Читать книгу: «Когда происходят чудеса», страница 3

– Человеческая любовь – это чувство, и как все чувства, она изменчива и непостоянна. Но Божья Любовь – это Его сущность. Если Бог перестанет любить, Он перестанет быть Собой. Поощряет Он нас или наказывает – все это является проявлением Его любви к нам. И если мы, христиане, просим, чтобы Господь научил нас любить, то должны быть согласны настолько пропитаться любовью, чтобы мы уже не могли не любить. Чтобы основанием нашей жизни и восприятия мира стала любовь, чтобы она лежала в основе самого маленького и простого дела. Чтобы,даже вбивая гвоздь в скамью, мы делали это с любовью. Только тогда мы сможем понять хотя бы крупицу Великой Любви Божьей! – закончил Генрих проповедь на вечернем собрании.

Сойдя с кафедры, Генрих поймал горящий взгляд синих глаз. Настя поняла его, и душа ее была наполнена желанием научиться любить так,как Бог. На основе Великой Любви Божьей родилась любовь двух молодых сердец. Не от взгляда друг на друга, а от того, что они смотрели в одном направлении. Когда Генрих пошел провожать Настю, она согласилась стать спутницей его жизни.

Через два месяца Генрих вернулся и забрал Настю с собой. Они уехали в Петербург, где у Генриха была квартира. Девушка была счастлива, но и немного расстроена. Она всегда мечтала посмотреть мир, но так не хотелось расставаться с отцом, который выглядел таким потерянным и опечаленным. Как ни старался Михаил храбриться, все же чувствовал, что почва уходит из-под ног. Он слишком сильно был привязан к своей крошке и никак не мог отдать ее малознакомому мужчине, к тому же отпустить так далеко! Одно успокаивало отца – муж Насте достался честный и любящий, с ним она будет как за каменной стеной. Но что же ему теперь делать долгими зимними вечерами?

Первое впечатление от шумного петербургского вокзала, огромных мостовых и множества народа было ошеломляющим. Даже в Киеве Настя не чувствовала себя настолько маленькой! Как ребенок, Настя инстинктивно прижалась к руке мужа, чтобы не потеряться, все здесь казалось чужим и холодным. Булыжные мостовые, гранитные набережные, памятники, дома… словно все в этом городе превратилось в камень.

Люди с озабоченными лицами куда-то спешат, взгляд ничего не выражает, кроме стремления вперед, будто их душа, которую Настя всегда видела через глаза людей, тоже превратилась в камень и не замечает окружающий мир. Молодой женщине казалось, что она здесь лишняя, и не место ей в городе, но, посмотрев на мужа, Настя встретила нежность, тепло и понимание в его взгляде, и на душе стало легче и светлее.

«Если Генрих будет рядом – все можно вынести», – подумала Настя и прижалась плотнее к мужу.

– Мы будем жить здесь, рядом с вокзалом? – осторожно спросила она.

– Нет, моя хорошая, я люблю тишину, также как и ты. Ты привыкнешь к этому городу, он тебе понравится, – Генрих нежно сжал ладонь жены.

– Не знаю, постараюсь, – немного неуверенно пожала плечами Настя.

– Питер странный город, огромный, но не суетливый.

– Не суетливый?! – невольно воскликнула она.

Генрих рассмеялся.

– Почему люди так легко судят обо всем, увидев лишь немногое?

– А что, в других местах иначе?

– Иначе. Наша квартира рядом со сквером. Я ведь тоже вырос в небольшом городке и привык к тишине. Если Бог позволит, когда-нибудь съездим в Германию, в мой родной городок.

– Это было бы интересно! Я еще никогда не была дальше Украины до сегодняшнего дня.

– У нас впереди большая жизнь. Думаю, что мы попутешествуем.

– Как Бог даст…

Насте вдруг стало грустно от этой мечты, словно сердце подсказывало, что ей не суждено будет сбыться.

– Да, конечно, и все же я хотел бы, чтобы ты увидела мир, —

услышала она, словно издалека, ответ мужа.

– Того, что я увидела, мне сейчас даже много. Я устала…

– Скоро будем дома, – Генрих махнул ближайшему кучеру.

Все тише слышны были гудки паровозов, крики зазывал, торгующих снедью на привокзальной площади; повозка тарахтела по мостовой, вымощенной крупным отесанным булыжником. Когда она остановилась, Настя, оглянувшись вокруг, облегченно вздохнула, увидев довольно большой и тихий сквер с причудливым фонтаном,дом в четыре этажа с затейливыми узорами на углах и у парадного подъезда.

От всего веяло размеренностью и покоем. Значит, ей жить не рядом с вокзалом, а на этой тихой улочке. «Интересно, а в каком доме квартира? – невольно осмотрелась она, – конечно, этот красивый дом не может быть нашим, но какой из тех, что за ним стоят?». Не желая долго гадать, Настя повернулась к мужу.

– Генрих, а в каком доме мы будем жить?

– Вот в этом, – Генрих показал на красивый дом напротив сквера, – я здесь купил трехкомнатную квартиру сразу по приезде в Россию.

– Надо же! А мне казалось, что это невозможно, я смотрела на дома попроще.

Генрих улыбнулся, явно довольный тем, что удалось не только угодить жене, но и удивить ее. Ему было приятно видеть радость в ее глазах, смотреть, как она улыбается, готовая радоваться и быть благодарной за любую мелочь. Все ей казалось новым и необычным в огромном городе, и радость от красивого дома сглаживала растерянность и испуг перед чужим городом.

Лето уже сдавало свои позиции, допуская на своем зеленом холсте все больше желтых и красных мазков. Дни все чаще заканчивались холодными ночами. Приближалась осень тысяча девятьсот семнадцатого года. В стране витали идеи свержения царской власти, во всем чувствовалась нестабильность и тревога. А в сквере журчал фонтан сквозь шелест листьев. Деревья готовились безропотно сбросить свой красивый наряд, когда придет время.

Хотя Настя выросла в достатке, но он измерялся простотой крестьянского быта и питания, о красивой мебели она только изредка слышала и ни разу не видела своими глазами. Она была потрясена просторной, с высокими потолками, квартирой и ее убранством. Генрих привык к дорогому и изысканному интерьеру. Став краснодеревщиком, он смог многое из мебели делать сам. Это был совет бабушки – еврейки, которая настаивала,что каждый потомок израильского народа должен не только головой уметь работать, но и руками,чтобы не остаться без куска хлеба в трудное время. Генрих внял настойчивому предложению,чему был очень рад. Ремесло дало ему более практичный взгляд на мир, добавило смекалки, и теперь в чужой стране он не чувствовал себя зависимым от окружающих в вопросах быта.

Не имея времени изготовить мебель себе, Генрих нашел более простой способ. Он покупал старинную мебель и реставрировал ее. К моменту, когда он ввел в дом молодую жену, тот был уже уютным, и пусть не полностью, но обставленным. Красивая мебель скрадывала ее нехватку, не создавая ощущения пустоты просторной трехкомнатной квартиры. Картину довершал большой толстый ковер на полу спальни, от которого словно веяло теплом и уютом.

Глава 8

Насте, прожившей всю жизнь в небольшой и тихой деревне, было трудно привыкать к жизни в большом городе, но рядом были любящий и заботливый муж, новые друзья из церкви. В церкви Настя довольно быстро нашла друзей. Ее чистый голос выделялся даже на фоне отшлифованных голосов хора большого города.

В свободное время Настя имела возможность гулять по паркам и скверам, которых в городе было в достатке. Когда позволяла погода, и Генрих мог выкроить свободное время, он показывал ее достопримечательности, иногда водил на выставки или просто на прогулки по набережной. Не могла она привыкнуть и к постоянным дождям и туманам, скучая по ласковым лучам солнца.

Генрих настоял, чтобы Настя не искала работу, его содержания вполне хватало на безбедное существование, тем более, что они хотели ребенка. Но Бог не давал им пока дитя. Врач сказал, что они здоровы, советовали не торопить события. Единственным утешением в такие грустные дни для Насти была Библия и те немногие пособия по изучению Библии, которые были у Генриха на русском языке. Настя, не имевшая родных братьев и сестер, мечтала о большой семье.

Она часто писала родным, делилась с отцом всем, что переживала. Ее письма и его ответы были плотной нитью, связывающей их сердца. Генрих был рад, что для Насти Михаил является не только отцом, но и другом. Он не ревновал, так как тоже был вовлечен в это тесное общение – Настя давала ему читать свои письма, затем ответы отца.

Это стало своеобразным ритуалом семьи – вечернее общение в гостиной за чашкой чая или горячего шоколада.

После жизни в деревне, где всегда находилась работа, дни казались такими длинными и пустыми. Но прошло время, и молодая женщина нашла себе занятие. Она стала узнавать в церкви о тех, кто находился в нужде, кому нужен уход, и посещала их; научилась вышивать по шелку, и в свободные вечера Настя не выпускала пяльцы из рук. Человек, привыкший полно и деятельно жить, всегда найдет место для приложения своих сил и талантов, множество способов для того, чтобы заполнить жизнь с пользой для себя и окружающих.

Генрих радовался тому, что Настя нашла себя в этом большом городе и не скучает так сильно, как это было вначале. Быт семьи наладился, и он мог назвать себя счастливым человеком, имея любящую и преданную жену, служение в церкви – лекции в вузах и встречи с молодежью. Много раз он восхищался, как мудро и терпеливо Бог трудится вокруг него и в нем, и во всем старался подражать своему Учителю. Тревожило лишь отсутствие ребенка.

Лишь одно объяснение мог дать Генрих этому: в городе царил хаос. Власть захватили рабочие, вернее даже не они, а странные люди в черных кожаных куртках с наганами. Знать и интеллигенция старались как можно быстрее покинуть страну. Генрих и сам подумывал уехать с Настей, но, помолившись, они решили остаться. Тем более, что Генрих был иностранным гражданином, что давало ему возможность покинуть страну в любое время.

Несмотря на то, что их дом находился не в центре, все же прогулки с некоторых пор пришлось прекратить, так как сейчас они были небезопасны. И теперь, думая о ребенке, Генрих был даже немного рад, что его впечатлительная жена не будет носить под сердцем малыша во время переворота. Пусть все немного уляжется… С другой стороны, Генрих иногда с нежностью представлял, когда возьмет на руки своего первенца, и неважно кто это будет, мальчик или девочка.

Через время действительно все немного успокоилось,но это было странное, угрожающее спокойствие. Над Россией словно сгущались черные тучи. Новая власть была слишком скорой на расправу и лезла во все сферы жизни граждан, требуя неукоснительного повиновения.

Диктатура пролетариата стала грозной машиной убийства. И через время уже трудно было разобраться, чья именно была эта диктатура, это была просто диктатура…

Жить с каждым годом было все сложнее, все чаще запрещалось проводить беседы или встречи с молодежью. Началась массовая антирелигиозная пропаганда. Все больше было свободного времени у Генриха, это не радовало его, так как означало, что лекции, диспуты или встречи были отменены.

Несмотря на внешние проблемы, в семье Штайн царил мир, супруги во всем старались поддержать друг друга. В один из дней они узнали, что у них будет ребенок. Генрих обрадовался и встревожился: время было неспокойное, все чаще молодой мужчина задумывался о будущем. Нужно ли оставаться в стране, где его жена и будущие дети в любую минуту могут подвергнуться аресту или смерти за его происхождение и взгляды? Или уехать, обезопасив тем свою семью и себя, но оставив те небольшие церкви, которые родились в различных районах, где группа благовестия, в которой он состоял, проезжала?

Прошло несколько месяцев, и Генрих узнал о том, что больше не будет получать материальную поддержку от немецкой церкви. Насте подходил срок родить, и он вновь поднял вопрос о том, оставаться ли им или покинуть страну. Обсудив создавшееся положение, они решили еще раз спросить у Бога и поступить так, как Он скажет. Генрих и Настя стали наблюдать за событиями, стараясь быть чуткими в молитве и читая Библию, чтобы услышать Его ответ.

Через некоторое время родилась дочь, и Настя полностью погрузилась в заботу о малышке. Генриху пришлось устраиваться на работу, но на работу по первой специальности переводчика не брали, советская власть не жаловала иностранцев. Пришлось зарабатывать плотницким делом и освободить одну комнату, так как найти другое помещение для работы не удалось. Но семья не очень волновалась, так как оставшихся двух просторных комнат им было достаточно. И Генрих неплохо зарабатывал, исполняя заказы. Он брал любую работу по дереву, исполнял всегда аккуратно и в срок, поэтому, несмотря на сложные времена, семья не нуждалась. Много раз мужчина от души говорил бабушке спасибо за совет обучиться ремеслу.

Однажды его вызвали в комиссариат. Провожая мужа, Настя молилась и тревожилась о нем. Генрих отправился, попросив Бога, чтобы Он Сам дал ему ответ посредством властей. В комиссариате Генриха встретили недобрыми взглядами. Едва поздоровавшись,человек с грубым лицом и колкими глазами, недоверчиво приглядываясь к нему, сказал:

– Мы не можем больше предоставлять вам вид на жительство.

Вам необходимо решить раз и навсегда: станете ли вы гражданином или покинете страну.

– Если я решу возвращаться в Германию, я смогу забрать свою семью?

– Нет, ваша жена и ребенок – граждане Страны Советов, они останутся.

– Это невозможно, они моя семья!

– Они граждане нашей страны и не могут покинуть Родину.

– Если дело обстоит таким образом, я принимаю подданство. Я останусь с ними.

– Это ваше окончательное решение?

– Да.

– В таком случае мы займемся вашими документами.

Возвращался Генрих домой в глубокой задумчивости. Значит, это и есть Божья воля. Бог предоставил ему выбор между свободой, комфортом и любовью к семье, но в стране, где его жизнь всегда будет подвергаться опасности. Генрих и раньше был готов к испытаниям и гонениям за Христа, смущало лишь то, что за его подвижничество платить придется жене и детям. Но как выяснилось сегодня, им вообще не дано права выбора… Поэтому решение остаться показалось ему единственно верным.

Шел тридцать третий год. В семье Штайн было уже пятеро детей. Все чаще они задумывались о том, чтобы освободить мастерскую. Отношения с властями становились все труднее, тучи над семьей Штайн сгущались. Генриху все труднее было выезжать в другие церкви или проводить евангелизации. Объявленная свобода вероисповедания, также как позволение верующим не служить в армии, давно уже были отменены. Теперь твердой рукой насаждался атеизм.

И когда запретили частный бизнес в любом виде,вопрос с комнатой решился сам собой. Каждый гражданин Страны Советов обязан был работать на государство, иначе его объявляли тунеядцем и отправляли в места не столь отдаленные. Давно были уничтожены крепкие крестьянские хозяйства, которые власти назвали «кулацкими», – все было сдано в колхоз. Генрих устроился на мебельную фабрику. Но и тогда не ослабевало недремлющее око власти. Каждый его шаг, как бывшего иностранца, фиксировался, каждое слово передавалось в органы.

Глава 9

В один из дней Настя получила письмо от Агафьи. Увидев его, Настя почему-то вздрогнула. Письма всегда приходили от отца, подписанные его неровным прерывистым почерком, и Настя любила этот почерк, также как любила ту руку, которая писала эти письма… Мачеха обычно передавала привет или приписывала в конце письма несколько строк. Но этот конверт был подписан ее почерком. Почувствовав что-то неладное, Настя рывком разорвала конверт,неровно,как попало, и дрожащими руками открыла сложенный пополам листок.

Кое-где буквы были размыты… «Неужели слезы!» – вздрогнула Настя, зная, как много нужно, чтобы заставить Агафью проронить хоть слезу. Мачеха обычно не плакала, но если уж расплачется – так плачет долго и надрывно, и для этих слез нужна очень веская причина.

«Милая дочка… – начала читать Настя. Несмотря на примирение и добрые отношения, Агафья никогда не называла ее так. – Наверное, Господь не простил мне всего, что я сделала тебе и Михаилу. Иначе почему Он попустил всему этому случиться?! Или я не смогла быть хорошей женой твоему отцу? Но видит Бог,как я старалась, как молилась, чтобы Он мне посылал терпения и мудрости… Неужели твоему отцу так плохо было со мной?!Я же старалась его поддержать в служении в церкви, я же видела, что для него это важно!.. Михаил покончил с собой! Он повесился! Я никак не могу поверить, что это случилось! Только не с ним!..»

У Насти все поплыло перед глазами, земля ушла из-под ног. Она остановилась, затем еще раз перечитала страшные слова, не веря своим глазам. Женщина долго смотрела перед собой, не понимая, что происходит, затем машинально опустила глаза на листок…

«Крепись, дочка, и прости свою неразумную мачеху. Поверь, все время, что тебя не было, мы жили также тихо и дружно… Только власти запрещали Мише проповедовать. У нас даже Библию забрали…

Но это же не причина для самоубийства! Да и забрали-то ее уж четыре

месяца назад. Отец, правда, скучал по Божьему Слову, но много стихов наизусть знал. Мы всегда вспоминали их перед молитвой… И в тот вечер мы спокойно поговорили, помолились и легли спать. Я даже не услышала, когда он встал, а утром нашла его в сарае… Не знаю, почему все так случилось?! Похоронили его в тот же день,жарко сейчас очень… Не могу забыть его лица!!! Прощай, дочка, пусть Бог по может тебе перенести утрату! Не говори детям, это слишком ужасно и непонятно!..»

Дети, ничего не подозревая, играли в своей комнате, и их звонкие голоса звенели, как колокольчики. Но Настя ничего не слышала и не замечала. Потом, почувствовав головокружение, она попыталась встать, чтобы взять стакан воды… и потеряла сознание.

Из комнаты выбежала старшая дочь Оля. Увидев маму на полу, она испуганно закричала, на ее крик остальные дети высыпали из комнаты, поднялся плач и переполох; Оля, оправившись от испуга и намочив руки, брызнула маме в лицо. Та медленно открыла глаза, увидев плачущих ребятишек, проговорила:

– Успокойтесь, все в порядке… я сейчас встану, не пугайте соседей. А что случилось?

Дети, умолкнув, испуганными глазами смотрели на бледную мать, а Оля поднесла стакан воды и тихо спросила:

– Мам, а почему ты упала?

Настя всхлипнула, вспомнив причину.

– Мой папа умер, – выдавила она из себя и зарыдала.

– Но ведь у тебя наш папа есть и мы, ты же не одна. А дедушка уже был старый, не плачь так, мам, – неловко утешала ее Рита, вторая дочь.

Наконец Анастасия смогла успокоиться, она должна была взять себя в руки, чтобы не вызвать лишних расспросов, злополучное письмо она крепко сжала в руке, чтобы кто-нибудь из старших детей нечаянно не увидел того, что в нем. Слезы немного облегчили боль, но лишь на время. Всякий раз немой вопрос «Почему?» больно резал по сердцу, вновь и вновь заставляя его сжиматься. Стараясь не думать обо всем, что узнала, Настя пыталась что-то делать по дому, но ноги подкашивались, словно были налиты свинцом, руки не слушались.

Но вскоре она прекратила бесполезные попытки и легла на кровать. Оля и Рита быстро занялись малышами,доделав то,что было необходимо, они давно привыкли помогать маме.

Через несколько часов с работы пришел Генрих, не успел он войти в дом, как дети в прихожей наперебой стали делиться пережитым испугом и объяснять, что же случилось с мамой и отчего.

В спальню Генрих вошел встревоженный и расстроенный. Он тихо присел на край кровати и взял руку жены:

– Милая, мне очень жаль, что так случилось, но ты же знаешь, что эта разлука ненадолго. Все мы встретимся на небесах у Господа…

Настя не выдержала и разрыдалась. При детях, которые, как стайка притихших воробьев, стояли за спиной мужа, она не могла сказать причину своего отчаяния. Немного успокоившись, она прошептала:

– Вечером поговорим об этом, хорошо?

– Хорошо,как скажешь. Поспи немного.

Все вышли, и в тишине комнаты Настя осталась одна со своим горем. Она очень хотела сейчас поговорить, но если дети заподозрят тайну, придется что-то им отвечать. Лгать она не могла, но и правду сказать тоже считала неправильным. Молчание сейчас было единственным верным решением. Кроме того, в глубине души она надеялась, что напишет письмо Агафье, подругам, и, может быть, утверждение о самоубийстве окажется ошибкой… Тогда останется надежда на встречу с отцом у Христа… Оказавшись в пропасти неразрешимых вопросов и отчаяния, женщина не торопилась погружать в нее окружающих, а тем более детей, как бы ни было трудно молчать о своем горе.

Она не могла поверить в случившееся, ведь к этому времени отец уже был дьяконом в церкви. Этого просто не могло быть. Тем более, что письма, пусть и нечастые в последнее время, были наполнены упованием на Бога, любовью к людям, к жизни. Он лучше других знал, что покончить с собой – это навсегда потерять спасение, надежду на встречу с Богом… Но как это возможно, если отец так сильно любил Бога? Как его вера, которая казалась Насте гранитной стеной, не спасла от такого страшного шага? Что могло сломить его?!

Неужели есть в мире вещь,способная «отлучить нас от любви Божией».

Если бы Настя поверила в это сообщение, ее вера сильно пошатнулась бы, так как глубоко в душе осталось бы сомнение в правдивости Библии, сомнение в том, что библейские заветы выполнимы, и более того, что они дают счастье. Поэтому душа ее сопротивлялась, как могла, этой страшной вести. Настя знала, что не она одна чувствует это, все, кто знал Михаила, находятся сейчас в таком же состоянии растерянности и недоумения, но для нее это была еще и потеря прочной нити, которая так часто поддерживала ее в трудную минуту. Эта невидимая связь много раз помогала женщине в трудный час, но сейчас она тянула ее вглубь отчаяния и страха.

Наступил вечер, дети улеглись по постелям. И женщина наконец показала мужу письмо, тот прочел, и тень легла на его лицо.

– Этого не может быть! Мы же только на прошлой неделе получили от него такое хорошее письмо! Человек не может так быстро измениться, здесь что-то не вяжется…

– Мне тоже не верится. Самое страшное даже не смерть, а то, что у меня не остается надежды встретиться с ним в будущем! Неужели такое может случиться с верующим человеком?

– Если он действительно любит Бога и верит Его Слову – это невозможно… Я мало знаю твоего отца, но мне кажется, он был искренен в своей вере…

– Да. Сколько времени мы проводили вместе за чтением Библии и в молитве. Он всегда был для меня примером в любви к Богу и людям… Что же могло случиться? – горло Насти давил комок, мешающий дышать и говорить.

– Только Бог знает истинные причины того, что произошло, – вздохнул Генрих.

– Что ты имеешь ввиду? – в глазах Насти вспыхнул огонек надежды.

– Только сегодня мне сообщили, что нескольких пресвитеров убили, другие пропали без вести… Похоже, начинаются гонения на церковь – нужно быть готовыми ко всему. А я переживал, что принесу домой тяжелые вести… – Генрих тягостно вздохнул.

– Знаешь, если бы папу убили, мне было бы очень больно, но у меня бы осталось упование на будущую встречу, – тихо заплакала Настя.

– Не торопись с выводами и молись, чтобы Бог Сам открыл правду и дал силы принять ее, какой бы она ни оказалась…

– Да,наверное, ты прав. Я попрошу подруг более подробно написать о том, что произошло. Им будет легче рассказать все, чем матери…

Генрих склонил голову и попросил:

– Давай споем «По трудной жизненной тропе».

Настя тихо подхватила за мужем:

По трудной жизненной тропе

О дай, Спаситель, силу мне

Сказать безропотно Тебе:

«Как хочешь Ты».

И если Ты захочешь взять,

Что мне больней всего отдать,

О дай мне радостно сказать:

«Как хочешь Ты».

На следующий же день Анастасия написала письма двум подругам и ответила мачехе, утешив ее и выразив соболезнование. Настя не сомневалась в том, что Агафья действительно старалась быть хорошей женой для отца – и ни в чем ее не обвиняла. А с надеждой решила подождать, пусть Бог Сам ответит на трудные вопросы ее жизни. После потери отца Настя еще больше привязалась к мужу, который теперь остался единственным человеком, на которого она могла положиться в жизни. Конечно, там, на Украине, у нее остались дальние родственники и Агафья,но все же это были люди,которым Настя никогда не смогла бы открыть свое сердце в трудную минуту

Глава 10

Прошел год, в семье Штайн появился малыш, который был удивительно похож на деда. Словно тоскуя об отце, Анастасия передала его облик тому, кого носила под сердцем. После рождения Саши она немного успокоилась, словно глядя на сына, возвращала себе надежду на встречу с отцом в небе. Анастасия пыталась убедить себя, что, может быть, перед смертью, когда жизнь проходит перед глазами человека, Михаил все же смог попросить прощения у Бога. Посланный ребенок воскрешал в женщине добрые воспоминания об отце и тем утешал душу. Насколько необычными иногда кажутся людям Божьи способы помочь нам в наших переживаниях, но они всегда действенны для тех, кому посланы.

Письма от подруг не внесли ясности в обстоятельства смерти отца. Настя узнала лишь, что Федор, тот самый вечно пьяный и ободранный лентяй, стал комиссаром станицы. Теперь он ходит по деревне с наганом и сгоняет весь скот в пустующую усадьбу, принуждая вступать казаков в ненавистный колхоз. В станицу коллективизация пришла с большим опозданием, и жители уже насмотрелись на окружающие поселения. Все это время людям удавалось сохранить видимость колхоза, оставляя большую часть скота в домах. Но теперь Федор лютовал, отнимая последнее. Колхозом были довольны только бездельники, не имеющие даже простого хозяйства. За неделю перед смертью отца Федька приходил в дом Линковских, как всегда пьяный,и,угрожая пистолетом,требовал,чтобы Михаил с Агафьей отказались от Бога. Кричал, что они Настю отдали буржую, и что они сами буржуи… Расправы учинить ему не удалось, так как за ним пришли, но, уходя, он пригрозил скоро вернуться и убить их, если те не откажутся от своей веры. Федька и прежде не отличался чистоплотностью в делах, теперь же от него любой подлости можно было ожидать. Когда он выходил, Михаил что-то сказал ему, от чего тот побледнел и громко выругался, явно испугавшись. Но сказанное так и осталось тайной. Подруга высказала предположение, что кто-нибудь не выдержит и убьет его, ведь он и сам уже немало порешил людей. Федора даже грозили отдать под трибунал за самоуправство, и это в то время, когда убивать было даже модно…

Когда малышу исполнилось полгода, в Ленинград неожиданно приехал проповедник из родной станицы. Узнав его в церкви, Генрих пригласил гостя домой, зная, что жена будет рада встрече с земляком.

Настя, увидев Арсения, всплеснула руками и неожиданно расплакалась. Она сама не подозревала, насколько сильно скучала по родным местам. Ведь после выхода замуж женщина так и не смогла посетить родные края.

Гость много рассказал в этот вечер, но радостных событий было мало: власть все больше обагряла свои красные знамена кровью простых людей. Люди боялись говорить, боялись выходить на улицу вечерами – боялись жить. В деревне оказался еще один самоубийца – молодой пресвитер их церкви…

– После смерти Бориса, которая в точности совпала с тем, как умер Михаил, все серьезно задумались над тем, а самоубийства ли это, – вздохнул рассказчик, увидев пытливый взгляд Насти. – А через месяц Федор, перепив в местном кабаке, проговорился, что это его рук дело. Угрожал, что если эти баптисты не угомонятся, то среди их руководства появятся еще«самоубийцы». Это были страшные слова, но у всех в церкви словно камень с души свалился: значит, братья не накладывали на себя рук —их убили за преданность Богу, а это в корне меняет дело.

Сатана, сначала добившийся своей цели и ввергший всех в смятение, заставивший многих усомниться в возможностях Бога преображать души людские и их жизнь, как всегда перестарался и «перегнул палку», и вторая смерть возбудила в большинстве жителей восхищение стойкостью верующих в трудностях и бедах. Смерть Бориса сняла поношение с имени Михаила и с церкви.

Приходил Федор и к Арсению. И он с семьей решили месяц погостить у родственников в Ленинграде.

Настя, дослушав рассказ земляка, опять расплакалась, это были слезы облегчения, всхлипывая,но улыбаясь,она только и смогла произнести:

– Спасибо, брат, если бы ты знал, какой груз ты снял сейчас с моей души.

– Да у нас всех от души отлегло, хотя и оплакивали мы их… Но ведь плакать по умершему в Господе совсем не то, что по тому, кто навеки погиб! И, хотя только Бог знает судьбу и душу каждого человека и тех, кто уходит от нас, все же Он сказал, что убийцы не наследуют Царствия Божия , а самоубийца убивает человека в последний миг своей жизни… Но если их убили чужие люди за их веру – значит, мы можем надеяться на встречу в небе.

Они еще долго беседовали, затем молились. Ожидание опасности, неуверенность в завтрашнем дне придавали их молитвам особую горячность и открытость перед Богом, ведь только от Него они могли ждать помощи в трудностях и переживаниях. И каждый из них понимал, что предстоит нелегкое время.

Прошло несколько лет после памятной встречи. Настя вышла на работу, так как денег не хватало. Старшие дети ходили в школу, а самых маленьких отдали в ясли. Дома, поужинав, вся семья собиралась и вместе читала Библию и пела. Дети очень любили эти вечера, потому что родители уделяли им внимание. Но самое лучшее время было по выходным, когда отец мог подольше пообщаться с детьми.

Уже не раз Генриха вызывали в комиссариат, предупреждали, угрожали, запретили проповедовать в церкви. Он терпеливо выслушивал, но когда его спрашивали,будет ли он выполнять требования «народа», отвечал:

– Мне бы очень не хотелось огорчать вас, но ваши требования для меня невыполнимы – Бог ждет от меня другого, и я повинуюсь Ему.

– Твои дети будут расти без отца! – кричал комиссар.

– Я верю в то,что Бог позаботится о них, если меня не будет с ними. Господь обещал, что не оставит тех, кто любит Его, и я уверен, что Он способен позаботиться о них.

– Ты нарываешься на неприятности! – пригрозил комиссар, – советская власть не потерпит неподчинения!

Генрих тяжело вздохнул, вспомнив то, что случилось на родине у жены, и все, что происходило в последнее время в других церквях; он подумал, что уже неплохо знает о том,что советская власть не терпит инакомыслия и неподчинения. Все большее количество людей исчезало в тюремных застенках.

В середине тридцатых годов стало ясно, что Сталин болен. Никто не говорил этого вслух, но всякий думающий человек понимал это. И мало кто знал, что один из психиатров, прибывших в Кремль по приглашению вождя, обследовал его, провел несколько тестов и вынес вердикт: «серьезно болен, нуждается в срочном лечении». После этого врача никто уже не видел. Страшен параноик, страдающий навязчивыми мыслями о преследовании и попытках убийства, заговорах, но еще страшнее, если он наделен неограниченной властью.