Читать книгу: «О котах и людях: О маках и пижме. Книга 1», страница 3

Блейз вздохнул.

– Вы… любите мою сестру?

Эльфин взялся за кольцо на пальце.

– Люди очень разные вещи понимают под словом «любить». Уточните.

Керидвен, переводившая взгляд с одного на другого, не выдержала.

– Прекратите! Братик, нос в мою постель не совал – и поздненько начинать! – Она повернулась к Эльфину и запнулась – как его называть? Господин Гаттамелата? Эльфин? «Дорогой муженек»? – Пожалуйста, не ссорьтесь. Блейз добра желает.

Эльфин опустил ресницы и чуть усмехнулся:

– Я понимаю. Сестра выскочила за падшего духа – я бы тоже волновался.

– Я бы спросил у человека то же самое, – тихо сказал Блейз.

– И что человек бы вам ответил? – бросил Эльфин. – Что значили бы слова человека через двадцать лет, через десять… через год? Вы хотите, чтобы я просеял ваш ум, словно сито, и нашел там слова, которые вас успокоят, и вернул их вам, как эхо? Этого не будет. Я сделаю, что смогу. На этом все.

Он развернулся и вышел.

Керидвен глазам своим не поверила.

– Ты его обидел!

– Его обидишь, – буркнул Блейз.

– Он тебя спас! Мог бы быть поблагодарней! И это… это была моя свадьба, в конце концов! Мог бы и поздравить!

– Поздравляю, – кисло сказал Блейз. – Ты вышла замуж за инкуба.

Керидвен залепила ему пощечину.

Блейз взялся за щеку. Глаза у него были, как у щенка.

Керидвен чертыхнулась и выбежала прочь.

Эльфин стоял в саду, оперевшись о яблоню, и общипывал лепестки с сорванной розы. Они летели вниз и терялись в траве.

Керидвен подошла и сложила руки на груди.

– Извини его, пожалуйста.

Эльфин поднял голову. Окончательно скомкал цветок и досадливо отбросил его прочь.

– Твой брат прав. Я… неразумно себя повел. – Он поморщился. – Я мог бы заговорить его, я умею, просто… я подумал, что он твой брат и достоин того, чтобы я говорил с ним честно. Мне не стоило этого делать.

Керидвен оскалилась:

– Еще чего. Не маленький.

Но она вдруг поняла, что вот так ей придется объясняться теперь со всеми, и в животе у нее похолодело. Всех бить – кулаков не напасешься…

– На днях весь Ллангатен будет знать, – пробормотала она.

Эльфин кивнул.

– Мы можем уехать, – сказал он. – Хочешь уехать в Камелот? Или в Кармартен?

Керидвен прикусила губу.

– Но ведь там будет то же самое? Люди, которые тебя боятся, или презирают, или ненавидят… если их не заговаривать?

Эльфин бегло усмехнулся:

– Или любят слишком сильно. Да. Никто из нас не ходит среди людей без «вуали». Но это мелочи.

Керидвен топнула ногой.

– Но для меня не мелочи! Я так не могу! И не хочу! – Она обхватила его руками, прижалась щекой к плечу. – Давай уедем куда-нибудь, где не нужно притворяться. Давай уедем к тебе. Ты можешь забрать меня к себе?

– На Авалон? – Эльфин быстро поднял ее за подбородок. По лицу у него бежали выражения – как рябь по воде. – Могу. Конечно, могу. Только… там нет людей.

– Да и пускай нет, – зло сказала Керидвен.

Эльфин прижал ее к себе.

– Хорошо. Хорошо.

[1x06] ДВОРЕЦ

– Ты спишь на полу? – изумилась Керидвен.

– Да, – сказал Эльфин. – А что?

Глаза у него смеялись.

Керидвен еще раз огляделась вокруг. Это была большая квадратная комната – и почти пустая. В глубине были полки от пола до потолка, заставленные какими-то штуками. Из одной стены выходила и торчала в бок доска из темного дерева – видимо, стол. В углу лежал матрас и ворох подушек. А одной стены вовсе не было, и от этого дом походил на пещеру, только очень благоустроенную.

Керидвен как-то совершенно не ожидала от Эльфина такого аскетизма. Не то, чтоб сама она как-то особо за роскошью гонялась, не жила в богатстве – так чего и начинать, но хотя бы кровати-то у них дома были!

– Но почему? – растерянно спросила она. – Несложно сколотить же. Вон тут сосны какие – она кивнула на пейзаж, открывавшийся из пещеры. Тут у нее мелькнуло в голове, что Эльфин дану, а у дану может быть совсем другое отношение к природе. – А рубить не хочешь, так они ж все равно сами собой падают? В грозу и все такое…

– Несложно, – согласился Эльфин. – Но на полу можно в любой форме спать.

– Это как?

Эльфин потянулся – Керидвен не успела заметить, что он сделал, только что стоял рядом – и вот леопард сидит на полу и смотрит на нее светлыми, широко расставленными глазами.

Ой, сказала Керидвен.

Гигантский кот потянулся ближе и ткнулся носом ей в шею. Керидвен засмеялась и зарылась лицом в густой мех.

– Ага, попалась! – шепнул над ухом уже человеческий голос.

Ой, мамочки мои, успела подумать Керидвен. Ой, мамочки.

Закат растекался над соснами, заливая небеса золотым, розовым и фиолетовым. Большая сиреневая туча рвалась клочками, подсвеченными снизу – и все небо было в пятнах, как распластанная леопардовая шкура. Это было первое, что Керидвен увидела, когда смогла открыть глаза – смогла смотреть по сторонам.

– Ох, – выдохнула она.

Эльфин тихо засмеялся.

– Да, – наконец, сказала Керидвен. – С твоего пола отличный вид.

– А серьезно, чего ты ожидала?

– Ну… – Керидвен потерлась носом о его плечо. – Я думала, ты живешь во дворце. Таком, раззолоченном. C мраморными лестницами, колоннами… И кровать у тебя такая… высокая, и с балдахином. – Она засмеялась. – Кажется, у Каммингса в лавке была книжка про «Спящую красавицу» с картинками. Это оттуда.

Эльфин приподнялся на локте и заглянул ей в лицо.

– Да, – серьезно сказал он. – Ты же попала в сказку, в конце концов.

Он наклонился, горячее дыхание скользнуло по ключицам вниз, вниз, вниз, и ответить она уже не смогла.

Керидвен проснулась от чувства, что она одна, холодного, как лезвие. Она села. Ночь затопляла комнату-пещеру почти непроглядно – и от этого только острее становились все остальные чувства. Где-то далеко внизу шумел водопад. Пол был теплый, будто нагретый. Холодноватый ночной воздух скользил по коже, и от этого только горячее было тепло, собиравшееся под складками ткани. На ней остался эльфиновский запах – сладкий и соленый одновременно – но его самого не было. Керидвен закуталась в одеяло – тонкое, как платок – и подошла к краю.

За краем стояло небо в незнакомых звездах, и тихо дышал лес до самого горизонта.

Такой большой мир…

Камелот остался далеко позади, как берег.

Авалон плыл в ночи, беззвучно омываемый морем огней, и, беззвучно покачиваясь, плыла внутри нее самой наполненная звездами ночь. Они сходились, изнутри и снаружи, как две ладони, и тонкая пленка между ними и была она, Керидвен.

Впереди была непроглядная, как ночь, неизвестность, но сейчас весь мир обступал ее, приникая к самой коже, и при этом – расступаясь, оставляя место для нее самой.

С нами ничего не может случиться.

Это была не мысль – чувство, возникшее где-то под вздохом, всплывшее вверх и разлившееся по коже изнутри, до самых кончиков пальцев.

За спиной возник Эльфин – она ощутила это раньше, чем увидела или услышала. Подошел и поцеловал ее в открытое плечо.

– Ты уходил.

– Нужно было… Все хорошо?

Керидвен кивнула.

– Тут так тихо… у тебя даже стены нет. Ты не боишься, что кто-нибудь заглянет… не вовремя?

– Никого нет на день пути вокруг. Только мы с тобой.

Темнота вокруг него чуть расходилась, и зрачки поблескивали лунным.

– Это твоя земля?

Эльфин покачал головой.

– Я не… не она. Не эта земля. Не эти деревья, не эти травы, не эти птицы, не эти звери… я живу здесь, они живут здесь, я знаю, что здесь творится, никто не придет сюда без моего ведома… но я не они. Они не я. Таков был уговор. Это было правильно. – Он шагнул к ней и обнял за пояс. – Ты как будто в тоге. Такая красивая…

Керидвен повернулась в его руках.

– Да и ты, милый, тоже ничего!

Целоваться, смеясь, сложно. Но можно приноровиться.

Лес был дикий, то темный от высоких сосен, то светлый от березовых стволов, с густыми разлапистыми папоротниками, зарослями доцветающего шиповника и то и дело возникающими кругами рыжих волнушек – но дело было не в нем. Дело было в Эльфине.

Он, вроде бы, ничего не делал – но вокруг не зудела мошкара, не попадались под ноги камни и корни, и даже кусты, кажется, сами расступались. От этого все казалось слегка ненастоящим. Слегка чересчур. Керидвен не выдержала, остановилась, оперлась о сосну и незаметно поскребла пальцами кору. Под ногтями осталась темная полоска. Это ее успокоило. Не может же такое сниться, верно?

– Что-то не так? – спросил Эльфин. – Мы почти пришли.

Выглядел он как открытка. Из тех, что продают из-под полы.

– Все так, – сказала Керидвен. – Первый раз только по лесу гуляю, так, чтоб репьев на себя не насажать.

Эльфин засмеялся, наклонился куда-то вбок, сорвал один и посадил ей на ворот, словно брошь.

– Так лучше?

Хуже, хотела сказать Керидвен, но не смогла, конечно.

– А вот отсюда неплохой вид, посмотри, – сказал Эльфин.

Деревья расступились. Гладкий зеленый склон скатывался вниз, как ковер. По нему шли пологие мраморные ступени, обсаженные кустами. Лестница упиралась в лабиринт из живой изгороди, а за ним, по ту сторону, возвышался замок – точь-в-точь как разворот в книжке. Над ним уже поднималось вдали полудневное марево – и Керидвен показалось, что она ощущает под пальцами папиросную бумагу – такую тонкую, что ее приходилось сдувать, чтобы открыть лежащую под ней глянцевую картинку.

Денег у нее, конечно, не было, но Каммингс был добрый и не возражал, когда она приходила, и, замирая, просила посмотреть. Не очень часто. Не каждый день.

Керидвен прижала руку ко рту.

Эльфин наблюдал за ней молча, пряча улыбку в ворот.

– Это… это, наверное, сложно было? – наконец, выговорила Керидвен.

– Ммм… нет. Не очень, – Эльфин блеснул зубами. – Иллюстратора звали Ричардс, он был придворным художником одно время. Рисовал одну из королевских пассий во всех видах, «Спящая красавица» – это один из вариантов. И интерьеры для рисунков брал замковые. Аннуин… мир, вселенная… ничего не забывает. Я заглянул в его память – и срисовал замок таким, каким он был в то лето, когда Ричардс взялся за работу.

– То есть, это копия? – попыталась понять Керидвен. – Он ненастоящий?

Она представила, как Эльфин берет дворец, как ребенок игрушку, вытряхивает из него жильцов, и переставляет на нужное ему место. Ей стало жутковато.

Эльфин покачал головой:

– В Камелоте его такого давно уже нет. С фавориткой король расстался, в казне не хватало денег, и дворец пошел с аукциона. Его выкупил один из церковных орденов и устроил там госпиталь для умалишенных. Там хороший воздух, и сады, говорят, очень способствуют…

– Однако, – только и смогла сказать Керидвен.

– Я тебя не расстроил этой историей? – спохватился Эльфин. – Если что, ты всегда можешь что-нибудь переделать. Или вообще снести можно, в общем-то…

Керидвен взяла его под руку.

– Не надо. Лучше покажи мне, что там внутри еще есть.

Внутри оказалась еще масса всего. И кровать с балдахином в том числе.

Человек привыкает ко всему. Я привыкну, сказала себе Керидвен, я привыкну. В залах, открывавшихся друг за другом, стояли тишина и свет от высоких окон. Стук каблуков звонко отдавался по паркету.

Вдруг Керидвен увидела белый силуэт в конце коридора. Так вот кто еду приносит, мелькнуло у нее.

– Эй! – крикнула она. – Эй!

Голос запрыгал между полом и потолком, как мяч.

– Да погоди же! – Керидвен подхватила юбки и побежала. Женщина ринулась навстречу – и Керидвен едва успела выставить руки перед собой. Ладони уперлись в зеркало.

Керидвен сплюнула. Отражение сделало то же самое и перестало походить на духа.

Себя не узнала, вот дурища-то.

Хотя немудрено, конечно.

Зеркало было во всю стену, и коридор продолжался за ним – совершенно неотличимый.

Керидвен покрутилась вправо-влево и провела руками по платью. Ткань при каждом шаге переливалась и шуршала. Складок на ней было немеряно, и по всему подолу были насажены шелковые цветочки – землянички, анютины глазки, шиповник, совсем как настоящие, выпуклые под пальцами. В зеркале была просто принцесса – и это было очень приятно и очень неуютно. Керидвен вдруг всей кожей ощутила зазор между собой и тканью. У принцесски в зеркале вытянулась физиономия. Керидвен передернула плечами и показала отражению язык.

Эльфин полусидел, полулежал на софе и черкал что-то, уперев табличку в колено. Керидвен заглянула ему через плечо. Внутри деревянной рамки был, кажется, воск – но знаки тонули в нем, и он опять разглаживался сам собой.

– А что ты за столом никогда не пишешь?

Эльфин поднял на нее глаза:

– Старая привычка, – он бегло усмехнулся. – Еще с Атлантиды.

Керидвен села рядом и положила подбородок ему на колено.

– А что было в Атлантиде?

– Много чего… – он поморщился. – Долгая история.

– Ты ведь почти все про меня знаешь, – сказала Керидвен. – А я про тебя – почти ничего. Так что давай рассказывай! – Она ткнула его пальцем под ребро. Эльфин сделал вид, что падает. – Давай-давай! – Она устроилась поудобней, не давая себя отвлечь.

Эльфин со вздохом отложил таблички.

– Ну хорошо, спрашивай. Что тебе интересно?

– Что ты там делал? Чем ты занимался?

Эльфин вздохнул.

– Я был богом плодородия, – неохотно сказал он.

– Кем-кем? – изумилась Керидвен.

– Большого культа у меня никогда не было, – сказал он, будто защищаясь. – Ну, тысячи полторы максимум, если со всеми послушниками считать. Я больше разом не удерживаю.

Керидвен уставилась на него и захохотала.

– Дда, – выдавила она, с трудом восстанавливая дыхание. – Недооценил тебя епископ.

– Господин епископ, при всем уважении, – раздраженно сказал Эльфин, – совершенно ничего не понимает в таких вещах. Он, например, никогда несколько месяцев кряду не пировал, и поэтому искренне считает, что это весело… Он, знаешь ли, думает, что быть богом – это такое беззаботное занятие, когда ты сидишь на троне и тебя осыпают золотом и девицами. А на самом деле, – Эльфин прикусил губу, – на самом деле – это как жонглировать огненными шарами. Ты не можешь брать слишком мало, потому что иначе тебе будет нечем делать свою работу; ты не можешь брать слишком много, потому что иначе огонь погаснет; ты не можешь ничего удержать надолго, потому что это невозможно; и ты не можешь остановиться, потому что иначе все рухнет. И если у тебя получается – то есть, ты успешно удерживаешь круговорот, то земля становится плодородней и людей становится больше. И начинают осыпать тебя чем попало, и вот тогда становится по-настоящему сложно. То есть, это можно как-то решать до поры до времени, можно что-то перепоручить, можно сделать храмовую структуру – но чем лучше ты справляешься, тем быстрее упираешься в предел. – Он встряхнул головой, будто отгоняя мрачные мысли, сделал усилие и улыбнулся. – В общем, именно поэтому «был». Никто, кроме Единого, не может быть богом людей и не сломаться. Это Завет Авалона с Единым с тех пор, как пала Атлантида. Как это у вас говорят в Ллангатене… «я в завязке», – он сверкнул зубами.

Керидвен передернуло:

– Не говори так. Сколько раз слышала – «в завязке, в завязке», ни разу это добром не кончилось. Вот папаша мой тоже… клялся-божился, а потом по пьяни с лошади сверзился, и шею поломал, – она помрачнела.

Эльфин помолчал, накручивая ее прядь на палец.

– Клятвы дану отличаются от человеческих, – наконец, сказал он. – Мы не можем нарушить слово, как вода не может течь вверх. Но клятвы, они… как молодое вино для ветхих мехов. Как попытка сшить проволокой ткань. Они испытывают мир на прочность, и он не всегда выдерживает. Мы не всегда выдерживаем. – Он вдруг подался вперед. – Обещай мне… обещай мне, что скажешь, если что-нибудь пойдет не так. Если что-то будет слишком или чересчур. Если ты захочешь остановиться. Неважно, что это будет.

Эльфин был совсем рядом, у него были короткие светлые волосы, которые топорщились над высоким лбом – в них можно было запустить руку и ощутить пряди между пальцами. Совсем гладкое, молодое лицо, к которому можно прижаться щекой. Углами расходился в стороны небрежно сколотый белый ворот, и Керидвен знала, что если потянется поцеловать жилку, убегающую внутрь, то услышит губами биение крови под соленой кожей. Но Эльфин смотрел на нее сейчас – изнутри себя, через свое давнее прошлое, через море, затопившее Атлантиду – и все становилось зыбким. Только оболочка; только игра; только мираж над волнами, через который они перемигиваются огнями во тьме, как маяки между островами.

Керидвен отвернулась. За высокими окнами стелились холмы. По холмам вился затейливый узор из кругов, завитков и спиралей – в точности такой, как у Эльфина на жилете. Вчера его еще не было – и, наверно, не будет завтра.

– Я плохо знаю, что здесь у вас так, а что не так, – сказала Керидвен.

Эльфин обнял ее.

– Здесь… по-разному. Не слушай то, что вокруг. Слушай себя.

Шепот коснулся затылка и потек по позвоночнику, оставляя огненный след, собираясь внутри, как вино в кувшине. Будто поцелуи просачиваются под кожу и падают каплями со свода пещеры, вниз, на раскаленное озеро внутри.

– Так… так… и вот так…

Кап…

Кап…

Кап…

Опущенный полог светился изнутри медовым. От дановских светильников в изголовье шел янтарный свет. Замерший Эльфин казался статуей. Будто схлопнулась раковина. Вот он был весь тут – и нет его. Будто даже дышать перестал.

Керидвен перевернулась на живот, подперев подбородок ладонью. И как тебя выцепить обратно?

Она подтянулась выше и чуть куснула его за плечо. Плечо дрогнуло, отзываясь. Под кожей перекатился мускул.

– Много у тебя было женщин до меня?

У Эльфина скользнула усмешка по губам.

– Ни одной.

Керидвен хихикнула и ткнула его кулаком:

– А говорил, дану не врут!

У Эльфина задрожали опущенные веки. Ресницы у него были светлые и жесткие, как остья у колоса. Он вдруг вскинул взгляд, и Керидвен замерла. Зрачки были вертикальные.

– Что значит – «было»? Со сколькими я спал? Скольких любил? О скольких заботился? Со сколькими был знаком? Со сколькими делил кров, или еду, или землю? Что вообще значит – «обладать»? Нельзя… невозможно обладать человеческой душой до конца, она постоянно меняется. Это как удерживать воду в пальцах. Всегда… всегда есть какой-то предел, который остается недостижимым, даже когда тебе кажется, что вот, все, уже все… и опять нет. Есть тело – с телом проще всего; есть разум – с ним сложнее, но не слишком, есть пламя… и когда ты видишь душу… душу, то, что возникает на стыке всех трех… – он откинулся назад и покачал головой. – Это невозможно. Душа всегда ускользает.

Керидвен села, пораженно вглядываясь ему в лицо.

– Но ты пытался!

Эльфин серьезно посмотрел на нее.

– Да. Я пытался.

Керидвен заправила прядь за ухо, пытаясь осознать происходящее. «Поздравляю, ты вышла замуж за инкуба», прозвучал голос брата в ее голове. Эльфин провел рукой по лицу, стирая с него выражение.

– Извини. Не надо было это на тебя вываливать.

Керидвен вдруг стало очень грустно почему-то. Она погладила его по груди. Эльфин широко вздохнул. Где-то внутри, под гладкой кожей, билось сердце, как птица в клетке. Есть ли у дану сердце? Или это тоже иллюзия, как все на свете? Все на свете, кроме невидимых золотых нитей, которые пришивают их друг к другу?

– И со сколькими ты венчался? – спросила она.

Эльфин повернул голову и опять заулыбался.

– Ни с одной. Ты первая.

– Да не может такого быть!

Эльфин опустил ресницы.

– Ну, а что я сделаю… Я уже на Авалоне жил, когда венчание изобрели!

[1х07] ХРАНИЛИЩЕ

Керидвен коснулась желтоватой клавиши. Фортепьяно издало глубокий, протяжный звук. Он раскатился по комнате и затих. Она нажала еще одну. И еще.

Звуки были гладкие, округлые, увесистые, каждый ложился в комнату, как обкатанный водой голыш, который подбираешь, чтобы размахнуться и бросить в реку. Чем правее, тем они становились зыбче и мельче, хотя оставались такие же круглые. Перебирать клавиши по одной было все равно что шагать по лестнице. Керидвен добралась до края. Лестница кончилась. Тогда она попробовала быстро-быстро перетаптывать по ней всеми пальцами. Раздалась дробь, и Керидвен засмеялась. Если набрать горсть песка и сыпать в бочку с дождевой водой – получается такое же. Только тихо.

Она попробовала еще раз. И еще раз. Звуки скакали, как солнечные зайчики по лужам. Керидвен вскинула голову от удовольствия – и вдруг увидела, что в дверях стоит и смотрит на нее Эльфин.

Он не успел отвернуться или опустить глаза – и взгляд ударил ее, как нож под сердце. Такой светлый, такой невыносимо распахнутый, что из нее вышибло дыхание. Никто в тварном мире не может, не должен так смотреть ни на кого, и уж тем более – на нее. Но сказать об этом – означало разбить это мгновение, и это было невозможно. Это было бы предательство.

Медленно, как во сне, не чуя под собой ног, не слыша ничего, она подошла и положила ладонь ему на глаза. Эльфин опустил веки – ресницы щекотнули ладонь изнутри – и только тогда она смогла выдохнуть и вдохнуть снова.

Эльфин молча прижал ее к себе – так, будто она могла куда-то деться.

Керидвен зажмурилась. Внутри у нее ворочалась чудовищная, свинцовая нежность и чудовищная, тяжелая жалость, невыносимая в своей безнадежности.

Эльфин всегда был такой… такой сильный. Такой красивый. Такой уверенный. Невыносимо было видеть его таким… освежеванным. Невыносимо было знать, что она тому причиной. А дороги назад не было.

– Ты поэтому всегда жмуришься? – спросила она шепотом.

Она ощутила, как Эльфин кивнул.

– Весь мир в тебе. Весь мир, каким он был до Падения.

Что на это можно было ответить?

– Я… я не знала, что так можно, – с трудом выговорила она.

– Керри, радость… Я поклялся любить тебя. Мне можно.

За огромным окном в саду роились белые мухи. По стеклу выступили узоры – как голубиные перья. Свет был серый и мягкий, как кошачье горло. Керидвен приложила палец к стеклу – остался круглый след.

Эльфин лежал на софе, уперев в грудь маленькую деревянную арфу, и тренькал струнами, глядя в потолок. Он мог так часами, ему не надоедало.

– У вас справляют Рождество? – спросила Керидвен.

– Рождество? Нет. Да и рано еще.

– Да как поймешь – рано, не рано… Замело все.

– Еще и Самайна не было. – Он нахмурился, будто что-то вспомнив.

Эльфин сел. Брлюм, жалобно сказала арфа.

Он отставил инструмент в сторону и принялся шарить на столе в груде нот, неочиненных карандашей и прочей изящной мелочи. Отрыл круглое зеркало размером с тарелку и принялся крутить в руках. Брякнулся на софу обратно и уставился на зеркало так, будто дыру пытался проглядеть.

Керидвен фыркнула в рукав, подошла и обняла его со спины.

– Я тебе и так скажу, что ты красивый.

Эльфин прижал палец к губам. Керидвен заглянула ему через плечо и ойкнула.

В зеркале вместо Эльфина маячил кудрявый паренек – смугловатый, с почти сросшимися бровями и с таким носом, будто его по линейке провели.

– А, Эльфин, хайре! – кажется, он тоже их увидел. Будто Эльфин держал в руках окошко, куда можно было заглянуть.

– Хайре, хайре, – заулыбался Эльфин.

– Что это ты вдруг?

– Да я посоветоваться… Самайн на носу, Круг скоро опять на шент собирается, а у меня еще конь не валялся. Тему надо придумывать, а все уже в зубах навязло.

Паренек оттопырил губу.

– Гатта, давай еще начни жаловаться, что давно ничего интересного не было!

– Ну почему… – Эльфин прищурился. – Вот последний раз, когда Эурон Жаждой накрыло при всем честном народе – было вполне, вполне… было, где развернуться. Но тогда Эйрмид водила. И сдается мне, что она Эурон спровоцировала, чтоб ее накрыло раньше времени. Чтобы Врану было кого поклевать в макушку. Так что я думаю взять темой что-нибудь вроде «Карфаген должен быть разрушен». Чтоб все встряхнулись как-то. Или у тебя какие-нибудь другие варианты есть?

Паренек закрыл лицо руками:

– Ой, нет! Нет-нет-нет! Опять пух и перья в разные стороны! Опять вы там в клубок сцепитесь, а остальным только по углам жаться, чтоб не прилетело! – Он вдруг торжествующе приосанился. – Между прочим, Гатта, ты помнишь, что ты мне должен?

– Я? – Эльфин поднял соломенные брови.

– Да-да. За историю с Нептис.

– А. – Эльфин поскреб щеку. – Точно.

– Так что сиди-ка ты дома, Гатта. А водить в этот раз в шенте буду я. – Паренек ехидно усмехнулся. – Заодно сочтемся.

Эльфин тяжело вздохнул.

– Ну ладно. Только Рианнон и остальным ты об этом сам скажи. А то, знаешь, мне не улыбается объяснять Врану, с чего это у нас на Самайн вдруг такой сиропчик.

Паренек хихикнул:

– Ничего он не понимает!

Зеркало погасло.

Эльфин кинул его на стол, запрокинул голову и засмеялся.

– Не хочу никуда. – Он потянулся, обхватил Керидвен, и она кувыркнулась через спинку софы прямо на него. – Будем сидеть дома. И лежать.

Снег стаял. А потом замерз. А потом опять стаял, и со всех ветвей закапало. Вместо снега стали лужи. Было очень здорово давить тонкий лед каблуком – но потом она все-таки провалилась в лужу, и пришлось идти менять чулки.

Керри шла, размахивая туфлями, босиком по коридору и заглядывала в комнаты, ища Эльфина. Вечно он куда-то девался. А, вот он где!

Эльфин опять разговаривал с зеркалом. Голос у зеркала был мерзкий. Как горсть льда за шиворот.

– Здравствуй, Эйрмид.

– Как твои дела?

– Хорошо, спасибо.

Керри бросила туфли, подкралась и подлезла Эльфину под локоть, пытаясь заглянуть внутрь – кто там? Но видно ничего не было, только блеск.

– Что-то тебя давно не видно и не слышно.

– Немного занят.

Опустилась рядом, потерлась щекой о колено. Эльфин опустил руку и погладил ее по волосам. Керри куснула его за палец – почему не смотрит?

– И на последней партии Круга в шент ты тоже не был. Хотя должен был водить.

– Химерос захотел размяться. Я ему давным-давно был должен…

– Ну и зря. Тема бы тебе понравилась – «Только в созерцании прекрасного может жить его увидевший».

Рука Эльфина замерла, перебирая тесьму на ее вороте. Потом скользнула глубже.

– Пожалуй.

– На следующей ты будешь?

– Не знаю… может быть. А кто будет водить?

– Я. Кстати, раз уж ты все пропустил, подскажу тему – «Есть два рода нарушения зрения: либо когда переходят из света в темноту, либо из темноты – на свет».

– Дался вам всем этот Платон! – вырвалось у Эльфина.

– Хм. Ну, посоветуй что-нибудь свое.

Эльфин опустил глаза.

Да, да, да, обрадовалась Керри посмотри на меня! Я тут, я здесь! Губы у Эльфина сложились в улыбку. Он поднял голову.

– «Предел величины наслаждений есть устранение всякой боли».

– Эпикур. Ну, еще бы. Следовало ожидать. Хотя… это мысль, да. Но мне больше нравится вот это – «Если бы то, что услаждает распутников, рассеивало страхи ума относительно небесных явлений, смерти, страданий, а также научало бы пределу желаний, то распутники не заслуживали бы никакого порицания, потому что к ним отовсюду стекались бы наслаждения и ниоткуда – боль и страдание, в которых заключается зло».

Эльфин выпрямился.

– Длинновато. Хотя, конечно, ты водишь – тебе виднее. Боюсь, я только испорчу тебе партию, если в нее включусь. Но если придумаешь что-то еще – сообщи, пожалуйста. Привет Врану.

– Обязательно.

Видение погасло.

– Кто это был? – ревниво спросила Керри.

– Так. Неважно, – Эльфин наклонился и поднял ее к себе на колени. – Иди сюда.

Шкура на полу. Мягкая. Можно валяться. Приятно. Солнечный свет. Тепло.

Пришел Эльфин. Красивый.

Сел рядом. Погладил. Мммм…

– Как ты, радость? Тебе хорошо?

– Угум…

Вдруг стало темно. Небо заволокла туча. Эльфин вскочил и подбежал к окну. Она тоже запрыгнула на подоконник рядом с ним.

– Гроза будет?

Туча стремительно пошла вниз.

– Ой, птички! – она захлопала в ладоши.

– Вран, – прошептал Эльфин.

Вороны сыпались вниз, вниз, вниз, сходясь в одну точку. Туча исчезла. Опять стало светло. Перед входом стоял дану в черном. Он вскинул голову. Эльфин отшатнулся от окна.

– Это кто?

– Это… это гость. Керри, радость… – быстро сказал Эльфин. – Пойди погуляй в саду, пожалуйста. Я с ним поговорю и тоже приду.

Она встревожилась.

– Он злой?

– Нет, – Эльфин заглянул ей в лицо. – Нет, нет. Это друг. Он не злой. Со мной все будет хорошо. С нами все будет хорошо. Просто нужно поговорить.

Он наклонился и поцеловал ее – так, что она засмеялась.

– Ты мне веришь?

Она кивнула.

– Ступай в сад, пожалуйста. Я скоро буду.

В саду везде цвели розы. Она потянулась сорвать одну, оцарапалась, ойкнула и сунула палец в рот. Подняла голову и увидела дану.

Она была белая, в белом.

– Ты кто?

– Я Эйрмид. А ты кто?

У нее были короткие белые волосы, и белый балахон. Как пижама.

– Я Керри! Моякерри! Керрирадость! – Она обвела все руками. – Это все мое!

– Правда? – переспросила белая.

– Угу.

Белая сунула руки в карманы.

– Правда? И ты все-все тут знаешь?

– Ага!

– Что, и хранилище?

– Какое хранилище?

– Под землей. Там еще много всяких штук. – Белая пошевелила в воздухе пальцами. – Ярких таких.

– Нет… – разочарованно протянула она. Ей вдруг стало обидно. – А откуда ты знаешь? – ревниво переспросила она.

Белая улыбнулась.

– Я его строила. Если ты правда тут хозяйка, то оно тебя пустит. Если Эльфин не – мммм, как бы это выразиться? – не ввел тебя в заблуждение ненароком. Он это умеет.

Она топнула ногой.

– Я его жена! Не может такого быть!

– Ах, жена… – пробормотала белая. – Ну, пойдем тогда.

Они пошли по садовому лабиринту – тому самому, с высокими стенами где так хорошо играть в прятки. Шли, шли, пока не оказались в центре.

– Я знаю это место, – разочарованно сказала она. – Ничего тут нет.

Белая хмыкнула и высвистела через зубы трель.

Травяной круг посередине ушел под землю.

Ой, сказала Керри.

Вниз вела лестница с дырчатыми ступенями. Белая мотнула на нее головой, сунула руки в карманы и начала спускаться.

Она закусила губу и пошла за ней.

Лестница упиралась в стену, железную и блестящую.

Белая указала на нее подбородком.

– Вот оно.

Ей вдруг стало не по себе. Если бы Эльфин хотел, чтобы она это видела, он бы сам показал. Он всегда ей все показывал.

Войти? Не войти?

Она замялась.

Белая засмеялась ее замешательству.

– А ты попробуй – откроется или нет. Если откроется – значит, Эльфин не против, чтобы ты туда зашла, и не рассердится. А не откроется – ну, значит, не откроется. Не знать чего-то про своего мужа – это тоже нормально. Некоторых вещей, поверь мне, знать вообще не стоит, – белая хихикнула.

Она недовольно оглянулась на белую. Потом прикусила губу и уставилась на стену. Что-то нужно сказать? Или сделать?

– Откройся!

По стене пробежала щель – и створки скользнули в стороны.

Внутри все тоже было белое, серое, металлическое, блестящее. Стены были в ячейках, как соты. В сотах под стеклом лежали вещи… Бусы. Разбитая чашка. Огрызок яблока, пожелтевший.

Зачем надо было их прятать? Почему просто не выкинуть?

Посередине комнаты стоял большой раззолоченный ящик. Сверху к нему была примотана картинка. На картинке была девушка – кудрявая, с большими черными глазами. Красивая.

– Это Эльфин рисовал? – спросила она.

– Он самый, – кивнула белая.

– А зачем? – Ей стало интересно. А что внутри? – Она посмотрела на ящик и скомандовала. – Откройся!