Читать книгу: «Мемуары стриптизерши. Американская тюрьма как путь к внутренней свободе»

Шрифт:

Посвящается моей дочери Зарине

Тюрьма Отеро, Нью-Мексико, США. Апрель 2007 г.

Дисклеймер

Это произведение творческого нон-фикшн автора. Хотя все истории в этой книге правдивы, некоторые имена и другие данные были изменены, чтобы сохранить их анонимность. События и детали были описаны исходя из воспоминаний автора, и могут не полностью соответствовать фактам.

Контент не носит пропагандистского характера и не предназначен для оскорбления чьих-либо чувств. Эта книга – литературное произведение. Ее цель – дать повод для размышлений, и только.

От автора

Я не писатель и никогда раньше не писала книг. Эта книга была начата за решеткой американской тюрьмы из-за леденящего одиночества и внутреннего стремления быть услышанной и, может быть, даже понятой. Более того, эта книга – откровение. Я писала из-за огромной потребности поделиться личными открытиями, потрясениями, которые пережила на тернистом пути в поисках любви и свободы. Может, это эгоистично, но я молю Бога, чтобы моя жизнь, жизнь моей дочери, все наши страдания, агония и борьба не прошли напрасно. Хочу, чтобы все осознания и уроки, которые я вынесла из этого ада, стали броней для тех, кто ищет дорогу к освобождению.

Мне повезло, я могу изложить историю своей жизни на бумаге не только для себя и своей дочери, но и для многих людей, которые потеряны, которые во тьме. Я молюсь, чтобы моя история дала понимание и силы для продолжения пути к свету.

Редактор Юлия стала моей феей, и наш путь к завершению этой книги – пример единения душ и человеческой дружбы! Большое спасибо, дорогая.

Пролог
После семи лет за решеткой

«Скандальное дело рабынь-стриптизерш из Узбекистана сразу же привлекло внимание мировой общественности. Региональный советник представительства ООН в Узбекистане, ведущий ученый департамента биологии Техасского университета в Эль-Пасо и его жена были арестованы за контрабанду трех молодых женщин из своей страны и их эксплуатацию. Пара была осуждена и приговорена к пяти годам тюремного заключения.
Но в этой странной истории торговли людьми все может быть не так ясно, как кажется на первый взгляд.
«Эль-Пасо таймс»

– Твое время вышло! – резкий крик прервал тишину в комнате свиданий.

Сдерживая слезы, я поцеловала дочь, встала и направилась к двери, ожидая, когда надзиратель защелкнет стальные браслеты на моих кистях. Тяжелые металлические двери с грохотом закрылись за мной. Мы шли по темному лабиринту тюрьмы Отеро – самой зловещей женской тюрьмы в Нью-Мексико. Мертвая тишина и холодящее одиночество… Только щемящая тоска и горечь воспоминаний – компаньоны, которые никуда не исчезают, и единственные свидетели моей агонии.

«Боже, дай мне еще хотя бы мгновение побыть с дочерью, еще хотя бы мгновение, чтобы насладиться сладкой нежностью ее голоса, чтобы посмотреть в зеленую глубину ее глаз. Я так много хочу рассказать ей, и так много того, что я хочу дать ей…»

«Господи, – думаю про себя, – почему ты меня не слышишь?»

Мое сердце бешено колотится, слезы катятся по щекам, горький вкус беспомощности и боли расставания обжигает горло.

– Доченька, снова я должна отпустить тебя, снова должна сказать «прощай». Сколько еще раз? Когда я доберусь до тебя, когда мы будем вместе, милая?

А в ответ, как и всегда, – холодное молчание тюремных стен, которые привыкли к воплям заключенных матерей. Эти вопросы в никуда, эти вопросы ни к кому, они все так же кричат в моем сердце.

Мои мысли и воспоминания – верные друзья и попутчики. Они уносят меня на 20 лет назад и на тысячи километров отсюда, в день, когда родилась ты, моя доченька. Я живо помню ту силу жизни, с которой ты ворвалась в этот мир. Это было твоей природой. Когда я впервые взяла тебя на руки, сразу поняла, что в тебе есть что-то особенное и необыкновенное. Ты была лучиком света в моей серой, однообразной жизни простой женщины из Узбекистана. Что может быть более волшебным и захватывающим, чем чувствовать тепло и запах беззащитного новорожденного ребенка, лежащего на руках? В ту же секунду я всем существом знала, что дороже тебя у меня ничего и никого нет, – моя крошечная девочка, ради которой я бы пожертвовала чем угодно и с радостью отдала бы свою жизнь. И я знала, что моя только что зародившаяся материнская любовь, сила и мужество могут преодолеть любые препятствия между нами. С тех пор я никогда не чувствовала себя одинокой. Но жизнь повернулась жестоким и непредсказуемым образом. Я разбила тебе сердце, когда впала в зависимость от своего мужа. Когда стала орудием удовлетворения его нужд. И ты видела, как твоя собственная мать от безысходности и беспомощности все больше погружается в болото самоуничтожения, в коварный мир алкоголя… Но ты никогда не осуждала, никогда не отворачивалась от меня. Ты ждала! Безумство и страдания – все, что я могла тебе дать в то время, но ты никогда не колебалась в своей любви ко мне. Ты своими силами поднялась над грязной трясиной моей жизни и прошла свой путь. И ты стала прекрасным человеком.

Доченька, я с опущенной головой прошу у тебя прощения за то, что не была в твоей жизни, за то, что не могла развеять твои страхи и шептать слова любви перед сном, за то, что не могла разделить твои мечты и надежды. За то, что не могла защитить тебя от страданий и горя. Но Бог знает, что все эти годы борьбы с собой и мук осознаний я никогда не выпускала тебя из сердца. Я всегда чувствовала и продолжаю чувствовать самую суть твоего существа, связанного с моим. Я знаю, кто ты, потому что та, кто ты есть, связана с той, кто я. Я чувствую твои боль и радость, я могу понять полет твоей души и метания сердца, я могу распознать твои желания в тихом молчании…

Я тебя обожаю и очень скучаю! Ты всегда была светом в моей жизни – лучиком, маячком, который направлял меня на тернистом пути перерождения. Я восхищаюсь твоей мудростью и внутренней силой, изяществом твоей души, чувственностью твоего сердца и в то же время ребячеством твоего характера. Я с гордостью хочу сказать тебе: я выиграла эту борьбу! Я стала той, кем ты можешь гордиться. Быть достойной называться твоей мамой – всегда было и есть цель моей души.

И вот проигран последний суд о моей невиновности, использован последний шанс снять с себя одежду заключенной… Семь лет тюрьмы, семь лет борьбы с «американским правосудием», четыре суда и шесть апелляций. Борьба была тяжелая, неравная! Не в моей власти было изменить то, что американские блюстители закона со мной сделали. Не в моей власти было изменить то, что мой муж-тиран со мной сделал. Не в моих силах было повлиять на несправедливость, и нечистоплотность работы мощного, складно работающего механизма по обесчеловечиванию личности – американское правосудие. Оно ценой моей жизни и детства моего ребенка зарабатывало славу и имидж защитников «страны свободы». Все, что я могла сделать, – превратить борьбу с американскими властями в борьбу с собой! И эту войну – могу с гордостью объявить – я выиграла. Я научилась отстаивать свои позиции, свою правду и свою жизнь. Из униженного, уничтоженного судьбой существа, жертвы я переродилась в цельную, самодостаточную личность. Личность, которая в силах встать и сказать: «Да, это я! Я смогла пройти весь этот путь, не боясь осуждения и отвержения, не боясь быть выброшенной в омут одиночества. Я смогла!» И вы сможете!

Я пришла в этот мир со своими мечтами и желанием жить, познать всю радость и счастье бытия. Широко открытыми глазами и сердцем, которое излучало любовь и доброту, я принимала в свою душу всех ищущих любовь, нуждающихся и страдающих. Мое сокровенное желание – делиться со всеми радостью, счастьем и любовью.

Но жизнь сделала жестокий реверанс. Я оказалась в женской тюрьме в Америке. Воспитанная родителями-коммунистами, я была порождением своего узбекского общества, где властвовали традиционные патриархально-маразматические нормы, тщательно сотканные нашими предками. Все члены узбекского общества, включая моих родителей, свято относились к поддержанию образа «порядочной женщины». Воспитывали своих дочерей в рамках благородных идеалов, национальных качеств, обычаев и священных традиций, загоняя женщину в адское пространство бесправия, покорности и молчания. Поддержанное обществом слепое повиновение нашим допотопным традициям унижения и уничтожения личности породило и порождает тысячи и тысячи женщин с психологией жертвы, готовый сосуд для абьюзивных отношений.

Бери и пользуйся! Жертва со знаком качества! Гарантированно!

Я была в их числе. Нас в Узбекистане создавали великое множество – расчлененных на кусочки женщин, которые не могли понять, кто мы, зачем пришли в этот мир? Для которых отказ от себя и страдания по счастью – нормальное состояние. Дойдя до критической точки, немногие были способны понять, что необходимо меняться. Только горстка женщин моего поколения смогла найти те потерянные и разложившиеся обломки себя, пересобрать и прийти к внутренней свободе. Остальные так и остались под руинами маразматичного патриархального узбекского общества. Возможно, они до сих пор, как системы искусственного дыхания, поддерживают погибающий в конвульсиях старый мир ограничивающих и разъедающих нашу женскую сущность устоев.

Я – одна из счастливиц, которым Вселенная подарила пусть и трагическую, но возможность переродиться. Эта возможность – реальная тюрьма в Америке. Вот таким образом Вселенная оторвала меня физически от мужа – тирана, психопата и мучителя. Попав в тюрьму, в условия жесточайших ограничений, я поняла, что дальше падать некуда. И как мяч, который ударился о землю и отпрыгнул, с такой же силой я начала восхождение к свободе, борьбу с собой-жертвой. Эта книга не столько о тюрьме, сколько о внутреннем освобождении и возрождении в условиях физического заключения и о семилетней борьбе с американским правосудием за свою невиновность.

Токсичные отношения, жизнь эмигрантки, работа стриптизершей и, наконец, реальная тюрьма служили декорацией, условиями или движущей силой для моего внутреннего роста и осознания своей значимости, чтобы стать целостной личностью. На примере своего пути я надеюсь донести:

– как пережить горе, трагедию;

– как преодолеть чувство стыда и говорить о вещах, спрятанных глубоко в истерзанной душе;

– как отпустить ограничивающие убеждения и обрести внутреннюю силу продолжать свой путь к освобождению – даже тогда, когда теряешь надежду.

Тюрьма спасла меня от тирана и психопата, оторвав от него физически. Однако физический разрыв не означал, что я освободилась от него. Оказалось, что ментальные и эмоциональные цепи держали в плену куда крепче этого изверга и ограничивали мою свободу гораздо сильнее… Но даже в распятом состоянии, в состоянии физической беспомощности выбор есть: оставаться в адской тюрьме навязанных убеждений и быть жертвой или начать по кусочкам собирать себя. Этот путь – не путь исправления ошибок, а новый путь перерождения.

Часть первая

Глава 1
Когда утренний рассвет превратился в багровую тьму

Я всегда любила ранее утро в Эль-Пасо и всегда старалась не пропустить рассвет. Что-то магическое и волшебное есть в эти минуты утра. Покрывало темного неба постепенно отступает за горизонт, ночные тучи растворяются в нем – и открывается голубое небо. Утренний туман, нависший над землей, медленно рассеивается в воздухе и превращается в капельки росы. В воздухе господствует тишина, лишь щебетание проснувшихся птиц нарушает невысказанное безмолвие рассвета. Легкая свежесть утреннего воздуха и запах сосен, растущих за окном, робко проскальзывают через открытое окно, вызывая приятные ощущения радости и счастья. Затишье перед рассветом, как будто Вселенная на миг остановилась, раздумывая, какой ей день сотворить сегодня.

Вот и я лежала в мягкой чистой постели, окутанная свежестью утра. Я думала о предстоящем дне, слушая тишину еще не проснувшегося дома и волшебную мелодию, которую пели птицы. В такое утро всегда чувствуешь, что случится что-то радостное или необыкновенное. Я замерла от умиротворенности и счастья, думая о детях, улыбаясь новому дню и приветствуя жизнь! Конец десятилетних страданий! Конец никогда не проходящей тоски по детям! Ну вот, они со мной, наконец-то!

Дом мы купили примерно за год до приезда детей. Зарина, моя дочка, стала уже девушкой! Ее комната располагалась напротив нашей, и утреннее солнышко в первую очередь заглядывало к ней, поэтому я и выбрала эту комнату для нее. Сама комната была небольшая, но лучи солнца, проникающие в большое окно, создавали иллюзию простора. Вся мебель была белая. Возле стены справа стоял комод, верх которого был обставлен разными сувенирами, привезенными из Пущино. У противоположной стены расположилась большая кровать, застеленная белой постелью, и лилии на покрывале оттеняли нежный тон комнаты девочки и романтический характер Зарины.

Комната Алика, сына Эльнара от первого брака, наоборот, была в темно-бордовом цвете, подчеркивая комнату мальчика 14 лет. Потолок с подсветкой создавал необычный эффект. Мебель из темного дерева придавала некоторую холодность помещению, а компьютер и большие колонки на массивном письменном столе говорили о любви сына к тяжелому року. Алик был человеком сдержанным и не любил проявлять эмоции, поэтому ему нравилось оставаться подолгу в своей комнате, слушая музыку и играя на компьютере.

Дети все еще тихо и мирно спали в своих комнатах. Рядом, свернувшись, безмятежно похрапывал муж. Я посмотрела на этого человека, который принес мне столько горя и страданий, но вместо гнева и ненависти он почему-то вызвал у меня какую-то мерзкую жалость; сейчас он выглядел таким беспомощным и несчастным. Приглушенно и монотонно шумела вода в бассейне, перегоняемая водоочистителем. Я смотрела в окно, как солнце медленно восходит из-за деревьев. Теплый свет солнечных лучей рассеивался в ветвях и блестел на росистых листочках. Из окна было видно, что старый дуб уже готовился к осени, его одеяние становилось багряным и опадало при каждом дуновении ветра.

Самое главное – в нашем доме больше никто не жил. Женщины, которых Эльнар привез из Узбекистана, после двухнедельных скандалов решили вопрос с жильем и ушли к своим бойфрендам. Все было тихо и спокойно и настраивало на сентиментальность. Я наблюдала, как плавно и грациозно падали листья. Оторвавшись от своего дерева, они знали, что погибают. Это был их последний танец, но листья сохраняли мужество и красоту падения.

«Все когда-то заканчивается, – подумала я. – Совсем недавно эти листочки были молодыми, зелеными, полными сил и надежд. Они прожили красивую жизнь и сейчас умирают красиво. Даже лучше сказать, достойно и гордо». Я улыбнулась сама себе и взявшимся из ниоткуда мыслям. Переключившись на более приятные и земные размышления, я стала перебирать в голове, как мы сегодня проведем с детьми пикник, на который упросили Эльнара нас отпустить. Мне удалось спрятать немного денег на мороженое и колу для детей. Да-а! Вчера мой муженек устроил целый всемирный суд по поводу нашего расточительства. Дети плакали, и я тоже. Бедные мои дети… Его нравоучения сводили их с ума. Я не знала, что мне сделать, чтобы Эльнар не трогал хотя бы детей. Но несмотря ни на что, они в Америке. Они наконец были со мной. Остальное неважно. Вот скоро закончу свой колледж, пойду работать, как нормальная мама, и тогда убегу вместе с детьми. Все здорово! Не о чем волноваться! Я смогла дожить до этого момента. У детей скоро начнется школа, и они не будут так сильно переживать.

Было только пять утра. Смахнув тревогу, я закуталась в теплое одеяло. Оно пахло свежестью и чистотой; я утонула в легком сне. Внезапно громкий стук сотряс пространство и ворвался в спальню.

– ФБР! Открывайте!

Ужасающий рык пронесся по спящему царству. От внезапного вторжения я испугалась, к горлу подкатила тошнота и кровь запульсировала в голове. Не понимая, что происходит, я накинула легкий шелковый халат и бросилась к парадным дверям. Только и смогла, что услышать крик ошеломленного мужа:

– Надира! Подожди! Не открывай!

У него был голос загнанного зверя, но было поздно. Я стояла у входной двери и пыталась дрожащими руками ее открыть. Только повернула замок, как несколько вооруженных агентов ФБР ворвались в дом. Один из них со всей силы толкнул меня к стенке:

– Лицом к стене! Руки за спину!

Другой, очень большой и очень толстый, с животом, как булькающий аквариум, и с широким мясистым лицом, громко прорычал с искаженной физиономией:

– Кто еще здесь, в вашем логове? Не двигаться! Где все остальные ваши?

От шока я бы и не смогла двинуться, просто замерла в ужасе. Через пелену нереальности я смогла распознать в коридоре мужа с серо-зеленым лицом, выпученными глазами и перекошенным ртом. Эльнар, голый, скакал на одной ноге, отчаянно пытаясь натянуть домашнее трико.

Через открытую дверь я увидела, что во дворе стояло несколько фургонов всех телевизионных каналов и газет Эль-Пасо. Огромные прожекторы светили прямо в глаза. Репортеры выстроились около двери, как стая шакалов, боясь упустить свою добычу. Мой страх в момент сменился любопытством, и я хотела посмотреть, что вообще происходит. Но толстый офицер толкнул меня лицом к стене, схватил руки и поднял их над моей головой. Я почувствовала на шее его тяжелое дыхание. Агент прижал меня к стене своим грузным телом и надел наручники.

Пять или шесть церберов ФБР бегали по всей усадьбе с заряженными пистолетами и шумящими рациями в надежде выявить спрятавшихся, по их мнению, людей. Но вместо русской криминальной братвы фэбээровцы нашли только моих детей с вытаращенными испуганными глазами и нежеланием вылезать из своих кроватей. Бедняги-спецы были неподдельно расстроены!

– А ты, сучка русская, совсем ничего! – прохрипело в ухо толстое желе и пригвоздило меня к стене посильнее.

К такому обращению мне не привыкать. Я знала, что я очень даже «ничего». Да и одета была в красивое шелковое белье, которое напоминало костюм для стриптиза. Воспользовавшись тем, что он подвинулся ко мне чуть ближе, я сильно наступила ему пяткой на ногу. Несмотря на то, что я была босая, он все равно взревел от боли. Краем глаза я увидела, как его перекосило. На заплывшем багровом лице проступили капельки пота, и он стал выглядеть еще безобразнее. Я усмехнулась:

– Что? Тебе больше не доставляет удовольствие обтираться об мою попу? Отчего ты такой багровый?

– Заткнись, сучка, – прошипел он и еще больше прилип к моему заду.

– Она оказывает сопротивление при аресте! – разбрызгивая слюну, крикнул он.

Мне было и противно, и смешно одновременно. Они совсем не похожи на благородных копов из кино. И, надо добавить, я не понимала серьезность ситуации. Мне казалось, что все это – дикое недоразумение. Просто я чувствовала, что эта свинья сильнее и сильнее прижимается ко мне, и это вызывало у меня отвращение и смех.

Забежала еще куча людей в черной одежде, на спине у всех большими буквами было написано: «ФБР». Они рассыпались по дому. Рыская повсюду и проверяя каждый угол, они рапортовали по рации:

– Здесь чисто!

– Здесь тоже чисто!

– И здесь тоже.

Кто-то из них орал, не переставая:

– Ищите тщательно! Здесь логово русской мафии! Кто здесь еще есть?

– Я, я здесь! – проскулил мой муж.

Я обернулась посмотреть, что они с ним сделали, что он так завыл. Эльнар сидел в зале, забившись в угол. Такой ничтожный и маленький… От вчерашнего грозного повелителя не осталось и следа. С бледно-белыми губами и трясущимися руками, жестикулируя, он пытался говорить, жалобно поглядывая на людей с автоматами.

– Кто еще здесь? Где все остальные подельники? – в ухо орал студень.

– Больше никого нет. Мои дети спят в своих комнатах. Только мои дети! Больше никого! – уверенно ответила я. Мне дико захотелось показать им язык.

– Что, обосрались, твари? Мафия ушла в загул! – по-русски процедила я сквозь зубы.

Эльнара, уже в наручниках, провели мимо меня и он, услышав, что я сказала офицеру, взмолился:

– Надира, пожалуйста, будь осторожна! Они сейчас срок накинут за сопротивление правосудию!

– Да пошли они… Правосудие!

Эльнар вызвал у меня глубокое омерзение. Еще вчера он орал на нас с детьми, обвинял в расточительстве и тряс перед носом счетами за электричество. Кричал, что я должна теперь служить еще усерднее, чтобы загладить свою вину. А теперь он был похож на жалкую придавленную мышь, которая от шока пищит с искривленным ртом.

– Что с нами будет! Что с нами будет! – растерянно причитал Эльнар.

– Ты же господин, ты мне скажи, что с нами будет, – осмелела я. – Если ты про срок говоришь, значит, знаешь.

Мне даже почудилось, что я совсем не боюсь Эльнара, он-то не сможет теперь добраться до меня.

– Заткнись, сучка! – еще больше взбесился толстый, оттого что не мог понять русского языка. Он еще крепче сжал мои запястья.

Пока я наблюдала за бегающими по всему помещению и нагло обыскивающими мои личные вещи фигурами, мне стало смешно. Неужели эти сыщики-федералы действительно думают, что они напали на след крупной преступной группировки? По-моему, эти идиоты все еще воображали, что поймали особо опасных преступников, к которым каждую минуту может прийти подмога русской братвы. Я и подумать не могла, насколько все серьезно…

Походкой победителя в дом вошла еще одна агент ФБР. Она бросила на нас с толстяком пренебрежительный взгляд и с отвращением крикнула моему желеобразному охраннику:

– Да отцепись же от нее! Она в наручниках.

– Она оказывала сопротивление, агент Джонсон! – как-то смущенно сказал толстяк.

Он совершенно неуместно засмеялся и отпустил меня. Я повернулась и увидела, как его живот затрясся, словно водяной матрас. Эти ФБР-агенты были один противнее другого. Джонсон, высокая бесцветная женщина лет сорока, по-видимому, была старшая в их организации.

– Вы арестованы. В машину их! По одному! – крикнула она, с важным видом убирая пистолет в кобуру на поясе.

– Я не могу, – спокойно сказала я.

Не знаю, как мне удавалось сохранять такое спокойствие. Наверное, это внутренняя уверенность, что я не имею отношения ни к чему происходящему. А может, я просто до конца не осознавала, что происходит. Или, может быть, это был защитный механизм моего организма. Не знаю.

– Что значит «не можешь»? – опешила Джонсон.

– Я вчера выпила слабительное, и много. Я хочу в туалет.

– Что?

– Да, я хочу в туалет.

У американцев с туалетом очень серьезно. Эту процедуру нельзя запретить. Даже в школе ученики не должны спрашивать разрешения у учителя, чтобы выйти в туалет. Они просто встают и выходят. Даже если идет тест. Так и сейчас – отказать мне в туалете означало нарушить права человека, как ни смешно это звучит!

– Идем! – резко бросила агент и сообщила остальным, что мы направляемся в другой конец дома, в туалет.

Она зашла первая, вытащила пистолет и осторожно, как будто обнаружит сейчас целую банду, все проверила, вернее, исследовала, что там ничего и никого нет. Она кивком дала мне разрешение зайти в туалет. Слабительное срабатывало. Я не могла больше терпеть. Уже съежившись от боли, я показала на наручники.

– Ничего, справишься, – с язвительной ухмылкой сказала она и встала около двери с направленным на меня пистолетом.

«Господи, вот идиотина», – подумала я.

Но времени думать не было. По всему помещению пошел едкий и си-и-и-ильно неприятный запах. Джонсон дико сморщилась, но твердо стояла на своем посту. Потом она стала обыскивать шкафчики в туалетной комнате и вдруг вытащила большую косметичку с моими фамильными украшениями.

– Что это? Сделать опись!

Джонсон бросила косметичку находившемуся неподалеку агенту.

– Время закончилось! Давай вставай, хватит здесь сидеть! – разоралась она.

Вот тут мне стало очень тоскливо и панически страшно. Чувство незащищенности, растерянности и беспомощности перехватило дыхание. Как будто кто-то совсем отвратительно чужой ворвался в мою жизнь. Внутреннюю жизнь. Эти украшения были для меня очень дороги. Они передавались из поколения в поколение как семейный оберег и были знаком моей сокровенности, которая еще горела во мне даже после вторжения Эльнара в мою душу. Мне было невыносимо горько. Тень неизбежной разлуки с детьми черным покрывалом окутала меня. Один комплект украшений был на мне. Я с трудом сняла их и без разрешения пошла в спальню Зариночки, чтобы отдать дочери то последнее, священное, что у нас осталось. По воле судьбы этот комплект стал символом того, что я расставалась с самым дорогим в моей жизни! Алик уже был в Заринкиной комнате. Они лежали, крепко обнявшись, как маленькие бельчата, и тихо гладили друг друга по голове. Смотря на детей, я с горечью подумала: «Как же наше будущее непредсказуемо, и подобное может случиться с каждым в любой момент. В один миг мы счастливы и чувствуем, как Вселенная вторит нам в унисон, но через какие-то мгновения все может разрушиться и уйти в никуда. И тогда накрывает такое состояние, что весь мир уходит из-под твоих ног».

– Зариночка! На, сохрани это. Я скоро вернусь, – я наклонилась к детям, чтобы поцеловать их. Потом вложила Заринке в ручку свои амулеты. Тогда она и заметила, что я была в наручниках, и горько заплакала.

– Мама! Что это? Не уходи!

Вот опять я ухожу от них, вот опять я оставляю их в отчаянии и безысходности. Она смотрела с испугом и глубокой грустью.

– Зарина, я ненадолго. Доченька, сыночек, я вернусь скоро. Мы заживем вместе, как и мечтали. Мы встретим Новый год вместе, – слезы градом катились по моему лицу, я была в наручниках и не могла обнять их. Заринка прильнула ко мне, а Алик держал мои руки, целовал и гладил их.

– Мамочка, опять ты уходишь! Мама, не уходи!

Алик держался, как мужчина, но вдруг начал кричать:

– Папа! Что ты сделал с мамой? Папа, помоги! Они забирают маму. Это ты! Это ты!

Алик был весь красный и дрожал. Тяжело дыша, он вскочил с постели и пнул бесцветную и бесчувственную Джонсон.

– Эй, бой! Что ты делаешь? – прикрикнула она на сына и, повернувшись, проорала в рацию:

– Вызывайте детскую опеку! Эти малявки в невменяемом состоянии. Срочно!

Почти падая от пугающего отчаяния, я прошептала:

– Я очень сильно люблю вас, мои самые драгоценные ляльки! Я вернусь. Алик, берегите друг друга!

– Ты собралась ехать в белье? Оденься! – скомандовала агент ФБР.

Меня провели в нашу спальню, где под жадными взглядами омерзительных офицеров я нацепила майку и джинсы. Взглянула на часы. Было 05:55 утра. В тот момент я не понимала, что ухожу навсегда из своего дома. В голове летал рой жужжащих мыслей. Все путалось! Что случилось? Чего они хотят? Когда детям идти в школу? Кто за ними сегодня присмотрит? Ой, я забыла сказать Зарине, чтобы убрала домашний йогурт, который я поставила накануне. Прокиснет ведь…

Нас вывели на улицу. Было еще рано, но день обещал быть жарким. Соседи облепили машины репортеров, и каждый хотел что-то сказать. Подъехал пикап для перевозки заключенных, и мы поехали по самым центральным улицам Эль-Пасо, как будто фэбээровцы издевались над нами. Знакомые магазины и супермаркеты проплывали за грязным окном каталажки. Эль-Пасо просыпался. Мимо проезжали машины, поливающие траву, и в фургон просачивался запах мокрого асфальта, отрезвляя и напоминая мне, что я сейчас заключенная. Я сидела в трясущемся автозаке и не могла осознать реальность. Мы заключенные! Я ведь только в кино видела маршалов (так в Америке называется спецподразделение ФБР) и эти минивэны, которые увозят заключенных. Это все было в другой реальности, это происходило с кем-то, но не со мной.

Как все изменилось всего за несколько мгновений! Все меняется в этом мире. Например, деревья: пару недель назад они представляли собой гордых техасских мачо-чарро с пышными зелеными кронами вместо мексиканских сомбреро, а сейчас превратились в беспорядок непослушных высохших ветвей. Даже из заляпанного окна было видно, что ранее ярко-зеленые ветки покрылись желтой сединой. Местами можно было увидеть голые концы уже бледно-коричневого цвета. Цветы на аллеях уже высохли, возвещая осень, грустно смотрели на прохожих стебельки, оставшиеся без своих прекрасных украшений. Но и цветы, и деревья, расцветая, знают, что им не жить долго. И они готовы к концу. А я не знала и даже не предполагала, что со мной произойдет. Я просто не была готова к такому жестокому повороту. Может, Зарина знала и поэтому была такая подавленная и печальная, с тех пор как мы приехали в Америку? Боже мой! Доченька моя! Лапочка моя! Алик, сыночек! Что с вами будет? Опять я вас оставила… Панический горячий страх обжигающе прошел по телу и поселился в животе. Я была ошеломлена тем, насколько реальным был мой страх.

Нет, нет! Все будет хорошо. Не может быть, чтобы меня не отпустили. Сейчас разберутся и отпустят. Ведь я ничего не делала неправильного. Пока я боролась с собой и еле-еле успокоила себя, так что в мозг опять поступил кислород, мы подъехали к зданию главного офиса ФБР в Эль-Пасо. Машина резко остановилась.

– Выходи! – грубо скомандовала Джонсон.

Я очень хотела курить.