Читать книгу: «А что скажут люди? Как преодолеть страх чужого мнения и наконец стать собой», страница 2

Погружение в FOPO

В профессиональном спорте, где достигаются высокие результаты, спортсмены заранее занимаются развитием осознанности и овладением психологическими навыками, чтобы, столкнувшись с проблемой, иметь внутренние инструменты для ее успешного разрешения. Этот же подход применим и к трансформации нашего отношения к мнениям и суждениям других людей.

Цель этой книги – осветить психологический процесс, который лежит прямо на поверхности, и превратить его в вашего лучшего учителя. Используйте страх перед чужим мнением как возможность. Начните выявлять его в своей жизни. Используйте свои реакции как трамплин для лучшего понимания себя. Осознайте, что вы думаете и как ведете себя в ответ на суждения других людей.

Каждая глава дает представление или урок о том, как использовать FOPO для раскрытия своего потенциала.

Вместо того чтобы избегать или игнорировать FOPO, рассматривайте его как возможность для обучения – вероятную ступеньку к раскрытию вашего потенциала. Используйте его, чтобы раскрыть те аспекты вашей личности, которые до сих пор оставались скрытыми. Когда FOPO даст о себе знать, погрузитесь в него, чтобы узнать, что скрывается за страхом.

Например, на встрече с клиентом вам пришла в голову отличная идея, но вы не высказались. Подумайте, с чем это связано. Вы хотите, чтобы идея была полностью проработана, прежде чем вы ею поделитесь? Вы боитесь, что не сможете красноречиво выразить мысль? Вы опасаетесь, что ваша идея не будет воспринята должным образом? Если второе, то что, если люди не примут вашу идею? Значит ли это, что вы некомпетентны? Или что вы недостаточно хороши? Продолжайте тянуть за эту ниточку, чтобы раскрутить, что лежит в основе вашего страха. Что за историю вы себе рассказываете?

Осознание своих страхов, связанных с мнением окружающих, – первый шаг к тому, чтобы избавиться от власти, которую они имеют над нами. Осознанность как отправная точка для перемен – не новая идея. Каждая книга по саморазвитию, каждое новогоднее обещание, каждая двенадцатиступенчатая программа завязаны на осознанности. Мы не можем даже помыслить о переменах, если не осознаем проблему, которую хотим решить.

Но осознание – это только первый шаг. Осознание должно сопровождаться развитием психологических навыков. У человека может случиться паническая атака, и он будет прекрасно понимать, что ее вызывают мысли в его голове, но без нужных навыков он не справится с этими мыслями.

Лорен – яркий пример. Она не позволила FOPO диктовать ход ее жизни. На год задержавшись из-за пандемии, она отправилась в Токио с командой Канады в 2021 году и в возрасте 39 лет оказалась на олимпийском пьедестале с бронзовой медалью.

Однако Лорен не забывала, что ее путь к мечте мог легко оборваться:

«FOPO. Это реальная вещь.

И я почти позволила ему встать у меня на пути.

Слава богу, что я этого не сделала.

Слава богу, мне хватило уверенности, чтобы прислушаться к себе.

Так что спросите себя…

Не сдерживает ли вас FOPO?»⁵

1
Секрет Бетховена

Художник никогда не должен быть пленником самого себя, узником стиля, узником репутации, узником успеха.

Анри Матисс

Никто не застрахован от FOPO: ни вы, ни я, ни спортсмены мирового класса. Даже знаменитые артисты, такие как один из величайших и самых плодовитых композиторов в истории, сбиваются с пути под воздействием страха перед чужим мнением.

Но только после того, как мы найдем силы противостоять FOPO, мы можем по-настоящему встать на путь мастерства.

Вспомните Бетховена.

Многим он казался сосудом, выбранным Богом для передачи музыки свыше. Его творчество изменило все жанры классической музыки. Он нарушил все правила, чтобы создать одну из самых трансцендентных музыкальных композиций, которую когда-либо видел мир. Он воплотил в себе идею творческого гения, который борется с условностями и прокладывает собственный путь.

Несмотря на то что Бетховен был одним из самых бесстрашных артистов, когда-либо живших на планете, он три года жил в страхе перед чужим мнением.

Находясь на пике своей карьеры, Бетховен скрылся от посторонних глаз. Хранил тайну, раскрытие которой, как он считал, могло разрушить его профессиональную жизнь. Архетипический творческий человек, казалось бы, рожденный для борьбы с судьбой и несправедливостью мира, предпочел социальную изоляцию вместо того, чтобы произнести вслух два слова:

«Я глухой».

Бетховен начал терять слух в возрасте примерно 25 лет. Жестокая ирония утраты чувства, наиболее значимого для его искусства и существования, толкнула его на тщетные поиски лекарств: от затычек для ушей с миндальным маслом до ванн с корой ядовитых деревьев. В первые годы он не говорил о своем ухудшающемся слухе никому за пределами медицинского сообщества. В то время как в обществе его отмечали все чаще, он был заперт один на один с собственными тревожными мыслями и чувствами.

Чтобы скрыть потерю слуха, он прикрывался образом гениального художника, чей мозг был занят другой интеллектуальной деятельностью. Когда он не мог расслышать чьи-то слова или звуки, с подачи Бетховена собеседник предполагал, что это происходит по невнимательности или забывчивости: «Удивительно, что некоторые люди не замечают моей глухоты; но, поскольку я всегда был подвержен приступам рассеянности, они приписывают мою тугоухость этому. Иногда я едва слышу человека, который говорит тихо; я слышу звуки, это правда, но не могу разобрать слов. Но если кто-то кричит, я не могу этого вынести. Одному небу известно, что со мной будет дальше»⁶.

Бетховен был глубоко обеспокоен тем, как потеря слуха повлияет на его музыку, особенно на способность играть на фортепиано, но не менее серьезную угрозу представляло и общественное мнение. «Если бы я принадлежал к какой-либо другой профессии, было бы легче, но в моей профессии это ужасный диагноз; и тем ужаснее, что скажут мои немалочисленные враги»⁷. Он боялся, что его недоброжелатели используют это откровение против него. Что их критика приведет к дискриминации и исключению его из венских музыкальных кругов, войти в которые он так долго стремился. Бетховен, как и другие артисты того времени, зависел от аристократического покровительства. Борьба с клеймом могла оказаться более сложной задачей, чем сама потеря слуха.

Но под самый серьезный удар, возможно, попала личность Бетховена – его идентичность. «Ах, как я мог допустить такую немощь в том единственном чувстве, которое должно быть во мне совершеннее, чем в других, чувстве, которым я когда-то обладал в высшей степени, в таком совершенстве, каким обладают или обладали немногие в моей профессии», – писал он своему брату⁸.

Он был Бетховеном – богом музыки, а боги музыки должны были слышать музыку лучше, чем смертные. Потеря слуха не соответствовала его представлению о себе и тому образу, который он создал в обществе. Его жесткая идентичность, построенная на одобрении и похвале со стороны других, была для него такой же реальной и неизменной, как кожа и кости. Как отражено в письме к его щедрому меценату, князю Лихновскому, его идентичность граничила с мифотворчеством: «Князь! Вы являетесь тем, кем являетесь, по обстоятельствам и по рождению. Князей были и будут тысячи. Бетховен – только один»⁹.

Бетховен реагировал так, как реагирует большинство из нас, когда под угрозой оказывается наше выживание. Он пытался защитить себя. Вместо того чтобы заглянуть внутрь себя и изменить свое восприятие, он посмотрел во внешний мир и попытался привести окружающую его реальность в соответствие со своим восприятием себя.

Бетховен, пытаясь отгородиться от мнения других людей, заплатил непомерную цену за то, чтобы создать новую реальность. Он часто не слышал, что говорят люди, но боялся попросить их говорить громче, опасаясь быть уличенным.

Он играл роль мизантропа, чтобы сохранить свой секрет в тайне. Несколько лет провел в изоляции от общества, наедине со своей глухотой, и даже подумывал о самоубийстве.

Проблемы с отцом

С юных лет Бетховену внушали, что мнение окружающих имеет большое значение. Его отец Иоганн, посредственный тенор, чьи собственные музыкальные устремления были оборваны алкоголизмом, стремился воплотить свои мечты через сына. Он назначил себя наставником Бетховена и применял к нему вербальное и физическое насилие, чтобы сделать его сильнее. Он держал его в узде криками, угрозами и побоями, даже запирал в подвале¹⁰. Однажды вечером, вернувшись домой с друзьями, Иоганн заставил маленького Бетховена встать на табуретку, чтобы тот мог дотянуться до клавиш фортепиано, приказал выступить перед друзьями и бил его всякий раз, когда мальчик пропускал ноту.

Когда таланты юного Бетховена стали более очевидными, Иоганн решил, что его сын будет следующей музыкальной сенсацией Европы. Иоганн играл роль сценического отца XVIII века, маркетолога, который продвигал Бетховена во всех музыкальных кругах Бонна в Германии. Когда Бетховену было семь, отец на год приуменьшил его возраст, чтобы мальчик лучше соответствовал архетипу вундеркинда. Он арендовал зал в Кельне и дал объявление в местной газете, рекламируя своего «маленького сына шести лет от роду», который уже имел честь играть при дворе¹¹. С самого раннего возраста Бетховену в голову вбивали не слишком деликатную идею: «Того, кто ты есть, недостаточно».

Бетховен рано понял, что его продвижение в музыкальном мире Вены XIX века будет напрямую зависеть от статуса и мнения тех, кто им восхищался. Он на собственном опыте убедился, что любовь и одобрение вытекают из показателей и достижений. Действия его отца ясно дали понять, что Бетховена любили не за то, кем он был, а за то, что он делал. Слияние любви и одобрения часто приводит к тому, что в последующей жизни человек вновь и вновь ищет одобрения, – и свет прожекторов подпитывал самооценку Бетховена.

Убежище

У Бетховена было одно место, где он мог спрятаться, – непроницаемое для чужого мнения, недоступное для сомнений в себе и защищенное от аристократов-покровителей, обеспечивавших финансовую подпитку его музыки, – его внутренний мир.

Бетховен развил в себе способность полностью погружаться в музыку и растворяться в ней, не обращая внимания на окружающую обстановку и не испытывая неуверенности в себе. В этот момент он мог быть где угодно: писать в тетради или импровизировать среди огромной толпы.

Подруга детства вспоминала один из таких моментов. Она разговаривала с Бетховеном, но он, казалось, отсутствовал и не слышал ее. Когда он наконец вернулся в этот мир, то ответил: «Ой, пожалуйста, нет, нет, простите меня! Я был занят такой прекрасной, глубокой мыслью, что никак не мог позволить, чтобы меня потревожили»¹². Биограф Ян Своффорд описал это состояние как «транс», в котором «он находил уединение даже в компании»¹³. Друг семьи, сыгравший важную роль в формировании ранней карьеры Бетховена, дал этому душевному состоянию название «раптус»¹⁴. Бетховенский раптус стал легендой среди людей из ближайшего окружения Бетховена. Когда он уходил в себя, нередко можно было услышать: «Сегодня у него снова раптус»¹⁵.

С помощью раптуса Бетховен развил в себе внутренний навык, который позволял ему сосредотачиваться на музыке и отгораживаться от внешних и внутренних раздражителей. Он мог уходить туда, где мнение других не имело значения. Ему было комфортно в своем убежище, потому что там он умел быть наедине с собой. Он знал, как слушать собственную музыку.

Проблемы возникали, когда он выходил из состояния раптуса и возвращался к мыслям об одобрении.

Взгляд страху в лицо

Бетховен дошел до того момента, когда стало невозможно скрывать глухоту. Он рассказал о своем безвыходном положении 6 октября 1802 года в искреннем измученном письме своим братьям, которое стало известно как «Гейлигенштадтское завещание»¹⁶.

«О вы, люди, считающие или называющие меня злонравным, упрямым или мизантропичным, – как вы несправедливы ко мне, ведь вы не знаете тайной причины того, что вам кажется. <…> Простите меня, если я отдаляюсь от вас, когда мне хотелось бы побыть в вашем кругу. <…> Я вынужден жить как изгой. Ведь стоит мне приблизиться к какому-нибудь обществу, меня охватывает жгучий страх: я ужасно боюсь, что мое состояние будет замечено. <…> Но какое же унижение я испытывал, когда кто-нибудь, стоя возле меня, слышал вдалеке звук флейты, а я ничего не слышал, или он слышал пение пастуха, а я опять-таки ничего не слышал. Такие случаи доводили меня до отчаяния, и недоставало немногого, чтобы я не покончил с собой».

Утопическая версия перемен заключается в том, что мы наблюдаем сдвиг в наших физических, психологических или окружающих условиях и осознаем, что нам необходимо что-то изменить. Мы принимаем вызов. Мы берем на себя риск, внедряем изменения и затем пожинаем плоды.

К сожалению, это скорее исключение, чем правило. Глубоко укоренившиеся модели поведения делают перемены сложной задачей. Мы знаем, что должны измениться, но часто не делаем этого до тех пор, пока не придется. Мы опускаемся на самое дно. Или боль становится невыносимой. Мы вынуждены пересмотреть то, как мы функционируем в этом мире.

По моему опыту, меняться нас часто заставляет боль. Так было и с Бетховеном.

«Гейлигенштадтское завещание» – это то самое дно для Бетховена. Однако послание также ознаменовало фундаментальное изменение отношения к общественному одобрению и признанию, и это не совпадение, что «завещание» – одно из величайших творческих излияний в истории человечества. Высказав вслух свое отчаяние, Бетховен принял свою глухоту как часть себя и решил полностью развить свои музыкальные способности, чего бы это ни стоило: «<…> Недоставало немногого, чтобы я не покончил с собой. Лишь оно, искусство, меня удержало. Ах, мне казалось немыслимым покинуть мир раньше, чем я исполню все то, к чему чувствовал себя предназначенным. <…> Терпение – так отныне зовется то, чем я должен руководствоваться. У меня оно есть».

Бетховен решил обнажить свой самый большой страх и тем самым освободился от парализующей хватки FOPO. «Все зло таинственно и проявляется сильнее всего в одиночестве, – писал он. – При обсуждении с другими оно кажется легче переносимым, потому что человек до конца осознает, чего боится, и чувствует себя так, будто уже справился с этим»¹⁷. Вместо того чтобы разрушить его жизнь, признание до невообразимой степени освободило его. Больше не пытаясь управлять тем, как его воспринимают другие люди, он вновь обрел контроль над своей жизнью.