Читать книгу: «Комиссар Хольмг. Вархаммер 40 000», страница 10

НЕМОРИС. ДЕНЬ 9

Ларн вжался осунувшимися плечами в холодную стену барака, наполовину обрушенного, со следами гари и копоти на обвалившихся стенах, на которых огнеметами расписались орки. От охватившего его страха, язык во рту пересох и намертво прилип к небу, не желая повиноваться своему владельцу.

«Они пришли за мной» – лихорадочно думал Ларн, ища в себе силы встать и убраться отсюда, как можно дальше, но так и не находя их. Его ссутулившиеся плечи вздрагивали каждый раз, когда он делал попытку оторвать их от стены здания, и оттого лишь вжимались в нее все сильнее. Так продолжалось до тех пор, пока группа людей во главе с инквизитором не прошла мимо барака, за которым Ларн прятался, и не свернула за очередное, наполовину разрушенное здание. Только тогда, предавший Свет Императора судорожно перевел дух, и с трудом повернул голову в ту сторону, куда ушел отряд инквизитора.

Предатель был уверен, что группа людей, прибывших в Неморис, пришла по его душу, и что навел ее «семижильный» кадет-комиссар. Его синюю шинель он узнал бы из тысячи. И, хотя Ларн не разглядел его лица, он не усомнился ни на мгновенье, кто скрывается под синим сукном кадетской шинели. «Семижильный». Это прозвище, данное им кадет-комиссару, плотно осело у бывшего гвардейца в голове.

«Вот тварь семижильная» – Стонал про себя Ларн со страхом, думая, что кадет-комиссар специально вернулся за ним, чтобы призвать предателя и дезертира к ответу. То, что, вместе с кадет-комиссаром, в Неморис прибыл инквизитор, лишь подтверждало догадки Ларна и усиливало его страх перед грядущим и неотвратимым наказанием. Голос разума, конечно, мог бы сказать, что израненный, потерявший много крови кадет, не смог бы сейчас, так бодро идти. Что он, вообще, не смог бы осилить расстояние от Немориса до Рэкума и обратно, без посторонней помощи. Что сам по себе, путь туда и обратно, занял бы больше времени. И, наконец, что ради поимки одного дезертира, в Неморис не отправился бы, лично, представитель Святой Инквизиции. Но все эти, и еще многие другие доводы, из тех, что мог бы предъявить Ларну его разум, были надежно похоронены под тягостной массой страха и охватившего его безумия, когда человеком начинает управлять паранойя погоняющая упряжкой маниакальных идей и фатальных предубеждений. Его разум, некогда способный мыслить, рассуждать и делать выводы, теперь был сломлен и раздавлен, под натиском разросшегося страха, постепенно поглощавшего Ларна кусочек за кусочком. Пожирающего его изнутри, и, от поглощения которого, невозможно было убежать или скрыться, а можно было лишь смирившись, принять неизбежное, и отдаться этому опустошающему душу, чувству, целиком, без остатка, растворившись в нем, окончательно.

До того, как Неморис был осквернен и уничтожен, в этом, теперь, почти полностью разрушенном здании, располагался пост блюстителей правопорядка. На это указывали, как частично сохранившиеся надписи на почерневших от выстрелов и запекшейся крови, стенах; так и тела тех, кто это здание защищал, облаченные в форму спец охраны шахтерского комплекса. Здание, казарменного типа, стало тем оплотом, в котором заперлись выжившие, когда стало очевидно, что зеленокожая орда одержала верх, и город перешел полностью, под контроль ксеносов. Но, в конечном счете. Пала и эта, последняя цитадель, разрушенная тяжелым ракетным оружием орков. Должно быть, даже после того, как массивные двери, ведущие в здание, были уничтожены направленным взрывом, то, что еще оставалось от правительственного строения, еще долго использовали в качестве мишени. Стены от выпущенных в них, снарядов, почернели и осыпались, а там, где остались стоять, были выкрошены выстрелами до половины, превратившись в тонкие, неровные полоски из камня, готовые вот-вот сломиться и обрушиться. Пол был завален камнями, арматурой и фрагментами тел. Медленно следуя по коридорам, официальным и подсобным помещениям, Алонсо Барро мысленно восстанавливал, произошедшие здесь кровавые события. Некоторые люди, что оказались в этом здании в свои последние часы, не дожидаясь жестокой развязки, покончили с собой. Их можно было назвать счастливчиками, по сравнению с теми, кто стал свидетелем окончательного прорыва орков, на последнюю захватываемую ими территорию обреченного города. Еще живые тела тех, кто был в последней из комнат, куда ворвались зеленокожие звери, были выволочены на улицу и разорваны, под улюлюканье дикой орды ксеносов. Энергетический след от ужаса потрошимых и свежуемых заживо людей, до сих пор витал над их изуродованными оборванными, со свисающими лохмотьями содранной кожи, телами.

Сопровождаемый своей небольшой свитой, Алонсо Барро, весь превратившийся в слух, взирал глазами своей души, разыскивая место, с которого все началось. Он почти слышал вопли терзаемых людей, улавливал тонкую вибрацию от слабого биения их сердец, и то, как они остановились, перестав отсчитывать удары. Видел орды беснующихся монстров, и то, как стекает горячая, дурманящая кровь по их оскаленным мордам, чувствовал истошный, непередаваемый словами ужас, разивший от того, кому уготовано было судьбой стать последним выжившим человеком в Неморисе. Но все это было не то, что разыскивал сейчас инквизитор. Закрыв глаза, и ведомый под руки Авелем и «Немым», псайкером из его свиты, Алонсо считывал варп-следы, чтобы разыскать «ту самую точку», тот момент, в котором произошел перелом, место обряда или жертвоприношения, где пролилась первая кровь, с которой начался тот обряд, результатом которого стало все то, что сейчас происходило на Ферро Сильва. Почтив минутной остановкой и скорбным молчанием тех, чьи жизни закончились так страшно, инквизитор двинулся дальше, по реке звуков, продолжая восстанавливать страшные картины последних минут Немориса. Повсюду были слышны отголоски предсмертных криков, воплей ужаса и отчаяния, и рев ликующих орков. Но Алонсо Барро, отвергая все это, продолжал исследовать мертвый город, шаг за шагом, каким-то невероятным чутьем, зная, что вскоре нащупает то, зачем он пришел сюда, в Неморис. Сейчас. Это было где-то здесь, совсем близко. Оно шевелилось, под плотным потоком звуков, омывающего его слух. Вот. Барро замер прислушиваясь, и напрягаясь так сильно, что он услышал слабеющее эхо собственных шагов. Стараясь не обращать внимания на ту какофонию из врап-следов, что царила вокруг, он сделал еще один шаг…

Едва различимый шепот коснулся его, обострившегося до предела, слуха. Это было, как, если бы он попытался разглядеть одинокую каплю, в нескончаемом ливне дождя, обрушившегося с небес на землю.

Шепот стал чуть различимее, превращаясь из стаккато одинокой капли. В тонкоголосое пение журчащей струйки. Алонсо ухватился за этот звук, и поплыл к нему, сквозь бушующие волны всех прочих звуков. Тихое журчание перешло в стройную мелодию горного ручья. Инквизитор напрягся еще сильнее, направляя всю свою волю, на то, чтобы услышать.

Теперь, сквозь музыку падающей воды, Алонсо Барро начал различать слова. Они звучали мягко и нежно, окутывая сознание тончайшим шелком покоя, и, в то же время, вгрызались в него, подобно тому, как впиваются в разрезаемую ими плоть, зубья цепного меча. Слова превратились в поток. Полноводной рекой они катились, образуя волны и перекаты, впадая в огромный океан.

И в этом океане, полном созвучий, как привычных уху, так и чуждых, ранящих сам слух, среди прочих, пронзающих разум слов, было одно, которое заставило инквизитора содрогнуться. Всего одно слово. Имя. Имя одного из четырех извечных врагов человечества.

Алонсо Барро открыл глаза, и понял, что бьется в конвульсиях на раскрошенном рокрите. Он попытался крикнуть, но вместо этого, из его горла вырвался сдавленный хрип. Потом, его вырвало желчью и наконец, Алонсо Барро потерял сознание под тяжестью, внезапно окруживших его криков, стонов и проклятий, среди которых, победным гимном возвышалось и кружило над всеми прочими звуками, имя бога перемен.

РЭКУМ. ДЕНЬ 9. ПОСЛЕ ЗАКАТА

Наступление началось, как и планировалось, на рассвете. Но лишь к середине дня гвардейским частям, при поддержке ополченцев из числа рабочих, удалось существенно продвинуться и отбросить орков назад, полностью освободив жилой сектор. И только, когда светило начало скатываться по небосклону в закат, защитникам Рэкума удалось плотно закрепиться на отвоеванных позициях. Теперь, день клонился к вечеру, и, тяжелый бой был, наконец, окончен. Серые сумерки захватили в свои плотные объятия, залитый кровью, стонущий Рэкум. Оставшиеся в живых орки укрылись на территории ремонтных цехов, в самом дальнем его краю, там, где строения были меньше всего, и располагались настолько близко друг к другу, что проходы между ними, напоминали старинные лабиринты, крайне извилистые и запутанные.

Карро Гвинеро открыл глаза и обнаружил себя лежащим между двумя крупными телами зеленокожих. У одного из орочьих тел, прямым попаданием из машинного орудия, была оторвана голова; у второго отсутствовали ноги, и был полностью раздроблен низ безобразного туловища. Отвратительная, густая кровь, растекаясь от разорванных тел, заливала все вокруг, в том числе, самого Гвинеро. Комиссар зашевелился, пытаясь подняться, и отвратительная жижа, начала скатываться с его одежды жирными, дурно пахнущими сгустками. Едва не поскользнувшись в этой хлюпающей массе, состоящей из крови и вывалившихся кишок, Гвинеро медленно встал на ноги, огляделся, и понял, насколько сильно у него кружится голова.

«Слабость» – подумал он, – «сейчас пройдет».

Он сделал несколько шагов, и понял, что хромает. Посмотрев вниз, комиссар обнаружил, что его нога, чуть ниже колена, вывернута под неестественным углом, будучи, по всей очевидности, сломанной. Однако не было ни крови, ни боли, и только непомерно раздувшаяся нога, так, что сапог стал казаться тесным, и доходящее до тошноты головокружение, указывали на сильное внутреннее кровотечение.

«Надо перетянуть», – подумал Гвинеро, и пошатнулся.

Перед глазами поплыли фиолетовые круги. Шум в голове усилился. Быстро, как только мог, он снял ремень и перетянул ногу чуть выше колена. Затем, мутным взглядом окунул недавнее поле боя, ища глазами «Командирку». Ее дымящийся остов чернел в нескольких метрах впереди, далеко или близко, Карро сказать не мог. Окружающая реальность плыла перед ним, то и дело меняя очертания, и у него ни как не получалось сосредоточиться. Он сделал несколько мучительно медленных шагов, с трудом подволакивая искалеченную ногу, и в абсолютной, неестественной тишине, как будто, кто-то совершенно лишил его слуха. Тишина била по ушам, и эти толчки горячими, глухими ударами разносились по голове, вызывая монотонную, изматывающую боль.

Тишина сменилась однообразным гудением огромных силовых установок и машинерий, и голову от нарастающей боли. Начало пригибать к земле. Впереди, невдалеке от догорающей командирской «Химеры», под нагромождением из тел зеленокожих, сквозь треклятую пелену, укрывающую зрение, Гвинеро разглядел руку, с зажатым в ней огнеметом…

Он тот час же узнал его.

– Медик! Срочно! – Закричал комиссар, видя, как рука, едва заметно подрагивает, и, не слыша собственного голоса.

– Полковник Райт! – Гвинеро показалось, что их ушей начала сочиться кровь от его крика, но слов своих, он, по-прежнему, не слышал. – Он жив!

Чья-то размытая тень метнулась на периферии зрения комиссара, устремившись в сторону, куда он указывал. Шум в голове усилился. Последнее что увидел Карро Гвинеро, перед тем, как потерять сознание, как из-под обугленных зеленокожих тел, вытащили полковника Райта. Он, еще дышал.

НЕМОРИС. ДЕНЬ 9. ПОСЛЕ ЗАКАТА

«Ведана»

Привычного отклика не последовало. В этот момент, Алонсо Барро вздрогнул всем телом, а затем, резко открыл глаза, осознавая, что уснул, на покрытом пылью, осколками рокрита и шлака, полу, небрежно раскинув руки и неестественно вытянув, затекшую от непривычной позы, шею. Невысокий ящик, на котором он перед этим сидел, и первоначальное назначение которого было утеряно, стоял чуть поодаль, а невдалеке от него, была видна небольшая лужа, источающая запах желчи и частично переваренной, пищи. В помещении было пыльно, душно, холодно и темно. Тусклый свет, исходивший от единственной оставшейся целой лампы, не мог осветить огромное полуподвальное помещение, так, что углы комнаты оставались скрытыми в паутине мрака, едва подрагивающей, и меняющей очертания. Но Алонсо не требовалось яркого освещения. Гораздо важнее было то, что комната была пуста и хорошо звукоизолированна, и то, что она почти не пострадала от рук зеленокожих.

«Ведана» – Вновь, мысленно позвал Барро.

На этот раз, ответ последовал незамедлительно, а через несколько секунд ожидания, тяжелая и неповоротливая дверь приоткрылась, и в полумрак комнаты проскользнула тонкая, легко узнаваемая фигура. Немного сутулясь, она подошла к инквизитору.

– Есть след. – Алонсо показалось, что его голос больше похож на скрежет старого неисправного сервитора. – Но необходимо точно определить место, где еретики провели самый первый обряд. Ты и Сэм займетесь этими поисками. Остальным обследовать город. Обо всех находках докладывать немедленно. Со мной останется кадет-комиссар.

Барро облизнул пересохшие губы.

– Ступай. – Голос предательски сорвался, переходя в нечленораздельное сипение.

За то время, пока инквизитор говорил, Ведана стояла перед ним, ни разу не шелохнувшись. Она не поднимала глаз, уперев свой тяжелый, немигающий взгляд в пол.

«Мне нужны результаты» – Подытожил Барро, почувствовав, как это мысленное усилие отбирает у него последние силы, а в виски впивается тонкий стержень боли.

«Ступай». – Он сконцентрировался, подавляя в себе усталость и слабость.

«Да» – Ведана кивнула и покинула комнату, так и не подняв на инквизитора взгляд.

Дверь, вновь, тяжело скрипнула. Алонсо глубоко и бесшумно вдохнул несколько раз, кончиками пальцев прикрыв веки, и слегка массируя их, подготавливая себя, перед тем, как, вновь отправиться на поиски незримых следов, оставленных культистами. Однако, несмотря на то, что теперь ему было известно, что именно искать, гораздо больше надежд на успех в этой миссии, инквизитор возлагал на псайкеров.

Барро поднял сочащийся усталостью взор на массивную, едва покосившуюся на петлях, дверь, затем, окинул взглядом полумрак подземелья, еще раз глубоко вдохнув, закрыл глаза, приступая к поискам.

РЭКУМ. ДЕНЬ 11. УТРО

К началу второго дня, вонь от горящих костров, не потухающих ни на минуту, достигла центральной площади. Смрад от сжигаемых тел зеленокожих, проник в Губернаторский Дворец, и казалось, пропитал в нем все, до последнего угла или гобелена. Губернатор с отвращением поморщилась, не находя себе места. Отвратительный, тошнотворный запах, смешиваясь с раздражением и беспокойством, не отпускающим Хильдегад, превращался в гремучую смесь, терзающую губернатора. Мечась по собственному дворцу, как по гигантской клетке, и не находя выхода из сложившейся ситуации, Витинари срывала злость на немногочисленных слугах, остававшихся при ней, и даже, в порыве гнева, привела в неисправность сервитора уборщика, запустив в него одной из бесценных ваз, подаренных когда-то ее отцу. Ее полностью отстранили от, каких бы то ни было, решений. Ее не ставили, даже в известность о происходящем. Обо всем ей рассказывал Накир, и Хильдегад была уверена, что астропат говорит ей, далеко, не обо всем. А еще был страх. Гнетущий, липкий, как воздух, пропахший вонью от черных костров, впивающийся своими мерзкими скользкими пальцами в саму душу, марая ее гноем отчаяние, и разлагая, подвергая гниению.

«Я должна знать, что происходит». – Губернатор поднялась с кушетки, на которую присела незадолго до этого.

Вставать, почему-то было тяжело, словно, каждая клеточка ее тела была разбита усталостью. Но Витинари справилась с этим, и собравшись, вышла из покоев. Она пересекла несколько залов и фойе, прошествовала по опустевшим коридорам, некогда наполненных приятным гомоном слуг. Одинокой фигурой, губернатор спустилась по мраморным лесенкам, ведущим из дворца. Ей показалось, что они потемнели от гари и пепла, разносящегося над Рэкумом. А возможно, так оно и было.

«Все горит, как и моя прежняя жизнь» – Мысль вспыхнула, и резко потухла, превратившись в такой же серый пепел, что кружа, осыпался, разносимый слабым ветром.

Глубоко вдохнув, и тут же, закашлявшись, вытирая с глаз проступившие слезы, Витинари двинулась в сторону рабочих кварталов, откуда тянулся душный, липкий дым. Миновав несколько патрулей и постов охраны, добравшись до разрушенных бараков, губернатор остановилась, при виде четырех рабочих, которые тащили начинающую разлагаться, огромную тушу орка. У могучего зверя была наполовину отрублена голова, которая болталась из стороны в сторону, при каждом их шаге. Она была готова, вот-вот, оторваться от могучего торса, а сам монстр источал отвратительный запах затхлой плесени, от которого Хильдегад едва не вырвало. Запах был намного хуже, даже въедливого дыма от костров. С трудом сдержав позыв рвоты, и вернув себе едва не утраченное самообладание, губернатор подошла ближе.

– Куда вы его несете? – Хильдегад произнесла эти слова так, словно выблевала их.

Один из рабочих, с лицом, обмотанным тканью, махнул рукой в сторону ремонтных цехов, и промычал что-то из-под импровизированной маски.

Хильдегад Витинари развернулась, не дожидаясь пояснений, и желая убраться отсюда, как можно скорее. Она направилась в указанном направлении, и, чем ближе она подходила к окраине города, тем омерзительнее и гуще становился запах. Могло показаться, что здесь, его можно трогать руками на ощупь. Увидев, стоящего у одного из огромных погребальных костров, Лорда-Комиссара, губернатор, прижимая к ноздрям и рту вышитый серебряной нитью, носовой платок, направилась к нему.

– Вы их сжигаете? – Спросила она, стараясь почти не дышать и глухо произнося слова на выдохе.

Лорд-Комиссар развернулся в сторону Хильдегад.

– Губернатор? – Сквозь непроницаемую дыхательную маску, его голос казался еще более грозным, совершенно лишенным человеческих эмоций.

Его рука, в перчатке из красной кожи, с золотыми аквилами на отворотах, потянулась к маске. Сняв ее, Гай Тумидус протянул маску Витинари:

– Возьмите, губернатор. Здесь нельзя долго находиться без спец средств.

Та забота, которая послышалась Хильдегад в речи и действии Лорда-Комиссара, заставила ее вспыхнуть от внезапного приступа негодования. Тем не менее, она приняла маску из рук Тумидуса, буквально выхватив, настолько Витинари хотелось, как можно быстрее ею воспользоваться. Краем сознания, губернатор успела подумать, насколько нелепо она тут смотрится, среди разрушенных кварталов, завалов из осколков бетона и камней, среди бурых проплешин высохшей крови, и разбитой техники. Где уставшие, покрытые слоем грязи и копоти люди, увешанные оружием, готовые в любой момент начать бой, и отразить очередную атаку ксеносов, таскают мертвые тела и куски тел.

С лицами закрытыми дыхательными масками или, просто смоченными в растворе, обрывками ткани, из-под которых смотрели на мир понурые, уставшие глаза с потухшим в них, взором, люди поворачивались, оглядываясь на Хильдегад. Однако, взглянув мельком, люди быстро отводили свои взгляды от губернатора, и ее изящного платья, фиолетовый бархат которого уже изменил свой цвет на грязно-лиловый, и, которое, все больше покрывал слой гари.

Черная от копоти, оставляющая разводы на пурпурных перчатках Витинари, маска закрыла ей половину лица, скрыв тем самым, проступивший на щеках у губернатора, румянец смущения.

– Вы их сжигаете? – Повторила она свой вопрос.

– Да, губернатор. – Просто ответил Гай Тумидус, продолжая следить за тем, как большие зеленые туши, стаскивают в один из четырех костров, и казалось, ни мало не испытывая дискомфорта от дыма, который его обволакивал. – Эти твари крайне живучи. Необходимо быть полностью уверенными, в том, что те, кто здесь лежит, мертвы и больше не поднимутся.

Губернатор почувствовала, как к ее горлу, снова, подкатил ком, а сердце, учащенно забилось.

– Они могут быть живы? – И без того вздрагивающий голос, из-под маски был едва слышим.

– Иногда, такое бывает, губернатор. Поэтому, прежде чем отправить зеленокожих на костер, их черепа разбивают.

Губернатор сглотнула, уже с трудом сдерживая тошноту.

– Кроме того, – продолжил лорд-комиссар, – оркоиды размножаются спорами. Огонь, гарантирует полную зачистку местности от возможного заражения.

– Я поняла вас. – Сдержанно произнесла губернатор.

Она постояла еще мгновение, приходя в себя, прежде чем отняла маску от лица, протягивая ее обратно Лорду-Комиссару.

– Оставьте. – Выражение лица Тумидуса не менялось, словно оно было выполнено из адамантия. – Вам еще возвращаться к себе во Дворец.

– Спасибо. – Витинари сама удивилась, насколько неуверенно сейчас прозвучало слово благодарности, которое она выдавила из себя.

Она уже развернулась, чтобы уйти, когда услышала за спиной обращение Гая Тумидуса.

– Губернатор. – Она обернулась.

– Есть еще один момент. – Ей показалось, что бесстрастное до этого, лицо Лорда-Комиссара, тронула легкая, но отчего-то, пугающая улыбка. – Труп врага, всегда, пахнет приятно.

Проводив губернатора долгим взглядом, Гай Тумидус вернулся к самому большому костру, и, соорудив маску из небольшого куска ткани, продолжил любоваться, как огонь поглощает ненавистную плоть ксеносов. Спустя четверть часа, он увидел, как со стороны административной части города, к нему медленно хромал комиссар Гвинеро, с трудом наступая на покалеченную ногу.

– Уже на ногах, комиссар. – Заметил Гай Тумидус вместо приветствия, и складывая на груди аквилу.

– Не в первый раз. – Отозвался Гвинеро. – Аве Император.

Гай Тумидус едва заметно, понимающе кивнул. Он сам не любил, когда делали акцент на полученных им, ранениях.

– Что слышно о полковнике? – Не громко спросил Тумидус.

– Жив. – Гвинеро едва заметно вздрогнул от острого приступа боли.

Они оба замолчали.

Святое пламя огня, рвалось ввысь. Его трепещущие на ветру, алеющие языки пожирали тела ксеносов, превращая те в пепел. Жаркий, не по времени года, ветер, подхватывая его невесомые, хрупкие хлопья, разнося их на своих незримых крыльях, словно желал помочь своему собрату огню, искоренить само воспоминание о зеленокожих тварях. А по улицам Рэкума, уже, следуя положенному в подобной ситуации, протоколу, двигались бригады, вооруженные огнеметами, прожигая едва ли не до основания, рокрит, стены зданий, и все, куда только могли попасть споры зеленокожих. Пламя, изрыгаемое их огнеметами, подхватывало серый пепел от костров, изничтожая его, и превращая в ничто.

Хильдегад Витинари давно вернулась в Губернаторский Дворец, а Гай Октавиан Тумидус все стоял у костров, смотрел, как гвардейцы подтаскивают все новые и новые тела зеленокожих, и с чувством выполненного долга, любовался, как в жарком танце огня навеки исчезают с лица земли поверженные враги. Он покинул место уничтожения зеленокожих лишь тогда, когда догорел последний из костров, и ксеносов, не преданных огню, не осталось. Только после этого, Гай Тумидус вернулся в комиссариат. Там, он принялся изучать сводки о понесенных потерях, территории перешедшей под контроль гвардии и местного ополчения, и о последних передвижениях противников, занявших оборонительные позиции вокруг города.

Лорд-комиссар откинулся на спинку стула. Боль в плече, распоротом орочьим клинком до самого локтя, нарастала, но он не хотел прибегать к обезболивающему. По крайней мере, часто. Он просто закрыл глаза. Если боль игнорировать, она пройдет. Этот урок Гай Тумидус усвоил еще во времена Схолы. Просидев несколько минут в тишине, он вернулся к рапортам и отчетам, и, только к позднему вечеру, позволил себе несколько часов сна. Пройдя по коридору, отделяющему помещение штаба от небольшой комнаты, где лежали его личные вещи, Октавиан лег на узкую кровать, и закрыл глаза. Перед внутренним взором продолжили мелькать списки погибших, выведенной из строя техники, оставшемся в распоряжении горючем и запасах снарядов, и еще множество цифр и подсчетов.

«Император Всемогущий. Дай мне силы, чтобы выполнить мой долг, и сокрушить тех, кто мешает мне» – Мысленно произнес он.

Последним, о чем вспомнил Тумидус перед тем, как провалиться в черный омут сна, это тактическую карту приведенного в рабочее состояние дисплея, на котором красными сигнальными огнями были отмечены скопления орков, и захваченные ими территории.