Читать книгу: «Посмертная маска», страница 2

Серёга долго представлял эти события как доказательство своей правоты. Макс соглашался с другом, что всё это полная жесть, но позицию его разделить не мог. Он всегда считал её странной, искренне полагая нейропосмертие благом.

От мыслей Макса отвлекла милая азиаточка в белом обтягивающем платье. Она села напротив. Взгляд его скользнул по её фигуре, остановился на декольте, но когда она посмотрела на него, раздался звонок. Окружающие его не слышали, ибо он раздался в голове Макса. Мысли исчезли, он сконцентрировался на нейроинтерфейсе.

В открывшемся окне показался портрет его мамы, точно такой, как в цифровой фоторамке на стеллаже. Макс принял вызов. А в груди разлилось тепло, которое тут же сменилось холодом. Он чувствовал любовь и трепет, даже некоторое благоговение.

– Привет, сынок, – сказала она своим обычным голосом, который нейрочип и побочные импланты прекрасно воссоздавали в сознании Макса.

Портрет матери был хорошо анимирован. Создавалось ощущение, что они говорили по видеосвязи.

– Привет, мам. Я как раз к тебе еду.

Мать на портрете улыбнулась.

– Не поверишь, я будто бы сердцем чувствовала, – весело сказала она. – Но, постой… тебя что-то тревожит? Я подключилась к твоему эмоциональному состоянию. Знаю, не стоит этим злоупотреблять, но мне важно знать…

– Злоупотребляй, что уж там, – смущённо, но тепло ответил Макс. – Не жалко. Для тебя не жалко.

– Чего стряслось-то, Максимка? Из-за работы?

– Точнее, из-за её отсутствия, – вздохнул Макс. – А еще точнее, из-за отсутствия денег.

– И опять проблемы с оплатами, да? – жалобно проговорила матушка, от недавней весёлости не осталось и следа. – Ты знаешь ведь, что я помочь не могу, Максимка.

– Знаю. Не потому ведь еду. Давно не навещал… Ну, что ты в самом деле?! Не плачь!

На анимированном портрете слёз видно не было.

– Тоже подключился к моим эмоциям? – всхлипнула она.

– А куда без этого.

– Я бы так хотела помочь…

– Ну всё, прекращай. Слезами делу не поможешь. И не из такого выбирались. Жди, я скоро буду.

– Жду, Максимка, – дрожащим голосом ответила ему мать.

Макс завершил вызов. К любви и благоговению примешалась ноющая боль.

Окно с портретом матери закрылось, уведомления он свернул, очаровательная азиаточка в белом снова предстала перед взором. Но Максу уже было не до неё. Внутри властвовали другие чувства. Когда маглев остановился на нужной ему станции, Макс поймал её взгляд и улыбку.

«Жаль, но не сегодня. Не время начинать ещё жить по-новому», – подумал он, когда покинул поезд и встал на эскалатор маглев-станции.

Когда он спустился вниз, то побрёл в сторону огромного здания, напоминающего стадион по размерам и древнегреческий храм по форме. Пурпурные знамёна висели между величественных колонн здания, а на фронтоне, словно венец, его украшала надпись «Vita Aeterna». Площадь перед зданием была многолюдна, а на парковке стояли самые разные марки авто: от бюджетных евразийцев и персов до западноевропейских суперкаров. А говорило это об одном: умирали все, и страта так и не стала щитом от смерти. Что, по мысли Макса, не отменяло желание иметь хорошую тачку и полный кредитов счёт.

На массивной чёрной табличке перед зданием, которая больше напоминала обелиск, золотыми же буквами было написано:

«Всесоюзный государственный Центр социальной программы переноса сознания на небиологический носитель и продолжения жизни в виртуальной среде «Vita Aeterna». Всесоюзный государственный дата центр программы «Vita Aeterna».

Министерство технологического обеспечения Евразийского Союза».

На широкой, как автобан, лестнице Макс видел множество людей разных возрастов, что спускались и поднимались, преисполненные надежды или опустошённые. Казённость слов на табличке так разнилась с тем, как эти люди, и Макс в том числе, воспринимали это место. Для одних Центр и в самом деле был храмом, знаменующим собой новую эпоху, попрание смерти и победу трансгуманизма. Для других посещение Центра только бередило рану, оставить в покое которую не позволяла слабая воля или чужие мнения. Третьи просто радовались тому, что у них есть возможность, о которой предки могли лишь мечтать.

Многолюдный, в строгих белых и металлических тонах, холл государственного учреждения, ставшего храмом новейшего времени, украшали интерактивные панели, и голограммы. Посетители Центра стояли в очередях, подставляли лицо, глаза и руки сканерам, консультировались с сотрудниками центра. Мужчины и женщины, работавшие здесь, носили белые халаты и бейджи с эмблемой программы «Vita Aeterna». Они смотрели на посетителей, как жрецы на паству.

Макс отстояв очередь и пройдя биометрическую регистрацию, пошёл по белым коридорам в сторону парка. Он не хотел встречаться с мамой в крытых галереях или в кафетерии главного здания. Не хотел искусственных диковинных мест, создаваемых экранами и световыми проекторами. Ему хотелось на воздух. А здесь, в Центре, был прекрасный парк. Укромный облагороженный лесочек стоял в бескрайнем городе оазисом среди пустыни. Сравнение напомнило Максу африканскую кампанию. Он вздрогнул, вспомнив налёт вражеских дронов.

Кроме парка в Центре была Мемориальная Площадь. Макс не хотел туда. От неё веяло жутью. Когда он вышел в залитый майским солнцем двор, ему открылась часть Аллеи Памяти, которая вела к Мемориальной Площади. Тёмные гранитные плиты встречали входящих в Аллею. Аллея и Площадь были полны таких монолитов. Мрачных холодных камней, от которых делалось не по себе не только Максу, но и многим его знакомым. И Аллея Памяти, и Мемориальная Площадь отсылали к кладбищам былых времён. К культуре старого мира. Макс никогда не мог понять, кто из чиновников или научных сотрудников программы нейропосмертия был настолько реакционером, что додумался воздать дань уважения предшественникам и их отношению к мёртвым столь болезненным современному человеку образом. Хотя не все считали существование подобных «кладбищ» при Центрах данью уважения. Макс помнил, что Серёга всегда называл мемориальные объекты при Центрах «особенным кощунством», на какое способен только «человек деконструкции» и «ублюдок постмодерна».

«Главное, не высказывай этого в Сети», – обычно говорил на это Серёге Макс.

Тем не менее, находились и те, кто любил посещать Мемориальную Площадь здесь и в других Центрах. Подходя к гранитным монолитам, которые в действительности были то ли высокотехнологичными компьютерами, то ли серверами, то ли хранилищами информации, – в этом Макс не смыслил, – люди взывали к умершим родичам. Нейрочип творил чудо и умершие, а точнее, их оцифрованные сознания отвечали им. Макс читал, что раньше люди делали так в настоящих кладбищах, где вместо высоких технологий из земли в самом деле торчали куски камня. И где родичи людей прошлых эпох, погребённые без кремации, лежали прямо под ногами. Но там живым никто не отвечал. Потому что ответить было некому.

И традиционные кладбища, и Мемориальные Площади казались Максу ужасными местами. Идя вглубь парка, он пытался отогнать прочь дурные мысли и образы.

Зато люди вокруг казались беззаботными. Их было много. Они приходили семьями. Их нейрочипы давали им прямую связь с близкими, что родились и угасли в лучшую эпоху. В эпоху, когда оцифровать личность и перенести её на небиологический носитель стало возможно. А предки поколений далёкого и дикого прошлого постепенно забывались. Ибо сознание подлинности их смерти было слишком болезненным для современного человека.

Зайдя вглубь, в рощу, Макс пошёл по траве к стоящей особняком липе и сел в её тени. Место было укромным, посторонние люди были далеко от него. Занятые собой, они не могли его потревожить.

Макс вздохнул и запустил мыслью приложение «Vita Aeterna». Матушка возникла перед ним как живая. Он привстал. Рука потянулась сама собою, но он успел остановить её в движении. Тактильных ощущений нейрочип пока не давал, а Макс не желал портить впечатления ни себе, ни матери. Зато он мог бы поклясться, что ощущает её присутствие.

– Не нужно, – махнула рукой она, присев рядом. – Не вставай.

Смолчав с десяток секунд, она продолжала:

– Что стряслось у тебя, сынок? Опять не можешь найти работу?

Голос матери был немного грубоватым, но тёплым, как бывает обычно у стариков. Голос был таким, каким запомнил его Макс. Он говорил с матушкой вслух, а нейрочип считывал его речь и передавал ей. Мысли его оставались для неё неведомыми, равно как и её мысли были закрытыми для него. Создатели технологии сделали всё, чтобы общение с дорогими сердцу людьми не превратилось в ад.

– Не могу, – честно выдохнул он.

– Так ведь было и десять лет назад, помню. Когда я ещё жива была.

Макса передёрнуло, рука опять сама потянулась к матери. Усилием воли он остановил себя. Так ему хотелось обнять старушку.

– Не говори так, – хрипло сказал он.

– Что была жива? Но ведь это так. Тогда ты вышел только из тюрьмы и тоже маялся, не знал куда деть себя. Ты говорил тогда, что ты будто бы умер. Сейчас припомню… ты говорил, что «социально мёртв» теперь, после тюрьмы, – мать глубоко вздохнула. – У меня сердце тогда разрывалось, Максимка. Только вышел с неволи… из огня, да в полымя, как говорится.

Макс отвернул взгляд в сторону. Зеленеющие кроны деревьев слегка исказились во взоре, поплыли. Он прекрасно понимал и помнил, о чём говорит мать. Помнил, как выйдя из исправительного лагеря, не мог найти приличной работы, а за неприличную не желал браться. Не хотел он и вновь сидеть за высокими стенами, где нейрочип глушили, превращая в бесполезную железку. Помнил, как пошёл подписывать контракт с отделом безопасности корпорации «Боевые Технологии Евразии», которую знали под брендом «БойТех». На матушку он не мог тогда смотреть. Даже Серёга качал головой и прикладывал руку к лицу. А у Макса выбор был невелик.

– Ой! Страшно вспомнить, Максимка, у меня ведь сердце тогда разрывалось просто. На войну куда-то в дальние края! Я уж не думала, что стану в молитвах Господу тюрьму как благое время вспоминать.

– Не говори так.

– А чего не говори? Война, она ж и есть война. Да ещё и на чужбине. Да не за родину, а за корпорацию, которой до нас, до людей обычных, и дела нет!

– Благодаря «БойТеху» я имел хоть какой-то достаток. Да и пенсию они теперь платят.

– Да только не хватает этой пенсии-то! Ни на житьё, ни на бытьё…

Её речь была такой простой и так отдавала чем-то ушедшим, что Макс улыбнулся. Было тоскливо и радостно на сердце, и всё разом.

– Я бы так тебе хотела помочь. Дать денег… Так ведь нету! Жизнь моя стала бесплотной. Стала я как призрак.

– Прекрати! – воскликнул Макс. – Не надо никаких денег от тебя. Даже если б они и были в посмертии. Я ведь не за тем тебя навещаю.

– А зачем же? – посмотрела жалобно ему в глаза мать.

– Не знаю. Хорошо мне с тобой. Да и к кому мне идти ещё? К директору «БойТеха»? – усмехнулся Макс. – Или к Диме Витману?

– Вот к Витману мог бы и попытаться сходить, – нравоучительно сказала матушка.

– Таких как я желающих к нему попасть – легион…

– Следи за языком! – буркнула мать вдруг, махнув грозно кулаком.

Макс не понял, чего она взъярилась, и повторил:

– Хорошо мне с тобой.

– Как Сергей? – вдруг спросила мать.

– Книжки пишет. Ему не до меня.

– А Даша как?

Макс промолчал.

– Ну что краснеешь? Зазорно ли взрослому мужику сказать матери о своих отношениях?

– У нас с ней ничего, мам.

– И зря. Если счастье на расстоянии вытянутой руки, так хватай его, не мешкай. Так и с тобой, Серёжкой и Витманом. Вместе же учились. Да только Серёжка – затворник, ты и в тюрьме и на войне побывать успел, а Витман знай, себе живёт – на всех экранах. Даже у нас про него знают.

– Не надо сравнивать, мам. У всех своя дорога.

– А я и не сравниваю. Просто у тебя-то дорога ещё есть. Время есть. Подумай.

Последовала пауза. Макс взглянул на мать, а потом на мир вокруг. Майское солнце щедро дарило свет и тепло, пели птички, а люди вдалеке общались со своими родителями, давно покинувшими бренную плоть. Идиллическая картина была приправлена горечью.

«И всё же мы счастливее, чем те, кто были до нас», – подумал Макс.

– С отцом поговори, – сказала Максу мать. – Да прости его уже. Он ждёт, когда его вызовешь. Облегчи душу.

Макса передёрнуло от её слов.

«Давно беса пьяного не вспоминала!» – в гневе подумал Макс, а перед умственным взором пронеслись картины прошлого.

Вечно пьяный папаша, которого ни во что не ставили коллеги и знакомые. Слёзы матери и его собственные. Даже шею и щёки ожгло от воспоминаний, будто от его оплеух.

– Как ты можешь говорить про него? Вспоминать его?! Ох, если бы существовал нейроад в чёртовом нейропосмертии!

– Не говори так, Максимка! Не говори, чего не понимаешь! Он понял всё. Исправился. Тут время по-другому. Тут всё по-другому. И сознание иначе работает.

Увидев, как слёзы стекают по её щекам, он подвинулся ближе. Подвинулся, ведь не имел возможности обнять её.

– Ну, что ты. Ну! Прекращай.

– Дай шанс ему. Подумай, – всхлипывала мать. – Поговори с ним, слышишь? Когда-нибудь. Когда созреешь.

– Может быть… может быть, – бормотал в ответ Макс и глядел вдаль.

Они сменили тему, а затем другую, третью. Они говорили долго, говорили о вещах куда более лёгких и приятных, чем прошлое. Говорили, пока солнце не скрылось за очерчивающими горизонт пёстрыми от рекламы башнями.

– Когда-нибудь я куплю премиальную подписку, и мы будем встречаться у меня дома, мам. В жилище, которое не стыдно показать. В любое удобное для тебя время.

– Я же говорю, сынок: время у нас иное. Лишь бы тебе удобно было. Уверена, что подписка будет скоро. И всё у тебя получится.

Мать улыбнулась ему, а в груди отчего-то защемило.

Его подписка «Vita Aeterna» была социальной. Государство покрывало большую её стоимость, и работала она исправно. Но она была серьёзно ограничена. Встречаться с погибшими родичами можно было только в государственных Центрах нейропосмертия. Правительство считало, что мера укрепит семьи и внесёт элемент традиционной культуры в современность.

Потому-то и встретил Макс так много людей в Центре в этот воскресный день.