Читать книгу: «Выжить и не сойти с ума. После потери ребенка ; Ты будешь мамой. Как забеременеть, если долго не получается ; Хочу ребенка! Как быть, когда малыш не торопится», страница 18

Маршрут построен: где ваше горе на карте?***

В продолжение темы ясности в определении, о ком мы горюем и кем этот человек для нас является на самом деле.

Очень важно найти свою потерю на карте. На карте страны горя.

Горе бывает очень разным по своей сути, направлению, содержанию. И чем точнее определить, о КОМ или о ЧЕМ вы горюете, тем точнее будут координаты вашего местоположения. Тем легче найти выход из этой печальной страны. Именно из ВАШЕЙ страны горя, а не другого человека.

Я осознала, что это очень важная идея для нахождения своего, индивидуального выхода из этапа нестерпимой боли и для поиска новых ресурсов для жизни.

Направления горя бывают разные. Горе направлено снизу вверх, если мы говорим о потере родителей. Горе направлено в сторону, если мы лишились партнера или сиблинга (брата или сестры). Горе направлено сверху вниз, если мы теряем ребенка.

Важно не только увидеть, кем для вас был ушедший ребенок функционально (партнером, родителем, другом и так далее), но и назвать потерю максимально точным образом.

Что означает максимально точным образом?

Например, я раньше могла упомянуть, что потеряла мужа. Мой первый муж действительно умер, но на тот момент мы были в разводе уже десять лет. Когда внезапно в тридцать три года его не стало, это было так оглушающе, что я заплакала и не могла остановиться около часа. А потом я испугалась за нашего общего ребенка. За то, каково это для него, потерять отца в двенадцать лет. Мне некогда было горевать, я быстро переключилась. А вскоре забеременела пятым сыном, и для меня жизнь перевесила смерть.

Это не было потерей мужа, это была потеря БЫВШЕГО мужа и ОТЦА моего ребенка. В этом случае все встает на свои места. И появляется выход из страны горя.

Когда умер мой родной отец, я заплакала. Его пятая жена написала мне в Испанию, что отца больше нет. До этого момента я не видела его почти двадцать пять лет своей жизни. А всего он был рядом со мной первые восемь лет и несколько раз после: поздравлял с днем рождения, один раз мы ездили в Казахстан.

Когда родился мой первый сын, это произошло в акушерских клиниках медицинского университета, где он заведовал кафедрой. Все знали, что он стал дедом, и поздравляли от всей души. Говорят, даже отметили. Но мой родной отец ни разу не пришел ко мне и не видел внука до четырех лет. Это и был единственный раз, когда они виделись.

На момент смерти отца у меня было пятеро детей, о которых он не знал. Я сама нашла его в интернете десять лет назад, после первых сделанных расстановок. Пару раз мы поговорили. А потом он умер. Как вы думаете, долго ли я горевала?

Горе является производной от привязанности к человеку. А своего родного отца я почти не знала. К сожалению.

Под окнами роддома в 1995 году прыгал от радости мой отчим. Именно его я считаю своим отцом, который много лет был рядом и давал мне ощущение безусловной любви. Он – мой отец.

После смерти родного отца я пришла в себя за неделю. Поставила свечку в церкви, отправила деньги на похороны. Мне пришлось самой сообщить о произошедшем матери. И я почувствовала, что конфликт между ними жив до сих пор. Я не горевала долго. Потому что мало знала человека, подарившего мне жизнь.

Мне кажется крайне важным определить свою потерю через степень привязанности и обозначить ее подходящим словом. Если мы определим потерю как что-то менее значительное, чем эта потеря для нас является, мы можем не найти адекватного пути проживания горя.

Потому что мы тогда оказываемся не в СВОЕЙ стране горя.

Если мы определим потерю как что-то более значительное, чем есть на самом деле, мы точно так же можем заблудиться.

Например, если потеря произошла в первом триместре беременности. Была ли это потеря ребенка? Несомненно. Больно ли это? Очень больно. Но хорошо это так и назвать: потеря ребенка во время первого триместра беременности. Если назвать это «смертью ребенка», то большинство людей увидит образ ребенка в гробу и дорисует эту картину совсем по-другому. Это «потеря ребенка или беременности в первом триместре». Что не уменьшает боль.

Эта потеря проживается по уникальному маршруту. Я с такими потерями работаю как психолог вот уже четырнадцать лет. И в 2019 году я потеряла двоих детей в первом триместре беременности.

Если потеря произошла во втором или третьем триместре – это очень больно. Больнее ли это, чем потерять беременность во время первого триместра? Каждый сам отвечает на этот вопрос. Я бы ответила, что да, больнее.

С чем в этот период беременности возникает связь? Связь возникает со своими мечтами, проектами, ожиданиями и представлениями о ребенке. Когда ребенок начинает двигаться внутри, с ним образуется новая связь – физическая. Но пока это проект и ожидание счастья: как это будет, каким он будет, как будет расти?

Мы пока не знаем КАК, но уже радуемся перспективе. Это чудесное время, и его резкое прерывание очень болезненно. И хорошо назвать это «потерей ребенка во время беременности».

Если потеря ребенка происходит во время родов или через небольшое время после них – это обрушение всех ожиданий и смыслов. Идти девять месяцев к счастью и на финише не получить его – это очень больно. Больнее ли это, чем потерять ребенка во время беременности? Каждый отвечает на этот вопрос самостоятельно. Мне кажется, что да, но я не была на этом месте. Не могу привести пример из своего опыта.

Когда ребенка уже можно подержать на руках, это новый этап отношений и возникновение нового уровня привязанности. Это новый уровень вклада в его жизнь. Хотя иногда и вынашивание беременности является огромным вкладом по невероятной цене, если этому предшествовало множество потерь.

Как найти себя в этом случае на карте страны горя? Я бы назвала это «потерей ребенка в родах или в период младенчества».

Если потеря ребенка происходит, когда ему год, пять, десять, пятнадцать лет, есть ли разница? Да, она существует в уровне привязанности и накопленного капитала совместного опыта и воспоминаний. Разница между ожиданиями, перспективами, мечтами и воспоминаниями в степени реальности и реализованности в материальном мире.

Попробую аккуратно привести метафору. Представьте, вы купили квартиру в ипотеку. Страховку на квартиру ипотечная компания разрешила не делать. Вы оплатили первый взнос и отпраздновали новоселье. После этого квартира сгорела дотла и восстановлению не подлежит. Какими будут ваши чувства?

А теперь представьте, что купили в ипотеку квартиру и счастливо прожили в ней пятнадцать, а то и двадцать лет. И вот, накануне последней ипотечной выплаты, квартира сгорает дотла и восстановлению не подлежит. Страховки на квартиру тоже нет. Какими будут ваши чувства в этом случае?

И в том и в другом случае, я думаю, будет много боли и вопросов «За что?».

Но в первом случае вы вместе с квартирой теряете свою мечту о жизни в ней и немного ресурсов на ее осуществление. Во втором случае вы лишились огромного количества вложенных средств, но также в памяти остаются счастливые годы, проведенные в этой квартире.

Похожие чувства, только в миллион раз сильнее, можно испытать после потери беременности и после потери выросшего (или не успевшего вырасти) ребенка.

Привязанность к ребенку, в которого ты вложил килотонны своего внимания, сил, ночных недосыпов и терабайты любви, отличается от привязанности к ребенку как к мечте или проекту. И хорошо для себя обозначить эти различия.

Приведу пример.

Один хорошо известный фонд часто публикует афиши событий, в которых указано, что на этом событии пойдет речь о родителях, переживших смерть ребенка. Мне было интересно попасть туда, но, когда я пришла, стало понятно, что речь идет только о перинатальных потерях. На афише нигде это не было обозначено. Огромную тему потери детей сузили до потерь перинатальных. Мне было реально больно.

Еще три женщины написали мне также о своей боли в связи с этим событием. Тогда я оставила на Facebook обращение к актерам, которые участвовали в этом событии, НАЗЫВАТЬ ВЕЩИ СВОИМИ ИМЕНАМИ.

И они меня услышали.

И вот уже запись их спектакля вышла под названием «Помощь родителям, пережившим перинатальную потерю». Я поблагодарила их за сбалансирование ситуации.

Когда кто-то заявляет, что хочет потянуть какую-то тему, на это сначала приходят РЕСУРСЫ, адекватные теме, а потом запрос на адекватную ей же ОТВЕТСТВЕННОСТЬ.

Вспоминаются примеры из моей практики репродуктивного психолога. В Барселоне я часто работала с женщинами на тему решения диагноза «Бесплодие». И с некоторыми из них мы выходили на тему донорства яйцеклеток в молодости. Не было денег, девушки решали материальные вопросы, сдавая биологический материал. Когда с их помощью у бесплодной пары рождался ребенок, многие говорили о прибытии пула ресурсов: словно ниоткуда приходили деньги, удача и успех.

А спустя несколько лет жизнь словно спрашивала: а где ребенок? Где результат выданных инвестиций? И часто возникало бесплодие. Когда, проработав проблему, мы восстанавливали баланс, ребенок приходил.

О балансе в теме горевания мало кто задумывается. Но он есть.

Недавно я купила книгу. Меня привлекло название: «Слово утешения» и подзаголовок «После смерти ребенка». Повествование шло от имени православного батюшки. Я открыла и начала читать. И как же мне было неприятно. Нет, даже не неприятно. Мне было очень больно обнаружить, что и тут меня обманули.

Оказывается, в книге с таким названием идет речь о потере двух беременностей на позднем сроке. Батюшка уже в самом начале пытается уравнять ситуацию и говорит о том, что эта книга сможет служить утешением для всех женщин, независимо от того, потеряли ли они беременность в любом триместре, младенца или ребенка любого возраста.

Это неправда.

Слова утешения для матери, потерявшей ребенка двадцати лет, очень отличаются от слов утешения для женщины, у которой прервалась беременность. Как и слова утешения для женщины, которая способна после потери родить снова, крайне отличаются от слов утешения для той, кто лишился ребенка после завершения репродуктивного возраста или по каким-то причинам не имеет возможности родить снова.

Далее постоянно шло упоминание «возвращения из роддома». И что близкие недоумевали, как реагировать.

Есть ли разница в реакции людей, когда, например, о моей трагедии знали люди как минимум в двух странах и знали чистую клевету, где сострадание отсутствовало как факт, меня добивали, и реакцией людей, когда женщина вернулась из роддома без ребенка?

В моей ситуации разница огромная. Мне хотелось спрятаться и остаться одной. Чтобы понять, на каком я свете. А мне сыпались звонки со всех телеканалов, газет, радиостанций. Я не отвечала.

Я бы хотела, чтобы НИКТО, кроме близких, не знал о моей трагедии. Но информация разлетелась. Скрыть трагическую смерть четырнадцатилетней дочери публичного человека практически невозможно. Правда, и скрыть потерю беременности публичного человека также крайне трудно, если о беременности было уже объявлено.

После трагедии и публикаций в СМИ часть людей решила меня добить. Потому что они очень испугались за своих детей. В тот момент я бы хотела, чтобы рядом были близкие, а все остальные ничего не знали. Мне было очень неприятно читать о «возвращении из роддома». Я в своей жизни проживала намного более жесткий вариант, потеряв нескольких детей в 2019 году.

Для каждого человека своя боль самая болезненная.

Но давайте обозначим опознавательные маячки своей боли, чтобы на нее, как на мину, не наступали люди, которым тоже невыносимо больно в этот момент.

Неадекватно писать на обложке «После смерти ребенка», если в книге будут рассмотрены ТОЛЬКО перинатальные потери. Перинатальные потери – это, к сожалению, не все смерти детей.

Я предлагаю быть бережными друг к другу. И к самим себе.

И не брать на себя груз, который невозможно поднять. У каждого своя потеря. И она для этого человека – самая болезненная.

Важно определить для себя – какую потерю проживаете вы. Чтобы не брать на себя БОЛЬШЕ или МЕНЬШЕ.

И чтобы найти выход из СВОЕЙ страны горя.

Расчлененка внутри: как собрать себя обратно?***

Внутри нас много частей. Субличностей или частей психики.

Какая из них проживает горе? Все вместе? Какая-то одна? Эссенция человека? Есть ли часть скорбящего родителя, которая горе не проживает? Проживает ли душа горе потери?

Я вчера была на регрессии благодаря благотворительному проекту «Регрессологи для родителей, оказавшихся в трудной ситуации». Я очень хорошо почувствовала, что моя душа не страдает.

Высшее «Я» абсолютно спокойно наблюдает за тем, как я корчусь от боли. Похоже, все это даже вызывает у него интерес. Душа, скорее всего, не страдает. Но почему тогда ТАК больно?

Франц Рупперт считает, что после травмы, а смерть ребенка является сильнейшей травмой, внутри психики образуются три части: «здоровая», «травмированная» и «выживающая».

Бо́льшая часть боли уходит в травмированную часть личности. Часто она там капсулируется, тем самым к боли перекрывается доступ.

Это явно не наш случай.

Выживающая часть у нас тоже есть, и она тоже испытывает огромную боль. Но пытается выплыть так, как получается. Часто гребя против течения быстрой горной реки для того, чтобы остаться в живых. Эту часть каждого горюющего родителя можно только ПОБЛАГОДАРИТЬ за труд.

А осталась ли в каждом из нас здоровая часть? Думаю, что да. Пусть она небольшая, но она есть и удерживает нас здесь. Иногда она похожа на новорожденного, который еще не решил, согласен ли он с этим воплощением, этим телом, этими родителями. У этого новорожденного пока неземные глаза мудреца, в которых можно прочитать прошлое, настоящее и будущее.

А кто же его родители?

Похоже, что выживающая и травмированная части, которые очень надеются, что, когда малыш подрастет, он сможет поделиться с ними своими ресурсами.

Похоже, тут мы идем к несоблюдению системного закона иерархии семейной системы, в котором говорится, что у каждого в семейной системе есть свой четко определенный ранг и вошедший ранее имеет ранг выше.

Правда, первой в нашей внутренней семейной системе появилась именно здоровая часть. Она – самая старшая, и ее ранг выше. Травмированная и выживающая части возникли много позже. И теперь им, младшим по рангу, надо выращивать и питать старшую здоровую часть.

Такой феномен в системной психологии называется парентификацией, когда младшие участники семейной системы выполняют родительские функции для старших участников.

Похоже, после потери ребенка нарушается ИЕРАРХИЯ внутренних частей горюющего родителя. И именно поэтому так трудно собрать себя ЗАНОВО!

Потому что младшим частям не по рангу заботиться о старшей части. Это нарушает иерархию. И вызывает системные динамики, блокирующие процесс.

Так что же может помочь здоровой части ПОДРАСТИ?

Тут надо обращаться на уровень выше. К эссенции, сути, к высшему «Я». В психологии эту часть часто называют СЕЛФ.

В Портлендском институте потерь и переходов Роберта Неймеера нам давали очень интересную арт-терапевтическую практику интеграции своих внутренних частей – участников нашей внутренней семейной системы. В упражнении надо было найти и вылепить из пластилина ту часть, которая страдает. Затем найти и вылепить ту часть, которая реагирует на это страдание. А затем вылепить часть СЕЛФ.

Когда я вылепила свою часть СЕЛФ и смогла сделать ее опорой для страдающей части, мне стало реально легче. СЕЛФ очень спокойно воспринимает ситуации со своего более высокого уровня.

Эта часть может стать опорой для выращивания нашего младенца ЗДОРОВОЙ части психики.

Я понимаю, что эта информация будет больше понятна моим коллегам, но я все-таки сделаю еще одну попытку объяснить все простым языком. Я все это исследую и для себя. Я бы сказала, в первую очередь для себя.

Для меня этот внутренний пазл из страдающих и не страдающих частей стал открытием. Часто я слышала от коллег, что надо разделить свое «Я» и «Я» умершего ребенка. Такой подход существует в расстановках со следующей аргументацией: если родитель соединяется с умершим ребенком внутри себя, он чувствует, будто сам умирает.

Так я это и чувствую!

Я видела свое мертвое тело – это была первая мысль, я видела себя мертвой. Дочь после смерти – а мне выдали тело только спустя месяц после трагедии – была ТАК похожа на меня!

Я просто смотрела на свое мертвое тело. Это был невозможный опыт.

Я до сегодняшнего дня чувствую, будто умерла. А мне предлагают разделиться с дочерью. Снова и снова предлагают отпустить ее.

А теперь я снова вернусь к теме регрессии, на которой была вчера. На этой регрессии, продолжавшейся более трех часов, неожиданно открылся один интересный факт.

Я и моя умершая дочь – части одной ДУШИ. У нас одно высшее «Я». Мы – две личности, которые пришли с единой целью, для которой одной из нас надо было «пожертвовать».

У нас получилось, только части были перепутаны. Убить должны были меня. Дочь была по ошибке убита в моей кровати, она оказалась на моем месте.

Я же после сеанса регрессии нашла огромное количество плюсов в этой ошеломляющей новости.

Если мы одна душа, то мы не расставались ни на секунду. В другом мире мы вместе навсегда.

Это во-первых. Во-вторых, если мы части одной души, я с полным правом могу дать и моей дочери место в моем теле. Это будет чем-то вроде подселения. Главное, знать, как проверить, что это именно она стучится ко мне. А я обучалась таким методикам проверки.

В-третьих, мы всегда на прямой связи. Если даже мне кажется, что она не отвечает, просто в этот момент мы можем сливаться воедино.

Я буду исследовать эту тему дальше. Пойду еще на регрессии, чтобы разобраться получше. А сегодня я думала, чем же помогает регрессия в «прошлые» жизни? И поняла, что все очень просто.

Даже если увиденное в регрессии не является ПРАВДОЙ, в результате проживания событий во время сеанса внутри возникает БАЛАНС, так как каждое событие получает объяснение, наш внутренний критик или РАЗУМ успокаивается, а иногда даже находится НОВЫЙ СМЫСЛ произошедшего.

Это практика балансировки внутренних частей, с которыми во время сеанса гипноза мы встречаемся внутри себя. И какие-то части мы обвиняем, какие-то части наделяем силой, от каких-то можем отказаться, а какие-то, наоборот, усиливаем.

БАЛАНС всего восстанавливается ИЗНУТРИ. Не СНАРУЖИ.

Это важное осознание.

Когда-то, в течение пары лет, я обучалась ПСИХОМАГИИ Алехандро Ходоровски у его сына Кристобаля в Барселоне. Кристобаль всегда говорил, что психомагический акт срабатывает, когда внутри всех составляющих внутреннего мира человека наступает баланс.

Известно, что и в системных расстановках мы работаем с образцами мамы, папы и других участников семейной системы. Расстановки – это не экзорцизм, когда приходят реальные духи людей. В расстановках мы наблюдаем внутренние образы самого клиента.

Так и здесь – если в результате ЛЮБОЙ практики внутренний БАЛАНС восстанавливается, это очень правильная практика.

Так что решайте сами, хотите ли вы разделяться с «Я» вашего ушедшего ребенка или будете носить его с собой всю жизнь.

Я выбираю второе.