Читать книгу: «Прощание с отцом», страница 4

Движения отца были неторопливы, красивы и как бы торжественны. Он точно священнодействовал, совершая серьезный, жизненно важный и необыкновенно радостный, желанный обряд. Да так оно и было; от того, что вырастает на этом поле, зависела судьба его и всей его семьи. Он был волен сеять или не сеять, работать или спать, но он знал, что никто и ничто не спасет его от нужды, а может и от сумы, если не вырастет хлеб. Он был единственный во всем мире полновластный, но очень одинокий и детски слабый перед лицом природы властелин судьбы своей и своих детей.

И, сея пшеницу, мужик священнодействовал. Моля Бога о милости, закладывая основу счастья и благополучия семьи, совершал самое главное свое дело в жизни, выполнял свое основное и важнейшее назначение на земле!

Отсеявшись, мужик будет ждать дождичка и, не дай Бог засухи, с тоской и надеждой станет поглядывать на редкие облачка и ночные зарницы, появляющиеся в раскаленном зноем небе, и, подняв руки к небу, молить: «Господи! Дай дожжа». А другой, вроде Панкратья Евченкова, молит, молит, а потом сматерится и крикнет сам себе: «Мать-перемать! Мне Бог не даст, дак я силой вырву»!

Обычно после сева заходят по небу, погромыхивая майские синие тучи, станут мочить землю теплыми дождями. Будет млеть земля под горячим весенним солнышком, выгоняя на свет божий тонкие светло-зеленые, красноватые у корня, иголки пшеничных всходов. Станут густеть всходы, тянуться вверх, вставать на поле зеленой щеткой, закрывая землю. Вот уже перепелку, а вскоре и грача из пшеницы стало не видать. Шла в трубку пшеница, колосилась. Будто легким светло-зеленым туманом покрывалась под ветерком во время цветения, наливала зерно.

Изредка, поехав в погожее воскресное утро за травой, прихватив с собой жену Александру, упросившую взять ее по ягоды, или проходя недалеко с ружьишком, мужик заглядывал на свое поле. Срывал и осторожно разминал в шершавых ладонях толстые, налившиеся, но еще зеленые колосья, с кое-где тронутыми уже «краской» зернами, пересыпал зеленовато-желтоватые зерна из ладони в ладонь, тихонько отдувая бледно-зеленую, тяжелую мякину, считая число крупных, как горошины, зерен в колосу и, кинув их в рот, с наслаждением разжевывал, вдыхая аромат свежего, недозревшего, вязкого на зубах зерна. Со спокойной радостью осматривал мужик свое большое поле с густой, чистой, высокой по грудь пшеницей, прикидывал, сколько даст десятина на этом поле, снимал картуз, крестился, благодаря Бога за хороший урожай, за даруемое благополучие и достаток в семье, основой и единственным источником которых у сибирского мужика был хлеб и только хлеб.