Читать книгу: «Коттеджный посёлок», страница 2

Чтобы не конкурировать с Википедией, не буду описывать, в каком стиле спроектирован и построен особняк, как он расположен в системе Каменного острова, а остров – в системе города, и какова его дальнейшая судьба. Кому интересно – просто почитайте. Важно другое: с момента постройки сего особняка прошло сто лет и даже больше… А он стоит себе, как ни в чём ни бывало, продолжая создавать ощущение сказки для всех, тех, кто стоит рядом и на него смотрит, правда уже через забор. Сказка закончилась в начале семидесятых, когда к «нашему» терему подъехали черные «Волги» и из них вышли серые дяди. Эти дяди раздали всем жильцам ордера и попросили как можно скорее освободить дом. Так мои родственники оказались в новостройках Купчино, в огромном доме, на восьмом этаже. И началась совсем другая история и жизнь…

Как-то давно, зайдя в книжный магазин, я по привычке стал листать что-то по архитектуре, как вдруг увидел на одной из полок толстую, большого формата книгу, на суперобложке которой была фотография того самого дома Мельцера. Книга называлась William Morris и была она на английском языке. Стоила такая книга прилично и денег мне, естественно, не хватало. Я тогда работал по распределению в проектном институте, обед заканчивался, и нужно было возвращаться на работу. Продавщица, даже для тех лет, оказалась на редкость вредной, и отложить книгу на несколько часов отказалась. Перехватив несколько недостающих рублей на работе, я не стал ждать ее окончания, и через час был снова в магазине. Книги только не было… По началу я даже обрадовался полагая, что совесть у стервы проснулась и заветный фолиант убран под прилавок. Но, нет, книга действительно, была продана. Эта мистическая история побыла еще некоторое время мистической, до тех пор, пока я не увидел знакомый корешок у сестры на полке в книжном шкафу. Рассказав ей свою историю, мы отправились на кухню и «приговорили» 0,7литра Becherovka, которую сестра привезла с семинара в Тбилиси, рассчитывая принимать долгое время, по чайной ложке, два раза в день, перед едой.

Заблуждение, и довольно, частое…

Участок, для строительства, моим заказчикам, был выделен вне территории коттеджного посёлка и даже через дорогу от него. Поэтому, размещая дом на участке, тенденцию удалённости, я решил развить, и усилить. Дом должен быть построен максимально близко к лесу, и, подальше от дороги, а также, чтобы не нарушать уже привычную панораму, из окон вторых этажей существующих «коробок» и не расстраивать их хозяев. Эта, на первый взгляд, щепетильность, была не случайна, очень логична и легко объяснима. Обычно коттеджные посёлки размещаются в пригородах, как можно ближе к городам, на радость будущим владельцам… Несколько лет созидательного счастья пролетают быстро. Из окон второго этажа и мансарды видны потрясающие горизонты, которые меняются в зависимости от освещения и времени года. А какие звёзды!.. Уже куплены телескопы, пожалуй, можно и заселяться. Всё, хватит, через неделю переезжаем, да и квартиру пора освобождать, она же практически продана. И вот через неделю-другую, подъезжая к, казалось, знакомому и столь полюбившемуся месту, вы не то чтобы не узнаёте его, вы просто в ступоре! По двум сторонам вашего любимого коттеджного посёлка выросли уже шесть-семь многоэтажек, и ваше удивительное загородное элитное место превратилось в банальный частный сектор. И тут вы вспоминаете тот самый лист А4 со схемой генплана, который вы подписали, покупая участок и оформляя документы, на котором штриховкой была отмечена территория, в условных обозначениях значащаяся как «перспективная застройка». И, конечно же, вы решили, что она – коттеджная. А всё это потому, что города имеют свойство расширяться. Так что, если уж и затевать загородный особняк, то подальше от города.

Раньше…

…Раньше, до появления сотовых телефонов и смартфонов, для того, чтобы запечатлеть что-либо, или кого-либо, существовали фото и киносъёмка. Но у них был существенный недостаток – как правило, отсутствие качества. В середине 60-х годов запасы трофейной плёнки в стране закончились, к тому же были пущены в строй две фабрики, которые, на мой взгляд, довольно быстро забыли, а скорее всего, так и не поняли изначально, что от них требовалось, и стали выпускать некий продукт в коробочках, который к магии фото и кино не имел никакого отношения. Брак был уже на стадии негатива, что исправить в дальнейшем было практически невозможно. Бумага по «качеству» не уступала пленке. Так что большинство людей, доверяясь продукции в зеленых пачках с надписью «65», фиксируя сокровенные мгновения, события и вехи своей жизни, и жизни своих близких, получали некую муть в матовом или глянцевом эквиваленте. А просто эти производители плёнки перестали, постепенно, добавлять в должном количестве в свою продукцию необходимый компонент под названием «серебро». Для примера сравните фотографии актёров старого поколения 40 – 50-х и поколения 70 – 80-х годов. Фотографии голливудских актёров и актрис, чтобы не расстраиваться, лучше не смотреть совсем. Конечно, в Москве, где-нибудь на Столешниковом переулке, если повезёт – в магазине, или стабильно у спекулянтов можно было купить заветные «AGFA» или «Кodak» для фото или для кино, но в столицу за плёнкой каждый раз ведь не поедешь…

Сейчас среди сотен каналов, идущих по кабельному телевидению, можно всегда выделить несколько, которые нельзя спутать ни с чем. Это художественные и телевизионные фильмы болотно-коричневого «цвета» без намека на резкость, снятые на плёнке этих двух фабрик, о чём не без гордости написано каждый раз под словом конец. Хотя окончательную лепту в «качество» любого фильма вносили копировальные фабрики, портя изображение до такой степени, что, войдя в кинотеатр, фильм не узнавали даже его авторы.

Поэтому, помыкавшись, многие фотолюбители пришли к выводу, что самым оптимальным способом фиксировать события являются слайды, благо к тому времени появилась плёнка ORWO CHROM производства ГДР. Преимущества были неоспоримы: во-первых – приличное качество, во-вторых – цветное позитивное изображение появлялось уже на стадии первого и единственного этапа химобработки, то есть в бачке. Нужно было всего лишь прикупить диапроектор, зато при этом отпадала необходимость в фотоувеличителе. Но главное преимущество было в восприятии: или раньше вы предлагали гостям посмотреть фотографии в альбоме, а часто просто россыпью, что при большом количестве людей было странно и нелепо. Или… гаснет свет, и на белом экране или стене появляются безукоризненные по качеству цветные изображения того, что вам, на тот момент, было дорого и интересно. У слайдов было еще одно замечательное свойство, в отличие от кино – это тишина, благодаря которой можно было включить негромкую музыку и сопроводить показ неторопливым повествованием. Часто, даже непродолжительный показ слайдов в гостях или дома мог «перевесить» по воздействию всё спиртное, закуски и анекдоты вместе взятые.

«Ось» будущего дома.

Деревня Ключики находилась в сорока километрах от города в западном направлении. Нина Васильевна заехала за мной довольно рано, что, пожалуй, было правильной инициативой с её стороны, поскольку без всяких пробок, уже через пятнадцать минут мы были на трассе. Правда, ехать с обычной скоростью не получалось из-за дождя. В городе он моросил, а потом пошёл основательно, говоря тем самым, что всё хорошо, осень продолжается, только с тёплой, и «золотой» в этом году покончено, раз и навсегда.

Я расположился на заднем сидении, чтобы посмотреть бумаги, которые Нина Васильевна захватила с собой и выбрать те, которые пригодятся для работы, и конечно ещё раз взглянуть на тот самый лист формата А1. Но его я не нашёл.

– Георгий, я с листа сняла копию, так что фотографировать не надо, он в другой папке, остановимся, и я его Вам передам.

– Да, конечно. Спасибо.

Она что, все мои мысли читает? – подумал я. Мы ехали уже добрые полчаса, болтали о том о сём, но заговорила о листе она тогда, когда о нём вспомнил я, именно, в этот момент. Потрясающе, или совпадение.

Приехав на место, мы оба поняли, что походить по участку, как полагается, и посмотреть на забитые геодезистами колышки, не получится – шёл сильный дождь. Решили подождать, но не более получаса.

– Ну, и что скажете, Георгий, как Вам место? Не зря я пробивала его столько времени?

– Нина Васильевна, место потрясающее. Вообще, и Ваше в частности. А «Ключики» я знаю давно. Мы с отцом, ещё в семидесятые, постоянно ездили сюда за грибами на «Запорожце».

– А я нет. Первый раз оказалась здесь лишь в конце мая этого года. Расскажите, пожалуйста, всегда интересно послушать, как было раньше.

– Постойте, Нина Васильевна, Вы хотите сказать, что все бумаги оформили за три месяца?

– Да, хочу. Вернее, уже сказала, – рассмеялась Нина Васильевна и впервые развернулась в мою сторону, – а что, по нынешним временам это быстро?

– Это не просто быстро, это нереально быстро. Даже по большому блату, это фантастика!

– Никакого блата. Никого и ничего. Ни одной копейки сверху, ни одной конфетки. Воспитание, знаете ли… Георгий, кстати, когда Вы были у нас, мама показала Вам нашу «дурацкую комнату»?

– Вы о чём?

– Это комната над аркой между домами, 69-м и нашим. Такая же комната у соседей и, соответственно, две зеркально примыкающие в доме напротив.

– И ваше окно выходит на проспект, а соседское во двор?

– Так и есть, правильно.

– Я прекрасно знаю этот объём, и не раз любовался им в студенческие годы, стоя на трамвайной остановке. Внешне очень красиво и солидно, похоже на кусочек Москвы или Питера. А с комнатой что-то не так?

– Это мама так её назвала. Просто для того, чтобы туда попасть, нужно подняться вверх на пятнадцать ступеней. А комнатка при этом, два на пять метров. В общем – своеобразное пространство. Хотя в детстве мы с Галей на этой лестнице проводили времени больше, чем в детской и во дворе. Это был целый мир, наш мир. На каждой ступеньке по обеим сторонам сидели куклы – «придворные», а мы расхаживали внизу в ожидании «принца».

Дождь ещё шёл, но стало гораздо светлее.

– А ещё Анастасия Сергеевна называла её «от жилетки рукава», при этом, добавляя – пусть мне объяснят, как я должна использовать эту комнату и почему мы должны платить за «дурацкую лестницу». Постепенно этот термин перешёл и на комнату. Но всему этому было простое объяснение – у мамы больные ноги и поэтому ей каждая ступенька как вверх, так и, особенно, вниз удовольствия не доставляла. Ноги она застудила на Ладоге, когда их эвакуировали в 42-м из Ленинграда по «Дороге Жизни», и грузовик стал тонуть после налёта немцев. Бабушку и маму спасли моряки из состава прикрытия колонны, среди которых был и мамин брат Миша, который буквально через несколько дней погиб, правда, уже под Кронштадтом.

– Кстати, Олег, когда родился, наверное, целый месяц был Мишей, так его хотел назвать папа в честь погибшего шурина, но мама так и не смогла на это дать согласие. В результате Олегу имя дала я, в честь кого не помню. Что-то связано с музыкальным произведением, возможно ещё с чем-то, но боюсь ошибиться.

– Так, к чему это я всё?

– Мне кажется, мы говорили о неподкупности наших чиновников.

Нина Васильевна впервые расхохоталась. Приведя уголком платка в порядок глаза, она продолжила:

– Так вот, ещё раньше нас, эту комнату облюбовал папа. Иногда, он и его друг дядя Володя, устраивали там посиделки. Сейчас я понимаю, что поводом для этих встреч были результаты испытаний, чаще положительные, реже отрицательные. Почему я знаю эту пропорцию? Очень просто, во втором случае подниматься в «дурацкую комнату» разрешалось только мне. Как правило, я приносила что-то из горячего или свежеприготовленного. Всё остальное было в достаточном количестве в стареньком, но верном и надёжном холодильнике ЗИЛ Москва, который там и стоит до сих пор. Мне нравилось поднимать закуски, и мне нравилось после этого сбегать, прижимая к груди кулёчки, с драже Дружба, или Орехом в шоколаде, которые каждый раз приносил для нас с Галей холостяк и друг семьи дядя Володя с фантастической фамилией Азимов. Но больше всего мне нравилось находиться там наверху, откуда меня не выгоняли и как мне кажется, любили. Но любили как ребёнка, а я, поскольку считала себя уже взрослой, запоминала каждое их слово. И среди прочего мне запомнилось, что чиновники – как собаки чувствуют страх у входящего и сразу начинают ненавидеть его за это. Так, что, обладая столь «тайным знанием», я возможно и справилась с поставленной задачей достаточно быстро.

Дождь усилился, но при этом появилось солнце. Город, откуда мы не так давно приехали, был накрыт тройной радугой.

– Георгий, сфотографируйте это, пожалуйста! Потрясающе!

– Из машины не получится. Давайте выйдем, Вы подержите зонтик, а я попробую сфотографировать.

Сделав кадров семь на «цифру» и кадра три на плёнку, мы вернулись в машину.

– Вы фотографировали двумя аппаратами, это почему?

– Один – обычный плёночный, один – цифровой.

– За цифровыми технологиями – будущее?

– Для работы, да. Для души – идут споры.

– Интересно…

– Георгий, я обратила внимание, что Вы курите какие-то необычные коричневые сигареты или что это? В наше время таких не было.

– Да, я согласен с Вами. Только раньше в продаже были действительно сигареты, а не тот силос, который сегодня выложен на прилавки. Каждый сорт в семидесятые имел свой вкус и аромат. В институте мы курили болгарские, не обращая внимания с фильтром, они или нет. От «Шипки» до «БТ» всё было приличного качества. А это – «Richmond». Я, пожалуй, странный курильщик. Все стараются курить лёгкие, а я предпочитаю крепкие.

– И как стать членом Вашего клуба?

– Какого клуба?

– Тех, кого Вы угощаете.

– Просто надо остановить машину, тем более, что дождь прекратился.

– Нина Васильевна, не знаю, могу ли я говорить об этом, но Вы очень похожи, просто потрясающе похожи на…

– Да, «Тельма и Луиза», Сарандон. Я знаю. Я даже знаю, что она меня младше, правда, не будем говорить на сколько… А вообще я люблю смотреть с ней фильмы, мне кажется, что она везде разная. Да они все там молодцы.

– Нина Васильевна, скажите, пожалуйста, в курсе Вы или нет, Василий Фёдорович попросил лишь об одном…

– Кабинет? Цвет стен?

– Цвет стен тоже, но главное – габариты и по возможности окно на восток. Поймите правильно, для меня это стало сразу очень важно. Я хотел бы …

– Так просто это не объяснить. Давайте, действительно, остановимся.

Мы подъехали к въездному знаку в город. Я поймал себя на мысли, что проезжая это место десятки раз, я никогда здесь не останавливался. Как ни странно, парковки, как таковой, не было. При этом вымощенная площадка, усыпанная битым зелёным стеклом от бутылок, была огромной. Как невесты в своих платьях умудряются здесь передвигаться, ничего не зацепив, совершенно не понятно. Мы объехали знак и остановились на пригорке.

– Я была тогда совсем маленькой, но помню всё. Папа с утра вёл себя довольно странно: он сказал маме, чтобы все оставались дома и никуда не уходили; взял кофейник с кухни, пачку Беломора и ушёл в кабинет, причём дверь оставил открытой, чего раньше, по словам мамы, никогда не было. Через часа два, мы услышали голос Левитана. Папа собрал нас в кабинете и что-то говорил. Что – я не помню, но то, что мы все стали жить в другой эпохе, поняла даже я. После этого мне разрешили пойти погулять. В прихожей, надевая свои ботинки и беря скакалку, я посмотрела на отрывной календарь. Это было двенадцатое апреля. Понимаете, папа не просто ждал сообщения в кабинете. Как человек посвящённый, он даже знал приблизительно время старта, полёта и приземления. Поэтому все утро папа мысленно летел вместе с Гагариным и, конечно же, волновался. С тех пор аура кабинета считалась счастливой и надёжной. Перестановку папа не разрешает делать до сих пор. Ракетчики все очень суеверны, просто патологически.

– А в марте 1968 папа ехал на служебной Волге, когда сообщили по радио, что Юрия Алексеевича не стало. Попросив шофёра остановиться, он вышел из машины и стал бить по капоту кулаком, при этом, крича: «cуки, какие же вы суки! Юра-то, что вам сделал, гады?» Больше он в эту машину не садился. Водитель дядя Лёша вызвал по рации УАЗик, на котором папа ездил месяца полтора, пока не прислали новую машину. Так, что вот…

Сквозь огромную шестерёнку въездного знака в город, у которого мы остановились с Ниной Васильевной, начало пробиваться солнце.

Мы сели в машину, тщательно осмотрев подошвы обуви, чтобы случайно не занести в салон осколочных последствий бракосочетаний.

– А они действительно вкусные. И ни какой Вы не странный курильщик, Вы просто – архитектор. Творчество это же протест, и у Вас, как у личности творческой, должно быть всё, не такое, как у всех. Уверена, что заставить Вас посмотреть просто случайный фильм – невозможно. Зато, какие-то Вы можете смотреть бесконечно. Позвольте, я не буду говорить, откуда я всё это знаю. Поэтому, если бы Вы курили обычные сигареты, я бы, насторожилась. Хотя, конечно же, лучше всего совсем не курить.

– Это точно. Я кого-то Вам напомнил?

Нина Васильевна ничего не ответила, включив именно сейчас радио, сначала громко, потом сделав потише.

Приехав в город, я попросил остановиться около моей стоянки, чтобы взять машину. Погода, похоже, позволяла съездить сегодня на дачу, тем более, что мои домочадцы, наверняка, уже были на изготовке.

– Спасибо за поездку, я через неделю позвоню, наверняка появятся вопросы, а может быть, уже что-то и посмотрим. Вы можете звонить в любое время. До свидания, Нина Васильевна!

– Это было давно… Но он курил трубку, – тихо сказала она и нажала на газ.

Подарок от Фиделя.

Недели через полторы, я снова находился в квартире Василия Фёдоровича и Анастасии Сергеевны, чтобы детально обмерить и подробно сфотографировать кабинет. Моя просьба подготовить помещение к этой процедуре была выполнена с надлежащей аккуратностью. Стеклянные створки стеллажей и книжных шкафов были закрыты газетами при помощи скотча, фотографии со стен были сняты и убраны, письменный стол просто накрыли покрывалом, ничего не убирая, кроме настольной лампы, которая оказалась временно на подоконнике. Не закрытыми остались только диван, два кресла, журнальный столик, люстра и торшер, стоящий между окном и книжным шкафом. Ничего лишнего не должно было попасть в объектив фотоаппарата.

Как и в прошлый раз меня встретила Анастасия Сергеевна, но что-то подсказывало, что Василий Фёдорович был тоже дома. Мы с хозяйкой уже стояли в кабинете, когда в коридоре послышались чьи-то быстрые, и едва уловимые шаги. Анастасия Сергеевна, похоже, ожидала этот момент.

– Валечка, спасибо, милая!

– Нижнее немного скачет, а так почти как у космонавта.

– Пойдём на кухню, дорогая, поболтаем. Жора не скучай!

Когда я сделал несколько основных ракурсов на «цифру», в коридоре снова послышались шаги, правда, совсем другие.

– День добрый! Ну, что, молодой человек, получится всё воссоздать?

– Здравствуйте, Василий Фёдорович! Всё, что зависит от меня, и от людей, с которыми придётся сотрудничать, будет сделано. Задачу я понял, за результат отвечаю. Было ощущение, что вместо меня говорит кто-то другой.

Первый раз на лице Василия Фёдоровича появилась улыбка.

– Зачем так официально? Я не сомневаюсь, Георгий, что всё получится хорошо, и как надо. Просьбы, вопросы есть? Если нужна помощь – говорите.

– Наверняка у вас найдётся стремянка.

– Разумеется, следуйте за мной. Что хотите померить, окно?

– Может быть и окно, но главное розетку над люстрой, её точный диаметр и высоту рельефа.

– Розетку над люстрой?

– Да, Василий Фёдорович, это такой круглый элемент лепнины, они у вас в центре каждой комнаты, уверен, даже в кухне есть. За меня продолжал опять кто-то говорить. Неся стремянку из «дурацкой комнаты» я попытался, как мне показалось, справиться с волнением.

– Я понял, насчёт кухни не помню, пойду, посмотрю.

Пока Василий Фёдорович отсутствовал, я вспомнил о розетках электрических. С теми, которые на виду, нет проблем. Но наверняка были и те, которых не видно, которые заставлены шкафами или стеллажами. Наличие, но не расположение одной такой розетки я обнаружил, довольно быстро – куда-то был включен торшер, провод просто уходил за шкаф, и не более того.

– Да, Вы правы, на кухне тоже есть, только поменьше. Василий Фёдорович сегодня был явно расположен к общению.

– Я не отвлеку Вас, если спрошу, где примерно находится розетка, только, уже электрическая, которая питает торшер.

Василий Фёдорович снова улыбнулся.

– Как сейчас говорят, спасибо за вопрос. Откройте нижние створки левого шкафа, в правом верхнем углу. Сам в задней стенке лючок вырезал. Фонарик дать?

– Нет, спасибо, я вижу.

Приподняв и откинув покрывало, Василий Фёдорович, открыл верхний ящик письменного стола.

– А Вы всё-таки, возьмите, хотя бы посмотреть…

Я держал в руках вечный, жужжащий при нажатии, динамический фонарик, производства ГДР, на корпусе которого была гравировка по-русски и по-испански «Василию, от Фиделя». А я ведь только успокоился… Под надписью очевидно, было что-то ещё, но позже срезано, и заглажено. Увидев, что я трогаю это место, Василий Фёдорович пояснил:

– Человек в штатском посоветовал мне убрать эти цифры.

– 1962?

– Так точно…

Таджики и сосна.

Стоя в душе, я вдруг понял, что пока, совершенно не вижу особняк в цвете. Очевидно, сказывается отсутствие качественных фотографий из-за дождя. А для меня это очень важно, причём на начальном этапе. Я, правда, из коллег никому об этом не говорил, и как мне кажется, вряд ли скажу. Пусть это остается моим профессиональным секретом, моей кухней. А всё очень просто: как можно придумывать костюм или платье, не представляя ткани и соответственно цвета. Над силуэтом кутюрье, будет работать до самого конца, постоянно, что-то, добавляя, исправляя, упрощая, стремясь к идеалу и совершенству. Но ткань, с её цветом и возможно даже фактурой, появляется в самом начале, на стадии эскиза, пусть даже пока только в голове модельера. В архитектуре, на мой взгляд, всё точно так же, кроме одного – цвет не имеет права, быть самим по себе – он обязан учитывать окружение, его гамму, причём, не обязательно сочетаясь с ним, а возможно даже контрастируя.

Сидя на кухне и заваривая чай, я посмотрел в окно. Следов ночного дождя почти не осталось, дороги подсохли, но «мокрые» облака продолжали нестись по осеннему небу. Поэтому солнце, мгновенно появляясь, также быстро исчезало.

Надо быстро съездить, сфотографировать место, пока не пошёл снова дождь и не морочить голову, – подумал я, и не стал допивать чай.

Приехав на место, я успокоился: дождя не было, не было и солнца. То, что надо! Фотографии получатся мягкими, неконтрастными, без падающих теней. Установив Canon на штатив, я сделал семь панорамных снимков с разных точек, захватив коттеджный посёлок, участок и прилегающие территории. Дома́ поселка торчащие из-за забора были в основном покрашены в светло-охристый цвет в сочетании с белыми фасадными элементами. Кровли, почти все, были бордовые, цвета «пьяной вишни». Так что, привязываться к этой, с позволения сказать, гамме, не получится, даже, если бы мне заплатили. Как всё-таки хорошо, что Нина Васильевна пробила и оформила участок вне посёлка. У нас, в связи с этим появилась большая степень свободы, в том числе и по, цвету. Но одна проблема в виде сосны, растущей почти в середине участка, мне не давала покоя. Дерево было того самого размера, той самой величины, когда на схему наносить, вроде бы рано, а спиливать уже поздно, да и жалко. Размотав тридцатиметровую рулетку, я «привязал» сосну к двум сторонам участка, записал размеры и отправился домой. Три таджика, пристально наблюдавшие за мной, всё это время из-за забора, но, так и не решившись подойти, дружно помахали, приветствуя и одновременно провожая меня и мой CITROЁN с5.

Проезжая въездной знак в город, и вспоминая нашу недавнюю поездку с Ниной Васильевной, я пришёл к выводу, что эти заказчики отличаются от многих ещё и тем, что не попросили «набросать несколько вариантов». Меня всегда это пожелание просто бесит. Нет, пожалуйста, можно и сто, можно и двести, только среди этого количества не будет ни одного выстраданного, ни одного, куда вложена душа. Некоторых приходилось осаживать образной ситуацией, которую я придумал для подобных случаев: – Представьте, что Чайковскому предлагают набросать три, четыре варианта «Щелкунчика», интересно, взялся бы Пётр Ильич за такой заказ или нет? Людей покультурней, удавалось этим пристыдить, а тех, кто попроще, с их «короче, слышь», я оставлял в покое, с огромным удовольствием, мотивируя тем, что для меня это непосильная задача. Вариант должен быть всегда один, и вот если он не понравится, тогда другое дело. А, чтобы вариант понравился, необходимо заказчиков тормошить, на всех стадиях проектирования, посвящая их в тонкости и детали процесса, чтобы они всегда чувствовали сопричастность с проектом.

Внедряясь в городской поток машин, я вспомнил о трёх таджиках и неожиданно воскликнул: – Yes! Эти красавцы не только смогут откопать сосёнку, они её перенесут, куда я скажу, и вы́ходят после пересадки, за денежку, конечно. Если заказчики откажутся, что мало вероятно, я расплачусь сам. С хорошим настроением, я поставил машину на стоянку и пошёл домой, стараясь не смотреть в сторону универсама.

Странный сон перед походом в гости.

Я шёл по тросу между башнями-близнецами торгового центра в Нью-Йорке. Но шест, который я, казалось бы, держал в руках, существовал сам по себе и скорее я за него держался, а не нёс его. Получается, у меня было две точки опоры и это придавало ощущение хотя бы относительной, но безопасности. Страх, конечно, был, и ещё какой, но где-то, рядом. Он двигался, пожалуй, параллельно со мной, наблюдая, и при этом не мешая. Что меня, почему-то удивило и расстроило, так это то, что внизу не было ни одного человека, ни одной машины. Для Нью-Йорка это нонсенс, такого просто не может быть. Когда я пообвыкся и стал всё чаще посматривать вниз, то понял, что кроме людей и машин, нет, в общем-то, и Нью-Йорка, просто стояли сами по себе две башни с намёком на благоустройство внизу. Появилась мысль, что меня снимает скрытая камера или на голове у меня какой то виртуальный шлем. Когда мы с шестом подходили к концу троса, я первый раз почувствовал на себе, чей то взгляд, который был сопровождён странной вспышкой рыжего цвета…

Кот Ватсон, стоя на комоде на задних лапах, как всегда переводил время на настенных часах. Обычно, он сразу удирал после этого. Но, в этот раз, что-то пошло не так, и очевидно, зацепившись лапой за минутную стрелку, он продолжал стоять и, не моргая смотреть мне в глаза. Мы оба оказались участниками сцены, достойной музыки Эннио Морриконе из «Профессионала», но вместо этого, сосед снизу, включил перфоратор. Ничего не оставалось, как встать, отделить кота от часов и вместе лечь обратно в постель. Выведя пультом, телевизор из спящего режима, я вспомнил, что уснул, под документальный фильм о французском канатоходце Филиппе Пети. (Позже, в 2015г., о нём будет снят уже художественный фильм Роберта Земекиса «Прогулка»). Это избавило меня от унизительной процедуры заглядывания в сонник или ненавязчивого расспрашивания о моём сне жены.

– У тебя сегодня встреча? спросила Оля, раскладывая горячие оладьи по тарелкам.

– Да в шесть.

– Она же не работает, почему не днём?

– Я тоже об этом подумал. Но, может быть, кто-то будет ещё из семьи, из работающего, так сказать, сегмента.

– Смотри, чтобы она не влюбилась в тебя! Знаю я таких, неработающих мадам, – сказала жена, поливая оладьи свежеприготовленной «пятиминуткой» из замороженной жимолости

– А ничего, что она уже пенсионного возраста?

– Ой, я тебя умоляю! Видишь, ты её уже и защищаешь.

– Милая, я же не виноват, что погода испортилась, и мы неделю не были на даче. Поверь, наверстаем! А по особняку важно сделать хороший задел, чтобы потом было проще. Ты же знаешь наш принцип – на начальном этапе опередить все сроки и графики, чтобы…

– Да, я всё понимаю, дурачок, это я так, для профилактики. Слушай, может зря всё таки, мы ребят отпустили в Питер, были бы сейчас вместе, хотя бы рядом.

– Насчет рядом, согласен, насчет вместе сомневаюсь. У них своя семья, свои дела, что ты хочешь?

– Хочу видеть их.

– После Нового года, съезди в Питер, я же понимаю, к чему этот разговор, только, к сожалению, не смогу составить компанию.

– У тебя точно с ней роман!

– Я тебя обожаю! Бросай всё, я потом помою. Пойдём, нам надо ещё раз пробежаться по планировкам и у меня предложение: может, сделаем макет, а что, неделя максимум, у нас всё есть, даже пенокартон, с прошлого года лежит, ничего покупать не надо. Зато, какая наглядность и для заказчиков, и для нас, и для строителей.

– Я знаю, чего у нас нет.

– Чего?

– Свежего ПВА и… секса.

– Дай, я тебя поцелую!

Синие фужеры и скатерть цвета «лосось».

Дом, в котором жила семья Нины Васильевны, находился недалеко от родительского, буквально в одном квартале, но только на другой стороне улицы, а точнее, проспекта. Запарковаться рядом с подъездом, не получилось, поэтому я встал там, где было место, и решил подождать пока кто-нибудь уедет. Машины во дворе были почти все чистые, и я перестал жалеть деньги и время, потраченные на мойку, буквально час назад. Для осеннего периода, с его дождями и соответственно грязью, это всегда стресс. Ездишь по городу, постоянно проговаривая в голове почти шекспировскую фразу «мыть или не мыть?».

Схемы планировок и наброски фасадов формата А3, лежали в портфеле, кальки с планами формата А2 на заднем сидении в рулоне, речь была в голове, и причём давно. До встречи оставалось, как пелось в старой песне о космонавтах, четырнадцать минут. Решив, что не грех выкурить сигарету, я вышел из машины. Сильный осенний ветер захлопнул дверцу так быстро, что я даже не успел к ней прикоснуться. Расценив это, как знак, я не стал долго курить, тем более, что дымом и без того несло из соседнего двора. Я вернулся в машину и съел два кусочка шоколада с бутончиком гвоздики, что всегда было в надлежащем количестве, на случай диалога с гаишником, и находилось в специальной баночке под правым сидением. Мы с женой, в шутку, называли её, «корзиной для пикника». Кальки пришлось из длинного рулона А2 перемотать по короткой стороне в А3 и положить в портфель, иначе сильный ветер мог идеальный цилиндр, превратить в непредсказуемой формы предмет. Так и не дождавшись свободного места на парковке поближе к подъезду, я вышел из машины.