Читать книгу: «Африканский тиран. Биография Носорога. Продолжение», страница 10

– Может быть, его тоже к нашей церкви привлечь?

– Можно, хотя он, по-моему, для такого дела староват уже.

– Тогда какого-нибудь его ученика.

– Нинамба откажется.

– Нинамба? Это и есть его доверенный ученик?

– Да.

– А почему откажется?

– Долгая история.

– Я не спешу.

Мдого откашлялся. Появилась Зэма с прохладительными напитками. Принесла, поставила поднос на прилавок между фигурками и осталась, сказав, что уложила детей спать.

– Нинамба себе на уме, – продолжал Мдого. – Считает, что превзошёл своего учителя.

– То есть Н'гунгу?

– Ну да. Мастер он и, правда, хороший, очень талантливый…

– … но…

– … но на первом месте у него гордыня.

– Вот даже как! С чего это вдруг?

– Не думаю, что вдруг. Мы ведь с ним вместе уроки у Н'гунгу брали. Он, конечно, чаще, то есть постоянно, поскольку они рядом живут, а я – только когда к ним приезжал, в сезон дождей. Когда Н'гунгу его хвалил, Нинамба на глазах расцветал, когда делал замечания – обижался и даже уходил. Настоящие мастера так себя не ведут, они должны быть благодарны за критику.

– Этот Нинамба никогда не будет работать с моим мужем, – вмешалась в разговор Зэма.

– Ты его тоже знаешь?

– Лично – нет. Но наслышана. Он слишком ревниво относится к своему искусству. И при этом боится, что кто-нибудь другой может оказаться лучше него.

Мдого согласно кивнул.

– Нинамба считает, что искусство не для толпы, а для великих.

– Для великих? – рассмеялся Кифару. – Уж не он ли этот «великий»?

– Некоторые люди рождаются с убеждением, что их руки несут дар предков, – уклончиво ответил Мдого.

Это был намёк, и Кифару решил им воспользоваться.

– Он что, может похвастаться своими предками?

– У всех есть предки, – снова увильнул собеседник. – Мы вольны их забывать или помнить и почитать.

– Кстати, тебе привет от отца, – сказала Зэма.

– И ему передавай. Как он, где он?

Она так никогда и не узнала, что в далёком детстве Кифару совершил свой героический поступок не ради него, а ради неё.

– В конце концов, уехал от греха подальше.

Сколько лет прошло, а она даже ему отказывается открывать точное местопребывание отца! Видно, кенийские бандиты произвели на них тогда неизгладимое впечатление.

Они ещё поговорили о старых временах и общих знакомых, и Кифару решил не злоупотреблять гостеприимством. Он отослал Усукани заводить мотор и напомнил Мдого о своём предложении.

– Если надумаешь поучаствовать, дай знать. Дело нужное, так что деньгой не обижу. Только не затягивай – Бахати торопит. Ты с ним знаком? – как бы между прочим уточнил Кифару.

– Нет, я не по этой части.

Что Мдого имел в виду, Кифару выяснять не стал. Он уже сделал для себя вывод о том, что мужа Зэмы едва ли стоит подозревать в участии в заговоре. Если таковой вообще был. Потому что причина подкидывания ему тотема по-прежнему оставалась для Кифару загадкой, хотя он уже вышел на след тех, кто мог это сделать. Возможно, они даже добились поставленной цели – вывели его из равновесия. Но едва ли это было их основной задачей.

Обратной дорогой он снова много размышлял под непрекращающуюся болтовню Усукани, довольного, что угодил начальнику. Думал о том, как много удалось за такой короткий срок выведать нового про остров и про населявших его людей, о которых он считал, что знает всё. Ошибался. Недооценивал их и переоценивал себя. Тоже, наверное, зазнался. А ведь крокодил всегда подкрадывается оттуда, откуда не ждёшь. Интересно, что ещё он важного упустил из виду?

Джип тряхнуло. Усукани извинился и продолжал рассуждать о красоте девушек в Таму.

Как бы поумнее разведать, что на самом деле творится в Мванике? Почему именно сейчас? Что такого могло там у них произойти, что эти двое, Нинамба и… как её… Акиса, возомнили себя его родовитыми конкурентами? Сколько лет молчали, и вот, на тебе, получите тотем и знайте, что вы тут не один такой важный. Обычно подобные перемены без причины не происходят. Поговорить с помощником отца, лысым Мусаиди? Но можно ли ему доверять? Ведь он…

Кифару подумал, что джип снова наехал на кочку, но нет, джип ехал теперь на удивление плавно. Тряхнуло его самого. Мусаиди! Как же он не догадался сразу! Отец думает, что может через него навести справки о Мванике. Он ошибается. Всё ровно наоборот. Этот Мусаиди приставлен к нему, чтобы следить за происходящим вне Мванике и докладывать, кому следует. Поговорить с ним, конечно, можно, даже, наверное, стоит, но по-свойски и желательно без свидетелей. Отцу об этом тоже лучше не знать.

– Ты знаком с Мусаиди? – прервал он рассказ Усукани о том, как тому приглянулась одна девушка, но у неё оказался ревнивый парень.

– Лично – нет.

– Но ты представляешь себе, о ком я?

– Конечно. Правая рука вашего отца.

– Какой он?

– В смысле?

– Как человек.

– Вообще-то сталкиваться мне с ним не приходилось. Говорят, строгий. Почему вы спрашиваете?

– Нужно, чтобы ты его ко мне привёз.

– В замок?

– В замок.

– Прямо сейчас?

– Прямо сейчас ты везёшь туда меня. Отвезёшь и поедешь, поищешь этого Мусаиди. Если его нет в казармах, заедешь к нему домой. Поручение, имей в виду, ответственное. Сделаешь, как я скажу, и проблем с девушками у тебя больше не будет.

Усукани встрепенулся. Перспектива, тем более из уст самого Кифару, звучала крайне заманчиво.

– Что именно я должен сделать? Найти Мусаиди и привезти к вам? Это всё?

– Суть ты уловил. Теперь самое важное. Желательно, чтобы Мусаиди не знал, куда ты его везёшь. Просто скажи, что вызывают по срочному делу. Если спросит, кто и куда, можешь сказать ему, что ко мне, но так, чтобы не слышал никто из посторонних. Торопи его. Если услышишь, что он кого-то предупреждает, называя моё имя, сообщи мне. Желательно этого избежать. Если всё пройдёт гладко и никто ничего не заметит и не узнает, когда вернёшься, сделай мне знак, например, ладонь с оттопыренный большим пальцем.

– Я понял.

– Справишься?

– Постараюсь…

– Справишься?

– Справлюсь.

– Вот и хорошо. Так что ты говорил про того парня? Он тебе навешал или ты ему?

Когда они въехали через первые, почти никогда не закрывавшиеся ворота замка во внешний двор, тот был пуст и безлюден. Сразу после окончания стройки сюда на протяжении первого года ещё приходили любопытные, особенно с детьми, однако довольно скоро интерес поиссяк. Кифару всё правильно рассчитал: когда что-то доступно, это быстро надоедает. Иногда, правда, наведывались жители дальних городков и деревень, но сегодня с утра погода хмурилась тучами, так что залётных гостей можно было не опасаться.

Джип, как всегда, затормозил перед внутренними воротами. Кифару заставил нового сообщника повторить задачу и отпустил. Сам же, не заходя домой, чтобы не отвлекаться, поднялся в одну из сторожевых башенок и стал терпеливо ждать.

Скоро с неба ливануло так, что день сменился ночью. С одной стороны, неплохо, поскольку в такое время меньше лишних ушей и глаз на улице, но с другой, дороги расклякнут и джип может где-нибудь надолго застрять.

При вспышках молний были видны стелящиеся по воздуху гривы пальм.

А потом всё разом стихло, будто ничего и не было.

Выглянуло солнце.

Стало душно он влаги.

Кифару терпеливо ждал.

Мусаиди мог почуять неладное. Усукани мог до конца не осознать важность поручения и сболтнуть лишнего. Отец мог занять чем-нибудь своего помощника или даже вообще услать куда-нибудь на другой край острова. Не поспешил ли он с решением? Не стоило ли повременить, осмотреться, взвесить все за и против?

Что отступать неуда Кифару понял, когда заслышал рокотание джипа. Усукани вернулся. И не один. Из приоткрытого окошка торчала бритая голова, разглядывавшая стены замка. Со страхом или с интересом?

Кифару покинул своё укрытие и спустился навстречу долгожданному гостю.

Буднично приветствуя Мусаиди и пожимая его крепкую, жилистую руку, он думал о судьбе своего водителя. Усукани был ему симпатичен. Стоило ли его привлекать по полной программе или лучше отослать на все четыре стороны? Но где гарантии, что он не прихвастнёт при случае о том, кого и куда возил? Язык у него без костей. Ладно.

– Спасибо, что приехали. Много времени у вас не отниму. Но вопрос безотлагательный и важный.

– Я уже понял, – ухмыльнулся Мусаиди, словно поморщился.

– Идёмте. Я вам кое-что должен показать.

– Мне подождать? – уточнил Усукани.

– Нет. Глуши мотор. Пойдёшь с нами. Поможешь заодно.

– Хорошо, – Усукани украдкой разжал ладонь и показал оттопыренный большой палец.

Действительно, хорошо.

– Какие проблемы, Кифару? – спросил Мусаиди, когда тот подвёл их к засыпанному мокрым песком люку в самом углу возле стены.

Наклонившись, Кифару, поддел подвижную петлю. Она же – кодовый замок.

– Отвернитесь.

Это заодно должно было придать обоим уверенности в том, что они выберутся отсюда живыми и невредимыми. Обречённые чувствуют, когда с ними не церемонятся.

– Бункер? – со знанием дела поинтересовался Мусаиди.

– Он самый, – охотно ответил Кифару, первым спускаясь во мрак прохладного помещенья по лесенке в рост высокого баскетболиста. – Здесь нам точно никто не помешает.

Он щёлкнул выключателем.

– Хитро придумано, – заценил Мусаиди, спускаясь следом.

– Крышку за собой закрой, – велел Кифару восторженно озирающемуся на голые стены парню. – Мне тут песка и воды не нужно.

Он открыл единственную дверь и вывел спутников в полутёмный коридор.

Убедившись, что Мусаиди стоит непосредственно за ним, а Усукани слева, шагах в двух, вынул из кармана ключ и сделал вид, будто собирается открыть дверь в ближайшую комнату. Вынул неловко. Ключ упал и со звоном о бетонный пол отскочил в правую сторону. Кифару развернулся, будто ища его. Ключ видели и слышали все. Мусаиди, как подобает младшему в данной ситуации по званию, наклонился, чтобы услужливо подобрать его. Кифару резко шагнул в его сторону. Отработанным движением захватил левой рукой незащищённую шею и намертво зажал подмышкой. Локтевым сгибом сильно надавил на горло. Для дополнительной жёсткости сомкнул руки в замок, прихватив правое запястье. И начал разгибать спину, вытягивая шею противника вверх. Обычный приём, названный в честь французского изобретателя падающего лезвия, Жозефа Игнаса Гильотена.

Мусаиди, застигнутый врасплох, слишком поздно сообразил, что всё очень серьёзно, захрипел, попытался отодрать душащие его руки, но опоздал, дёрнулся и повис на подкосившихся ногах.

Прежде чем его отпустить, Кифару бросил взгляд на Усукани. Парень остолбенело наблюдал за происходящим, в его взгляде читалось удивление, не испуг.

– Предатель, – лаконично пояснил Кифару.

– Вы его того, убили?

– Слегка придушил. Помоги-ка.

Он подобрал с пола ключ, открыл пошире дверь, и они вдвоём затащили бездыханное тело внутрь. Когда зажёгся свет, у Усукани при виде странного оборудования на стерах и потолке забегали глаза.

– Никогда не видел пыточных? – буркнул Кифару.

– В фильмах только. А так нет.

На самом деле это была наименее загруженная соответствующими приспособлениями комната из всего подземелья. Кифару специально разместил её поближе к выходу – или входу. Как раз для подобных случаев. Как предвидел, что пригодится.

Они посадили Мусаиди на пол, привалили к стене, и Кифару по очереди закрепил запрясться его раскинутых в стороны рук крепкими металлическими скобами. Ворот рубахи уже был расстёгнут, поэтому Кифару ограничился тем, что влепил пленнику две звонкие пощёчины. Не сработало. Голова по-прежнему сваливалась на грудь. Но он уже дышал.

Воспользовавшись паузой, Кифару повернулся к Усукани. Тот ещё не осознал всю опасность своего нынешнего положения. Ему по-прежнему было скорее интересно, чем страшно.

Кифару вспомнил про джип, стоящий сейчас на видном месте перед воротами. Нет, это слишком громоздкая улика. Джип так просто, как тело, не спрячешь. Будет лучше, если на нём уедет тот, кто его сюда привёз. Пока лучше. Потом посмотрим.

– Идём.

– Куда?

– На улицу. Он теперь не убежит. А тебе домой пора.

– Но я…

– Пора, я сказал. И не испытывай моё терпение.

Усукани почувствовал, что спорить не стоит. Они проделали обратный путь. По дороге Кифару его расспросил и проинструктировал.

– Говоришь, никто не слышал, куда ты его везёшь?

– Точно не слышал. Я нашёл его не в казарме, а в банке.

– Что он там делал?

– Как я понял, золото покупал. Я дождался, когда он освободится, вышел за ним и сказал, что вы его ждёте по безотлагательному вопросу.

– Он ни с кем при тебе больше не говорил? Вы точно никуда не заезжали?

– Дождь ливанул. Мы в машине его пересидели. Я по такой погоде не ездок. Хорошо, что быстро кончился. Думал, застрянем где-нибудь. Пронесло. Я всё правильно сделал?

– Правильно. Молодец. Теперь слушай ещё внимательнее. Ничего этого не было. Ты ничего не видел и никакого Мусаиди никуда не подвозил. Даже если мой отец тебя начнёт расспрашивать. Понял?

– Понял.

– Поклянись родителями.

– Клянусь моими отцом и матерью. А что вы с ним сделаете?

– А вот это точно не твоего ума дело. Ты же ничего не видел и не знаешь. Значит, и вопросы такие задавать не можешь. Усёк?

– Да.

– Усёк?

– Усёк. Я ничего не знаю. Был весь день при вас, не отлучаясь. Мы ездили в Таму. Потом вернулись сюда.

– И?

– И я поехал домой.

– Вот и поезжай. И помни, что от твоего незнания – молчания – зависит и твоя жизнь тоже.

Усукани впервые не нашёл слов для ответа и ограничился кивком.

– Если будешь хорошо себя вести, познакомлю с безотказными девочками, – пообещал на прощанье Кифару.

Парень просиял. Кифару хлопнул по дверце. Джип зарычал и покатился задним ходом прочь из замка. Кифару смотрел ему вслед, думая, чем может обернуться для него подобное милосердие.

За дверью

Среди записей в дневнике аль-Бусаида Кифару нашёл и такую:

…день столь жарок, что сам воздух, кажется, плавится, а песок обжигает ступни, словно огонь кузнеца. Сулайман, пленник мой, всё ещё упрям. Время подталкивает меня к скорейшему разрешению этого дела…

О железе и костях

Простая истина: кости человека прочны, но не незыблемы. Давление приклада мушкета на коленную чашечку – и вот уже воин сгибается, словно стебель проса под ветром. Он не кричит сразу. Гордыня – его последний щит, но и тот неизбежно рушится.

О пальцах, что знают боль

Если великое судно способно пойти ко дну от одной пробоины, то что остаётся несчастному, чьи пальцы попадают под клин рычагов? Плоские железные клещи сжимают его плоть – сперва кожа краснеет, затем синеет, наконец, хруст даёт мне ответ, который не под силу словам.

О соли, что горчит в ране

Меч оставляет за собой не только кровь, но и следы в душе человека. Однако соль, втертая в свежий порез, проникает глубже, чем любое лезвие. Я наблюдаю, как его лицо кривится, словно у бедуина, осушившего чашу прогорклого верблюжьего молока. О, как же быстро язык его становится податливым!

О воде и страхе

Вода даёт жизнь… и отнимает её. Если ткань пропитать водой и натянуть на лицо пленника, дыхание его станет прерывистым, а разум – затуманенным страхом. Он борется, но воин, не знающий, где кончается воздух и начинается бездна, теряет себя быстрее, чем змея сбрасывает старую кожу.

О свете и глазах, что видят ужас

Человек без зрения подобен каравану, потерявшему звезду, что ведёт его через пустыню. Достаточно прижать пальцы к его глазам, чуть надавить, и он, несчастный, поверит, что тьма поглотит его навеки. Глаза его наполняются слезами не от боли, но от ужаса перед безконечной ночью.

О воле и её изломе

Если сустав повернуть не туда, куда велит природа, крик пленника становится молитвой. Кто же в силах противиться боли, когда плечо выбито из сустава, а каждая попытка движения превращает тело в храм страданий?

…И вот, когда последний оплот его молчания рушится, язык его начинает служить мне, как служат преданные рабы. Истина, что была сокрыта, выплёскивается, подобно воде из разбитого кувшина. Слова льются быстро, ибо знает он: молчание приносит боль, а речь – спасение…

В тот вечер Кифару отужинал в кругу семьи, но не стал плескаться со всеми в бассейне или разделять ложе с какой-нибудь из жён. Его ждал пленник. Действительно, ждал, поскольку, когда Кифару через несколько часов после поимки вернулся в камеру и включил свет, Мусаиди уже очнулся и сидел растопыренным пауком, в ужасе вращая глазами. Запястья были прикованы скобами к стене, щиколотки – к полу. Рот заткнут прочным кляпом на кожаном ремне. Здесь его всё равно никто бы не услышал, однако Кифару хотелось, чтобы он сам осознал тщетность любых попыток спастись. Это избавило бы его от лишних мучений, а Кифару не пришлось бы пачкать руки.

– Сейчас я выну кляп, и мы побеседуем. Дальнейшее будет зависеть исключительно от тебя.

– В чём меня обвиняют? – первое, что сорвалось с дрожащих губ Мусаиди, когда он снова обрёл возможность говорить. – Я ни в чём не виноват.

– Не уверен, – поднялся с корточек Кифару и прошёлся по полупустой комнате. – Я подозреваю, ты даже знаешь, почему оказался здесь и что мне от тебя надо. Подумай.

– Я ничего не сделал.

– Возможно. Хотя я и в этом сомневаюсь. Ну так как, не догадываешься?

– Я работал с твоим отцом, Кифару. Мы с ним друзья. Что ты хочешь? Кто тебе на меня наговорил?

– О, кажется, ты уже начинаешь потихоньку соображать. Ну-ка прикинь, только не кто, а что мне могли наговорить на тебя нехорошие люди.

– Я не…

– У меня не так много времени. Думай. Если тебе понравилось, могу оставить ещё посидеть и приду проведать тебя через сутки. Если не забуду. Двое суток без воды и еды протянешь? Скорее всего, да. Так как? Начнёшь рассказывать, или будем дальше в непонятки играть?

Несмотря на незавидное положение, Мусаиди явно храбрился. Он видел перед собой сына начальника, о котором знал гораздо больше, нежели тот – о нём, однако всё ещё тешил себя надеждой на недоразумение, на то, что это не настолько серьёзно, как может показаться.

Кифару припомнил методы, описанные в арабском дневнике. Подошёл к пленнику, снова присел рядом на корточки, четырьмя пальцами обеих рук прихватил за затылок, большими стал медленно и неотвратимо надавливать на глаза.

– Что ты делаешь!

– Жду. Или, что ты заговоришь или навсегда лишишься зрения.

Когда он пробовал этот приём на себе, ему не было страшно. Потому что он знал, что не станет давить дальше, до боли. Но когда это же проделывают пальцы чужие, и ты не можешь сопротивляться, ощущение должно быть совсем другим.

Голова пленника забилась о стенку. Как и предупреждал аль-Бусаида, потекли слёзы. Пока слёзы.

– Я скажу! Я всё скажу! Не надо! Хватит!

– Про Нинамбу и его сестру Акису?

– Да, да, хватит!

– Хорошо, рассказывай. Но помни, что у тебя есть не только глаза.

Кифару встал и продолжил хождение по комнате, слушая запинающуюся речь часто-часто моргающего пленника.

– Я скажу… Я всё скажу… – Голос его срывался, дыхание было глухим и прерывистым. – Хотя ты уже знаешь. Это они. Они задумали подослать тебе тотем… – Он сглотнул, вытирая лоб о плечо, будто надеясь стереть страх вместе с потом. – Это был знак, предупреждение. Они хотели, чтобы ты задумался… чтобы ты почувствовал присутствие чего-то большего, чем власть в твоих руках. Их цель… она не была мгновенной… они хотели, чтобы твоя тревога росла, чтобы ты сам допустил ошибки… ослабил хватку…

Кифару молча шагал по комнате, не отрывая взгляда от пленника.

– Они считают, что их кровь даёт им право на трон. Род Ашуры, дочери Джалилы… Они убеждены, что их родословная делает их истинными наследниками… Они говорят, что Джалила всегда была сильнее, чем твой род… Что её потомки должны были править, но их оттеснили… – Мусаиди снова сглотнул, затем заговорил ещё тише, почти шёпотом: – Но за всем этим стоит не он… не Нинамба… не Акиса… Есть кто-то ещё… Американец. Я не видел его. Никогда. Но он есть. Его зовут…

– Джон Смит?

– Мамба ва Магариби, Западный Крокодил… они его так назвали. – Голос его при этих словах дрогнул, словно он произнёс не имя, а заклинание.

– Коварный хищник, внушающий страх и уважение, – пробормотал про себя Кифару. – Они тоже раскусили его нутро. Продолжай.

– Я не знаю, как он связан с ними… Но как я понял, он предложил Нинамбе сделку. Предложил помощь, поддержку, деньги, влияние… Говорят, что он появился не вдруг. Что он нашёл их, когда они были у родственников в Кении, искал тех, кто хочет перемен… И что он обещал сделать их правителями, если они помогут ему… в чём-то… в чём именно – я не знаю…

Мусаиди шумно выдохнул и поднял глаза на Кифару.

– Я сказал всё… всё, что знаю…

Он замер, напряжённо ожидая, как поступит Кифару.

– Что это за «родственники в Кении»?

– Меня не посвящали. Я только выполнял распоряжения Акисы.

– Так она у них главная? Не её брат?

– Нет, власть передаётся в их роду по женской линии.

– Мог бы и сам догадаться… Что она тебе велела? Следить за мной?

– За тобой и за твоим отцом.

– Почему-то я не удивлён.

– Но… как ты понял… что это я… что это они…

– Не твоё дело, предатель. Только наивный человек, такой наивный, как твоя Акиса, может решить, будто способен обмануть истинного потомка Килемана.

– Теперь я вижу…

– Нет, ты пока ничего не видишь. Возможно, для этого мне всё-таки придётся выдавить тебе глаза. Тогда многое станет тебе гораздо понятнее. К примеру, на чьей стороне должен быть порядочный человек, верящий в традиции наших предков. Ты ведь в них веришь?

– Именно так говорила и Акиса. Но я не предатель…

– Нет, ты самый настоящий предатель. Сначала ты предал наш остров, потому что поверил каким-то самозванцам, а сейчас предал их.

– Я никогда им не верил. Я ничего не донёс им ни на тебя, ни на Абиоя.

– Почему?

Пленник замялся.

Конечно, донёс. И не раз.

– Чем этот Западный Крокодил вас купил? У вас что, денег не было? Я всем вам дал деньги, – повысил голос Кифару, зная, что при закрытой двери их никто не услышит.

Мусаиди с трудом сглотнул и ответил, почти шёпотом:

– Деньги… деньги не были главным. Власть – вот что он им предложил. И не какой-то трон, а признание, защиту, поддержку мира. – Он перехватил взгляд Кифару. – Американец не просто богат. Он знает, как сделать так, чтобы тебя не стало. Как устроить всё так, чтобы Кисива приняла нового правителя без войн, без переворотов. – Мусаиди нервно облизнул спёкшиеся губы. – Он пообещал им легитимность. Что их признают не только здесь, но и там, в Нью-Йорке, в Лондоне, в Париже. Что они станут не просто правителями Кисивы, а частью большого мира. – Он замолк на секунду и добавил тихо-тихо: – И ещё… Он дал им надежду на безсмертие.

Кифару остановился.

– Что?

– Американцы работают над чем-то… каким-то лекарством, которое продлит жизнь. Он сказал, что те, кто с ним, получат доступ к тому, чего не дают простым смертным. Здоровье, вечная молодость, шанс жить дольше, чем любой из нас. – Мусаиди отвёл глаза. – Нинамба засмеялся, когда услышал это… А Акиса – нет. Она поверила.

– Вряд ли когда-нибудь изобретут лекарство, которое защитит от пули, – оборвал его Кифару. – Чем Акиса и её братец доказывают своё родство с Килеманом? Раз ты из их деревни, то не можешь не знать. Как они сумели обратить вас в свою веру?

– Их родство не требует доказательств. Про них у нас все знают. И у вас знают, только молчат. Спроси отца.

– Ты прав. Я не то хотел спросить. Чем они доказывают, что их род главнее моего?

Мусаиди долго и неотрывно смотрел на Кифару. Видимо, сейчас он решал, готов ли сделать последний шаг в предательстве своих бывших хозяев. Решился.

– У них есть очень старый медальон. В этом медальоне хранится письмо. Мванги когда-то вручил его Джалиле. В нём он указывает на Ашуру как на свою наследницу. Это была его воля.

Такого поворота Кифару не ожидал. Если Мусаиди не врёт, всё сильно усложняется.

– Ты видел письмо?

– Акиса показывала его всей деревне.

– Показывала?

– Давала подержать в руках, почитать, убедиться, что оно старое.

– И все убедились?

– Конечно.

– Где оно сейчас?

– Неизвестно. Таких вещей никто при себе держать не будет.

– Я слышал про какую-то вашу пещеру. Может, там?

– Скорее всего. Но туда никому доступа нет.

– Разберёмся.

Причем первым делом ему предстояло «разобраться» с самим Мусаиди. Приковывая его скобами, он ни секунды не сомневался в том, что после допроса здесь же и порешит. Под полом камеры затаилась сконструированная по специальному заказу кремационная печь, электрическая, почти не дававшая дыма, который по трубоотводу уходил за стену замка. Кифару ещё не доводилось ею пользоваться, но он был уверен в том, что от пленника не останется ни малейших следов. Человек просто пропадёт, а о последнем его местопребывании будет знать только Усукани. От которого он тоже собирался изначально избавиться как от лишнего свидетеля, но пожалел. Чем, наверное, допустил ошибку, однако раскаиваться пока было рано. Вот и от живого Мусаиди, вероятно, будет больше пользы, чем от мёртвого. Где-то Кифару приходилось читать, что сломленный человек может служить даже лучше, чем преданный. Другое дело, имеет ли смысл это утверждение проверять и идти на риск.

Пленник почувствовал его сомнения. Страх обострил чутьё, отчаяние придало сил. Он был вправе ждать ударов, боли, смерти. Вместо них пока был просто разговор.

Если Мусаиди исчезнет, Акиса и её братец смекнут, что без Кифару тут не обошлось, а значит, тайна их заговора ему известна. Сами они едва ли окажутся опасны, но если Джон Смит сделал на них ставку, он может прийти им на помощь, и тогда совершенно непонятно, чего ждать. Мистер Стэнли невесть где и навряд ли защитит, даже если захочет. С другой стороны, всего этого можно избежать, если Мусаиди вернётся в строй, как ни в чём не бывало. Только вот что помешает ему сразу же поднять тревогу и спровоцировать резню? Сломленный человек, говорите? Но чтобы человека сломить, нужно время. А его у Кифару было крайне мало.

Кончилось тем, что он резко выключил свет, вышел из камеры и захлопнул за собой дверь. Пленник что-то кричал ему в след, но звуки отскакивали от стен и не проникали наружу.

Сейчас он мог быть уверен лишь в одном-единственном человеке, который его не предаст, поскольку они в одной лодке – отец. Даже Фураха в силу своей молодости, узнай он правду, мог не прочувствовать всей серьёзности сложившегося положения и оказаться слабым звеном. Вмешивать его было пока рано. Но отец – совсем иное дело. Он может возразить, может не согласиться, но он никогда не сделает ничего, что помешает Кифару защитить свои притязания наследника Килемана. Они одной крови.

Абиой дослушал признание Мусаиди, которое Кифару незаметно для пленника записал на телефон, и долго сидел молча.

Чтобы избежать лишних ушей, Кифару рано утром позвонил отцу и попросил срочно заехать для разговора в замок. Сейчас он не доверял никому, не только родному брату, но и его матери, происходившей из той же деревни, что и её сестра – его, Кифару, мать. В памяти у него острой занозой застряли слова Мусаиди: «власть передаётся в их роду по женской линии».

– Что он сейчас делает?

– Сидит, где я его оставил. Ждёт, что будет.

Отец прищурился.

– С кляпом во рту, надеюсь.

– Я же говорю: никто его не услышит, даже если мимо будет проходить.

– А ты не подумал о том, что без кляпа он может откусить себе язык и истечь кровью?

Кифару не подумал. Посмотрел на отца вопросительно:

– А это реально?

– Если изловчиться и задеть артерию – вполне. Идем, проверим?

Это означало допустить отца туда, о существовании чего тот даже не догадывался. Но обстоятельства не позволяют больше скрытничать. Посвятить отца в одно, не посвящая в другое, просто невозможно.

Абиой не выказал ни малейшего удивления подземельем, будто всегда знал или догадывался о его существовании. Пока они шли по коридору, с интересом осматривался, но молча, без лишних вопросов.

Вошли в камеру с пленником. Зажгли свет. Машинально зажали носы и переглянулись.

Кифару не был здесь почти сутки.

Мусаиди являл собой довольно жалкий вид. Ему пришлось, не вставая с пола, справить нужду, так что теперь в камере стояла отвратительная вонь, а по полу растекалась лужа мочи. Зато не крови. Пленник был жив, не найдя сил покончить с этим унижением. А если даже и пробовал, то не смог.

Яркий свет заставил его зажмуриться.

Узнав начальника, он невесело ухмыльнулся.

– Отличного сына ты воспитал, Абиой. Можешь гордиться. Всё видит и понимает.

– И тебя до сих пор не убил, хотя стоило бы, – в тон ему ответил отец. – Как ты мог, Муса? Ты же был мне не только помощником, но и другом. Мы ведь почти родственники.

– Все вы, потомки Килемана, родственники, как я погляжу. Мне такой чести не надо. Она слишком дорого обходится. Что тебе понадобилось? Поглумиться пришёл? Да, вот он я, смотри, сижу тут один, пошевелиться толком не могу, ничего не могу, разве что гадить под себя. Но я тебе нужен. Скажи, ведь нужен же? Иначе бы не заглянул. Оставил бы меня тут гнить. Скажи спасибо сынишке. Провёл он меня, дурака. Что теперь?

– А это я как раз тебя спросить хотел. – Абиой собрался было присесть рядом с пленником на корточки, но передумал, отойдя вместо этого подальше. – Что ты станешь делать, если я разрешу Кифару тебя отпустить?

– Не разрешишь, – оскалился Мусаиди. – А если бы и разрешил, у меня ни к тебе, ни к нему никакой личной ненависти нет. И ты это сам знаешь. Поэтому и сделал своим помощником. Я за Кисиву, за Мванике, за свой род и мою семью. Именно её судьба и вынудила меня сделать выбор не в твою пользу. Не зависть и не ревность.

– Хочешь сказать, кто-то взял твоих в заложники?

– Послушай, Абиой, мы же с тобой не вчера родились, многое вместе преодолели, многое на этом свете поняли. Когда в нашу жизнь приходит мзунгу¹⁴, жди беды.

– Не всегда.

– Всегда. Даже если тебе кажется, что белые приносят пользу, они приносят вред, большой вред. Тот Кисива, каким мы с тобой его помним и любим, уже исчезает. Твой великий отец это предвидел. Он бы этого не допустил. А вот сын твой – это уже новый человек, другой. Он знает всему цену и понимает слово «выгода». Слушайте, – прервал он себя, – дайте воды. Умираю, как пить хочется!

Воды у них при себе не было. В коридор выходило несколько камер с душем, но пленнику этого знать не полагалось.

– Ты интересно рассуждаешь, – сказал Кифару. – Продолжай. Расскажи, в чём я провинился настолько, что против меня у моих ближайших соседей и дальних родственников созрел целый заговор.

– Мне ли тебе рассказывать? Ты опозорил нас. Ославил Кисиву на весь мир. Породнился с чужими нам женщинами. А остальных выставил напоказ, как последних шлюх. Но за всё приходится расплачиваться. К сожалению, не только тебе, но и всем нам.

– Муса, – вмешался Абиой, – ты ведь не думаешь так, как сейчас говоришь. Тебя явно надоумили. И мы теперь знаем, кто именно. Неужели ты настолько наивен, что считаешь, будто они не преследуют во всём этом собственных интересов, а тебя делают крайним? Пошевели извилинами. За кого ты страдаешь?