Читать книгу: «Комикс про то, чего не было… Часть вторая», страница 3

– А можно подумать, что Ему будет легко до меня достучаться, если я заткну уши и закроюсь от Него книжками с рассказами о Нем, которые я и так уже давно наизусть выучила?

Мария, похоже, не соображала, что за подобные методические вольности ее учителя могут не просто взашей погнать из Магдалы. Хотя, куда уж гнать дальше той дыры, в которой он теперь живет?…

– Нет, правда, достаточно с меня чтения! Пусть теперь Бог читает меня, если не обманывает, что любит меня! Как Он все время мне говорит…, —

добавила она, не замечая, как среагировал Каифа на ее последние слова. А он аж побелел.

– Я ведь теперь уже почти совсем прозрачная стала и ни от кого больше не прячусь.

– И от Сатаны тоже?, —

вставил Каифа, но не был услышан увлекшейся Марией, а иначе бы она ему ответила, что никакого Сатаны нет, и что эту глупость придумали одни дураки для того, чтобы пугать и делать послушными других.

– Так вот, мои глаза и уши для Него открыты, – продолжала девочка. – Так что пусть говорит мне, что хочет.

Сказала, простая душа, и радостно засмеялась. В полном одиночестве, впрочем, потому как никого своими словами не рассмешила.

С этого, собственно, все и началось. Сын Каифы, до сих пор сидевший молча и в раздражении наливавшийся неразбавленным вином, а также злобой от того, что отец приказал ему забыть сегодня про своих друзей и угробить вечер на общение с какими-то непонятно во что одетыми провинциалами, наконец, раскрыл рот. И полилось…

– А и правда, – начал он вроде бы спокойно, ни к кому не обращаясь, – зачем читать то, чего все равно не понимаешь?

– Я… понимаю…, —

растерянно пролепетала девочка и отвернулась, чтобы никто не заметил, как из ее глаз брызнули слезы. Каифа, однако, слепым не был.

– Поаккуратнее, сынок, —

проговорил он незнакомым голосом, однако, сколько-нибудь решительных мер, способных погасить агрессию наследника, не предпринял. Должно быть хотел посмотреть, как Мария станет выкручиваться сама.

– Я в торе все понимаю, —

предательски шмыгая носом, повторила девочка. Вид у нее был жалкий. Ища поддержку, она оглянулась на Михаэля.

– Нас ведь трое? —

робко и как-то даже виновато прозвучал ее минуту назад так весело щебетавший голосок.

– Откуда ж мне знать, сколько нас осталось?, —

капризно надул губы Михаэль и потянулся за бараньей ногой, намереваясь взять реванш за все унижения сегодняшнего вечера. Он не собирался вот так просто забывать обиду обласканной и осыпанной вражескими подарками предательнице. Этой надменной владелице возмутительно шикарного экипажа с баснословно дорогими лошадьми! Такими чудесными, что просто ужас! Да в Магдале все умрут от зависти, когда он, водрузив над каретой пиратский флаг, станет катать в ней по улицам города их банду! Простить эту взбалмошную кокетку только потому, что она вдруг о нем вспомнила? Можно сказать, милостиво до него снизошла. Когда приперло!… —

– Об этом надо бы у тебя самой спросить, —

дал он ей все-таки шанс и, блаженно закатив глаза, с хрустом погрузил зубы в сочное мясо. Мария вытерла локтем нос, забыв, что на нее смотрят, и перевела мокрые, полные мольбы глаза на Ава.

– А этот дурак почему на меня не глядит? Зачем набросился на хурму? Он ее в жизни не ел… Он же весь пятнами сейчас пойдет!, – кричало в ней отчаяние. – Что же это вы струсили?, —

заговорила, наконец, всхлипывая, девочка и даже Иосиф понял, что сейчас ее слезами умоются все.

– Тоже мне пираты… Предали меня… Дураки глупые…

Каифа, по-прежнему не вмешиваясь, холодно наблюдал за развитием ситуации, попутно вычисляя третьего, недостающего члена бандитской коалиции, способной принять бой.

– А может это тайный код? Третий-то кто? Ну, не этот же пьяница! Хотя…, —

ломал он себе голову, внимательно наблюдая и за Иосифом тоже.

– Да трое нас, трое! Вот они мы – все у твоих ног! Только не реви, – не выдержал Михаэль. – Куда ж мы без тебя денемся…, —

и ткнул Ава локтем:

– Ты как?

Ав затравленно кивнул, продолжая сосредоточенно жевать. Видно было, что ему категорически не нравились воинственные приготовления Принцессы, но деваться и правда было некуда. Он словно предчувствовал, что сейчас случится что-то нехорошее. А ведь Мария пока что и сама не решила, как расправится со своим обидчиком. Знала лишь, что веселье состоится, вот прямо сейчас, и что этот самоуверенный хам сильно пожалеет о том, что с ней связался.

– А ты, собственно, кто?, —

негромко спросила она его, подслеповато щурясь. И сказано это было таким тоном, что, если бы в ответ сын Каифы вскочил и врезал ей по физиономии, никто особенно не удивился бы. И не осудил бы его. Даже странно, что он этого не сделал. Воспитание, надо полагать, остановило.

– Я – будущий первосвященник Израиля!, —

грозно заявил он. Получилось, правда, не так грозно, как ему хотелось. И немного ненатурально. Иосиф сказал бы лучше. С гораздо большим достоинством. Раввин еще обязательно надел бы на лицо выражение вежливого презрения и скуки. Вот именно, – скуки! И постарался бы говорить спокойным, тихим голосом.

Мария бросила быстрый взгляд на Ава, убедилась, что этот жалкий трус, с которым она еще потом поговорит!, уже начал тереть свои виски, и, улыбнувшись так, что стала видна дырка от выпавшего на прошлой неделе последнего молочного зуба (верхнего, справа), пошла в атаку:

– Ух ты!… Неужели это наш будущий первосвященник?

Слезы высохли и глаза девчонки зажглись нехорошим огнем.

– Так вот, кто у нас собрался народ Израиля учить!

– Именно!

– Ну и чему ж ты собрался нас учить?

– Закону Моисея.

– А-а…, – разочарованно протянула Мария. – А я-то подумала, сам чего придумал. Что-нибудь новенькое. Чего мы не знаем.

– Зачем мне что-то придумывать?, —

проглотил крючок молодой повеса, которому недавно исполнилось пятнадцать и который по идее мог бы играть половчее. —

– В торе и так все написано…

– То есть ты хочешь сказать, что уже и тору читал? Смотри, какой ты у нас умный получаешься. А что, и правда читал? Тебе не рано?

– Да я тебе!…

– Что ты мне?, —

с нежной улыбкой змеи, кольцами обвивающей тушканчика, подсекла его Мария. —

– Что ты вино пить научился – это мы уже поняли. Молодец. Так ведь это дело нехитрое. Я тоже умею. А из того, что прочел, ты что-нибудь помнишь?

– Уж как-нибудь побольше твоего!

– Да ну! А докажи.

– Что?!

– Нет, правда. А вдруг ты и в самом деле умный. Представляешь, как мне тогда стыдно будет. Извиняться придется… Давай. Чего испугался? Это – честная игра. Ты говоришь слова, какие знаешь, а я продолжаю.

– Вот еще! Стану я с деревенской…

– Да, боюсь, теперь придется, —

вставил, наконец, свое слово Каифа. Он понял, что молчать больше нельзя. Это было бы ошибкой. Такой игрой он уже просто обязан руководить. Ну или хотя бы взять на себя роль арбитра. —

– Ты ведь только что объявил себя будущим первосвященником, – произнес он чуть ли не с угрозой. – А почему бы вам тогда и в самом деле не посостязаться? И в честном поединке выяснить, кто чего стоит. Будущий первосвященник обязан уметь держать удар.

– Вот, – обрадовалась Мария, – теперь у нас и судья имеется.

– Тогда я уж не с ней буду.

– А с кем?, – прищурился Каифа.

– Ну хотя бы с ним, – показал его сын на Михаэля.

– Не советую, —

скорчила испуганную физиономию Мария. Ее понесло. Она уже ни на что не обижалась. Теперь ее все только забавляло. Потому что игра началась. А, правильнее было бы сказать, закончилась.

– Что ты сказала?

– Что слышал. Ты против него – щенок сопливый. Он тебя в пыль разотрет. Опозорит так, что ты из дома не высунешься, потому что тору он наизусть знает. Уже и в нашей синагоге ее читает, когда дядя Иосиф болеет. Без всяких свитков! Так что давай лучше со мной сразись. Шансов у тебя, конечно, все равно никаких, но хоть побарахтаешься. Или боишься, что все в Ершалаиме узнают, как тебя деревенская девчонка побила?

Константин обратил внимание на то, как странно Ав трет свои виски. Он сразу все понял и тронул Каифу за плечо.

– Что-то я устал. Пойду-ка домой. Передавай Ироду от меня и Августа привет и пожелания здравствовать.

Поднялся и обошел стол, попрощавшись с каждым касанием к плечу, как с давними друзьями. Проходя мимо сына Каифы, он вдруг споткнулся, якобы запутавшись в складках тоги, и, наклонившись к нему, не раскрывая рта, тихо проговорил:

– Сматывайся, дуралей! Ты даже не представляешь, во что втравился и чем сейчас рискуешь.

Прощаясь с Марией и Михаэлем, он посмотрел обоим в глаза и без особой надежды кого-либо переубедить, спросил:

– Может хватит уже игр на сегодня?

Говоря это, он ловко подхватил обмякшего Ава, вытащил его из-за стола и, более не оборачиваясь, вышел с ним из зала.

– Что, сильно тошнит?, – спросил он мальчишку, когда они оказались на улице.

– Да ужас!

– На-ка, хлебни, – протянул он Аву склянку, с которой, похоже, никогда не расставался.

– Вот теперь меня точно вырвет, – прошептал мальчишка, возвращая Константину флакон. – Сейчас слепнуть начну.

– Не начнешь. Теперь все с тобой будет в порядке.

Если мое пророчество не сбудется, можешь побить меня камнями!

– Ну, милый мой, да ты уже в первом предложении столько ошибок умудрился наделать, что его узнать невозможно!, – возмутился Михаэль.

– Ничего, я поняла, – успокоила его Мария. – Это он из Второзакония пытается нам читать. Узнать действительно трудно, но я знаю, зачем он взялся оттуда читать, – и, повернувшись к сыну Каифы, спокойно глядя ему прямо в глаза, сказала: – ты хочешь дать понять, как с нами поступишь, когда станешь первосвященником. Не правда ли? Ну так слушай, как это звучит на самом деле: “Если восстанет среди тебя пророк, или сновидец, и представит тебе знамение или чудо, и сбудется то знамение или чудо, о котором он говорил тебе, и скажет притом: «Пойдем вслед богов иных, которых ты не знаешь, и будем служить им», – то не слушай слов пророка сего, или сновидца сего; ибо через сие искушает вас Господь, Бог ваш, чтобы узнать, любите ли вы Господа, Бога вашего от всего сердца вашего и от всей души вашей; Господу, Богу вашему, последуйте и Его бойтесь, заповеди Его соблюдайте и гласа Его слушайте, и Ему служите, и к Нему прилепляйтесь; а пророка того или сновидца того должно предать смерти за то, что он уговаривал вас отступить от Господа, Бога вашего…”

– Достаточно, дочка!, – остановил ее потрясенный Каифа. – Ты убедила нас в том, что тору знаешь. В отличии от моего оболтуса…, – и обернулся к Иосифу. – А ты, похоже, и в самом деле неплохой учитель. Скажи, а моего сына мог бы так же натаскать?

– Поздно. А потом, главное в учении – это же не слова из свитка зубрить…

– Это я понимаю.

– Не уверен.

– Что значит “не уверен”?!…, – вскинулся Каифа.

– Да ты не обижайся. Я ведь тоже не все понимаю.

– Чего ты не понимаешь?

– Того, например, каким образом Мессия умудрится остаться в живых, когда произнесет то самое слово. Которое нам с тобой известно…

– О чем ты говоришь? Оно же не будет обращено против Бога! И не будет призывать…

– Да ты глухой, что ли?! Не слышал, что сейчас Мария сказала?

– Так ведь умный человек отличит…, – начал Каифа.

– Мне совершенно наплевать, – оборвал его Иосиф, – кто начнет убивать Мессию, умный человек или дурак! Я не хочу, чтобы его убивали!

– Ты не веришь во власть первосвященника?… В мою власть над этими…

– При чем здесь?… Я, конечно, верю в твою мудрость… И в твою власть над синедрионом. Более того, я почти уверен, что не ты захочешь убивать Мессию… если он вдруг явится при нашей жизни. Но что, если первосвященник, чье имя запомнится в веках только тем, что при нем в наш мир приходил Мессия, окажется не столь добрым, как ты?

– Но позвольте, о Мессии в священных книгах нет ни единого упоминания, —

влез в разговор сын Каифы, стремясь как-то реабилитироваться после сокрушительного фиаско. Чем вот только? Важностью, которую на себя напустил? —

– С какой стати мы должны его ждать? Про лжепророков мы уже слышали.

– Вот видишь, – криво улыбнулся Иосиф загрустившему Каифе, – а ты говоришь…

– Ты Исаию читать не пробовал?, —

жуя мясо и даже не оборачиваясь к сыну Каифы, что было, мягко говоря, невежливо, сквозь зубы процедил Михаэль. —

– Был у нас такой пророк. Из великих, между прочим…

– Хочешь, я тебе из него почитаю? Что помню…, —

тут же предложила помощь своей жертве Мария. —

– А то ведь ты сам не найдешь. Или пропустишь главное. Там же нигде большими буквами не написано, что он говорит о Мессии. И картинок, как в греческих книжках, нет. Вот, слушай: – “Это все будет, когда родится Ребенок, Богом данный нам Сын, который станет поводырем, и назовут Его: Чудотворный Советник, Бог Всемогущий, Вечный Отец и Князь мира…”; или вот еще – в другом месте: “Дух Господа будет в этом Ребенке, дух мудрости, разума, могущества и дар вести за собой…”; или вот смотри, как красиво Исаия сказал. Это он как бы из будущего написал. Он же – пророк. Вперед, значит, все видел… “Он взошел пред Ним, как отпрыск и как росток из сухой земли; нет в Нем ни вида, ни величия; и мы видели Его, и не было в Нем вида, который привлекал бы нас к Нему. Он был презрен и умален пред людьми, муж скорбей и изведавший болезни, и мы отвращали от Него лице свое; Он был презираем и мы ни во что ставили Его. Но Он взял на Себя наши немощи и понес наши болезни; а мы думали, что Он был поражаем, наказуем и уничижен Богом. Но Он изъязвлен был за грехи наши и мучим за беззакония наши; наказание мира нашего было на Нем, и ранами Его мы исцелились…”.

Мария покраснела и даже немного задохнулась от волнения.

– Как здорово Исаия сказал! Правда ведь?

– Да заткнись ты уже, дрянь! Деревенщина! Ненавижу! Когда стану первосвященником, тебя первую велю забить камнями!

Все случилось быстро. Никто не мог ожидать такого продолжения турнира. Кстати, подобные словесные ристалища часто устраивалось в Ершалаиме. Чуть ли не в каждом доме. Обычное дело. Вроде бы и сейчас собирались из Писания читать. Всего лишь…

Михаэль перелетел через стол и сокрушительным ударом в челюсть отправил сына Каифы в нокдаун. Каифа не шелохнулся, только смертельно побледнел. Иосиф попытался встать, но завалился на спину. – Пить надо меньше! Сир начал его поднимать, а Мария кинулась разнимать дерущихся. И тут… Дальше все происходило как во сне…

Китайчонок нарисовался из ниоткуда и словно включил тишину. Все вдруг замерло и почему-то стало слышно, как по залу летает муха. Она летала не над столом, а где-то у дальней стены. Ее не было видно. Зато было отлично слышно. И еще громко потрескивало масло в светильниках. Ну невозможно громко! Странно, что раньше на этот бьющий по нервам звук никто не обращал внимания.

Нет, еще не все. Еще было слышно, как секретарь Каифы пьет вино. Мелкими, но почему-то ужасно громкими глотками. Не может же быть такого, чтобы он вдруг начал глотать вино громче, чем делал это до сих пор И вообще, почему все застыли словно букашки в янтаре, а этот безликий нагло продолжал пить вино? Ему что, все равно? – А впрочем, какая разница? Может, его уже ничто в этой жизни не удивляет. Может, он насмотрелся в доме первосвященника и не такого!… А может, он слепой? Или глухой? – Нет, это вряд ли. Видел и слышал этот бездушный субъект все даже лучше многих, иначе не служил бы секретарем у Каифы… А чего это мы о нем? Кто он такой, в самом деле?… – Да никто! Плевать на него. Просто под горячую руку попал. Случилось нечто такое, когда начинаешь вдруг слышать, как растет трава и думает кузнечик. А тут кто-то вино преспокойно себе пьет!…

Каифа стал медленно вставать с поднятой над головой рукой, призывающей всех хранить молчание и неподвижность. Осторожно, словно боясь наступить на хвост кошке, которой здесь точно не было, он поплыл в сторону упавшего кресла, на котором только что гордо восседал его сын. Вот он добрался до замершей в неудобной позе Марии. Нащупал руку китайчонка, прижавшего к ее горлу короткое и острое как бритва лезвие. Медленно отвел эту руку. Не отпуская ее, своей правой рукой он ухватил щуплого телохранителя за шиворот и потащил его вон из зала. Дверь за ними закрылась. Не было произнесено ни слова. Сон закончился. Как-то сразу оборвался. И муха пропала. Может на что-нибудь села. Михаэль слез с поверженного врага, отряхнулся и спокойно вернулся на свое место. Глядя остекленевшими глазами сквозь хрустальное блюдо с виноградом, он машинально принялся за недоглоданную баранью ногу.

Мария нагнулась к лежавшему на полу врагу и, безуспешно пытаясь побороть икоту, напавшую на нее от испуга, постаралась заговорить страшно и таинственно:

– Слушай меня ты, дурак! Ты никогда не станешь первосвященником. Потому что Бог вложит сейчас твоему отцу в уста слова, которые сбудутся. А исполнит его… —

Тут Мария запнулась и сделала вид, будто она к чему-то прислушивается. К тому, что, разумеется, не из этого мира. Она даже красиво закатила глаза, как всегда делала, когда на нее во время урока глядел Иосиф и когда она хотела, чтобы он думал, будто она молится, а вовсе не мечтает о том, о чем в ее возрасте мечтают все нормальные девочки. На самом деле она просто еще не придумала, что бы такое сказать сыну Каифы, чтобы пообиднее было. Ага, вот:

– А исполнит Его волю одна девчонка. Вот именно, девчонка!, —

и опять важно наморщила лоб, сочиняя концовку. Хотелось, чтобы было эффектно. Мария перебирала в памяти лица магдальских девочек, которых знала и которые были ей чем-либо несимпатичны. Но вдруг сообразила, что тех, кого знает она, этот дурак знать не может. Так что выбирать ей придется из тех, кто знаком ему. Но в доме Каифы она еще ни одной не видела…

– Может быть его сестра?, – мелькнула мысль. – Но ведь я ее не знаю! А вдруг она не такая уж плохая и глупая, как о ней говорил Каифа? Вдруг она красивая?

И тут перед ее глазами проплыло лицо китайчонка, чуть не зарезавшего ее минуту назад. Назвать его раскосое лицо некрасивым она не могла, к тому же оно не было женским, но выражение жестокой решимости в его холодных глазах ее ужасно испугало и мешало сейчас думать. В общем выбирать было не из кого.

– Вот и ладно, – сказала она себе. – Пусть будет загадочно и непонятно. Так даже лучше! Пусть помучается, скотина, отгадывая!

Мария вспомнила, как две недели назад выпивший лишнего Иосиф отловил на улице градоначальника и стал его прилюдно изобличать, крича на всю Магдалу, что “этот богоотступник” экономит на конопляном масле для светильников синагоги, а, стало быть, что он ворует у Бога. Иосиф говорил так искренне, так вдохновенно, как говорят, наверное, только настоящие пророки. Согнувшейся в три погибели Марии говорить сейчас было до чрезвычайности неудобно. – Она задыхалась.

– Эх, если бы можно было выпрямиться и немного отставить правую ногу!… —

посетовала она, и вдруг решение пришло. Само! Мария пошмыгала носом, готовясь… А потом, не меняя позы, задрала полу своего платья и поставила ногу на грудь поверженного врага. – Получилось очень красиво. Ей понравилось. И Михаэлю тоже. Но, правда, только им и понравилось. Сир, так тот был в ужасе.

Подождав самую малость, девчонка набрала в грудь побольше воздуха и, старательно копируя “пророческие” интонации Иосифа, нараспев заговорила низким замогильным голосом:

– И в ту страшную минуту ты ее узнаешь.

Для большего впечатления Мария наморщила брови и выпятила вперед нижнюю губу…

– Она подойдет к тебе из темноты совсем близко. Как тень. И посмотрит на тебя своими страшными глазами. Такими узкими, что ты их даже не увидишь. Ты меня понял? – Девочка это будет. С узкими глазами! И совсем даже не еврейка! Все! Больше я тебе ничего не скажу, дурак! И, если мое пророчество не сбудется, можешь меня тогда побить камнями!…

Еды не давай. Только воду.

– Ты что, совсем спятил, идиот?!, —

не помня себя, кричал на недоумевающего, но еще не готового расплакаться китайчонка Каифа, когда они оказались в дальней комнатке, откуда их не могли слышать гости. Узнать в этом растрепанном, визгливо орущем старике только что мило шутившего добряка было совершенно невозможно.

– Из ума что ли выжил, болван?! Ты на кого руку поднял, тварь? Я же забью тебя до смерти, раб! Совсем ослеп, что ли?! Она – моя гостья! Да если Константин узнает, что ты хотел ее убить… Мне даже противно сказать, что он с тобой сделает!…

Ну вот, уж и нос ребенку разбил. Нехорошо как-то…

– Я… я… я… Мне показалось…, —

заикаясь, оправдывался проштрафившийся мальчишка, до смерти напуганный отнюдь не перспективой быть побитым Каифой, а тем, что о его проступке узнает принц. Еще бы ему не испугаться, ведь однажды он стал свидетелем того, как на Константина прямо за домом Каифы напали выскочившие из подворотни пять или шесть мучеников Элазара – героев Израиля. Все они были вооружены длинными кривыми ножами, и рожи у них были просто зверские. Принца сопровождали тогда два пеших легионера. Всего-то!… Так вот, охранники не успели даже вытащить мечи. Константин сделал что-то непонятное руками и нападавшие стали валиться на камни мостовой. Без звука. Как снопы. Уже мертвые… Сам же принц при этом даже не вспотел. – Не успел. Когда ему было потеть, ведь все произошло мгновенно? У него не изменилось даже выражение лица. С каким он вышел от Каифы, с таким и продолжил свой путь. Чуть ли не с улыбкой на губах. Безмятежной и мечтательной. И откуда в его руках взялись эти маленькие, тускло сверкнувшие на солнце железки?…

– Ну и что тебе показалось, кретин?!

Каифа продолжал трясти за плечи уже почти плачущего мальчугана. Да так сильно! Странно, как еще голову ему не оторвал. Запросто мог…

– Что она хочет зарезать хозяина, – слизнул кровь, вытекавшую из носа, маленький убийца и… все-таки не заплакал.

– Чем?! – У нее же ничего в руках не было. Ты что, слепой?! Да хоть бы и зарезала этого выродка! Все б только вздохнули свободно… Убирайся с моих глаз, дрянь узкоглазая! Что б я тебя больше не видел!

А ведь, если вдуматься, мальчишка всего лишь честно исполнил свои профессиональный долг. Бить-то его было зачем?…

В зал после неправедной экзекуции вместо Каифы вернулся другой человек, которого гости не сразу и узнали, поскольку он мало чем напоминал того слабака со слезящимися глазами, которого могут затравить избалованные дети. Даже если предположить, что эти дети – сущие монстры. И очень постарались бы. Вошедший в зал был тих и сосредоточен, словно составлял в уме меню завтрашнего обеда. Он не стал поднимать лежавшего на полу сына, а просто взял его за ухо и с легкостью, изумившей присутствующих, потащил его, завопившего от боли и начавшего как-то несолидно сучить ногами, к двери. На полпути их нагнал человек без лица и спас непонятно почему еще не оторвавшееся ухо будущего иудейского первосвященника, ухватив сына своего патрона за шиворот, чем, конечно, особого почтения к нему не выказал, но страдания его безусловно облегчил. В общем, помог он Каифе.

А странный какой-то этот секретарь. Он ведь даже не шевельнулся, когда Михаэль дубасил обидчика Марии. Ему и в голову не пришло броситься на помощь. Он все прекрасно видел, поскольку находился ближе всех. Но выручать сына хозяина не пришел! Может он был в тот момент чем-то занят? – Да, точно – был: он подливал в свою чашу вина. Ни капли, между прочим, не пролил.

– Запрешь на неделю в подвал, —

тихо сказал ему Каифа, отпуская ухо сына.

– Еды не давай. Только воду.

Усевшись снова между Иосифом и Сиром, Каифа долго еще извинялся перед гостями за случившееся. Потом Марию и Михаэля отправили спать, а в зал внесли амфору греческого вина, жареного фазана, фрукты и ларец со свитками, судя по их древности – огромной ценности. Осторожно развернув первый, Иосиф начал тереть глаза и разволновался так, что даже от вина отказался, чем серьезно озадачил Сира. Как-то странно побледнев, Иосиф встал, взял со стола ларец и молча ушел с ним в дальний конец зала изучать пергаменты, прихватив с собой светильник и оставив Каифу с Сиром наедине. Вернулся к столу он только через час, абсолютно трезвый и долго еще не мог говорить.

– О чем же я буду с ними беседовать?, – допытывался у Каифы Сир, с тревогой поглядывая на странно притихшего Иосифа.

– Чтобы ты, да не нашел о чем? – Да хоть о погоде, – немного заплетающимся языком отвечал ему Каифа. – Или о греческой поэзии. Или о том, как у вас там, в Магдале, лечат радикулит. Какая разница, о чем говорит человек, приехавший в Ершалаим в карете, в которой до него ездили только цари? И, кстати, очень хорошо, что к этим денежным мешкам ты отправишься уже на собственной, на которой, как я заметил… Кажется, это герб Юлиев? Кстати, Константин не сказал, чтобы ты его снял? Нет? Очень хорошо!… А потом, ты что думаешь – они не узнают лошадей, которых сами же и подарили прокуратору? Эти лошадки не дешевле моих будут. Имей в виду, тебя бояться станут. А поэтому будь с ними прост и открыт. Вот как со мной сейчас. Предложи им свою дружбу. Чаю с ними попей. И запомни, единственное, с чем ты к ним идешь, это – их успокоить. Познакомиться с ними. Главное, ни в коем случае ничего у них не проси. Сами тебе все в зубах принесут. Эх, тебе бы управляющего… Такого, чтоб вид имел…

Спать Сир отправился счастливым и умиротворенным. По правде говоря, он не очень понимал, почему Каифа так настойчиво просил его не переезжать из Магдалы, как бы ни стала вдруг меняться его жизнь, и даже оговаривал этот пункт их соглашения как единственное условие своего невидимого участия в магическом спектакле, когда в дверь никому не известного провинциального виноторговца постучится фортуна и за пару лет превратит его в богатейшего коммерсанта Иудеи. Собственно, сам Сир может бывать где угодно, проводя вне Магдалы столько времени, сколько потребуют дела. А вот Марии до определенного момента, который, думается, настанет года через два, самое позднее – через три, ни при каких обстоятельствах не следует ее покидать. А, чтобы внезапно взлетевшей на вершину немыслимого благосостояния девочке не сделалось противно видеть вокруг себя грязь и убожество, Каифа пообещал избавить ее от этих безобразий, превратив Магдалу чуть ли не в курорт. И очень скоро. Буквально через год. Выписанный им из Рима архитектор уже над этим работает. Про деньги, правда, Каифа опять-таки ничего конкретного не сказал. Откуда они возьмутся? И на город, и на сказочную жизнь. Но слушать его было приятно…

Главное же, что подняло Сиру настроение, это то, что ему не пришлось сегодня врать. Вот вообще не понадобилось! Каифа странным образом не проявил интереса к теме, которая, как полагали Иосиф и Константин, должна была бы его сильно волновать, а именно: сколько в жилах Марии течет еврейской крови. Словно бы он и так уже знал правду, и она – эта правда – его вполне устраивала. Казалось, что его даже больше интересует, кто такой сам Сир, откуда его родители и что он так долго делал в Греции. Болтая о том о сем, первосвященник пару раз нечаянно обмолвился, назвав своего собеседника Сервилием, чему оба они мило поулыбались.

Единственное, о чем Каифа попросил рассказать поподробнее, так это о том, как умирала мать Марии. Что она чувствовала за месяц до смерти, когда вдруг ослепла. Правда ли, что за неделю у нее отнялись руки. И какими были ее последние слова. Кого она в последние минуты вспоминала и не сильно ли они нуждались, пока скрывались, бегая из одной страны в другую. Сначала втроем, а потом вдвоем…

Зачем Каифе понадобилось все это знать? Какая ему, собственно, разница, как умирала мать Марии, Сир так и не понял. Но, раз уж хозяин дома оказался таким хорошим человеком, он честно рассказал первосвященнику, как все тогда случилось. Ну, что помнил. Пару раз даже всплакнул. В общем, вечер прошел замечательно! А Каифа и правда был на высоте. Не корчил из себя грозного вершителя судеб, притом что власти в его руках было не меньше, чем у Ирода, о чем Сиру, конечно же, было известно. Было похоже, что обещания этого человека не были пьяной болтовней. Что он все сделает, как сказал. И это было так здорово! Открывалась новая жизнь. Легкая и прекрасная. Да просто волшебная! Кто бы мог еще вчера подумать…