взаимодействия, которое отнюдь не сводится к сумме его элементов. При выделении одного из них в качестве главного возникает опасность упрощенной трактовки данного феномена. Именно по этой причине многие оппоненты Сорокина указывали ему на излишнюю увлеченность поведенческими теориями в духе бихевиоризма. Об этом говорили историк Н. И. Кареев, философ И. И. Лапшин, социолог К. М. Тахтарев^[69].

Феномен поведенческих реакций на стимулы внешней среды действительно невозможно интерпретировать в рамках только естественно-научного, равно как и только гуманитарного подхода. Однако на том этапе, когда науки о природе и науки о культуре акцентировали внимание на своих различиях, а не на фундаментальной общности, данный феномен получал в альтернативных парадигмах неадекватную одностороннюю трактовку. В условиях данной гносеологической альтернативы сформировалось одно из важнейших новых направлений знания – наука об управлении и передаче информации^[70]. Не случайно возникли и столь значительные трудности в понимании природы основных для данного направления понятий (прежде всего понятия об информации).

Гуманитарные науки получили в XX в. огромный приток новых социальных, этнологических, антропологических данных, в первую очередь при изучении форм первобытного мышления и коммуникации, психоанализа. Мощным фактором развития общественных наук стало осознание роли масс в истории и политике. Внимание гуманитарных наук заметно концентрируется на изучении типологии социальных явлений, поведения и социальной психологии классов, сословий, групп и их лидеров. На абстрактно-теоретическом уровне моделируется способ формирования социокультурного типа – гипотетического индивида, его поведения, а также форм и методов его изучения. Выявляются все новые перспективы познания феномена индивида, социальных организаций и структур, факторов экономического, политического, идеологического влияния на поведение сообществ. Активизируется исследование феномена общения в нескольких направлениях. Одна из групп проблем и соответственно методов исследования связывается с интерпретацией феномена общения. Символический интеракционизм – как направление – главное внимание уделяет символическому содержанию взаимодействий: на вербальном и невербальном уровнях, на уровне понимания, расшифровки смыслов, соотнесения способов мышления и картин мира участников общения. Другая группа проблем обусловлена изучением картины мира индивида, его опыта. В интеракциональном мире, – считал известный философ и социолог А. Шюц, – а мир именно таков, представления индивидов изначально интерсоциализированы: в представлениях индивидов и их общении имеет место ряд факторов, формирующих различия структуры социального мира каждого из индивидов, способы типизации в конструктах повседневного мышления (я-мы-вы-они). В общении существуют различие и соотнесенность перспектив (то, что означает объект для одного индивида, не всегда то же самое в представлении другого; относительная адекватность системы релевантностей – совпадающие представления об объекте); различие способов обращения с вещами и людьми, привычек и нравов; социализированность распределения знаний, поскольку объем знаний индивидов различен. Соответственно, различны язык общения, имена, события. С помощью данного подхода становится очевидна необычайная сложность структуры повседневного мышления и неоднозначность ее интерпретаций.

Для новейшего времени, когда состояние массового сознания, общественных настроений и векторов их изменения стало играть решающую роль в развитии социальных конфликтов эпохи, вполне объясним интерес гуманитариев к проблеме повседневного мышления, к типизации, моделированию типов индивидов и моделей социального действия, стереотипов сознания и подсознания, которые разрабатываются социологами, а также этнологами, историками, экономистами, политологами, исследователями социальной и исторической психологии, ментальности, структур мышления. Это направление в социологии, берущее начало в трудах Ч. Кули и Д. Мида, нашло свое продолжение в теории социального действия Т. Парсонса. Следует подчеркнуть, что данное направление оставляет в стороне важную, а в категориях разрабатываемой в методологии источниковедения концепции фундаментальную черту человеческой личности – ее способность к творчеству и созданию произведения. Исследователи структур повседневного мышления, конечно, не могут абстрагироваться от вещественных реалий мира, действительности, но они рассматривают их как бы извне – не со стороны их создания, а со стороны их восприятия индивидом. Индивид формируется, существуя «в мире объектов с определенными качествами»^[71]. Вполне верно Шюц отмечает, что «объекты культуры – инструменты, символы, языковые системы, произведения искусства, социальные институты и т. п. – самим смыслом своим указывают на деятельность человеческих субъектов… Я не могу, – продолжает ученый, – понять объект культуры, не соотнося его с деятельностью, благодаря которой он возник». Шюц даже считает, что такой подход – основа постулата субъективной интерпретации в социальных науках: приходится выяснять, если рассматривается инструмент, «для чего он создан», а если рассматривается знак, символ, институт – «что он означает». Но в представляемой Шюцем концепции повседневного мышления вещи исследуются совершенно с другой стороны: как некий мир объектов культуры, воздействующий на индивида. В рамках данной социологической концепции мир объектов культуры, мир вещей предстает как абстракция, приобретающая самодовлеющий характер. Акцент делается не на том, как вещь создается человеком, а на том, как мир вещей воздействует на человека. Этот способ восприятия и его воздействие на психологию ранее анализировал Э. Дюркгейм, замечая, что вещи, созданные человеком, не абсолютно покорны нашим целям, но имеют свою логику развития. В свою очередь, социальная жизнь, которая таким образом кристаллизуется и отвердевает на материальных подпорах, тем самым внедряет нас в мир окружающих нас вещей и начинает воздействовать на нас извне^[72]. Действительно, мир, в котором индивид рассматривается вне того, что он создает или изменяет, но в котором он сам является объектом воздействия, может принимать в его глазах весьма причудливые очертания. Важнее подчеркнуть другое, негативное, следствие данного подхода, не психологическое, но гносеологическое: нельзя понять человека как личность. Ведь человек проявляется – отметим еще раз основной постулат методологии источниковедения – не в том, о чем он вожделеет или что стремится приобрести. Здесь он менее индивидуален, легче типологизируется. Вне того, что человек создал, ничего конкретного о нем, как о личности, сказать нельзя. Данное направление, разумеется, имеет свою познавательную ценность. Оно обращено к исследованию природы мира повседневности, взаимодействий людей, в которых формируется опыт индивида, складывается иерархия ценностей, представлений, типов поведения. Становится возможным выстроить модель того или иного социокультурного типа, соотнесение с которым, в свою очередь, объясняет поведение индивида как представителя данной группы, социальной среды, эпохи. Большие возможности данный подход открыл в середине 50-х годов и перед историками, когда в сферу исторических исследований было введено понятие ментальности. «…Это система образов, представлений, которые в разных группах или стратах, составляющих общественную формацию, сочетаются по-разному, но всегда лежат в основе человеческих представлений о мире и о своем месте в этом мире и, следовательно, определяют поступки и поведение людей»^[73].