Читать книгу: «Выжить и не сойти с ума. После потери ребенка ; Ты будешь мамой. Как забеременеть, если долго не получается ; Хочу ребенка! Как быть, когда малыш не торопится», страница 12

Призрачная красота**

И я сегодня не про фильм с Уиллом Смитом.

Наша группа «Новая жизнь после смерти любимых» дает много тем для размышлений. Я отследила в себе, что меня неприятно задевают слова поддержки, выраженные высоким слогом. Красивые слова о любви, вере, надежде… Я поняла, что в них не верю.

Не верю в слова о вере. Своеобразный каламбур получился.

Я уже писала о том, что для меня горе некрасиво. И для меня очень ценна правда в проживании горя.

Я задумалась: что для меня не так в том, чтобы говорить высокие фразы скорбящему? Наверное, дело в том, что я бы не хотела, чтобы мое горе возвеличили и поставили на пьедестал.

В моем горе нет ничего величественного и прекрасного. Как нет ничего прекрасного в бурлаках на Волге. С бурлаками меня и других родителей, потерявших детей, роднит то, что мы оказались в ситуации вытягивания непосильного через себя не по своей воле.

Нас туда поместила ЖИЗНЬ. Мы ЭТО не выбирали.

Говорить красивые слова – это словно намереваться оправдать то, что я проживаю. Оправдать ситуацию горя. Придать ей флер красивых завитушек. Все вышесказанное – это мое ощущение. Возможно, для кого-то чувствовать себя великой и проживающей то, что мало кому выпадает, по-настоящему помогает. Мне – нет.

И пишу я здесь с надеждой на то, что многим, таким же, как я, это откликнется и поможет. Поможет почувствовать, что с ними все в порядке. Если о порядке в нашей ситуации может идти речь.

Для меня есть один способ прожить горе – посмотреть на него через ПРАВДУ.

Для меня правда в том, что горе не про высокое, чистое и светлое. Для меня искреннее горе про вину, стыд и ярость. Красота в горе для меня – про налет неискренности.

Я осознала, что в этом «косметическом ремонте» горя лично для меня есть обесценивание произошедшего. Ребенок умер, но у тебя появился шанс просветлиться.

По моим ощущениям, у меня появился гораздо больший шанс заземлиться прямиком в землю на кладбище. Возможно, для кого-то из скорбящих родителей или их окружения настолько больно видеть правду, что надо ее немного приподнять на другой уровень, чтобы сработала своего рода анестезия.

Если это так КРАСИВО – это уже не ТАК БОЛЬНО.

После того как произошла трагедия, у меня не было возможности рассказать свою правду. Я начинаю делать это только сейчас. И мне важно донести все КАК ЕСТЬ. Я не претендую на высокий пост «прошедшей и выжившей», и уж тем более у меня нет никакого желания вписывать этот факт в мою биографию.

Тем не менее мне необходимо проговорить все это, чтобы таким же, как я, было проще меня найти. Тогда я смогу им помочь.

В проживании горя много амбивалентного. Для меня такова, например, позиция «белого пальто» в поддержке горюющего. Эту позицию я могла сформулировать так: «Я лучше знаю как».

Горе настолько индивидуально, что никто не может знать, КАК это для вас.

Но для меня такая поддержка не работает: чтобы знать КАК, надо сначала побыть на моем месте и прожить все то, что прожила я. А про других – я тоже не знаю полностью. Возможно, кому-то помогают красивые слова и фразы, но это не мой случай.

В поддержке горюющих родителей я словно хожу по минному полю. И мне важно не подорваться на предательстве себя в этой поддержке – меня и так предало большинство. Предательство себя – это быть неискренней в своей поддержке. Или промолчать, если мне пишут то, что меня ранит. Возможно, я бы сэкономила много энергии, если бы молчала.

Но я молчала слишком долго.

И сейчас, возможно, кому-то прилетает и за тех журналистов, сделавших себе имя и деньги на клевете в мою сторону, и за тех «друзей», которые пытались причинить мне дополнительный вред после трагедии, и за тех, кто призывал меня в то время молчать. Чтобы скандал закончился.

Так вот он закончился тогда за мой счет. И тогда я пообещала себе, что больше не буду молчать.

Я выполняю данное себе обещание.

Ипотека горя***

Сегодня долго беседовала с моей любимой Ташей Сулима, процессуальным терапевтом и расстановщицей.

После трагедии Таша была со мной на связи каждый день. Мы говорили на тему горя, его проживания. Об энергозатратности горя. И возникла такая метафора.

Горе похоже на ипотеку.

Затраты на горе списываются автоматически. Никто не спрашивает, хочешь ты их оплачивать или нет. Если оплата ипотеки горя не происходит – жизнь замораживается.

Что в этой метафоре представляется оплатой? Энергозатраты на проживание горя, боль, отчаяние, тоска, депрессия и другие чувства, которые, возникая, могут человека очень сильно утомлять.

Если человек не пропускает через себя эти чувства, то он не пропускает через себя и жизнь.

Вместе с болью человек не может почувствовать и радость. Отказ происходит от всей палитры чувств. К сожалению, нельзя выбрать: тут чувствую, а вот тут не надо. Отключается эмоциональная сфера полностью. Если оплата болью, отчаянием, злостью не происходит, можно так и не добраться до радости, вдохновения, принятия.

Ипотека обычно очень дорога. Часто люди, которые ее выплачивают, оставляют себе на жизнь только самое необходимое. Так и горе оставляет минимум энергии для выживания в процессе проживания утраты. Об этом я уже писала в главе «Энергозатраты горя».

Возникает вопрос: что за недвижимость мы оплачиваем такой ипотекой? Дом, квартиру или что-то еще? Кого мы хотим поселить там? Сколько лет еще надо производить выплаты? И если в ипотечном контракте все это прописано, то в контракте горя я лично ничего не могу прочитать.

Я не знаю, сколько еще это продлится. Будет ли изменяться процентная ставка. И что будет, когда моя ипотека горя будет выплачена. Смогу ли я въехать в дом моей новой жизни? Или скорее прямиком окажусь на встрече в тонком мире с моими детьми?

Возможно, моими силами и энергией я строю будущий дом для нас ТАМ.

Проценты ипотеки горя могут немного уменьшаться с течением времени. Все как в ипотеке банковской. Может возникать радость от того, что выплаты вот-вот закончатся и я смогу стать собственником нового жилья. Я только не знаю, ГДЕ он будет, этот дом.

Но я вижу, что по моему ипотечному договору, который я никогда не видела, возможны БОНУСЫ. И когда я искренне кому-то помогаю, мне словно списывают часть суммы. Мне становится немного легче.

В этом и состоит идея движения взаимопомощи родителей, потерявших детей «Renacer» («Перерождение»): помогая другим, мы получаем шанс обрести достоинство в проживании горя. Помогая другим, мы помогаем и себе тоже.

И я пока не знаю, что мы таким образом оплачиваем. Возможно, своей энергией мы прокладываем путь нашим детям в новом мире.

Если это так, я готова платить эту ипотеку столько, сколько будет необходимо.

Часть 4. Ресурсы

Что помогает восстановиться после смерти ребенка?**

Сегодня в испанской группе у нас была встреча с мамами-ветеранами. Так называют мам, у которых после смерти ребенка прошло уже много лет. У кого-то десять, у кого-то пятнадцать.

И они уже прожили бо́льшую часть своего горя. Они снова живы. Они здесь и сейчас. Они вернулись в мир живых. А я пока нет.

Ведущая группы предложила задавать вопросы. И я, конечно, задала. Я спросила: «Что помогло вам вернуться к жизни? Что стало поворотным моментом в проживании горя? Что развернуло вас к жизни?»

Мам-ветеранов было пятеро. И одна за одной упомянули один важный фактор – ВРЕМЯ.

Проходит ВРЕМЯ – и ты возвращаешься к жизни. Но на этом пути есть точка измождения.

Второй год горя нередко проходит тяжелее, чем первый. Потому что запас ресурсов заканчивается. Потому что сил больше нет. Потому что надежда на улучшение тает с каждым днем. А мне и вовсе становилось все хуже и хуже физически. Оказывается, надо просто продержаться. И потом станет легче. Надо постараться не умереть сейчас, чтобы в будущем, когда-нибудь, снова почувствовать вкус жизни и начать улыбаться.

Когда аналогичный опрос мы проводили в группе, то много мам ответили, что начать возвращение к жизни им помогло рождение ребенка.

Да, на весах жизни и смерти рождение новой жизни привносит ресурс. Ресурс в пользу жизни. Ребенок приходит в мир со своим ресурсом. И щедро делится им с родителями. Но рождение ребенка может стать и ретравматизацией. Потому что это ДРУГОЙ ребенок. А часто рождение нового ребенка является попыткой вернуть того, ушедшего.

И возникает тема так называемого «замещающего» ребенка.

Замещающими называют детей, рожденных в течение двух лет после смерти предыдущего ребенка. Такие дети часто словно живут за двоих, не своей жизнью. Ко мне на расстановки приходят такие выросшие дети, пытающиеся найти свой путь и разделиться не со своим. На эту тему есть целая книга, которая так и называется – «Замещающий ребенок».

На втором месте по откликам были домашние животные. Многим завести кошку или собаку очень помогло. Я тоже пошла этим путем.

Моя дочь мечтала о маленьком йоркширском терьере в последние годы своей жизни. Именно о йорке-девочке. Чтобы завязывать бантики. После ее смерти я решила, что нам нужен йорк-девочка в память о дочери.

Больше года я пыталась найти щенка в Барселоне. Срывалась одна договоренность за другой. Собака словно не шла ко мне. На Новый год мы поехали к моему брату в Крым. Я рассказала, что Каролина мечтала о йорке-девочке. И я бы хотела исполнить ее мечту.

Через месяц у меня был день рождения. И мне привезли маленького йорка. Это был подарок моего брата. И это был комочек чистой радости.

С тех пор я работаю мамой маленькой йорко-девочки. Я понимаю, что у меня есть на нее проекция моей дочери. Что именно ЕЕ место маленькая Ава Тара – так зовут собаку – заняла в нашей семье.

Помогло ли мне появление собаки развернуться к жизни? Очевидно, нет. Стало немного легче – да. Не заменило дочь – конечно, нет. Но радости немного прибавило.

Я пришла к выводу, что все же время помогает. Надо ждать. Ждать, пока станет легче. Немного фаталистичная картина получается. Но мамы-ветераны сказали мне еще одну важную мысль.

Помогает помогать другим.

Что я и делаю. И мне становится легче, когда легче хоть кому-то из участников группы «Новая жизнь после смерти любимых», практических конференций «Перерождение», помогающих при проживании горя, или движения взаимопомощи родителей, потерявших детей, «Renacer».

Так что я пишу это для того, чтобы стало легче кому-то из горюющих родителей. И как ни странно, тогда станет легче и мне.

Мы все связаны.

Пусть наша связанность поможет всем нам вернуться к жизни.

И всем станет ЛЕГЧЕ.

Ресурсный разрыв после смерти ребенка**

Когда ресурса нет, мне хочется умереть.

Ресурса нет часто. Какая-то часть хочет остаться. У нее много аргументов: дети, родители, незавершенные дела. Но у другой части тоже много аргументов: дети в тонком мире, родители там же, желание всех их обнять.

Какая чаша перевесит?

У родителей, потерявших детей, может возникнуть ресурсный разрыв. Разрыв между возможностью найти ресурс, чтобы жить дальше с болью на грани выживания, и невозможностью выдержать боль от любой интервенции.

Даже если это интервенция с желанием помочь. Просто нет сил на изменения. Точка апатии. Жить хочется, но нечем. Тут я вспоминаю такое понятие из системной психологии, как «цена жизни».

Цена жизни – это цена всех издержек (моральных, психологических, физических, материальных), которые заплатили близкие или сам человек за возможность получить жизнь (родиться) или продолжать жить дальше после больших потерь.

Вернуться к жизни после большой потери часто очень сложно. Разрешить себе жить дальше – это квест. И дать себе такое разрешение не всегда получается.

Потому что ЦЕНА невообразимо ВЕЛИКА. Заплатив такую цену, можно почувствовать себя полным банкротом. Так я себя и ощущаю.

Согласиться с этой ЦЕНОЙ означает принять все произошедшее. Но оно пока не принимается. Не проходит по диаметру в канал моего принятия.

Какая-то часть меня ищет помощи у психологов, психотерапевтов, расстановщиков, шаманов. А какая-то другая часть говорит: «Оставь все это, у тебя нет сил».

Я уже заплатила, но что-то внутри меня не соглашается с непомерностью цены. И ресурса на изменение нет. Точка нуля по Фаренгейту. Все замерло, и сил нет. Так замерзают люди на морозе. Говорят, что перед смертью им становится хорошо. Мне хорошо не стало.

С ребенком умирает часть родителя. Словно умирают те молекулы ДНК ребенка, которые до сих пор находятся в крови матери.

Когда я увидела спустя месяц тело моей дочери в Институте криминальной медицины Каталонии, я увидела мертвую себя.

Мы спустились в подвал на лифте вместе с моим психологом из сервиса по работе с жертвами и полицейской из охраны института. У меня забрали все вещи: телефон, сумку, все. И завели в маленькую комнату метр на два.

Передо мной было стекло. Психолог стояла рядом. Стекло было закрыто шторой. Потом штору отодвинули.

За стеклом на каталке лежала я. С ввалившимися внутрь глазницами. С грибком на коже – прошел месяц на летней испанской жаре. Но это была абсолютно Я. И эта Я была мертва.

Я рассматривала тело дочери, и меня почему-то волновало только, а что у нее с глазами? И почему одна щека более синяя, чем другая?

Психолог рядом заплакала. Я плакать не могла. Я уже была мертвой на каталке за стеклом.

Мертвые не плачут.

Когда мы вышли, я позвонила своей троюродной сестре, патологоанатому, и спросила: «Почему так вваливаются глазницы?» Сестра сказала, что это нормально для тела, если смерть произошла месяц назад. Я успокоилась.

Я уже умерла.

Возвращение из мира мертвых затянулось. Мать всегда на связи wi-fi со своим ребенком, даже если ребенок в другом мире. Так мать становится Бабой-ягой: одной ногой в этом мире, второй – в мире мертвых. Чтобы быть рядом со своим ребенком и заботиться о нем.

И в этом месте важно разделить «Я» матери (или отца) с «Я» покойного ребенка. Точнее вытащить «Я» умершего ребенка из родителей.

Потому что я до сих пор ДЫШУ. Мое тело живо, даже если часть души решила, что она умерла вместе с дочерью. И когда происходит разделение «Я» родителя и «Я» ребенка, то рождается шанс увидеть разницу.

Разницу в том, что даже если мой ребенок мертв, то я жива. В том, что со смертью ребенка моя жизнь не заканчивается. Что, несмотря на всю драму произошедшего, я каким-то чудом справляюсь.

Справляюсь с тем, что живу и дышу. С тем, что строю планы и ищу новые смыслы. Что даже могу помогать другим и писать эти тексты.

Бо́льшая часть меня стремится к умершей дочери, но я каким-то чудом остаюсь здесь. У меня пока это получается. Пусть получится и у вас.

Мы все уже заплатили непомерную цену.

Платить дважды глупо.