Читать книгу: «Я с тобой!», страница 6

Ивушка

– Не трогай меня! Отпусти! Не надо!

Крик разнесся над водой и замер, почти никем не услышанный и не понятый.

Томная июльская жара приглушила звук, небрежно отмахнувшись от отчаяния, прозвучавшего в нем. Тоненько звенел комариный писк в зарослях возле реки.

И только пробиравшийся по берегу худой плешивый пес бабки Марьи вдруг остановился, насторожил уши и потрусил туда, откуда, как ему показалось, пришел этот странный призыв о помощи. Пес был старый и давно уже перестал хорошо слышать. Но сейчас не ошибся.

Бабка Марья сильно удивилась бы, увидев своего Шарика в эти минуты. Куда делся кудлатый, ободранный недокормыш? На пригорке у старой ивы стоял сейчас зверь. Оскалившийся, со вставшей дыбом на загривке редкой шерстью, и готовый броситься в драку с кем угодно, не думая о том, чем она для него закончится.

Пес опустил голову, и его низкий рык дал понять, что он не шутит.

Светлая футболка мелькнула в кустах, и все стихло.

Пес принюхался, не особо надеясь на свое чутье, и, осторожно ступая, пробрался туда, где в траве виднелся какой-то странный лоскут.

Подойдя ближе, Шарик понял – никакой это не лоскут, а сарафан, да еще такой знакомый, что пес вдруг заметался возле, а потом присел и завыл. Отчаянно и так громко, насколько смог. Он звал. Ведь той, которая подкармливала его и иногда трепала по загривку, даря такие ласковые, непривычные, но приятные слова, так нужна была сейчас помощь…

Виктор, возвращавшийся из города, решил сократить путь и пошел не по дороге от остановки автобуса, а вдоль реки. Он подобрал где-то по пути палку и, вспомнив детство, шел не спеша, сшибая головки чертополоха и напевая себе под нос что-то веселое. Настроение было лучше некуда. Светка, наконец, дала свое согласие, и сейчас он нес в кармане маленькую бархатную коробочку с кольцами, купленными в городе. Тоненькое колечко с маленьким бриллиантиком было именно тем, что так понравилось Светлане. Она долго крутила его в руках, разглядывая и несмело надевая на палец, а потом вздохнула и отложила в сторонку, понимая, что Виктору такая покупка не по карману.

– Нравится?

– Да, ничего так. Красивое. Но вот это не хуже.

– Простое совсем.

– Ну и что? Разве кольца – это главное?

Улыбка Светланы была той самой. Нежной, теплой, такой родной. Именно так она улыбалась на фотографиях, сделанных в детском саду, а потом в школе. И везде рядом стоял серьезный хмурый Виктор.

– Вот парочка! – хохотали их матери. – Витька! Успокойся уже! Не убежит она никуда от тебя! Слышишь? Никуда не денется! Учись улыбаться!

А он и правда боялся. До одури, до потери дыхания. Боялся, что Света пропадет куда-то, потеряется, оставит его…

Но Светлана об этом и не помышляла. Зачем? Лучше Виктора друга у нее не было, а со временем она поняла, что и любить она никого на свете больше не сможет. Они словно вросли друг в друга за эти годы. Как разорвать такую связь? Поэтому то, что они поженятся, было понятно давно и всем, но в какой-то момент Светлана вдруг уперлась.

– Учиться поеду!

– Зачем тебе это? – мать Светланы недоумевала. – Хозяйство есть, работа в поселке тоже найдется. Вон, в магазин тебя свекровь будущая пристроит. Так к чему тебе эта учеба?

– Так надо, мам! Так правильно! Чтобы никто потом не сказал, что я деревенщина-недоучка!

– Да кто тебе такое скажет?!

– Мало ли! Найдутся охотники! Нет, мам, не отговаривай меня. Я уже все решила.

– Решила – так поезжай. Помогу. А как же Витя?

– А что Витя? Если любит – подождет!

Виктор ждал. Куда было деваться? Над ним посмеивались, но он старался не обращать внимания. Если не верить той, что дороже всего на свете, то кому тогда? А Светлане он верил как себе.

– Никого не слушай, Витя! Кроме тебя нет никого и не будет! Понял? – Света обнимала суженного. – Ты только еще немножечко подожди, хорошо? Вот я окончу институт и вернусь!

В это не верил никто. Даже мать Светланы.

– Зачем ей возвращаться сюда? – делилась она с соседками. – Там город, перспектива, работу хорошую найдет. А здесь что? Витька? Так и получше себе присмотрит. Чай, не уродина!

Виктор про эти разговоры знал. Что утаишь в деревне? Мрачнел, помалкивал и ждал…

Светлана вернулась. Устроилась на работу в школу, и сама спросила Виктора:

– Замуж звать будешь или еще подождем?

Дом, который Виктор с отцом ставить начали сразу, как только парень вернулся из армии, был почти готов. И даже мать Светланы слова не сказала против, когда жених с родителями появились на пороге ее дома.

– Забирай! Только знай – обижать будешь ее – спрошу с тебя по полной! Не посмотрю, что ты мне почти родной! Такую красоту за себя берешь – вот и береги ее как зеницу ока! Понял?

Виктор даже отвечать на это не стал. Просто кивнул молча, сжимая Светкины тонкие, но такие сильные пальчики. Разве мог он обидеть ту, без которой и дышать-то не смог бы даже минуты.

Ромашки, растущие вдоль тропинки, были, конечно, не самым дорогим подарком для любимой, но Виктор знал, как Света любит эти простенькие цветы. Сколько раз, сидя под ивой на берегу реки, она гадала, со смехом обрывая лепестки:

– Любит – не любит, плюнет – поцелует, к сердцу прижмет – к черту пошлет… Любит… Вить, любишь ты меня!

– А ты сомневаешься?

Вой старого Шарика Виктор услышал, когда наклонился, чтобы сорвать очередной цветок. Рука замерла, а уже готовый букет упал на тропинку.

Только раз Виктор слышал такой собачий вой. Тогда сосед, уснув, забыл погасить сигарету. Дом его, старый, деревянный, вспыхнул как спичка. И соседский кобель, почуяв неладное, заметался на цепи, натягивая ее до упора и хрипя от натуги, а потом сообразил, что это не поможет, и завыл. Страшно, истошно, так, что проснулись в окрестных домах все, начиная от младенцев, зашедшихся испуганным плачем, до стариков, тут же сообразивших, что пришла беда.

Соседа вытащил отец Виктора. Обгорел сам, но спас того, с кем сидел когда-то за одной партой. Дружба их давно расстроилась благодаря зеленому змию, но разве можно бросать человека в беде только потому, что дороги ваши разошлись?

Вот и сейчас Виктор сразу понял – беда. Просто так собака выть не станет.

До того места, где Шарик метался, боясь подойти ближе к лежавшей на земле девушке, Виктор добежал за считанные мгновения. Упал на колени, не обращая внимания на собаку, перевернул девчонку, лежавшую ничком, и замер. Зашлось сердце. Это же Иринка! Дочь соседки, Кати. Смешливая, шустрая, как мать, и очень добрая… Все собаки и коты окрестные у нее во дворе приют находили всегда. И накормит, и пожалеет. Мать у Иришки такая же. Никогда дочь не ругала за то, что чужую живность привечает.

В деревне Иришку звали Ивушкой. Такая же тоненькая, нежная и чуть что – глаза на мокром месте. Всех жалеет, всем рада, а чтоб зла на кого держать – так такого отродясь не было.

– Ира! Ирочка!

Светлые тонкие волосы паутинкой рассыпались по лицу девушки. Виктор осторожно провел ладонью, смахивая их, Ира открыла глаза и закричала.

Она кричала так громко, так отчаянно, что Шарик снова взвыл, а потом кинулся к Виктору, оскалившись и уже не разбирая, кто друг, а кто враг.

– Шарик, фу! – Виктор отмахнулся от собаки и отпустил Ирину.

Та закрыла лицо руками и захрипела. Кричать сил у нее уже не было.

– Ира, Ирочка! Ты что! Это я, Витя! Посмотри на меня! Что с тобой стряслось? Кто тебя обидел?

Ирина вдруг смолкла, и Виктор понял, что она потеряла сознание. Недолго думая, он подхватил девушку на руки и почти бегом кинулся к крайним избам. Огород Марьи Потаповой, ее калитка…

– Баба Марья, ты где?!

Увидев Виктора, Марья Григорьевна охнула и заковыляла навстречу.

– Что такое? Ох, ты ж Господи! Витя! Что стряслось?

– Да знал бы я! Нашел ее на берегу! Неладно что-то! Семеныча надо и машину. В город ее, что ли…

Марья не дослушала. Ухватила за ухо любопытствующего внука, который прискакал во двор сразу, как только услышал, что творится, и приказала бежать к фельдшеру – Ивану Семеновичу.

– И чтобы лётом мне! Одна нога тут – другая там! И к матери Иришкиной добеги потом! Пусть сюда идет!

Ирину Виктор уложил в доме Марьи на кровать и только собрался выйти из комнаты, как девушка открыла глаза, глянула на него и снова зашлась.

– Ирочка, девочка моя! Кто тебя? – Марья с неожиданной силой приподняла Иру и, прижав к себе, провела ладонью по лицу. – Тихо! Я с тобой! Не обидит тебя никто больше! Кто?! Говори мне!

Взгляд, который Ира кинула на Виктора, заставил Марью открыть от удивления рот.

– Витя?! Да ни в жизнь не поверю! Детка! Да в себе ли ты?!

Вопрос этот был совершенно излишним. Ира оттолкнула от себя Марью и забилась в угол, дрожа так, что кровать ходила ходуном, а нарядные белые накидки с пышных Марьиных подушек сбились в кучу, укрыв девчонку не то свадебной фатой, не то саваном.

Виктор от взгляда Ирины шарахнулся в сторону, зацепив по дороге стол.

Вымытые чашки, стоявшие там, жалобно брякнули, и это почему-то привело его в чувство.

– Не я это! Ира! Ты что?! Баба Марья, не трогал я ее! Чем хочешь, поклянусь!

– Да не оправдывайся ты! Я-то тебе верю.

Марья Григорьевна вздохнула, встала и, обойдя кровать, наклонилась над Ирой:

– Прости, дочка! Так надо!

Звонкая пощечина положила конец истерике, и Ира вдруг обмякла, заплакала тихонько, вцепившись в руку Марьи и не глядя больше на Виктора.

Катерина ворвалась в избу, кинулась к кровати и ухватила Ирину за плечи:

– Доченька, что?! Кто это был?! Скажи мне!

Ира мотала головой и ревела, а Катя вдруг потемнела лицом, повернулась к Виктору и спросила:

– Ты?!

– Катерина! Ты говори, да не заговаривайся! – Марья решительно вмешалась, подтолкнув Виктора к выходу. – Иди, Витя! Покури! Или чего там еще… водички попей! Мы тут уж сами! Далеко только не уходи. Сейчас Семеныч придет, потолкует с тобой.

О чем уж там говорили женщины в доме, Виктор не знал. Он сидел на ступеньках Марьиного крыльца и смотрел прямо перед собой. В голове вертелась только одна мысль: «Не я! Это ведь не я! Так зачем она так?!»

Он даже не сразу заметил, что двор полон людей, а рядом с ним сидит мать.

– Витенька! Сынок! Что случилось-то? Люди волнуются.

Ответить ей Виктор не успел. На крыльцо вышел Семеныч, поманил его за собой, и Виктор поднялся, почему-то пряча глаза от соседей.

Ира уже не плакала. Она сидела на кровати, прижавшись к матери, которая что-то шептала ей на ухо, и изредка икала, клацая зубами о край стакана с водой.

– Ты, Витя, сядь, – Семеныч легонько надавил на плечо парня, заставив опуститься на стул. – И расскажи по порядку, что ты видел.

– Да ничего. Шел по берегу, услышал, как Шарик воет. Страшно так, как по покойнику. Побежал. А там Ира. Я ее сюда принес. Вот и все.

– Никого не видал по дороге?

– Нет. И рядом там никого не было. Она лежала возле ивы. Одна.

– Странная история.

– Что тут странного? Спортил девку, а теперь отнекивается! – первая сплетница на деревне, Зинка, сунулась было в дверь, но, получив от Марьи посудным полотенцем по длинному носу, скрылась.

– Не слушай, Семеныч, глупости всякие! Нечего! Я Витьку с пеленок знаю – не мог он! Да еще Иришку! Он же ее нянчил, когда маленькая была. Разве ж можно? Нет, тут что-то темное все. Ирочка! Кого ты видела? Совсем не помнишь?

Ирина закрыла глаза, качая головой. В ее памяти все смешалось. Она не помнила, как попала на берег, хотя место под ивой всегда было у нее любимым. Туда она убегала, чтобы побыть в тишине после школы. Ей хорошо мечталось под шатром из тонких веточек, которые так похожи были на нее. Такие же беззащитно-ласковые, текучие, но крепкие. Собери в пучок несколько и не сломаешь так просто. Потрудишься…

Дверь в сенях хлопнула, и в комнату вошла Светлана. Виктор глянул на нее и замер от нехорошего предчувствия. Что успели наговорить ей? Кому поверит?

А Света ни на кого не смотрела. Подошла к кровати, встала на колени и взяла за руки Иру, стиснув тонкие запястья:

– Ириша! Посмотри на меня, девочка! Что ты помнишь?

Ирина покачала головой – ничего…

– Он был старый?

Ира удивленно вскинула глаза на Свету:

– Нет…

Хриплый шепот прозвучал так громко в тишине, что Виктор вздрогнул.

– Молодой, значит. В темной рубашке? В черной?

– Не помню!

– В белой рубашке, значит.

– Нет! Что-то другое… Я глаза закрыла… Страшно было очень…

– Майка? Футболка на нем была белая?

– Кажется…

Марья многозначительно посмотрела на Семеныча и перевела глаза на Виктора. Темно-синяя любимая рубашка, которую мать привезла ему из Кисловодска, куда ездила отдыхать, темнела пятнами пота.

– Ирочка! Это Витя был? Ты уверена? – Света не смотрела в сторону жениха, боясь нарушить то хрупкое равновесие, в котором пребывала сейчас Ирина.

Тишина в комнате стояла такая, что слышно было, как возится под окном Шарик и гомонят где-то дальше по улице соседи, которых прогнал со двора Марьи Семеныч.

Руки Ирины дрогнули в ладонях Светы, чуть потеплели, и тихий шепот нарушил тишину:

– Нет… Не он…

Светлана даже не дрогнула. Понимая, что останавливаться нельзя, она снова и снова задавала вопросы. На какие-то Ира отвечала, на какие-то отрицательно качала головой.

Катя сидела рядом с дочерью почти не дыша. Беда придавила ее словно бетонная плита, заставив опустить голову вниз и стиснув плечи так, что дышать было просто больно.

Ее дочь, ее маленькая девочка и такое… Что за зверь мог сотворить подобное?! Ей страшно было попросить дочку встать. Катя боялась увидеть то, что могло напрочь перечеркнуть всю их жизнь.

Зато Света не боялась больше ничего. Она встала с колен, легонько потянула к себе Иру, заставляя встать, и обняла ее, поймав облегченный вздох Кати.

– Ты умница, Ирочка! Ты большая молодец, милая! А скажи мне, ты его знаешь? Того, кто пытался тебя обидеть?

Судя по тому, как окаменела в ее руках Ира, Света поняла – нет. Не знает. Не видела лица.

– От него пахло так…

– Как, Ириша?

– Как в церкви… Такой странный сладковатый запах…

Света от неожиданности даже отпустила руки Ирины.

– Как ты сказала?! Как в церкви?!

– Да… Мы с мамой на службу ходили недавно. Вот там так пахло…

Света кивнула Кате, передавая ей дочь, и позвала Семеныча.

– Идем!

– Куда?!

– По дороге расскажу!

Виктор, ничего не понимая, подался было к Светлане, но та мелькнула мимо, наскоро коснувшись его руки и шепнув:

– Останься здесь! Не надо пока с нами.

Вернулись Светлана с Семенычем довольно скоро. С ними пришел местный участковый, который только-только добрался из соседнего района, куда его зачем-то вызывали.

Света кивнула Кате, взяла за руку Виктора и сказала:

– Мы на крылечке посидим пока. Позовете.

Вечер немного утихомирил жару и дышать во дворе стало легче.

Светлана опустилась на кривоватую ступеньку, натянула подол сарафана на коленки и похлопала ладонью по нагревшемуся за день дереву:

– Садись, Вить. В ногах правды нет.

Виктор опустился рядом, глянул на свою невесту и спросил:

– А где она есть? Правда-то? Меня, вон, сегодня чуть в насильники не записали…

– Охолони, Витя! Ирка ведь дите совсем! Испугалась очень и головой ударилась, вот память и отшибло. Так бывает! Нам рассказывали в институте. Вот и пригодилось…

– Свет…

– Даже не начинай! Неужели ты решил, будто я могла поверить, что это ты ее… Витя! Не гневи Бога! И меня заодно!

Светлана прижалась щекой к плечу Виктора и вздохнула:

– Не пойму только одного – зачем?!

– Погоди! Ты знаешь, кто это сделал?

– Знаю. И ты знаешь!

– Откуда?!

– А ну-ка, вспомни, кому твоя мама туалетную воду привезла в подарок? Пахучую такую? Мы еще смеялись, что теперь и в церковь ходить не надо. Достаточно к соседям заглянуть!

– Сашка?!

– Он! Паразит такой! Покараулил Иришку, когда та к речке пошла, и увязался следом. Как получилось, говорит, что сам не понимает. Нашло что-то. Мол, нравилась она ему давно, а смотреть в его сторону даже не хотела. Он уж и так, и сяк к ней, а все не то. Вот и перемкнуло…

– Я ему устрою электрику, гаду! – Виктор вскочил было, но Светлана схватила его за руку.

– Сядь! Без тебя разберутся! Он ей ничего сделать не успел. Шарика испугался.

– Точно?

– Да! Но понервничали все… Там Семеныч с матерью поговорит серьезно. Пусть обследует Сашку и решает, что ей делать с этим балбесом. Если там с головой все в порядке, без наказания не останется. Она сказала, что к дядьке его отправит, раз отец не справляется. Тот мужик жесткий, быстро мозги на место вправит.

Виктор снова сел рядом со Светой и робко протянул руку, чтобы обнять. Светлана сама нырнула под нее, прижалась к Виктору и прикрыла глаза.

– Даже голова разболелась… Мы сегодня полдня в школе стены красили. Краской надышалась, а тут еще это вот все…

Света вдруг встрепенулась, села ровно и дернула Виктора за рукав рубашки:

– Ты кольца купил?!

– Да.

– А почему не показываешь? Давай! Успокой мои нервы!

Красная коробочка легла на Светину ладонь, и легкий вздох стал Виктору лучшей наградой, отодвигая в сторону все случившееся.

– Витя… Это же…

Светлана надела кольцо на палец, полюбовалась немного и потянулась к Виктору:

– Спасибо!

Они сидели рядом еще долго. Уже ушли Семеныч и участковый. Увела домой Иришку Катя. Та напоследок обернулась, посмотрела на Виктора, не зная, что сказать, и с облегчением выдохнула, когда он кивнул ей и махнул рукой на прощание.

Марья вышла на крыльцо, посмотрела на Свету с Виктором и ушла в дом. Пусть поговорят.

– Свет…

– Ммм?

– А ты точно не поверила?

В сумерках глаза Светланы казались совсем черными:

– С ума сошел?

– Свет, я не обижусь! Понимаю, как это выглядело…

Теплые ладони Светланы обхватили уши Виктора, кольцо чуть царапнуло мочку, и темное пламя глаз любимой полыхнуло совсем нешуточно:

– Я. Тебе. Верю. Понял? И всегда буду! Иначе зачем это все? – Светлана вложила коробочку в руку Виктора и сжала его пальцы. – А еще… Ты же врать не умеешь, Сорокин! У тебя все на лбу написано!

– И что там сейчас написано?

– Я тебя люблю! – Светлана лукаво улыбнулась. – Правильно я буковки сложила? Не зря меня столько лет учили?

– Не зря… Грамотная у меня жена будет!

Кот Батон и бабий трон

– Багратион, радость моя, ты где?! Пора обедать!

Сладкий голосок Аделины Сергеевны пробился сквозь дрему, и огромный белый кот приоткрыл один глаз, дернул хвостом и вздохнул совсем по-человечьи. Неуемная жажда хозяек держать его под контролем и кормить от пуза иногда кота весьма печалила.

Нет, поесть он любил! Причем делал это с чувством, с толком и редкой усидчивостью. Но всякий раз, когда он, наевшись, отходил от миски, в доме поднимался переполох.

– Он плохо ест, Ника! Неужели печень была несвежая?! – ахала Аделина Сергеевна.

– Я же тебе говорила, что нужно брать мясо только на центральном рынке! – тут же принималась отчитывать ее сестра, Вероника Сергеевна. – Ты никогда меня не слушаешь! И даже не даешь себе труда понять, что твое упрямство может стоить жизни Багратиону!

Сестры спорили, а кот пытался вылизать себе пузо и злился. Конечно, для хозяек он был прекрасен, но на деле – не в меру толст и весьма неуклюж. Ухаживать за собой, как это делали все нормальные представители семейства кошачьих, он давно уже не мог. Просто не доставал до тех мест, которые нуждались в уходе в первую очередь. А потому коту приходилось терпеть унизительные процедуры каждый вечер.

Вероника Сергеевна складывала губки куриной попкой, умильно выдыхала свое ненавистное: «Кись-кись-кись!», и кот понимал – пришел роковой час! Его засунут в тазик с теплой водицей, будут мыть под хвостом пахучим шампунем, причитая так, словно он уже отправился на радугу, а после завернут в большое банное полотенце с его именем, вышитым затейливой вязью, и станут носить по комнате под странный заунывный стон, который у Вероники Сергеевны почему-то звался песней. Пела она всегда одно и то же, и кот даже выучился подпевать, чем приводил в восторг старшую хозяйку, которая совершенно отказывалась понимать, что на самом деле он не поет, а воет от унижения и недовольства.

Аделина Сергеевна иногда пыталась вступиться за кота. Но никакого толку от этого, разумеется, не было. Роли в семье были распределены давно. Командовала Вероника, а подчинялась и выполняла роль главного по снабжению Аделина.

– Лина! Я просила купить помидоры!

– Никуша, я купила!

– Это не помидоры, а не пойми что! Они даже не пахнут!

– Хорошо! В следующий раз я куплю другие!

Уступчивость одной и твердолобость другой позволяли сестрам сосуществовать вполне сносно. Они дополняли друг друга так удачно, что сложно было бы придумать более успешный тандем. Вероника, при всей ее капризности и нервозности, всегда четко знала, чего хочет от жизни, и всеми силами и средствами пыталась оградить сестру от несправедливого злого мира, памятуя о просьбе матери беречь крошку Аделину.

Крошкой Аделина перестала именоваться довольно-таки давно, но это нисколько не умалило желания старшей сестры заботиться о ней и оберегать.

И тому были причины.

Вероника появилась на свет в семействе большого партийного деятеля точно в соответствии со сроками, которые были четко установлены им для молодой жены. Потеряв свою первую супругу, которая ушла в лучший мир от затяжной, тяжелой болезни, деятель решил обзавестись новой и подошел к вопросу весьма серьезно. Детей с преждевременно ушедшей супругой у них не случилось, а он весьма этого хотел. Ему нужен был наследник. А, следовательно, кандидатка должна была быть не только красива и умна, но и способна к деторождению. Задача была поставлена, сваха вызвана и проинструктирована, и начался тщательный поиск. Желающих хватало, и отцу Вероники оставалось только сделать свой выбор. Он тщательно изучал не только медицинские карты, но и родословную тех девушек, которые выразили свое согласие вступить в брак, пока, наконец, не остановился на одной из них, которая и стала, впоследствии, матерью Вероники.

По части родословной и ума у этой кандидатки было все в порядке. Дедушка – дирижер, бабушка – оперная дива. Родители ничем особым не выделялись, но соответствовали понятию «приличная семья», а потому выбор был сделан и полностью оправдал ожидания.

Вероника появилась на свет так, как это и было задумано, и тут же попала под пристальное внимание частных врачей, двух нянь и, разумеется, мамы, которая не оставляла дочь без присмотра, тщательно контролируя все действия нанятого персонала. Работу свою в консерватории она оставила задолго до родов и посвятила себя ребенку, чем несказанно порадовала мужа. Ничто не могло столь же сильно порадовать его и польстить мужскому самолюбию, сколь осознание того, что его выбор был верным.

Единственным моментом, который остался несколько спорным во всей этой истории, было лишь то, что родилась девочка.

Впрочем, Вероника чуть ли не с младенчества дала понять, что характер у нее от отца, а, следовательно, вопрос с наследником закрыт и в корректировках более не нуждается.

Как ни старалась мама смягчить ее нрав, Вероника не желала быть милой и послушной девочкой. Она прекрасно училась, радуя отца своими успехами, и мечтала когда-нибудь пойти по его стопам.

И ей это почти удалось. Она окончила престижный вуз, получила именно ту должность, на которую метила, но тут случилось то, что навсегда изменило ее жизнь, заставив пересмотреть приоритеты.

Новость о том, что жена ждет второго ребенка, отца Вероники не порадовала и не огорчила. Он отнесся к этому совершенно спокойно.

– Рожай.

Разрешение было выдано таким равнодушным и спокойным тоном, что Веронику впервые в жизни что-то толкнуло изнутри, словно призывая открыть глаза и понять для себя нечто очень важное. Она решила, что над темой взаимоотношений в семье стоит поразмыслить.

Вторым звоночком стало то, что мама подозвала ее к себе незадолго до родов и взяла с Вероники обещание не оставлять ребенка в том случае, если что-то пойдет не так.

– А что может пойти не так, мама? – Вероника чуть ли не впервые в жизни испугалась.

– Я не знаю. Просто обещай мне, что не оставишь!

– Обещаю…

То ли у матери был какой-то дар предвидения, то ли судьба решила столь жестоко распорядиться временем этой, достаточно молодой еще женщины, что отобрала его куда раньше, чем могла бы, а только пришлось Веронике держать свое слово. Мать ее вторые роды не пережила…

Но на свет появилась Аделина. Отец отказался даже при выписке брать ее на руки, и сестру приняла Вероника.

Она не просто взяла на руки тщедушного, крикливого младенца, даря крохе свое тепло. Она вместе с сестрой приняла на себя всю полноту ответственности, которую берет мать, приветствуя в этом мире свое дитя.

История с нянями и домработницами повторилась в точности, как и с Вероникой. Был нанят обслуживающий персонал, который должен был присматривать за ребенком. Но Ника уже через неделю поняла, что доверять сестру кому-либо не готова.

Маленькая Аделина, капризная и нервная, кричала почти день и ночь не переставая, чем выводила из себя не только нянек, но и отца, который приказал перенести свои вещи в дальнюю комнату, чтобы только не слышать «этого писка». На вопросы Вероники, что не так с ребенком, няньки отвечали, что это нормально и младенцы все крикливы в первые месяцы своей жизни. Однако Нику такой ответ совершенно не устроил. А потому, заглянув вечером, после работы, в детскую, она распеленала сестру и ахнула, тут же поняв и причину детского крика по ночам, и необходимость что-то менять в уходе за младенцем.

Няни, что дневная, что ночная, получили такую грандиозную трепку, что даже отец Ники, вернувшийся с работы раньше времени и заставший «разбор полетов», понял, что в воспитательный процесс, который затеяла его старшая дочь, лучше не вмешиваться.

Ника была страшна в своем гневе. Отчитав непутевых нянек, которые даже не пытались трясти своими рекомендациями и опытом, выслушивая обвинения от этой молоденькой девушки, Ника уволила их разом, не оставив даже права на помилование.

– Я буду заниматься Линой сама! – объявила она отцу, и тот впервые на ее памяти просто кивнул, пообещав, что решит вопрос с ее карьерой.

И в следующие три года Вероника очень хорошо поняла, чем и как приходится жертвовать женщине ради того, чтобы ее ребенок был жив-здоров и развит в соответствии с возрастом.

Аделина была просто ангелом во плоти. Послушной, милой девочкой, которая всегда и всем улыбалась, неизменно получая улыбки в ответ. Но иногда на нее что-то находило, и тогда вместо ангелочка с льняными кудрями и глазенками цвета неба миру являлся сущий чертенок, способный в минуту перевернуть весь дом вверх тормашками и довести сестру до ручки так, что у Вероники начинал дергаться глаз, а то и оба сразу.

Отец особо в воспитание младшей дочери не вмешивался, отдав Вероники на откуп все, что касалось ребенка. И та, понимая, что Аделина – это только ее ответственность, решила, что обязана заменить девочке мать.

Вот только желание уберечь, оградив от всех напастей, и дать хорошее воспитание крохе привело к тому, что про себя Вероника забыла напрочь. Она и раньше не особо жаждала общения с противоположным полом, считая себя далеко не красавицей и опасаясь охотников за хорошим приданым и статусом зятя «большого» человека. А после появления сестренки и вовсе перестала обращать внимание на кого бы то ни было, решив, что ей вполне достаточно того, что имеется в наличии. Она рассматривала брак лишь как возможность стать матерью. Почему и как сложилось у нее это понимание, Вероника никому не рассказывала, но если ей в руки случайно попадал любовный роман или книга, хоть отдаленно напоминающая упомянутый жанр, то можно было быть уверенным в том, что подобная литература тут же будет отправлена в утиль.

В любовь Вероника не верила, считая ее фантазией, не имеющей ничего общего с реальной жизнью.

Аделина же подобными сомнениями не маялась. Она любила и была любима столько, сколько себя помнила. А потому выросла и вышла замуж. Чем не очень-то порадовала сестру, которая ее выбор не одобрила.

Впрочем, на свадьбу Вероника пришла, сестру поздравила и даже с зятем держалась весьма учтиво, прекрасно понимая, что свою голову Аделине не приставишь, а общение с единственной родной душой терять не годится.

Шло время…

Ушел из жизни отец, оставив после себя весьма солидное наследство и круг верных друзей, готовых в любой момент прийти на помощь его дочерям.

Вероника организовала прощание, утешила, как смогла, сестру и вдруг осознала, что осталась совершенно одна. Если раньше ее решения, пусть и принятые самостоятельно, были все же подкреплены надежным плечом и крепкой рукой отца, то теперь все изменилось. И теперь Вероника понимала, что опереться ей больше не на кого. Дальше придется действовать исключительно самостоятельно. Главой семьи Воронцовых стала она…

Первое время Ника еще как-то крепилась, понимая, что счастье сестры напрямую зависит от того, насколько хорошо все у той, что заменила ей мать. Но потом просто сломалась. Захандрила, затосковала и начала выпивать вечерами, гася бокалом вина тоску, которая поднимала голову как раз тогда, когда на город опускались сумерки.

Аделина в своем новом, обретенном с некоторым трудом счастье про сестру на какое-то время просто забыла. Она перезванивалась с ней вечерами, но далеко не каждый день, так как забот хватало и нужно было устраивать быт, ублажать мужа и мечтать о ребенке. На все прочее времени оставалось не так уж и много. А потому о том, что происходит с сестрой, Лина узнала далеко не сразу.

Она заехала как-то к Веронике без предупреждения, чтобы забрать какую-то книгу из библиотеки отца, и стала свидетелем того, как справляется с тоской та, что всегда была ей дороже всех на свете. Это открытие так поразило Аделину, что она впервые в жизни повысила голос на сестру.

– Ника! Что ты творишь?!

Ответом ей стал мутный, полный злых, невыплаканных слез взгляд. И его оказалось достаточно, чтобы Лина поняла – нужно что-то менять!

Была вызвала та же сваха, что когда-то свела родителей, и ей была поставлена новая задача. Требовалось найти жениха для Вероники. Пожеланий от невесты было немного, и вскоре нужный человек нашелся. Спокойный, воспитанный, имеющий в наличии заботливую, но не вредную маму и большой загородный дом.

Свадьбу сыграли быстро, и Вероника стала хозяйкой особняка, в котором для нее нашелся не только просторный кабинет, но и масса занятий, которые не давали больше скучать и портить жизнь сестре. Это было бы совершенно неуместно, ведь Лина ждала первенца.

Впрочем, матерью ей стать было не суждено… У судьбы с семейством Воронцовых были какие-то свои счеты. И, отобрав однажды у девочек мать, она почему-то решила, что ни одной из них не стоит давать возможности родить собственного ребенка.

Аделина своего потеряла на довольно позднем сроке. И это так подкосило ее и морально, и физически, что Вероника поняла – не возьми она немедленно в свои руки все, что касалось ухода и восстановления сестры, Лину она просто потеряет.