Читать книгу: «Почти девяносто градусов», страница 2

– Нет, – Элиас покачал головой, наконец полностью возвращаясь в настоящее. Он взял бокал, но не пил, а лишь повертел его в руках, глядя на винные слёзы на стекле. – О космическом. Представьте себе стол. Идеально зелёное сукно, идеальные границы. И шары, расставленные в идеальном порядке. Они веками двигались по своим траекториям, предсказуемо, в совершенном равновесии. Это была… машина, созданная самой природой. Красивая. Вечная. Так нам казалось.

Хофман отставил бокал, его лицо стало серьёзнее. Он следил за взглядом Торна, будто пытаясь увидеть то же самое.

– Солнечная система, – констатировал он просто. В его голосе не было вопроса.

– Солнечная система, – кивнул Элиас. – А потом… потом пришёл игрок. Сначала сбросил какие-то шары на пол. А потом, не имея кия, взял один из шаров, самый тёмный, ржавый… Марс… и просто швырнул его в остальные. Со всей силы. И всё полетело. Стол сотрясся, сукно порвалось. Шары сталкивались, разбивались, меняли направление, летели куда попало.

Он замолчал, и в тишине парка было слышно лишь жужжание пролетающего мимо дрона-садовода.

Хофман молча слушал, его пальцы медленно барабанили по столешнице. Он не любил эти метафоры, но понимал их необходимость. Как понять то, что не укладывается в голове?

– И наш «Одиссей»? – наконец спросил он. – Мы один из тех шаров?

Элиас наконец оторвал взгляд от бокала и посмотрел на генерала. В его глазах стояла вся тяжесть тридцати поколений пути.

– Нет, Эрик. Мы – пылинка, лежавшая на краю того стола. Мы видели, как всё началось. Мы видели, как наш шар… Земля… дрогнула и покатилась к краю. И мы спрыгнули. Мы не знаем, упала ли она уже, катится ли ещё, столкнулась ли с кем-то. Мы просто мчимся в темноте, надеясь, что нас не зацепит случайный шар, летящий из той давки. Мы спасаемся не от чего-то. Мы спасаемся от хаоса, который уже случился. И самый главный вопрос теперь…

– Какой вопрос? – тихо спросил Хофман.

– Есть ли ещё столы? – прошептал Элиас. – Или этот игрок… он один такой во всей Вселенной? И все ли столы для него – просто бильярд?

Воцарилась тишина, густая и тяжёлая, нарушаемая лишь искусственным щебетом птиц. Звон бокалов о металлический стол, когда Хофман поставил свой, прозвучал невероятно громко.

– Я предпочитаю думать, что мы не пылинка, – твёрдо сказал генерал после долгой паузы. – Мы – шар, который всё же укатился. И теперь у нас есть шанс найти новый стол. Или… – он ткнул пальцем в столешницу, – построить свой. Здесь. Из того, что есть.

Элиас Торн снова посмотрел в искусственное небо, на далёкие, плывущие в искусственной дали искусственные облака.

– Надеюсь, у вас получится, генерал. Искренне надеюсь. А я… я буду помнить старый. Чтобы знать, за что спросить, если встретим того игрока снова.

Они допили вино в молчании глядя, как по нарисованной улице идут голографические прохожие. Наконец Хофман решился.

– Элиас, я не случайно вас здесь нашёл. В нижних ярусах опять пошли слухи. О Садоводах.

– Эрик, помните, вы сами мне говорили, что Садоводы – выдумка скучающих от безделья поселенцев? Как нам говорит наука, всякое общество рано или поздно порождает свою мифологию. Тем более общество замкнутое: вот за теми горами живут великаны, а вот за этими – люди с собачьими головами. Вспомните школьную историю.

– Я помню, – сказал Хофман, – но на этот раз всё намного серьёзней. Садоводы похитили Джона Хьюджа.

Тишина за столиком стала иной – из задумчивой она превратилась в напряжённую, густую. Даже голографические прохожие на нарисованной улице казались теперь не уютным фоном, а подозрительными тенями, подсматривающими за разговором.

Элиас Торн отставил бокал. Лёгкая ирония, с которой он только что говорил о мифологии, испарилась без следа. Взгляд его стал острым, командирским.

– Хьюдж, – произнёс он, как констатируя факт. – Джон Хьюдж. Техник второго класса. Вес – сто сорок килограмм, рост – метр восемьдесят. Человек, которого проще поднять краном, чем увести против его воли. И вы говорите, его даже не убили, а похитили? Бесшумно, не оставив следов, в обход всех систем наблюдения? И сделали это мифические Садоводы?

Хофман нервно провёл рукой по подбородку.

– Я не говорю, что это они. Я говорю, что по кораблю поползли именно такие слухи. Люди шепчутся. А что касается следов… – Генерал наклонился чуть ближе, понизив голос. – Мы проверили логи его отсека. В ночь исчезновения, в 02:48, его дверь была открыта с нарушением протокола. Не взломана, Элиас. Отключена. На пять минут отключились все системы блока, включая камеры. Ровно на столько, чтобы дверь можно было открыть вручную и вывести Хьюджа. А потом всё включилось обратно. Как будто ничего и не было.

Торн замер. Его пальцы снова сомкнулись вокруг ножки бокала, но теперь это был не задумчивый жест, а хватка.

– Сбой? Глюк в системе?

– Все системы дублированы, вы это знаете не хуже меня, – покачал головой Хофман. – Сбой одновременно в основном и резервном питании, в контроллерах двери и в системе наблюдения? Вероятность этого стремится к нулю. Это был целенаправленный и профессиональный обход защиты. Такой, на который не способен ни один человек на этом корабле. Даже наш системный администратор не знает, как это сделать.

Капитан откинулся на спинку стула, его взгляд упёрся в фальшивое небо парка. Но он видел не облака. Он видел схемы корабля, тоннели, вентиляционные шахты, слепые зоны, куда не дотягиваются камеры. Он думал о Садоводах – легенде, в которую он никогда не верил. О ведьмах, призраках, тенях, которые, по слухам, забирают тех, кто слишком много видит или слишком громко говорит.

– Предположим, – медленно начал Торн, – что это не миф. Что это… кто-то. Или что-то. Зачем им Хьюдж? Он был никому не интересным балластом. Почти всё своё время Хьюдж проводил, играя в видеоигры: надевает вирт-очки и лежит часами на кровати. Если у вас есть технология, позволяющая бесшумно похищать людей, вы возьмёте кого-то важного. Учёного. Инженера. Офицера. В конце концов, вас или меня. А не Хьюджа.

– Если ты призрак, – тихо сказал Хофман, – тебе не нужны причины людей. Может, он что-то увидел. Может, он был не там, не в то время. А может… – Генерал замолчал, подбирая слова. – Может, он им просто подошёл. По параметрам. Как спелый фрукт срывают с ветки. Не из-за его качеств, а просто потому, что он созрел.

Слово «созрел» повисло в воздухе тяжёлым, зловещим намёком. Оба мужчины помнили старые, полузабытые теории, которые ходили среди первых поколений колонистов. Теории о том, что корабль – это не просто ковчег. Что у него есть своя, тёмная цель.

Торн резко поднялся.

– Хорошо. Допустим, это не сказки. Допустим, на моём корабле есть нечто, что крадет моих людей. Что вы предлагаете? Объявить тревогу? Устроить обыск? Поднять на уши весь «Одиссей» из-за одного пропавшего бездельника, которого, вполне вероятно, просто где-то пересиживает запой?

– А может быть это пираты?

– Пираты?

Это были уже не легенды. А засекреченная часть архива.

В самом начале своего пути звездолёты переговаривались. Перекликались, как огромные левиафаны, плывущие тёмной ночью в глубине безмерного океана. Обменивались новостями, делились проблемами. Чувствовали, что они ещё вместе, хотя радиосигналу с каждым разом требовалось всё больше времени, чтобы связать их вместе. Пока вдруг однажды в радиорубке они ни услышали крик о помощи:

– Всем всем всем! Это «Одиссей-2019»! Приём! Нас атакуют сирианские пираты!.. Берут на абордаж! Они уже внутри корабля!.. Они…

На этом связь оборвалась. В общем чате командиры звездолётов решили с этого момента не засорять эфир по пустякам, а только в случае крайней необходимости. И через некоторое время… «Одиссей-2019», «Одиссей-12», «Ковчег-2», «Посланник-5», «одиссеи», «ковчеги», «посланники». Корабли гасли, как огни засыпающего города, Корабли, которым так и не суждено было обрести свой берег.

Хофман тоже встал. Его лицо было каменным.

– Навряд ли это пираты. Сирианцы бы просто вырезали половину команды, а над остальными проводили бы свои чудовищные эксперименты. Не будем поднимать панику. Я предлагаю начать тихое расследование. Силами людей, которым я доверяю. И… – он сделал паузу, – я предлагаю вам, капитан, быть осторожнее. Если это правда Садоводы, то они уже показали, что могут ходить по кораблю как у себя дома. И если они забрали Хьюджа без причины… то кого они заберут следующим?

Они стояли друг напротив друга среди уютной бутафории парижского кафе, а между ними висела тень целой планеты, превращённой в звезду, и призрак тайны, которая, возможно, была гораздо ближе, чем они думали. Искусственное солнце паркового яруса погасло, имитируя закат, и сиреневатый свет вечерней подсветки улицы сделал их лица бледными и незнакомыми.

– Хорошо, – тихо согласился Элиас Торн. – Начинайте своё расследование. Но тихо, Эрик. Очень тихо. Давайте не будем пугать… кого бы то ни было.

Он повернулся и вышел из кафе, его шаги гулко отдавались в наступающей искусственной ночи. Он шёл не как капитан, уверенный в своём корабле. Он шёл как человек, который только что обнаружил, что его дом кишит термитами. Или чем-то похуже.

Хофман вышел за ним. По пути к лифту он наткнулся на смешного человека в старом, замызганном комбинезоне. Комбинезон был обвешен различными цветными побрякушками, подобно орденам на генеральском мундире. На голове у него были древние стереонаушники, в руке он держал сплетённое из обрывков проводов лукошко. Человек шёл, всецело погружённый в себя, никого не замечая, и чуть не врезался в Хофмана. Хофман остановился. Смешной человек остановился, посмотрел на Хофмана и спросил: – Господин генерал, вы не видели здесь мою курочку, курочку Рябу? Её кто-то украл, а она несёт золотые яички, она всегда мне их приносила. Она хотела, чтобы мы купили на них новый мир. Они такие блестящие, радостно смотреть,… кто-то злой затаился,… в углах, в коридорах,… восемьсот! восемьсот…

Он ещё что-то невнятно бормотал, но Хофман обогнул его и пошёл дальше.

Мистер Дэн был живой достопримечательностью Площади – яруса, стилизованного под заброшенную деревню с призрачным шармом. Пока другие старались забыть прошлое, он, казалось, целиком в нём жил. Его «никчёмная» профессия в корабельных списках значилась как «архивариус-реставратор цифрового фольклора», что на всеобщем языке означало «коллекционер старого хлама».

Он мог часами сидеть на заборе с огромными наушниками на голове, через которые неслась трескучая запись «пения цикад» – звука, который никто на корабле, включая его самого, никогда вживую не слышал, но который он представлял себе по старым записям из своего архива. Он разговаривал с голограммами птиц, подкармливал роботов-уборщиков, которых звал по именам и утверждал, что слышит, как «корабль дышит» по ночам. Его считали безобидным чудаком. Пока не пропал Хьюдж.

Новость о похищение взволновала Мистера Дэна невероятно. Он ходил по Площади, высоко поднимая ноги и размахивая руками, как будто собирался взлететь, иногда подпрыгивал, иногда прятался от кого-то за деревьями. И всё время невнятно что-то бормотал: «восемьсот,.. тригонометрия,.. нет, восемьсот, и,.. и…». Свесив голову набок, он сидел под крыльцом своей хижины, нервно перебирая кусочки пластика, фантики от конфет и старые пробки.

Никто в точности не знал, откуда появился Мистер Дэн. Возможно, он когда-то работал на уровнях гидропоники. Оттуда происходило много странного, там какие-то тёмные личности выращивали запрещённые растения, и эта отрава расползалась по кораблю. Полицейские уничтожали делянки, виновных сажали в карцер. На какое-то время всё успокаивалось, но потом всё начиналось по новой.

А может, он был из интернатовских недоучек, что не вынесли тягот корабельного образования и скитались по ярусам в поисках развлечений. Полиция приглядывала за ними вполглаза, но особо никого не трогала.

В общем, никому до него не было дела.

Вечером Мистер Дэн стоял на пороге «Избушки на курьих ножках», деревянного домика на краю деревни. Воздух внутри пах не просто пылью и травами, а чем-то острым, электрическим – словно перед грозой. В углу, возвышаясь под самый потолок, стоял древний ручной ткацкий станок, заставленный катушками с нитями всех цветов и толщины. Старая Марта сидела перед ним, но не работала, а лишь водила пальцами по амулету, висевшему у неё на шее. Ее спина была напряжена.

Болтали, что она помнит самые первые поколения, и болтали не зря.

Марта Танн, женщина уже зрелого возраста, попала на «Одиссей-6350» по чудовищной ошибке. Она была клиническим психологом, специалистом по техникам глубокой медитации и устойчивости сознания. Её пригласили как консультанта для работы с экипажем миссии на Марс. Но в списках произошла путаница, и её имя оказалось в протоколе для «Одиссея» – проекта, о котором она ничего не знала.

Когда её, как и других, усыпили для «долгого путешествия», мощные гипнотические внушения, наложенные на остальных, разбились об её тренированный ум. Она не видела гибели планет. Не слышала речей о Великом Исходе. Она проснулась в своей капсуле с одной мыслью: «Где я и что это за место?»

Первые месяцы она пыталась достучаться до других. Говорила капитану, учёным, инженерам. Но в ответ видела лишь стеклянные глаза фанатиков, цитирующих вымышленную историю Катастрофы как священное писание. Они верили в это так искренне, что у неё самой начала кружиться голова. Их реальность была прочной, как броня.

И тогда Марта Танн отступила. Она сымитировала лёгкое помутнение рассудка – неопасное, чтобы не привлекло внимания врачей, но достаточное, чтобы к её словам не прислушивались и оставили в покое. Так она стала Старой Мартой, неопасной чудачкой, которая живёт на краю Площади.

Её долголетие не бросалось в глаза. Это не была застывшая юность. Это была невероятная, растянутая во времени старость. Она старела, но очень-очень медленно, словно время текло сквозь неё особым, вязким потоком. Морщины на её лице были не следствием увядания, а скорее картой, вытравленной столетиями наблюдений. В её глазах стояла не мутная пелена старости, а глубина, в которой, казалось, можно утонуть – глубина, не приличествующая обычному человеку.

Она никогда не болела. Раны на её руках (если она их получала) заживали за день-два, не оставляя следов. Она могла просидеть за своим станком сутки без еды и воды, не чувствуя слабости, будто её тело питалось чем-то иным, скрытым от посторонних глаз.

Сама она никогда не говорила о возрасте. На вопросы она отмахивалась шутками: «Я столько всего помню, что забыла, когда родилась» или «Возраст – это просто число, а у меня с числами всегда было плохо». Но в её шутках сквозила странная, неподдельная усталость тех, кто видел слишком много.

Её возраст и память были и её проклятием. Она была живым архивом «Одиссея-6350». Она помнила лица первых «колонистов», чьи прапраправнуки уже состарились и умерли. Она видела, как миф о полёте обрастал новыми деталями, как капитанский мостик перестраивали уже три раза, а деревья на Площади высаживали заново. Она была молчаливым свидетелем, и это знание давило на неё тяжелее любого груза.

– Дэн, – её голос прозвучал тише обычного, почти шёпотом – Что случилось?

– Марта,… Хьюдж,… Восемьсот! Тригонометрия! И! И… и…

– Понятно… – Марта тяжело вздохнула и встала со скамейки. – Иди, присядь. – Она проводила Мистера Дэна вглубь комнаты и усадила его на старый диван. – Успокойся. Успокойся, расслабься и слушай меня внимательно: восемьсот, тригонометрия, индульгенция.

Мистер Дэн поднял голову и ответил: – воспитание, двести десять, ламантин.

А потом уронил голову на грудь.

Через некоторое время он очнулся и новым взглядом обвёл комнату:

– Здравствуй, Марта.

– Здравствуй, Квентин До, с возвращением!

– Как ты думаешь, они ещё долго протянут?

– Вряд ли. Сходи на нижние жилые ярусы, на гидропонных уровнях работают единицы. Остальные уже почти все лежат по своим отсекам в видеоочках: жирные, тупые и ничего не хотящие, кроме бессмысленной видеожвачки. Даже секс и алкоголь их больше не интересуют.

– Значит, теперь уже скоро. Мне нужны коды экстренной связи с командованием корабля!

Старая Марта взяла листок канцелярского пластика, написала на нём несколько строк и подала его Квентину:

–– Возьми, здесь все, что тебе понадобится. Удачи, капитан-инспектор!

Квентин внимательно прочитал написанное, сунул листок в карман и пошёл в направлении центра связи.

Квентин До набрал на коммуникаторе приёмную Хофмана:

– Соедините меня с генералом, код криптон красный, срочно!

Адъютант поднял генерала из постели.

– Ну что там ещё стряслось?

– Код криптон красный, господин генерал! С уровня Площадь.

– Площадь, хорошо. Разблокируйте на ней мой скоростной лифт. Пусть поторопится!

Скоростной лифт быстро доставил инспектора на командирский уровень. Квентин До уверенно открыл дверь модуля генерала Хофмана.

Хозяин кабинета был слегка удивлён.

– Мистер Дэн, ты что здесь делаешь? Курочку Рябу всё ещё ищешь? И, кстати, откуда ты знаешь слово «криптон», да ещё красный? Баба Яга во сне нашептала?

– С курочкой, генерал, всё в порядке. А вот вашему звездолёту грозит большая беда. И вот, кстати, у меня есть одна вещица. На, посмотри! – он покрылся в карманах и выложил перед генералом свой полицейский жетон.

Хофмана долго разглядывал предмет странной формы.

– Значит ты капитан-инспектор галактической полиции? А почему не генералиссимус галактики? Квентин До… Где ты его нашёл? Признавайся! – тон генерала резко изменился. – и что это за галактическая полиция?

– Скажи, генерал, а как ты узнал то, что ты сейчас сказал? – тон Квентина был совершенно спокоен и даже учтив.

– Да что ты мне голову морочишь! Вот же… – он посмотрел на то, что держал в руке – я…

– Я не могу здесь ничего здесь прочитать? – До посмотрел на смущённого генерала и продолжил – Это универсальный жетон галактической полиции. Он опознаваем всеми расами Млечного пути, в том числе и людьми. Внутри жетона находится тактильный передатчик с автоматическим переводом. Значки, на которые ты смотришь и пытаешься прочитать – это буквы универсального языка галакта, на Земле его узна́́ют ещё не скоро.

– Почему не скоро? – растерянно спросил генерал.

– Потому, что на вашей планете власть захватили преступники, и моя задача…

– Постой, капитан-инспектор, какие преступники? Солнечная система разрушена, Земля, вероятно, тоже погибла!

– А откуда ты узнал об этом, генерал Хофман?

– Я узнал об этом из архивных записей! Они находятся в общем доступе и всякий может это посмотреть! Да ты и сам их, наверняка видел.

– А ты уверен, генерал, что эти записи подлинные?

– А ты уверен, что нет?

– Давай не будем пререкаться, как школьники. Просто поставь любую видеозапись из архива.

Хофман, ворча, открыл хранилище компакт-дисков, достал один и вставил его в гнездо плеера. Включил воспроизведение. На экране зашумели знакомые кадры: искажённые лица дикторов, паника в центрах управления полётами, а затем – чудовищный взрыв Юпитера, превративщегося в сиреневую звезду.

– Вот, – буркнул генерал. – Доказательства. Всё как на ладони.

Квентин До не спускал глаз с экрана. Его лицо было невозмутимо.

– Останови, пожалуйста, на 34-й секунде. Кадр с убегающим репортёром на фоне здания Сената Земли.

Хофман щёлкнул пультом. Изображение замерло.

– Увеличь центральную часть. Правее. Вот этот рекламный щит на здании.

Изображение прыгнуло, стало пиксельным. Но надпись на щите можно было разобрать: «NovaCola – Taste the Future!»

– И что? – фыркнул Хофман. – Реклама как реклама.

– Именно, – тихо сказал Квентин. Он достал свой миниатюрный проектор и вывел на стену другую запись – с пометкой «Галактический архив. Земля. Каталог брендов 2250-2300 гг.» Он пролистал несколько страниц. – Смотри. Бренд «NovaCola» был зарегистрирован в 2262 году. А теперь посмотри на дату в углу твоего «архивного» видео.

Хофман присмотрелся. В нижнем углу замершего кадра стояла дата: 14.07.2261.

– Нестыковочка, – его голос потерял уверенность. – Ошибка в датах. Могла вкрасться ошибка при кодировке.

– Хорошо, – кивнул Квентин. – Давай проверим другую деталь. Перемотай на 41-ю секунду. Кадр, где падают обломки.

На экране по небу летели куски бетона и металла.

– Стоп. Увеличь этот обломок с зелёной полосой.

Хофман увеличил. Это был кусок стены с остатками виниловых обоев в мелкий, едва заметный голубой цветочек.

– «Цветочек Клейна-4», – без эмоций констатировал Квентин, снова вызывая данные из своего проектора. – Паттерн, разработанный земным дизайнером Анной Рейс в 2262 году. Год после даты на твоём видео. Его на нём физически не могло существовать. Это анахронизм. Грубая ошибка фальсификаторов.

Генерал Хофман молчал. Он смотрел то на экран с «архивной» записью, то на бесстрастные данные с проектора Квентина. Его лицо медленно становилось пепельно-серым. Рука, сжимавшая пульт, задрожала.

– Но… взрыв… мы все видели… – он попытался найти опору.

– Взрыв мог быть и настоящим, – мягко сказал Квентин. – Но его причина и последствия – совсем другие. Эти записи – не хроника катастрофы. Это оправдание. Оправдание тому, чтобы запереть вас здесь, в этой металлической банке, и заставить вас верить, что вы – последние выжившие, несущие во тьму свет цивилизации. Пока вас готовили к другому.

Он сделал паузу, давая генералу впитать это.

– Ты спрашивал, откуда я знаю слово «криптон». Потому что я не Мистер Дэн. Я – капитан-инспектор галактической полиции Квентин До, и у меня здесь есть свои способы получения информации. Я был внедрён сюда, чтобы раскрыть величайшее преступление в истории человечества. Преступление не против планет, генерал. Преступление против вас.

Хофман отшатнулся от экрана, будто от раскалённого железа. Он посмотрел на жетон в своей руке, на спокойное лицо человека, который ещё несколько минут назад был для него всего лишь сумасшедшим.

– Звучит это сильно, но пока ты меня ещё не убедил. Давай пойдём к капитану Торну, пусть он нас рассудит.

Капитан Торн слушал их, сидя в своём кресле на мостике, с лицом, словно высеченным из камня. Он выслушал теорию Хофмана, подкреплённую доказательствами Квентина До о подделке видеохроник. Его взгляд был тяжёлым и недоверчивым.

– Допустим, ваши «цветочки» и газировка – подделка, – его голос был низким и усталым. – Это доказывает лишь то, что кто-то сфальсифицировал записи. Но это не доказывает, что мы не летим. Наши приборы показывают скорость, измерение скорости проводятся по допплеровскому смещению света от известных звёзд. Наши уловители материи работают, и работают исправно. Мы чувствуем ускорение. Мы видим релятивистское смещение звёзд. Вы предлагаете поверить, что всё это – иллюзия?

Квентин До молча кивнул. Он понимал, что нужен последний, абсолютный аргумент. Не история с рекламой, которую можно списать на ошибку архивистов. Нужно ударить в самое сердце их веры.

– Капитан. Генерал. Есть ещё один архив, – сказал он тихо. – Секретный. Архив радиоперехватов с других ковчегов. Вы получали их?

Торн нахмурился.

– Получаем. Редко, с огромной задержкой. Обрывки. Они подтверждают, что мы не одни. Что другие несут тот же крест.

– Покажите мне, – попросил Квентин.

Торн, после мгновения колебания, ввёл коды доступа. На главном экране мостика поплыли строки текста – отрывочные, полные помех сообщения.

««…Одиссей-12»… бортовой журнал… экипаж стабилен… выход на крейсерскую…»

««…Ковчег-7»… инцидент в секторе 4-G… подавлен… продолжаем путь…»

««…Посланник-1»… празднование дня рождения капитана… моральный дух…»

– Видите? – сказал Торн. – Они там. Они летят.

– Подождите, – Квентин До подошёл к экрану. Его пальцы взлетели над клавиатурой. – У меня есть доступ к… побочным базам данных. Разрешите?

Капитан, после паузы, кивнул.

Квентин ввёл последовательность команд. Рядом с сообщениями стали появляться другие строки – чистые, без помех.

– Это расшифрованные оригиналы передач, – пояснил он. – Те, что шли до того, как их обрезали, исказили и подали вам как «радиообмен».

Он выделил строку: «…Ковчег-7»… инцидент в секторе 4-G… подавлен…»

– А вот полная версия, – он щёлкнул клавишей.

Текст развернулся:

«…Ковчег-7»… инцидент в секторе 4-G… подавлен… подавили восстание арендаторов против тирана Моррата… продолжаем путь…

– Что? – не понял Хофман.

– Это не отчёт с корабля, – сказал Квентин. – Этот «монолог радиста» взят из звуковой дорожки видеосериала «Космические рейнджеры», который шёл на Земле в январе 2261 года. Первый сезон, серия шестнадцать.

Он выделил другую строку: «…Посланник-1»… празднование дня рождения капитана…»

Полная версия:

«…Посланник-1»… празднование дня рождения капитана Картрайта. Подарили ему новый вибрирующий плащ и адмиральский жезл, или наоборот: адмиральский плащ и виброжезл (смех в зале)»

– Это из комедийного шоу «Безбашенные космонавты», – безжалостно констатировал Квентин. – Прямой эфир, 2262 год.

Он продолжал, один за другим, раскрывая источник каждого «перехвата». Новости, мыльные оперы, рекламные ролики, детские передачи – всё было перемешано, обрезано и подано как драматические отчёты с борта звездолётов.

Капитан Торн молчал. Он смотрел на экран, и его лицо медленно теряло цвет. Его вера, его опора, его уверенность в том, что они – часть великого исхода, рассыпалась в прах с каждым новым словом Квентина.

– Но… скорость… звёзды… – прошептал он, уже почти не веря себе.

– Капитан, – голос Квентина прозвучал почти жалобно. – Если они могут подделать архивы и радиопередачи… что мешает им подделать показания датчиков? Создать искусственное смещение звёзд на куполе? Имитировать вибрацию двигателей? Мы не летим. Мы стоим. Мы – гигантская, неподвижная станция. И нас готовят на убой.

Торн откинулся на спинку кресла и закрыл лицо руками. Всё, во что он верил, всё, чему служил, оказалось колоссальной, чудовищной ложью.

Генерал Хофман стоял рядом, бледный как полотно. Он больше не спорил.

Мостик «Одиссея» заполнила гробовая тишина, нарушаемая лишь тихим гулом систем, которые, возможно, тоже были частью обмана.

Правда наконец восторжествовала. И она была ужаснее любой катастрофы. Но ещё оставалось нечто, что необходимо было знать капитану Торну и генералу Хофману, чтобы их положение стало им предельно ясным.

– Про какой убой вы говорите, инспектор? – тон капитана был мрачен. – Кто готовит на убой? И за каким дьяволом нужен весь этот спектакль?

– Капитан. Генерал! Все доказательства внизу, в нижних ярусах.

– Что вы имеете в виду?

– Я имею в виду, что «звёздный путь» длиной в поколения должен иметь свои последствия. Социологические, психологические, соматические. Где ваши исследования? Где данные о моральном состоянии экипажа за последние… пятьдесят лет? Они у вас есть? Или доступ к ним тоже «утерян»?

Капитан и генерал переглянулись. Таких данных не было. Им хватало отчётов о дисциплине и выполнении планов.

– Давайте спустимся, – настаивал Квентин. – Без предупреждения. Без свиты. Посмотрите на людей, которых вы ведёте к новой звезде. И тогда решите, похожи ли они на «пионеров»… или на что-то другое.

Молчание на мостике стало тягучим, как смола. Наконец Торн тяжело поднялся.

– Хорошо, капитан-инспектор. Мы проверим. Но это должно быть абсолютно незаметно.

Они покинули мостик и на служебном лифте, минуя открытые палубы, спустились вглубь корабля. Чем ниже они опускались, тем более давящей становилась атмосфера. Исчезла нарочитая чистота и порядок командных уровней, учебных заведений и воинских казарм. Воздух стал спёртым, с примесью запаха переработанной еды и немытых тел.

Когда лифт открылся на одном из нижних жилых ярусов, их встретила не тишина, а пустота. Коридоры, мастерские и гидропонные плантации были пусты. Двери в жилые отсеки приоткрыты. До них донеслось мерное, синхронное жужжание – звук тысяч работающих одновременно вирт-очков.

Торн медленно подошёл к первому же отсеку и отодвинул дверь.

То, что он увидел, заставило его отшатнуться.

В тесной камере, на нескольких ярусах коек, лежали люди. Они были неподвижны, их глаза были закрыты светящимися очками виртуальной реальности. На их лицах не было ни страдания, ни радости – лишь пустое, блаженное спокойствие овощей на грядке. Некоторые были до неприличия толстыми, их тела заплыли жиром от неподвижности и синтетического питания. От них пахло потом и затхлостью.

– Что… что это? – прошептал Хофман, бледнея. – Это же… скотные дворы какие-то!

Они прошли дальше, заглядывая в отсек за отсеком. Везде была одна и та же картина. Лежащие тела. Тихое жужжание. Полное отсутствие какой-либо осмысленной деятельности.

– Где же они?.. – потерянно прошептал Торн. – Где мои исследователи? Мои инженеры? Мои колонисты?

– Теперь их почти нет. Ваш экипаж поколение за поколением постепенно превращался в вот это. И, кстати, это – точно последнее поколение, размножаться у них уже нет никакого желания. И вот поэтому у тех, кто посадил вас в это корыто, скоро настанет время сбора урожая.

Ваша задача была не вести их к звёздам и новому дому, а следить, чтобы они не сдохли раньше времени и продолжали производить свой драгоценный продукт. Гармониум. Всё это – ферма. А вы – главные пастухи, которым внушили, что они адмиралы.

Торн прислонился к стене. Его лицо было пепельно-серым. Он смотрел на лежащие впереди ряды тел, и его собственная жизнь, его служба, его вера – всё это рассыпалось в прах в один миг.

Он видел это своими глазами. Он не мог больше отрицать.

– Всё… – он выдохнул. – Всё это время… Я был… смотрителем на скотобойне.

Торн молчал, уставившись в пустоту. Слова «смотритель на скотобойне» висели в воздухе, как приговор. Генерал Хофман, всё ещё пытаясь найти хоть какую-то логику в этом кошмаре, обернулся к Квентину. Его лицо было искажено отвращением и непониманием.

– Квентин, ты сказал… Гармониум. Что это такое? – его голос сорвался на хриплый шёпот. – Что они производят?

Квентин До глубоко вздохнул. Самый страшный час настал.

– Это не «что», генерал. Это… побочный продукт. – Он сделал паузу, подбирая слова, которые не свели бы их с ума окончательно. – Есть теории… данные, собранные галактической полицией за века… о том, что человеческий организм в условиях длительной изоляции, стресса и … определённого воздействия… начинает вырабатывать уникальное вещество. Его назвали гармониум.

Торн – вы тридцать первый капитан этого корабля, за время тридцати поколений прошло почти две тысячи лет. А знаете, сколько времени прошло в обычной вселенной с начала вашего «полёта»?

Ответом было молчание.

– Два года, всего лишь два года. Если представить время вселенной как ось Х, а время, прошедшее на звездолёте, как Y, то получится 2000 лет поделить на 2 года – будет 1000. Это будет тангенс наклона вашего времени к времени вселенной. А теперь, капитан, посчитайте, каким будет угол между этими осями времени.