Читать книгу: «Разбивая лёд молчания. Особенности работы психолога с жертвами инцеста и сексуального насилия», страница 3

Унизительно просить о крохах внимания, нуждаться в нем. Терпеть эксплуатацию и не уходить, как того требует раненое достоинство, а оставаться, ждать, подчиняться. Жизнь и самоощущение тех, кого насиловали, пронизана унижением.

"Мне казалось, что все смотрят на меня и смеются надо мной. Я видела в зеркале нелепую худенькую фигурку, затравленный сумрачный взгляд. Невидимое, но так явственно осязаемое, клеймо опороченной, изнасилованной девочки жгло мне лоб. Я знала: моя жизнь никогда не будет нормальной, хорошей, я этого не заслуживаю. Никто не захочет со мной связываться, если узнает о моей постыдной тайне – сексе с отчимом. Я считывала презрение и высокомерие на лицах всех, кто удостаивал меня беглым взглядом. Они все испытывают ко мне отвращение".

Тревога. Контроль

Зашкаливающая тревога и тотальный контроль – отличительные черты людей, переживших инцест. Всегда быть настороже, никогда не ослаблять бдительность, ждать подвоха от любого человека, особенного близких и дорогих. Как следствие, депрессия, бессонница, психосоматика, пост-травматический синдром.

Инцест – это предательство доверия самого родного и любимого человека. Он заходит в самые уязвимые и потаенные уголки души и тела ребенка и все там уничтожает. Это ощущается как взрыв изнутри, как распад всего мира. Надругаться над душой, отравить ее навсегда медленным смертельным ядом. Поэтому гораздо проще винить себя и лелеять иллюзию, что контроль у жертвы.

"Если я виноват, значит, я как-то это заслужил, а значит, я могу что-то сделать, чтобы все исправить, и чтобы больше это не повторилось. Контроль тогда у меня. Но если я был ни в чем не виноват, если насилие просто случилось со мной, то как же безумно страшно жить в таком мире. Тогда никогда нельзя расслабиться, никому не стоит доверять. Ведь каждый человек в любой момент может обернуться монстром и изнасиловать. Или притупить бдительность и совратить. Так же, как любящий и заботливый обычно папа однажды ночью пришел в мою кровать. Так же, как учитель, которому верила и которого ставила себе в пример, однажды раздел и стал домогаться".

Та, кто перенесла инцест, внутри всегда настороже. Расслабиться ей очень трудно. Она сканирует пространство, окружающих людей, нет ли угрозы. Она ждет подвоха, предательства, нападения. Это сильно истощает, постоянная бдительность требует очень много сил. Она знает, что опасность поджидает ее в любой момент и от любого человека.

Когда-то близкий родной отец вдруг обернулся злом, разрушившим ее мир до основания, оставив лишь окровавленное пепелище. Чего же ждать от всех остальных?

Сегодня он друг, добрый, ласковый, заботливый. Но завтра, послезавтра, через неделю или месяц, но он обязательно повернется к ней черной стороной. Станет насиловать и унижать. Поэтому так трудно доверять. Поэтому нужно всегда быть начеку. Поэтому она всегда нервничает, находясь среди людей.

Боль

Инцест вызывает, помимо физической, сильнейшую душевную боль. Ребенок чувствует себя особенно уязвимым, израненным до самой глубины души. И открыться кому-либо кровоточащей раной – слишком высокий риск.

Эта боль не проходит с годами. Даже если она настолько непереносима, что вытесняется из сознания, она живет в глубине души. Ее вызывают к жизни похожие слова, жесты, звуки, рисунок на обоях. Все, что напоминает о пережитом насилии, тут же всплывает в памяти, стоит ребенку увидеть такую же походку, усы, как у насильника, услышать похожий тембр голоса или его привычные словечки.

Болеет тело, пытаясь защититься различной психосоматикой. Вагинизм, аноргазмия, фригидность.

Болеет душа, поруганная, обесчещенная, изнасилованная, преданная. Панические атаки, депрессия, тревожные расстройства.

"Я согласна умереть, лишь бы эта непереносимая боль прекратилась".

"Боль не рождается вместе со мной. Она приходит потом. Ее причиняет самый близкий дорогой человек, когда этого совсем не ждешь. Не забыть первый шок, самый острый. Жгучий ужас, несравнимый ни с чем. Заполняющий собой весь внутренний мир. Ледяная струйка по позвоночнику, почерневшее небо, грозно нависающее надо мной. И одна мысль: "Как же так?! Такого просто не может быть!""*

"С годами непрожитая боль разрастается внутри, заполняя душу молчаливым отчаянием. Безмолвным криком перехватывает горло, невыплаканные слезы жгут глаза. Это чувство настолько сильное, что, кажется, может переполнить и затопить. От него нет спасения, нет выхода. Оставаясь наедине с собой, я начинаю сходить с ума. Призраки прошлого, чудовищные образы обступают меня, протягивая к моей шее крючковатые ледяные пальцы.

Я хочу стереть с кожи прикосновения насильника. Но следы его пальцев и члена ожогами отпечатались в памяти тела навечно. Незаживающими язвами они уничтожают меня. Несмываемые ни мылом, ни водой. Вечное клеймо, печать отверженной, прокаженной, недостойной быть с хорошими, обычными, нормальными людьми. Ведь я – больная, извращенка, шлюха. Испорченная, развращенная, порочная.

Мой мозг не в силах справиться с этим, слишком много боли и ужаса. Я отворачиваюсь от воспоминаний, прячусь от боли в делах, общении, работе, чем угодно, лишь бы не оставаться наедине с собой. Я закрываю свою боль ледяной стеной, скрывая от мира свой постыдный секрет".

Одиночество

Пострадавшие от инцеста испытывают колоссальное одиночество. Случившееся насилие отрезает их от мира обычных людей, отгораживая, словно прозрачной стеной. Мало кто может понять, какой травмирующий опыт им пришлось пережить. Они ощущают себя изгоями, отщепенцами, прокаженными. Клеймо стыда, порчи ломает их психику.

Их лишают ощущения, что они достойны любви и уважения. Их самооценка критически падает. У них крадут доверие, невинность, чувство собственного достоинства.

Им страшно, что окружающие узнают об их позорном секрете. Поймут, что они – не такие, они плохие, грязные, порочные, развращенные. А, поняв, отвернутся с ужасом и отвращением.

Они избегают близких отношений, боятся открыться, стесняются и жмутся в уголке. Одиночество защищает, но и леденит своим безмолвием.

"Мое одиночество. Привычное, всегда со мной. Я ощущала его как прохладный сквозняк. Я стою одна, и нет никого прикрыть мою спину. Никто не придет на помощь. Со всем нужно учиться справляться самой. В общем, я и справлялась. Конечно, иногда я сильно болела, но даже с высокой температурой брела по стеночке в туалет. Или ползла на четвереньках, если было совсем уж плохо.

Все говорят, что нужно учиться просить о помощи. Но так стыдно. Сразу перед глазами вставал отчим со своей кривой рожей, искаженной презрением и отвращением. Я уж лучше как-нибудь сама. Уж очень не хочется увидеть такую же гримасу на лицах любимых людей. Да и разве мне нужна помощь? Я же могу и сама.

Вот только очень скучаю. Только одиночество неотвратимой петлей все туже стягивает мне горло. Я открыла форточку. Не помогло. Пошла на кухню и наелась печенья, прямо из пакета, запивая шоколадным молоком из холодильника. Заболел желудок, я замерзла. Сидела на темнеющей кухне, озябшая, съежившись на стуле, и смотрела в окно. Тоска стыла во мне как бездонный колодец".*

Одиночество – это не только ледяная пустыня, это еще тягостная сосущая пустота. Люди пытаются заполнить ее самыми разными способами: перееданием, алкоголем, наркотиками, беспорядочными половыми связями, сериалами, книгами, музыкой, домашними животными, путешествиями, работой. В попытках избежать мертвенного холода безмолвия они делают карьеру, неплохо зарабатывают, много тратят.

"Вещи были моей слабостью и проклятием. Я рано поняла, что люди не надежны, на них не стоит полагаться. Тетка использовала, дядя вожделел. Все они проявляли ко мне каплю внимания, а затем бросали. Только вещи были мне верны и неизменно радовали. Плюшевый зайка никогда не отворачивался, всегда протягивал мне свои лапки для утешения и объятий. Изысканные шкатулки, бусики, колечки, сережки поражали разнообразием и красотой.

Майки, юбки, кофточки, гетры, блузки… Слишком остро помнила я детские годы. Скудную и уродливую одежду, заношенную до ветхости и затхлого запаха, несмотря на стирку. У меня было несколько полок в гардеробе, множество вешалок, и в низу платяного шкафа все уставлено коробками с одеждой. Ее было столько, что я физически не могла ее носить, и она лежала в коробках новая, нетронутая.

Я была отличным дизайнером, меня рекомендовали разным фирмам и за заказы платили неплохие деньги. Я прекрасно училась, шла на красный диплом и без устали работала. Бралась за все предложенные заказы. Поскольку я отличалась ответственностью и сдавала все в срок или даже раньше, скоро репутация начала работать на меня. Зато и денег у меня было столько, что я могла позволить себе все, что мне хотелось.

Я пыталась закрыть дыру в душе мягкими игрушками, керамическими домиками, статуэтками матерей, обнимавших своих детей. Я обожала красивые свечи, прозрачные с мягким гелем, где на дне лежали ракушки и разноцветный песочек. И ароматические, особенно со сладкими запахами: ванили, кокоса, манго, карамели. Красивые шкафчики со стеклянными дверцами были уставлены безделушками из разных поездок за границу.

Нижние отсеки шкафов были забиты бумажными сокровищами. Открытки с теплыми словами от моих подруг и однокурсниц. Письма из юности. Мои детские рисунки и попытки что-то писать. Вырезки из красивых журналов, ценные статьи, красивые модные женщины в умопомрачительных нарядах. Истории о любви.

Меня только огорчало, что уж очень много получалось вещей для одной молодой девушки. А книги, мое утешение и спасение от несправедливого мира? Целых два книжных шкафа, забитых доверху".*

Беда в том, что дыру в душе невозможно заполнить извне. Сколько ни клади в нее денег, хобби, вещей, сколько ни потребляй яств, чужих историй из фильмов и книг, впечатлений – она зияет. Сквозная рана навылет, все вылетает в нее, словно в трубу, и исчезает в черном космосе. Рану, оставленную пренебрежением, насилием, жестокостью, использованием – можно закрыть только изнутри. Если пойти на психотерапию и проживать все вытесненные чувства. Учиться относиться к себе с любовью и уважением.

Тогда постепенно у дыры образуется тоненькое дно, она превращается в яму. На дне со временем порастает травка, цветочки, течет ручеек. И тогда мир тоже поворачивается к человеку другой стороной. Люди вокруг начинает давать больше тепла и любви, нежности и ласки. И яма постепенно заполняется – его любовью к себе, заботой о своем благополучии, и привязанностью близких.

Печаль

Сексуальное насилие, и особенно инцест, наносит чудовищной силы удар по чувству ценности и достоинства ребенка. Его лишают заботы, тепла, защиты, чувства, что он – хороший. Взамен он получает ощущение своей "прокаженности", плохости, испорченности. У него крадут надежду на благополучную жизнь, обретение дружбы и любви. Его доверие обмануто родителями – людьми, от которых он зависит и эмоционально, и материально, без которых ему не выжить.

"Меня предали. От меня отвернулись. Некому утешить меня. Некому защитить. Почему у меня нет любящей ласковой мамы? Почему мой отец холоден и жесток? Если люди, которые должны любить меня больше всех на свете, так бесчеловечно, так чудовищно со мной обращаются, чего же ждать от всех остальных, кому я чужой?"

Боль этого предательства не проходит с годами. Такие дети грустят в детстве, они замкнуты, одиноки, угрюмы. Вырастая, они продолжают печалиться: о счастливом беззаботном невинном детстве, которого их лишили. О доверии отцу, безмерной любви к матери, которые предали. О защите, которой они так и не узнали. О безопасности, которой так и не ощутили. О том, что вся энергия ушла у них не на развитие, рост, раскрытие их талантов и способностей, а на попытку выжить, сохранить хотя бы частично свою психику, здравый рассудок.

"Я завидую успешным людям, построившим карьеру, которые смело заявляют о себе, продвигают свои услуги. Я не могу так, мне стыдно и страшно. Мне грустно и обидно, что им помогали и их поддерживали, а меня – нет. Им дарили подарки, устраивали грандиозные дни рождения, а мной – пренебрегали. Я горюю обо всем том, что было у других, и чего лишили меня".

Предательство доверия

Инцест страшен тем, что это предательство доверия. Ребенок открыт перед своим близким взрослым, ничего от него не скрывает, убежден, что тот не может причинить ему вред. Он следует за ним и принимает все его слова на веру. Он позволяет ему все: и раздеть себя, и трогать во всех местах, и проникать в свое тело. Он не плачет и не сопротивляется, потому что доверяет. И только, когда и тело, и душа одновременно кричат внутри него, что происходит что-то чудовищно неправильное, непоправимое, его вера начинает колебаться.

"Тот, кто обязан защищать – насилует. Не злой дядька в подворотне, а любимый папа".

"Тот, кто должен любить – бездушно использует. Не мрачный мужик, а старший брат, которым восхищалась".

"Тот, кому доверяю больше всех – эксплуатирует. Не мошенник, а учитель, на которого хотелось равняться".

Ребенок, подвергнувшийся инцесту, ощущает, что ничего не значит, как личность, для того, кто ему дороже всех. Инцест уничтожает душу, остается только поруганное тело. Он переживает чудовищную боль предательства.

"Папа любит меня, он старше, умнее, разве он может причинить мне вред?"

"Братик добрый и смелый, ведь он не может сделать мне плохо?"

"Интуиция тихо и обреченно предупреждала, что меня ждали ужасы и страшные испытания. В жизни, искореженной инцестом, в губительных отношениях, в которых я увязла, как пчелка в меду. Не в силах освободиться, расправить крылышки и улететь, я медленно и мучительно тонула в мутном обволакивающем болоте. В притягательной, тошнотворной, неотвратимой и смертельной сладости".*

"Как доверять миру, если предают самые родные и близкие? Те, кто по умолчанию, по природе должен был защищать и любить, пестовать и баловать? Как верить протянутой руке, улыбке, доброму слову или поступку, если знаешь, что это может быть обман. Ловушка, хитроумно расставленные сети. Привязать к себе, расположить, стать ценным и дорогим. А затем немилосердно использовать, насиловать, удовлетворять свои мерзкие грязные фантазии.

Почему у всех добрые любящие отцы, а мой – каждую ночь насиловал меня? Наверное, любовь – это миф, иллюзия, ложь. Лучше я буду всегда одна, чем снова допущу насилие. Я не верю мужчинам, никому не верю. Все хотят меня использовать. Всем плевать на мои чувства".

"Я хотела умереть. Как можно жить дальше, зная, что самый любимый и дорогой мне человек, единственный, кто хотя бы делал вид, что любит, меня предал? Значит, это была игра, обман, на самом деле мама не любила меня? А просто использовала, пока я была ей нужна, чтобы выбросить, когда необходимость отпала? Может, тело мое и продолжало жить, но душа точно умерла".*

Рядом с близкими, теми, кому доверяют, жертвы особенно беззащитны, ведь они даже не думают, что им грозит опасность.

Ненависть

Пострадавшие от инцеста испытывают много ненависти. К насильнику, но гораздо больше – к себе. Они ненавидят свое тело, над которым надругались, свою искалеченную психику. Свою слабость, уязвимость, невозможность себя защитить, немоту, оцепенение, покорность. Они считают себя ужасным человеком, недостойным ни уважения, ни любви. Презирают, клеймят и обесценивают в себе все хорошее.

Они ненавидят все, что связано с насилием: рисунок обоев, запах мужского одеколона или пота, кислое или гнилое дыхание, слюнявый рот. И самым сильным триггером чаще всего бывает половой член. Его форма, вид, ощущение: красный, блестящий, скользкий, истекающий вонючей отвратительной слизью. Воняющий тухлой рыбой.

Ненавидят свои воспоминания о насилии. Память о нем всегда живет в теле, сколько ни отворачивайся, ни убегай. Образы, запахи, звуки, ощущения кожи и слизистых.

"Я – труслива. Надо заорать, ударить его, убежать. Но ноги ватно подгибаются, в горле пересыхает, я забываю, как дышать. Меня парализует ужасом и отвращением. Я ненавижу себя за то, что молча подчиняюсь. Что позволяю ему делать это с собой снова и снова. Я – падаль. Я – гниль. Я – ошметок грязи. Я ненавижу себя так яростно и полно, что, кажется, мой мозг сейчас взорвется".

"Я так старательно убивала в себе все, что считала опасным, что почти довело меня до суицида. Наивность, страстность, доверчивость. Привязчивость, ранимость. Любовь манила меня и одновременно до ужаса пугала. Когда-то я доверилась, и к чему это привело? Я похоронила себя заживо. Поставила крест на будущем: семье, муже, детях – всем, о чем когда-то мечтала. Отказалась от любви и близости, сосредоточившись на работе и учебе. Жгучая ненависть к себе и желание себя уничтожить. Или хотя бы максимально испортить жизнь. Я люто себя наказывала. Другого я и не заслуживала".*

И, конечно, они ненавидят насильника. Глубоко, яростно, бесконечно. Но чаще всего эта ненависть смешана с другими сложными чувствами. И добраться до нее не просто, она прикрыта виной и стыдом. Целительная ярость, развернутая с себя на насильника – один из важных шагов к освобождению от травмы.

Страдание

Жизнь людей, переживших сексуальное насилие, переполнена страданиями. Их душевные раны глубоки, их души отравлены ядом обмана и обвинения. Над их телами надругались, и они не могут этого забыть. Годы идут, но печаль, боль, горечь не проходят.

Сюжет эксплуатации, унижения, зависимости повторяется. Насилие воспроизводится. Не удивительно, что в итоге они фокусируются на страдании и борьбе с ним. Мир для них сужается, они не видят хорошие возможности, не чувствуют тепла людей к себе, не умеют обустроить свой комфорт. Даже если они давно в терапии, им бывает очень сложно увидеть, что их жизнь давно наладилась и дает немало поводов для радости. Порой они и сами это замечают, но привычка видеть страдание и преодолевать его оказывается сильнее.

"Я пошла к психологу, потому что не могла понять: если у меня в жизни все хорошо, то почему же мне так плохо?

Снаружи все выглядит отлично. Красивая молодая женщина. Если придираться, немного полновата, но не все же астеники. Успешная, профессионал, с отличной репутацией. Хорошая работа, высокая зарплата, своя квартира. Чудесный муж, прекрасные дети. Друзья, отпуска на море. Могу позволить себе все, что хочется. Что еще желать?

А дальше идет список из многих "но". Я много чего могу, но почти ничего не хочу. У меня много всего есть, но ничего не радует. Внутри все очень плохо. Моя душа – в аду. Я ненавижу себя, считаю свое тело отвратительным. Мне без повода страшно, по пустякам тревожно. Я мучаюсь от бессонницы, страдаю от экземы. Бессмысленность жизни угнетает меня. Днем я – на антидепрессантах, ночью – на транквилизаторах. Иначе я просто не справляюсь с жизнью".*

Жертва

"Жертва инцеста", "жертва сексуального насилия" – эти слова можно прочесть двояко. В обычном смысле это такое же словосочетание, как "жертва пожара", "жертва авиакатастрофы" – просто человек, с которым что-то случилось.

В психологии же распространено второе понимание слова "жертва" – манипулятор из треугольника Карпмана "Тиран-Жертва-Спасатель". Человек, паразитирующий на других, бесконечно страдающий, жалующийся на жизнь, исподволь заставляющий окружающих делать все за себя или по своей указке.

"Я пережила невообразимые муки инцеста, теперь все должны меня жалеть, любить, заботиться, "брать на ручки". Мне так плохо, я не в силах забыть эти душераздирающие моменты. Так что я в полном праве позволять себе срываться на близких, истерично рыдать, молчать о том, чего бы мне хотелось, пусть догадываются сами. Я буду наказывать их за нечуткость длительными молчаливыми обидами".

Клиенты психотерапевтов не любят, когда им говорят, что они ведут себя как жертвы, так как им стыдно и неприятно.

По мере прохождения психотерапии они все лучше берут ответственность за свою жизнь на себя, выходя из созависимого треугольника.

Люди, пережившие инцест, могут застревать в жертвенной позиции вследствие настоящих длительных страданий. Но могут и не оставаться в роли жертвы, мужественно стараясь преодолеть разрушительные последствия насилия.

"В детстве я пострадала от сексуального насилия, но я хочу жить полноценной жизнью, несмотря на многочисленные последствия. Поэтому я буду ходить на психотерапию дважды в неделю. Обращусь к остеопату, сексологу, EMDR-терапевту, пойду танцевать, заниматься йогой, лечиться и учиться жить заново. Многие вещи даются мне с большим трудом, но я буду стараться. Одновременно я буду беречь себя, давать себе отдыхать, не стану делать то, что пока не в состоянии. Я буду идти в своем темпе и буду довольна собой, чего бы ни добилась".

Невозможность заботиться о себе

Из ненависти и отвращения к себе естественно вытекает пренебрежение к себе. Люди, пережившие инцест, часто испытывают колоссальные сложности с заботой о себе. Они могут жить в захламленном доме, иногда это доводится до крайности, и они становятся настоящими хордерами. Под грудами мусора они погребают свои непрожитые чувства и тягостные воспоминания.

"Узенькая дорожка от двери к кровати, все поверхности завалены вещами. Старой, часто давно нестиранной одеждой, обертками и коробками, объедками, немытой посудой. Стол и столешницы на кухне забиты коробочками, баночками, упаковочной бумагой, консервами и кусками еды.

Воздух затхлый, спертый, пыльный. Отсюда хочется поскорее сбежать. Невозможно представить, как можно здесь жить".

Люди, пострадавшие от инцеста и сексуального насилия, часто пренебрегают своим внешним видом. Они могут ходить годами в одной и той же одежде, линялой, в катышках, вытянувшейся, с дырками и пятнами. Завязывать немытые волосы в неряшливый хвост.

"Я покупала себе гели и маски, сыворотки и скрабы, и выкидывала, когда истекал срок годности. Я не могла ими пользоваться, у меня не было на это сил. Я не ощущала себя достойной ухода. Это не для изуродованных, как я, это для нормальных, обычных людей".

Им сложно следовать назначениям врачей, если они вообще к ним обращаются. Обычно они предпочитают терпеть, игнорировать проблемы, вдруг, пройдет само. Мазать сухую кожу увлажняющим кремом – не для них. Скорее они будут терпеть зуд или расчесывать тело до крови.

Они будут забывать пить витамины, игнорировать предупреждения врачей, давно махнув на себя рукой.

Трудности с отдыхом

Им невероятно трудно отдыхать. Они не очень понимают, как это – расслабиться и наслаждаться бытием. В одиночестве на них нападают кровоточащие воспоминания прошлого, темные тени детства, всегда скользящие по краю сознания. Вечная бдительность и тревога тоже истощают, не давая восстановить силы. Они склонны убегать от мучающих давящих чувств в работу, домашние хлопоты, разные проекты, что угодно – лишь бы не оставаться наедине с собой.

Тревога поднимается от одной мысли немного отпустить контроль. А вдруг случится беда? А если опасность затаилась за углом? Вдруг я пропущу удар?

Постоянное напряжение нередко вызывает бессонницу. Даже дома, в относительной безопасности, им трудно отключиться и ослабить защиты. Если они и спят, то поверхностно, не высыпаясь, минуя глубокие фазы сна. Психика чутко прислушивается к любому звуку, изменению освещения в комнате, мгновенно будя мозг.

"Если мне предстоит важная встреча, я могу не спать всю ночь, так сильно нервничаю. Но, даже когда все хорошо и спокойно, я почти каждую ночь посыпаюсь около четырех-пяти утра и не могу снова заснуть. Я начинаю тревожиться о мелочах: убрала ли я вечером курицу в холодильник? Я пытаюсь себя успокоить, что даже если забыла, ничего страшного, но тревога не отступает. Она мечется внутри меня гудящей под напряжением проволокой, ей все равно, о чем переживать. Если курица убрана, я могу вспомнить о конфликте с коллегой, неприятном разговоре с мамой, невыполненном обещании. Неизменно одно: до утра я не сомкну глаз. И весь день буду вялой, разбитой, плохо соображающей разваренной рыбой".

"Хроническая бессонница. Перепробовала все народные средства: валерьянка, пустырник, уклоняющийся пион, гомеопатия, все они бессильны. Транквилизаторы меня вырубают, но потом я полдня как овощ, ненавижу это состояние. И это все равно не решение. Их нельзя долго принимать, они вызывают привыкание, потом уже не действуют".

Подавленность

Когда с инцестом сталкивается девушка-подросток, зависящая от родственников, которые ее растлевают, она испытывает бурю чувств, прожить которые не в состоянии. Боль, шок, горе, ярость, ненависть, отвращение. Но ей некуда деться из семьи, она вынуждена оставаться в ситуации насилия. И тогда психика подавляет все эти чувства, оставляя взамен равнодушие и апатию.

"После сексуального насилия дядей я сильно заболела. Лежала всю ночь без одеяла на холоде и простудилась. Слегла с тяжелым воспалением легких. Месяц я лежала в полубессознательном состоянии, то, проваливаясь в бред и кошмары, то, напичканная таблетками, тупо уставившись в потолок, мало что соображая. И к лучшему, потому что мучавшие меня воспоминания и кошмары были непереносимы.

Через месяц меня выписали – худющей, слабой, изможденной и бледной. На ватных ногах я доковыляла до школы, умудрившись даже ни разу не упасть в обморок.

Потянулись беспросветные дни, похожие друг на друга как яблочные зернышки. Такие же одинаковые, черные, горькие, с острыми колющими кончиками. Я погрузилась в тихую серую тоску. Ничто меня не трогало, не волновало, я словно спала с открытыми глазами. Механически передвигала ноги, шевелила руками, но только по крайней необходимости.

Мне было все равно, как я выгляжу, а выглядела я как смерть, и гораздо старше своих шестнадцати лет. Безразлично, что надевать, что жевать и глотать, спросят у доски или нет. Я ничего не ждала, ни о чем не мечтала, не думала. Как замороженная передвигалась я по миру, а вокруг царила бесконечная осень. Лили дожди, солнце не показывалось вообще, серое небо и одноцветные листья, мокрые с гниющим запахом. Лужи и грязь, холод, пронизывающий до костей, туман.

Такой же туман был и в моем сознании. И погода за окном вполне меня устраивала, она хотя бы отражала мое внутреннее состояние. У меня было одно желание, чтобы меня просто не трогали".*

Депрессия

Нередко истощенная психика и переутомление приводят к депрессии.

Апатия, печаль, тоска, горе. Вина, стыд, ненависть к себе, а под ними подавленная ярость. Бессилие, беспомощность, слабость, уязвимость, нужда. Тревога, беспросветность, отчаяние. Безнадежность. Одиночество. Все это сливается в серую гнетущую глыбу, которая пригвождает человека к кровати, лишает сил и смысла жить дальше.

"Мне было так плохо. День за днем. И становилось только хуже. Не было сил готовить, и я перебивалась тем, что можно есть сразу: печенье, бананы, сырки, творожки, фрукты. Или ничего. Все было невкусно, ничего не хотелось. Я лежала, уставившись в японские аниме. Подростки в них были понятны и предсказуемы, сюжет – банален и прост. Они не требовали от меня мыслительных усилий. Я слушала мелодичные голоса сэйю, люблю красивые звуки. "Аригато". "Гомэн насай". Они бесконечно благодарили и извинялись. Мне тоже хотелось извиняться. За то, что живу, за то, что занимаю место, потребляю кислород, не приношу никакого смысла. Ничего хорошего от того, что я родилась. Но убить себя не хватало ни духу, ни сил.

Я ненавидело свое полнеющее тело, угрюмое отражение. Все меня утомляло. Волосы нуждались в мытье и расчесывании. Зубы – в чистке. Иногда я их чистила, а иногда – нет. Голова тоже чаще всего оставалась грязной. Я редко ходила в душ, только когда запах собственного давно немытого тела начинал меня бесить. Я не хотела заботиться о своем теле. Теле, которое меня предало. Оно болело, возбуждалось, хотело мужчин и секса. Жаждало любви, тепла и ласки. Подлое. Я слишком дорого заплатила за его желания. И продолжала платить. Тело плакало за меня. Тело злилось. Оно выражало те чувства, прожить которые я была не в состоянии.

У меня на стопах не проходила страшная мокнущая экзема. Я месяцами лежала с субфебрильной температурой. Прошла всех врачей, сдала море анализов. Все было в норме. На редкость здоровая. Совершенно больная. Изуродованная душой. Моя душа плакала глубоко внутри меня. Я оставалась безучастной. Единственное чувство, которое я еще способна была испытывать – ненависть. К себе, своему телу, своей слабости. Я презирала и отвергала чувствующую часть себя. Насмехалась над ней, издевалась:

– Ах, она хочет любви! Вы подумайте! Ласки захотела? Как насчет цены? Ты отдавалась лысому толстому мерзкому старику! С вонючим запахом изо рта. Потеющему, с роликами жира на боках. С кривыми толстыми ногами. Это твоя любовь? Серьезно? Твой идеал? Ты предала свою душу, свои принципы.

Я ненавидела себя и мечтала о смерти.

Тяжелее всего мне было видеться с сестрой. История со стариком вскрыла во мне зловонное гниющее дно, и смрад выливался наружу. Сестра олицетворяла все то, что я ненавидела в себе и мечтала уничтожить. Она была импульсивной, сексуальной, жаждущей любви, секса, отношений. Наивная, неопытная, такая уязвимая! У меня волосы вставали дыбом от ужаса, когда я понимала, как она близка от тех грабель, на которые наступила я. Она шла по краю той самой пропасти, куда упала я, так больно разбившись об острые камни на дне.

– Будь осторожна, – молча молила я ее, – никогда не давай себя в обиду. Никогда не предавай свою душу. Верь себе, своей интуиции.

Я понимала, что у сестры своя жизнь, и не мне ей указывать. Да и разве она стала бы кого-то слушать? Разве я кого-то слушала? Каждый набивает собственные шишки.

И мне было сложно признать, что я на нее ужасно зла. Если бы не она, мы бы не поехали на море. Я согласилась, потому что мне было невыносимо оставаться одной со своим горем. А она была такой живой. Искрящаяся жизнь в ней манила меня, обещала, что и я могу испытать душевное тепло, волнение, может быть, даже восторг? С ней это казалось таким легким, словно случалось само собой.

И я повелась. Но чем это закончилось для меня? Я только сковырнула корку на притихшей было ране от инцеста, и она заболела еще сильнее. Старик и отношения с ним не дали мне утешения, только разбередили старую боль.

Кровотечение продолжалось. После насильника у меня каждый месяц в середине цикла шла кровь. Немного, но меня это тревожило. Мое женское нутро буквально истекало кровью. Умирало заживо. Я надеялась, что мне удастся тихо умереть.

Как-то я обмолвилась об этом подруге. Она пришла в ярость, что я терпела столько месяцев, и заставила меня пойти к врачу. Записала к своей гинекологу и пошла со мной, чтобы я не сбежала. Мне назначили лечение, сказали, что, скорее всего, понадобится операция. Я отказалась. Предпочитала умереть, но не ложиться под нож. Остаться под наркозом в полной зависимости и уязвимости под руками незнакомых людей? Ни за что! Я никому не доверяла. Мне ничего не было нужно.

– У вас не будет детей, – пугали меня врачи.

– У меня и так их не будет, – молча отвечала я, – и мне все равно".*

Самоповреждения

Человек, перенесший сексуальное насилие, испытывает глубоко внутри невообразимую ярость. В него вторглись, его гнусно использовали, пробив все мыслимые защиты, причинили острую боль, уничтожили чувство собственного достоинства, измарали гнилью. Но как испытывать гнев, если за это жестоко наказывают? Это слишком опасно, если насильник – относительно посторонний человек. Если же происходит инцест, то серьезный конфликт между любовью, страхом, тревогой и ужасом преданного и изнасилованного также не дает развернуться злости. Это приводит к тому, что агрессия разворачивается на самого себя.