Читать книгу: «Стоп, машина: наблюдения за тем, как Западная цивилизация подходит к концу», страница 3

В 2024 году даже этот фильм, снятый двадцать три года назад, кажется безнадёжно устарелым: в конце концов, Бриджит и Марк становятся официальной парой, про которую зритель предполагает, что они будут долгое время счастливы вместе и всё это время верны друг другу. В наши дни просить партнёра о верности – это почти что желать слишком многого. Так на что могут рассчитывать юноша и девушка в теперешнем [западном] обществе?

Приходят на ум три суррогата отношений, которые мы опишем ниже.

1.       Спорадические, случайные связи – то, что есть даже у большинства животных. У большинства, но не у всех: иные животные (аисты, лебеди, волки) создают пары на всю жизнь. Не достигла ли наша цивилизация той точки, где мы обнаруживаем, что стали хуже волков?

2.       Отсутствие всяких отношений. Всё большее число молодых отвергают идею любви и близости с живым человеком полностью. Их половые желания, вероятно, удовлетворяются порнографией. Потребности в том, чтобы любить и быть любимыми, у них и вовсе не созревает.

3.       Воображаемые бойфренды или подруги.

Вопрос, опубликованный где-то в Сети, звучит так: «Нормально ли иметь отношения с воображаемым человеком?» (Вопрос этот можно найти на многих сетевых форумах, каждый раз в новой формулировке.) Если говорить про нормальность, то это определённо ненормально, но меня удивляет само то, что в 2024 году кто-то ещё беспокоится об ответе на такой вопрос. В эпоху, когда просмотр порнографии и мастурбация считаются безобидными, полезными для здоровья и едва ли не благотворными для общего развития занятиями, кого-то всё ещё волнует, не будут ли фантазии о романе с кем-то несуществующим считаться моральным падением. (Я ведь верно понял? Именно об этом тревожится бедная овечка? Или задавший вопрос просто опасается за своё психическое здоровье? Скажите уже кто-нибудь этому поколению, что все великие писатели воображали дюжины героев, но не сошли от этого с ума.)

Некто может спросить: какая же из трёх возможностей хуже? (Из четырёх возможностей, если мы сосчитаем длительные отношения без особых обязательств.) Ответ на вопрос представляет чисто академический интерес, и я сомневаюсь в том, что он может быть значим в любом другом смысле. Всё вышеназванное – «хуже», ведь всё это в терминологии Жана Бодрийяра (1929—2007) является симулякром: квазиреальностью в своём роде, которая, однако, уже давно утеряла связь со своим оригиналом. Ни один из описанных выше симулякров не может быть полноценным основанием счастливой и достойной жизни. Разумеется, у каждого свои представления о счастье. Но при этом симулякры не могут быть устойчивым цивилизационным фундаментом. Цивилизация, выстроенная на них, обречена на крах.

Одному-единственному человеку почти невозможно значительно усовершенствовать систему здравоохранения своей страны. Нелегко создать и новые рабочие места, особенно если работа призвана наделять жизнь смыслом. А вот относиться к любимым людям так, как мы считаем правильным к ним относиться, пока не заказано никому из нас. Этой главе следовало бы закончиться моим советом, обращённым к моим юным читателям (будут ли у меня юные читатели?), заключить брак или, что ещё лучше, исследовать все духовные достоинства официальной, торжественной и целомудренной помолвки – одного из высших достижений нашей культуры. Вот она и заканчивается так: моими наивными словами о том, что эти достоинства неисчислимы; что в моей юности не было никого, кто подал бы мне этот совет, и я искренне об этом сожалею. Я отлично понимаю, что моя рекомендация – и не ко времени, и сложна к исполнению. Но попробовать последовать ей всё-таки можно. С высокой вероятностью вы испробовали уже всё прочее, и это не сделало вас счастливее. Отчего бы не предпринять нечто, чего вы никогда не делали?

ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ

Секс

В наши дни секс (верней, разговоры и мысли о сексе) буквально везде. Наши жизни насыщены, перенасыщены им, часто – против нашей воли. С его помощью вы продаёте новые товары и услуги, размещая на рекламном объявлении юную брюнетку или зрелую блондинку. Похожими объявлениями вы привлекаете новых клиентов (конечно, если вы – не директор похоронного бюро, хотя даже и в этом случае…¹⁸) Вы преподаёте секс детям – а если вы этого не делаете, кто-то другой делает это за вас. Вы находите намёки на секс практически во всех компьютерных играх и фильмах, даже фильмах для детей. Вы входите в ваш почтовый ящик на сайте общенациональной немецкой электронной почты freenet.de и видите некую полуголую «спящую красавицу» ещё раньше, чем вам покажут список ваших писем. (Сегодня я уже видел одну, некую Хайди Клум, фото которой было иллюстрацией к заметке о том, «почему мокрые волосы – превосходная причёска для лета»¹⁹ – информация, без которой я мог бы и обойтись.) Вы внезапно получаете письмо от некоего «украинского агентства», в котором вас спрашивают, не интересуют ли вас украинские девушки. (Спасибо, нет…) И так далее – и всё это заставляет вас вспомнить, что Wollust ward dem Wurm gegeben («Насекомым – сладострастье»), – строчку из бессмертной «Оды к радости» Фридриха Шиллера. Воистину, насекомым…

Секс оказывается одной из главных добродетелей – может быть, самой главной добродетелью, почти новым культом – современной культуры, так же, как труд был важнейшей добродетелью советского человека.

Почти все половые табу, которые так усложняли жизнь наших отцов, сняты. (Культурным табу мы посвятим отдельную главу.) Вы можете разговаривать о сексе с кем угодно, даже, пожалуй, с вашими родителями. Публичная нагота едва ли не разрешена – в иных случаях разрешена в буквальном смысле. Всё, чего не хватает, это – простите мой французский – разрешения сношаться в общественном месте.²⁰

И при всём этом карнавале секса у вас, вероятно, не так много: возможно, меньше, чем у предыдущего поколения. А то, что вам достаётся в качестве секса, – предположительно, «низкого качества». Почему так происходит?!

Ответы очень просты (короткое предостережения для читателя: мои ответы будут окрашены тем насмешливым цинизмом, с которым только и можно говорить об этой теме). Если вы – мужчина, то свыкнитесь с мыслью о том, что спрос на девушек высок, и это позволяет им быть разборчивыми. Возможно, вступить в длительные отношения с девушкой вам не удастся. Да и с чего бы девушке начинать отношения с вами, если она ждёт своего прекрасного принца? Вам остаётся охотиться на дамочек в барах, искать их в клубах или использовать приложения для знакомства – то, что в предыдущей главе было названо «случайными связями». Вы можете за… измучиться это делать (простите за невольную игру слов), а настоящего удовлетворения эта, гм, работа не приносит, ведь случайная встреча без эмоциональной привязанности заставляет вас просто «совершать рутинные движения». Между тем за это время вы легко приобретёте зависимость от порнографии (ведь мастурбация требует куда меньших усилий). Что же, именно это – ваше представление о хорошем сексе? Как говорится, блажен кто верует…

Или, если вы – женщина, и притом привлекательная, вы можете выбирать. Увы, мы, люди – ненасытные существа, поэтому, если только вы не влюблены и не хотите выйти замуж (а всё меньшее число женщин этого хотят), вы продолжите поиски вашего принца. Велики шансы того, что, пока вы его не отыщете, ваша половая жизнь не будет вас удовлетворять: «Прежде чем найдёшь принцессу, перецелуешь много лягушек», – говорит немецкая пословица. Ваш секс, лишённый эмоциональной вовлечённости, будет «худшего качества» по сравнению с половой жизнью людей, состоящих в длительных отношениях. А после вы внезапно выясните, что уже не молоды и не так привлекательны. У вас, конечно, всё ещё будут случаться «встречи» – с каждым годом всё меньше и меньше. Между тем и вы можете стать зависимой от порнографии, хоть ваши шансы приобрести такую зависимость и меньше, чем у мужчин. Похоже, последнее предложение выглядит как дискриминация по половому признаку? Тогда беру свои слова обратно…

Два предыдуших абзаца написаны, конечно, в ироническом ключе, но ведь проблема от этого никуда не делась. Речь, однако, идёт вовсе не о проблеме недостатка секса у теперешнего поколения (да и тот – второсортный). В конце концов, представление о прямой зависимости между количеством половых контактов и объёмом счастья просто смехотворно. Существуй такая зависимость на самом деле, порнозвёзды были бы самыми счастливыми людьми на земле. (Нормы современной политической корректности предлагают вместо «порнозвёзды» использовать выражение «актёры взрослых фильмов».) А при этом многие из них совершают самоубийства.

В современной западной культуре важность половой жизни чудовищно преувеличена. Было ли так всегда? Само собой, нет. Что же стало поворотным пунктом, после которого значение секса в масштабах всей цивилизации оказалось так раздуто? Вероятно, контркультура 1960-х годов, хотя первые тенденции [к совершению этого поворота] можно обнаружить в послевоенных голливудских фильмах 1950-х годов с их преувеличенным эротизмом.

Движение хиппи имело в себе нечто очень искреннее, но эта искренность оказалась быстро опошленной, чтобы превратиться в ещё один механизм социальной инженерии.

О, мы разрешим им и грех, они слабы и бессильны, и они будут любить нас как дети за то, что мы им позволим грешить,²¹

– сообщает Великий инквизитор в своей пронзительной тираде, обращённой ко Христу. (Замечание в скобках: Диана Эннинг Томпсон в своей монографии «Братья Карамазовы и поэтика памяти»²² утверждает, что Инквизитор в помрачении своего ума обращается к фальшивому Христу, плоду воображения Ивана, созданному по образу и подобию автора «Легенды».) Я же не могу не видеть в этой цитате, как бы её ни толковали современные исследователи творчества Достоевского, точное описание разнуздывания половых желаний как эффективный метод манипуляции общественным сознанием.

Никакое восстание, никакой бунт невозможны в обществе, две трети которого озабочены половой жизнью. Никто не просит от жизни многого, если он одержим сексом. А вы окажетесь в итоге одержимы им, если день за днём вам будут внушать мысль о том, что половая жизнь – самое ценное ваше сокровище. Господи боже мой, да с какой стати?!

Всё, сказанное выше, звучит правдоподобно лишь в том случае, если мы примем на веру, что действительно существует теория заговора, направленная против большинства населения Запада. В ином случае наш поиск Великого инквизитора наших дней оказывается бессмысленным. Если отсутствует субъект, желающий управлять народными массами, то и манипуляции нет. Это, однако, оставляет нас наедине с историческими закономерностями во всей их наготе. Коль скоро винить некого, выходит, что жители западных стран начиная с 1960-х годов просто решили уделять половой жизни больше внимания, чем это делалось когда-либо раньше. Но сама объективность исторических закономерностей демонстрирует, что мы наблюдаем последние дни нашей цивилизации. Специалисты в области истории культуры подтвердят схожую одержимость половой жизнью в последние дни Римской империи перед её крахом. Следует поразмыслить и об одержимости жестокостью в последние годы мезоамериканских империй. Секс тоже может быть жестоким занятием. Я что-то не так понял, когда говорю, что уровень жестокости в современной порноиндустрии поражает воображение?²³

Самое время более пристально взглянуть на порнографию в её качестве культурного феномена. Что делает порнография со своими потребителями?

1.       Она создаёт у вас зависимость. Само собой, все мы в той или иной мере привязаны к сильным переживаниям физического удовольствия, что и делает нас людьми (точнее, людьми, которым предстоят всё новые и новые перерождения, пока эта привязанность не будет полностью изжита: в это верят буддисты). Определяющей является степень привязанности. Вы не можете жить без порнографии? Тогда это не что иное, как зависимость.

2.       Она обесценивает настоящую половую жизнь и длительные отношения, частью которых является половая близость.

Физические ощущения «почти одинаковы», а потому зачем беспокоиться о поиске девушки или молодого человека?

Разумеется, эти ощущения неодинаковы, но мы можем обнаружить это, лишь имея опыт длительной верности одному человеку. Если мы являемся активным потребителем порнографического контента, наши шансы получить такой опыт невелики.

3.      Она отменяет очень важное культурное табу – табу на нарушение половой приватности.

Если вы не видите никакой проблемы в том, чтобы смотреть на чужую половую близость, в вашем мире не остаётся приватности, секретности, областей, скрытых от чужих глаз. Такая умственная установка разоружит вас, сделает вас психологически нагим, создаст внутри вас нездоровую потребность делиться с другими людьми всем, что вы делаете, чувствуете, о чём вы думаете. Вы ничего не сможете скрыть от других, поскольку лишились понятия о приватности, перестали осознавать её как умопостигаемое представление. Всё это в известной мере делает вас – мне жаль об этом говорить – меньше чем человеком.

4.       Порнография подменяет реальность подделкой, суррогатом, симулякром – и заставляет нас согласиться с этой подменой.

Полагаю, что никто не воспринимает просмотр порнографии и мастурбацию в качестве настоящей половой близости, чего-то, имеющего ту же самую экзистенциальную ценность (прощу прощения за этот тяжеловесный термин, который здесь почти неуместен). Беда в том, что порнография делает реальную половую жизнь избыточной. Она напоминает соевое мясо, которое ведь тоже способно утолить наш голод, – и с этим суррогатом нам придётся жить в будущем. Нам навязывают [под видом настоящего] безалкогольное пиво и соевое мясо, хоть мы ещё и не выразили своего недвусмысленного согласия. Тем не менее мы как-то смирились со всем этим – и тем перестали быть полностью ответственным взрослым человеком. Мы превратились в интеллектуальных подростков.

Когда я был ребёнком, мне снился повторяющийся кошмар о ком-то, входящем в мою комнату с целью что-то утащить, похитить – может быть, даже меня или мою душу. Лишь немного повзрослев, я обнаружил литературный двойник моего кошмара – блестящую новеллу «Песочный человек», написанную Эрнстом Теодором Амадеем Гофманом (1776—1822). Новелла эта до сих пор всякий раз, когда я перечитываю её, вызывает у меня нервную дрожь.

Натаниэль, умный и чрезмерно чувствительный юноша, почти забывает Клару, милую и спокойную девушку, свою невесту и подругу детства, когда теряет голову, встретив Олимпию, юную и прекрасную дочь профессора Спаланцани. (Я значительно упрощаю сюжет этой истории.) Случайно он узнаёт о том, что Олимпия – не живая девушка, а автомат (робот, сказали бы мы сейчас), изготовленный двумя мошенниками, Спаланцани и Копполой. (Последняя фамилия происходит от итальянского слова, обозначающего шапочку, и тем не менее в «Копполе» слышится «копуляция».) Потрясённый этим, Натаниэль сходит с ума. Клара ухаживает за ним во время его болезни, и Натаниэль почти полностью выздоравливает (или так только кажется). Во время прогулки пара поднимается на башню местной ратуши. На верхней смотровой площадке башни Натаниэль в шутку обращает свою подзорную трубу (которую раньше купил у Копполы) в сторону своей невесты – и в помрачении своего рассудка видит вместо неё деревянную куклу. Немедленно он пытается бросить Клару через ограждение, но девушку спасает её брат. «Sköne Oke! Sköne Oke!» – во всё горло кричит несчастный безумец (нечто вроде «Прекрасные глаза!» в искажённой форме, его крик можно перевести примерно как «Пирикарасные гылаза!»). Юноша падает вниз с вершины башни – и погибает.

Моё толкование этой леденящей душу истории с неизбежностью будет субъективным, ведь я не могу не увидеть в ней провидческое предсказание и предостережение о порнографии. Сегодняшние люди с их испорченным умом мечтают о секс-куклах, управляемых искусственным интеллектом, – но эти куклы в их примитивной форме видеозаписей уже здесь. Олимпия уже здесь. Она притворяется живой девушкой – а в действительности она лишь робот, который на все пламенные восклицания Натаниэля отвечает только: «А! А!» (Я цитирую её речь дословно.) Подзорная труба так и просится быть названной позорной трубой: через неё мы видим то, на что не должны смотреть. Порнография расчеловечивает людей, даже наших близких, так что мы начинаем видеть в них «деревянных марионеток» – машины для удовольствия. Неудивительно, что юноша забыл, как говорить на своём родном языке: он стал меньше чем человеком. И вниз он рушится с этой современной Вавилонской башни… Песочный человек – кремниевый Дьявол – пришёл забрать твою душу, бедный любитель «пирикарасных гилаз».

Зададим себе важный вопрос: почему вообще рождаются такие противоестественные феномены, как массовая порнография? Наш вопрос оправдан постольку, поскольку для представителей будущих культур их существование будет столь же неизъяснимо и таинственно, как для нас неизъяснимы и таинственны человеческие жертвоприношения в Ацтекской империи. (Порноиндустрия ведь и в самом деле является своего рода человеческим жертвоприношением, если принять во внимание то, что обычно происходит с жизнями тех, кто в неё вовлечён.)

Для меня этот феномен имеет лишь одно объяснение – одно, если мы вынесем за скобки мысль о существовании Дьявола и его жестоких шуток. (Что до меня, я полностью верю в его бытие, но не могу ожидать того же самого от моих читателей, и я уже обещал им не превращать эту книгу в религиозную брошюру, которую им придётся принимать на веру.)

Любая цивилизация в соответствии с Освальдом Шпенглером является живым организмом. Парадоксальное и саморазрушительное поведение живого существа – признак того, что это существо более не способно контролировать свои импульсы. Для инфузории, которая вот-вот умрёт, было бы гораздо «разумнее» не заглатывать бактерии и сине-зелёные водоросли – но несчастное создание не может не вести себя саморазрушительным образом даже за секунды до своей смерти. Появление порноиндустрии показывает, что мы как цивилизация – при последнем издыхании.

Что следует посоветовать молодым читателям, которые наткнутся на эту главу? Мои советы будут очень предсказуемы: не играть по правилам, принятым в современном обществе; держаться от порнографической продукции как можно дальше; заключить брак или помолвку как можно быстрее – или уж всерьёз следовать пути аскета, составной частью которого является добровольное целомудрие; не слушать родственников, которые наверняка воспротивятся раннему браку.

Всё это, само собой, противоречит мирской премудрости века сего. Что ж, у меня нет никаких преувеличенных надежд на то, что мои советы окажутся услышанными. И всё же я буду очень рад, если эти советы будут благосклонно приняты хотя бы двумя людьми. (Видите ли, для создания семьи нужны двое.)

ГЛАВА ПЯТАЯ

Табу

Эта глава – об общественной морали, и по причине её темы писать её сложно. Говоря о морали, каждый из нас рискует надеть очки резонёра, знающего, «как лучше», – но эти очки не принесут нашей книге никакой пользы. Нет ничего проще, чем заявить, что некие поступки или общественные феномены аморальны, особенно если об этом нам говорит наша интуиция или нормы нашей религии. Но интуитивными прозрениями нельзя поделиться с другими так же легко, как делятся куском пирога, и в равной степени невозможно требовать от других людей, чтобы они разделяли наши религиозные убеждения. Таким образом, я должен взять в этой главе верный тон, найти голос, который не звучал бы как голос священника, читающего воскресную проповедь. (В проповеди в качестве жанра нет ничего плохого, но нужно быть выдающимся религиозным лидером, а также человеком огромной внутренней силы, если мы хотим, чтобы наши проповеди звучали убедительно, оттого лучше мне отказаться от любых попыток читать мораль.) Вместо того, чтобы выражать свою боль о нравственном закате Запада, я попробую приблизиться к нашему предмету с другой стороны и поговорить о свойственных культуре табу.

Что такое табу? Чем нарушение табу отличается от, скажем, совершения греха? Оба термина описывают примерно одно и то же, но то, что религия видит в свете внутреннего духовного развития, общество рассматривает в ключе того, что позволено членам этого общества, а что нет. Вот почему можно совершить грех, не нарушая табу, и наоборот. Исторический Христос подавал, пожалуй, самые яркие примеры безгреховных нарушений социальных табу своего времени: в конце концов, Он был святым человеком (и гораздо больше, чем человеком, скажут христиане). Разумеется, и слово «табу» тоже несёт в себе смутно-религиозные дополнительные смыслы: в конце концов, табу можно описать как нечто, нарушение чего быстро карается «Божиим гневом» – или, [в политеистической культуре], гневом богов.²⁴ Оттого неудивительно, что число социальных табу достигает высшей точки в момент расцвета культуры. Именно в этом свете нам и нужно видеть поведение Вертера, главного героя знаменитого романа Гёте, который совершает самоубийство, – грех с христианской точки зрения, – чтобы только не продолжать ухаживаний за юной женой своего друга (что, разумеется, для 1774 года, года написания романа, было безусловным табу). Следует осмыслить и поведение Шарлотты, которая, уже выйдя замуж за Альберта, предпочитает самоубийство Вертера измене своему мужу. Едва ли от сегодняшней молодёжи мы дождёмся понимания этого выбора, ведь для них «нет ничего более священного, чем человеческая жизнь». (Откуда хоть взяли они эту плоскую полуправду, которую они, как правило, даже не способны защитить в споре?) Многие молодые определённо видят в Шарлотте злобную и вульгарную особу; также им совершенно непонятно, «о чём был весь этот тарарам».

Образ табу, находящийся в коллективном культурном сознании, не является неизменным, как мы только что это увидели; изменяется и отношение людей к ним.

Когда та или иная культура лишь совершает свои первые шаги, табу некритическим образом воспринимаются от религиозных авторитетов или вовсе исходят от неосмысленного страха перед некими мрачными божествами. Это напоминает поведение ребёнка, который боится выйти за пределы ограды участка, потому что «мама запретила».

В высшей точке культуры запреты соблюдаются добровольно и сознательно, поскольку их нарушение навредит человеку (навредит, в том числе, и его душе), и этот вред осмысляется рассудком. Напрашивается сравнение со взрослым: являясь взрослыми членами общества, мы ведь тоже отчётливо понимаем (или думаем, что понимаем), почему нам не нужно изменять своему мужу даже с кем-то очень симпатичным, кто при этом, словно Вертер, в нас так сильно влюблён.

В эпоху угасания цивилизации табу всё меньше и меньше, а те, что сохраняются, соблюдаются лишь ради приличий. Люди едва ли не считают, что «всё дозволено». Почему бы, к примеру, не переспать с молодым человеком, если это спасёт его от самоубийства? Эту моральную небрежность можно также считать старческой дряхлостью: глубоко пожилые люди, как и дети, чувствуют, что их не осудят строго, если они будут рассказывать неприличные анекдоты, браниться, неопрятно вести себя за столом и так далее. Поскольку само понятие Бога устраняется, старческая цивилизация не боится гнева богов: этому страху неоткуда произойти.

Перехватывает дыхание и сжимает сердце, когда начинаешь думать о том, как от многих социальных табу отказался Запад в последнее столетие! Список ниже включает в себя некоторые, но далеко не все из этих отброшенных запретов.

Мы больше не считаем табу:

– разговоры и печатные публикации о половой жизни (это перестало быть чем-то неприличным более столетия назад – возможно, уже в 1895 году, когда Зигмунд Фрейд опубликовал свои «Очерки об истерии»);

– половую жизнь до брака;

– однократную половую связь с кем-то, кто не получает за это деньги;

– публичное признание в своей гомосексуальности;

– публичные выражения недовольства своим биологическим полом, включая ношение одежды другого пола (сегодня это просто называется «новыми гендерными идентичностями»);

– просмотр порнографических фотографий или видео;

– половой акт с элементами насилия (при согласии обоих партнёров);

– мастурбацию;

– публичную наготу в некоторых случаях (например, на пляже);

– половое просвещение детей во всех подробностях (в некоторых случаях это теперь является вашей обязанностью; такие сомнительные практики, как оральный и анальный секс, тоже становятся темой учебных занятий);

– разговоры и фантазии о половом акте с несовершеннолетними (с мая 2024 года хранение у себя детской порнографии в Германии – больше не преступление)²⁵;

– разговоры о половом акте с животными;

– разговоры об инцесте;

– прилюдный половой акт в определённых случаях (например, при производстве порнографических материалов);

– прилюдную демонстрацию мужской трусости (совсем наоборот: от мужчин требуют преодолеть свою «токсичную маскулинность» и избавиться от неё);

– женский алкоголизм;

– разговоры о собственных психических расстройствах;

– превращение здания бывшей церкви в личное жилище или в дом с несколькими жилыми квартирами;

– критику священства;

– критику и даже судебные преследования медиков и учителей [со стороны пациентов и учеников];

– отношения между учеником и учителем;

– содействие чужому самоубийству (эвтаназию);

– потребление «лёгких» наркотиков (таких, как марихуана).

Вероятно, автор забыл ещё что-то? Скорее всего…

Иные табу сложно включить в список выше, так как пока они не отброшены полностью – но при этом скоро могут быть отброшены. К таким нравственным запретам, которые постепенно отменяются прямо на наших глазах, относятся:

– мелкие магазинные кражи продуктов питания (в США);

– животноподобное поведение, идёт ли речь об антропоморфных полулюдях-полузверях, так называемых фурри, или о настоящих кошках и собаках (прочитайте, к примеру, длинную статью в «Дэйли Мэйл»²⁶, рассказывающую о том, как учителя терпят неудачу с опросом детей, считающих себя животными, – в конце концов, с кошки много не спросишь, верно?);

– каннибализм (другими словами, поедание человеческой плоти: пока что это предлагается как способ борьбы с перенаселением планеты: нам советуют есть уже умерших)²⁷;

– оправдание преступлений германских нацистов (следует вспомнить пост в сети «Твиттер» немецкого министра иностранных дел Анналены Бербок, в котором министр якобы утверждает, что Украина реабилитировала свастику в глазах мира и превратила её в символ свободы; пост был удалён через несколько дней после публикации)²⁸;

– расчеловечивание других народов целиком, в качестве наций (то, что сейчас пробуют сделать с палестинцами и с русскими).

В сравнении с этими двумя списками, с их ужасающей длиной и содержанием, новые табу, появившиеся за последние годы, не выглядят внушительно. Эти новые табу включают в себя:

– курение в общественном месте;

– прилюдную жестокость в отношении животных (но мы всё ещё забиваем скот на скотобойнях, разве не так?);

– так называемое патриархальное поведение мужчин по отношению к женщинам и учителей по отношению к ученикам.

Последнее табу мы обсудим в главе, посвящённой образованию, что же до двух первых, они не выглядят как прочный фундамент, на который может опереться цивилизация. Если некий хам стоит рядом с нами и курит на остановке автобуса – поступок, бесспорно, эгоистичный, бестактный и достойный осуждения, – его курение всего лишь мешает нашему комфорту. Такое поведение нельзя поставить на одну доску с – возьмём произвольный пример из длинного списка – началом половой жизни до брака. В первом случае у нас есть выбор пройтись пешком, вызвать такси или обратиться к нашему обидчику со словами «Не могли бы вы?..» или «Эй, ты!» – в зависимости от наших манер. Во втором же случае уничтожается важная часть нашего культурного наследия – целомудренная помолвка, – и тем самым подвергается риску сама основа нашей культурной идентичности. Или же, если по каким-либо причинам мы хотели бы описать то же самое языком религии, мы можем сказать, что курение в общественном месте едва ли навлечёт на нас гнев богов – в отличие, к примеру, от половой жизни с животными.

Некто может спросить: отчего же совершается эта «всеразрешающая катастрофа», которую мы наблюдаем прямо сейчас (и которую, пользуясь строго философским языком, следовало бы назвать запретительной катастрофой, в том смысле, что некогда действующие нравственные запреты перестали соблюдаться)? Дехристианизация Европы и Америки, совершающаяся на наших глазах, кажется самой очевидной причиной. Но эта причина, хоть она и лежит на поверхности, не объясняет всего. В безрелигиозном Советском Союзе существовали почти все вышеупомянутые «старые» табу – все, кроме одного, ведь советский гражданин мог унижать несчастное духовенство сколько его душе было угодно (сомнительная привилегия). Советский Союз, с его открытой враждебностью по отношению к религии, в итоге развалился, но всё же просуществовал семьдесят четыре года. Предчувствую, что у нас, жителей Запада, так много времени нет. Наш конец, вероятно, ближе. Нет, должны быть и другие причины…

(Автор этой книги, являясь буддистом, не может не задать себе вопроса: способен ли буддизм стать подлинной цивилизационной альтернативой для Запада, коль скоро христианство в наших странах «не состоялось»? Мои представления об интеллектуальной честности заставляют меня дать отрицательный ответ, как бы я ни хотел обратного. Сегодняшний западный буддизм последовательно и ясно отказывается от ответственности за сохранение старых социальных табу. В расписании западных дхарма-центров появляются «ЛГБТ²⁹-медитации»; преподаватели буддийских институтов голосуют за включение в учебный план предметов вроде «Буддизм и гендерные проблемы». Западный буддизм в том виде, в каком он существует сейчас, предлагает новичку набор медитативных практик, но оставляет его наедине с экзистенциальными вызовами сегодняшнего дня. Исключения случаются, но эти редкие исключения не составляют устойчивой тенденции.)

Наша неудача в сохранении того, что было набором табу в нашей культуре, должна иметь причины, отличные от

(1)      продолжающейся секуляризации нашей общественной жизни.

Иными социальными причинами мне видятся:

(2)      наша цивилизационная усталость,

(3)      растущая инфантилизация нашего населения, предполагающая всё больший отказ взрослого человека от своих общественных и гражданских обязанностей (выражаясь совсем просто, мы становимся всё глупее и глупее и оттого не можем вести себя так, как должны вести себя взрослые люди);