Читать книгу: «Комикс про то, чего не было… Часть вторая», страница 6

и решительно направилась к Аву.

– Вон пошла!

– Что?, – испугалась худенькая и вся сжалась.

– Брысь отсюда!

Елена шлепком смахнула Длинноногую с колен Ава. Зашла к нему за спину и начала массировать ему шею, сильно, не жалея его, со знанием дела.

– Могла бы и сама все это сделать, —

раздраженно отчитала она кого-то, но явно не певунью.

– Отойди от меня! И хватит дыню лопать! Живот опять заболит.

Ав обратил внимание на то, как странно вдруг притих Константин.

– Пей давай!

Елена поднесла к губам Ава бокал с вином.

– Слушай, а ты у нас случайно не девственник?

– С чего ты взяла?

Мигрень начала потихоньку отпускать, но правдоподобно врать Аву было пока еще трудно.

– Да так, показалось… Ну точно – девственник! – Что ты мне голову морочишь? Тогда возьми сегодня вон ту, – кивнула она на темнокожую и деловито принялась за его спину. – Тебе с ней проще будет. А кто такая – Мария? Ну ты свинья! Разве можно так с девочкой обращаться?! Хотя, может, именно так и нужно…

Певунья надулась, чуть ли не плакать собралась.

– А чего ты обижаешься?, – обернулась к ней Елена. – Кто виноват, что он до сих пор тебя стесняется? Эдак вы пол ночи дурака проваляете. Да я не говорю, что ты плохая! Вот идиотка…

– А ты кто?, —

спросил ее Ав. Вышло не очень вежливо, но уж как вышло. В мигрени Ав, вообще говоря, особым умом не отличался, при том, что даже в разгар болезни держать рот закрытым ему не удавалось.

– Я-то?, – немного смутилась Елена. – Да кто меня знает?… Тоже, наверное, шлюха…

– Не начинай…, – насторожено отозвался Константин.

– Да ладно тебе. А кто ж я еще? – Шлюха. Самая настоящая.

– Это как? – изумился Ав.

– Да так. Сплю с одним…

– Елена!

– А люблю другого, – не обращая внимания на Константина, спокойно договорила она. – Кто ж я после этого получаюсь?…

– Ну, наверное, все-таки не шлюха, – как-то очень серьезно проговорил Константин. – Может не совсем счастливая женщина. Но ты же никого не обманываешь…

– Ну конечно!… А шлюхи, кстати, никого и не обманывают. С ними как раз все честно складывается… Так что я даже хуже шлюхи получаюсь.

Ее пальцы со спины перебежали к Аву на затылок и сама она нагнулась к нему, к самому его уху.

– Представляешь, я ведь за твоего брата чуть замуж не вышла. Вот тварь…

– Ну хватит уже!, – не выдержал Константин. – Никто тебя ни в чем не упрекает. А мое предложение по-прежнему в силе. Помни об этом.

– Я помню. Только ведь мы с тобой и спать уже почти перестали. Одно уважение осталось. Это, милый, какое-то кровосмешение получается. Словно брат с сестрой.

– А почему?, —

спросил у нее Ав. Понял, что сморозил глупость и прикусил губу.

– Я тебе потом как-нибудь расскажу, – ответил вместо нее Константин. – Если тебе так интересно.

– Ну ты даешь!, – показав Аву большие глаза, покрутила пальцем у виска Темнокожая. – Глупый, что ли, совсем?

А у нее оказался приятный голос. После того, как Елена для первого раза порекомендовала взять сверстницу, Ав стал находить в этой девушке куда больше положительных черт. Если бы, к примеру, она сейчас снова заиграла на своей дудке, не исключено, что он нашел бы ее вполне приличной музыкантшей. А ее губы, улыбку и грудь он и раньше находил привлекательными.

– Ну не раньше, а, положим, только сейчас все это как следует разглядел, —

уличил Ава Иосиф. —

– Господи, какая тебе разница – когда я разглядел?! Ноги вот только коротковаты… Ну, в сравнении… А зачем сравнивать, ведь Певунья и ростом повыше? И вообще другая. Так что, ничего не короткие! – В самый раз. Точно. Решено! А Певунья – завтра…

– А зачем потом? —

продолжила Елена разговор, начавшийся непонятно когда и с кем. В любом случае, о чем был этот разговор, Ав уже не помнил. —

– Я и сейчас могу ему все рассказать, раз уж мы – почти одна семья. Видишь ли, мальчик, я хочу только одного мужчину. Спать могу с кем угодно, а хотеть только одного. Вот такая я уродка.

– Давай в другой раз!, – чуть ли уже не крикнул Константин.

– А он у нас будет – этот “другой раз”?

– Ну хотя бы завтра…

– Нет у меня больше никаких “завтра”! Я до края дошла!! Неужели непонятно?!, —

внезапно сорвалась Елена. И так же резко вернулась в прежнее состояние. Ну или почти вернулась.

– Да, так вот… Ты представляешь, как мне повезло? – Влюбиться угораздило… А этот дурачок взял и умер. У братца твоего служил. Целым легионом командовал в восемнадцать лет. Убили его под Карфагеном…

Аву показалось, что на шею ему что-то капнуло. Нет, не показалось, вот еще. И еще… Что-то горячее.

– Все правильно, – продолжила Елена в наступившей тишине, непонятно с кем соглашаясь. – Я, собственно, так и сделала. Решила с другими попробовать. Ты думаешь, где он меня подобрал?, – показала она Леонтине глазами на Константина. – Я ведь уже со всеми подряд начала!… Только вот разлюбить не получилось. Так что будь с этими глупостями поосторожнее. С этой заразой!

– Ты о чем?, – спросил ее Ав, понимая, что последние слова были обращены ему.

– Я про любовь. Прости, тебе это, наверное, еще непонятно?

– Очень даже понятно!, – возмутился Ав. – Я тоже…

– Так вот я на старости лет и стала лесбиянкой, – не особо прислушиваясь к своему пациенту, продолжала Елена. – Ну хоть так…

– Ты что же, не любишь моего брата?

Каждый новый вопрос Ава звучал еще глупее предыдущего. Даже Длинноногая, похоже, разочаровалась в нем и, поджав губы, ушла к Константину. Или просто смирилась с жестоким приговором Елены. Темнокожая заерзала на коленях у Константина, заглядывая ему в глаза с вполне понятным вопросом – относительно Ава. Константин пожал плечами, не зная, что еще придумает Елена, а потому не отпускал пока что от себя девчонку, на которую, похоже, строил сегодня планы. Певунья тоже на всякий случай забралась на поручень его кресла.

– Куда ушла? Ну-ка налей, —

приказала ей Елена и Певунья сорвалась с кресла. Обежала стол, налила до краев в бокал Ава вина, дождалась, когда госпожа выпьет, налила еще и отступила.

– Люблю?…, —

не сразу очнулась Елена. Идиотский вопрос Ава как-то уже подзабылся. —

– Не поверишь, люблю. И даже очень. А как можно твоего брата не любить? Да он – лучший на этой земле! Только вот не понимаю, как с ним спать, ведь того, другого, я не разлюбила. Это, наверное, не лечится. Я честно старалась… Думаешь, мне жить не хочется? – Еще как хочется! И детей рожать…

Она нагнулась и, не предупредив Ава о том, какую лечебную технологию собралась применить, укусила его в шею. Прилично так цапнула. Ав дернулся, взвизгнув от боли. Попытался высвободиться из рук сумасшедшей лесбиянки, но Елена крепко прижала его голову к своей груди. Ее ладони закрыли его глаза. Темно, однако, не стало. Разноцветные плавающие круги, в центре которых он оказался, были такими яркими, что сделалось светло как днем. Цвета преобладали желтые. Потом золотое стало перекрашиваться в оранжевое… Кроме кругов Ав начал различать еще что-то. Вернее кого-то… Сначала ему показалось, что это Константин встал из-за стола. Но почему он в латах? И откуда у него меч?… А еще этот запах… Нет, лицо не Константина…

– Ну и о чем ты плачешь, лиса рыжая?, – был задан кем-то вопрос. – Забыла, девочка моя, что смерти нет?

Ав не узнал собственного голоса.

– Что ты сказал?

Руки, закрывавшие его глаза, разжались, и Ав спиной почувствовал, что произошли какие-то перемены. Ему показалось, что женщина, укусившая его, растерялась. Что она чем-то в себе изменилась. Он не видел ее, – она стояла сзади, – но неплохо чувствовал. Даже ростом она стала как будто ниже. Не выше Марии. И еще, Ав готов был поклясться, что услышал, как в ее груди что-то хрустнуло. Словно она громко сглотнула. Или у нее разорвалось сердце. Фиалками еще не запахло, но вкус расплавленного золота у него во рту уже появился. Оказывается, оно тоже имеет свой вкус.

– Ничего я тебе не говорил, пусти, —

сбросил Ав, наконец, с себя ее руки. И в этот момент увидел округлившиеся глаза кузена, обращенные не на него. Темнокожая икнула и свалилась с колен Константина. Шлепнулась прямо на пол. Больно, наверное, стукнулась. Но не вскрикнула и даже не охнула, а, не вставая с четверенек, быстро поползла за кресло. Худенькая юркнула следом за ней.

– Повтори, что ты сказал, —

услышал Ав за своей спиной женский голос. И не понял, кому он принадлежит. Точно не Елене. И не матери. И вообще, какой-то незнакомый. Стоп, что значит незнакомый?!… —

– Как ты меня назвал?

В наступившей пугающей тишине Ав слышал, как за его спиной продолжают происходить беззаконные превращения. —

– Ну ладно, Виталий, поздно уже, – услышал он и похолодел. – Вечно ты где-то допоздна шляешься, а я тут одна… Замерзла совсем. Идем, согреешь меня. Хватит тебе возиться. Ешь давай быстро. И вина еще выпей. Эй, где вы там?, —

крикнула стоявшая за спиной женщина, как Ав понял, крикнула она девчонкам, но те вылезать из-за укрытия не захотели. Тогда поднялся Константин. На деревянных ногах он обошел стол и налил в бокал Ава неразбавленного вина. Молча. Руки его дрожали. Ав накинулся на еду. Мигрень странным образом прошла и аппетит проснулся просто волчий. Он не ел, а пожирал остатки фазана, с хрустом перемалывая даже его кости. Чуть не захлебнулся вином. Закашлялся. И тут же получил удар по спине. Однако, не обернулся узнать, кто это его лупит. А крепкий такой удар! Зато кашлять перестал. И единственное, о чем он думал, что повторял словно заклинание, – что оборачиваться не нужно.

– Ну их всех… Вот просто не оборачивайся и все…, – поддержал его Иосиф. – Все хорошо, но только не оборачивайся. Чего ты там не видел? И совсем не страшно. Ничего же не случилось. Чего они все так перепугались? Подумаешь… Главное, не оборачивайся!

Время заполночь… Заснула…

– Ты можешь есть быстрее?! И хватит уже пить! Пойдем скорее. Сначала искупаешь меня. А где твоя спальня? И не забудь, – груши для меня захвати, а то забываешь все время.

Мария, потеряв терпение и не особо полагаясь на память Ава, перегнулась через его плечо и подхватила со стола корзинку с грушами. Константин как стоял с кувшином вина в руках, так и остался с ним стоять. Такое ощущение, что он и дышать перестал.

Да чтоб он сгорел, этот твой Ездра! Чтоб его разорвало!…

В доме первосвященника все еще спали, когда в потайную комнату, о существовании которой где-то под самой крышей мало кто догадывался, вошел человек без лица и растолкал Каифу. Про деликатность он как-то забыл. Даже не постучал. Бывает. Должно быть полагал, что хозяин не спит. Что в такой день он просто не сумеет заснуть. А чем еще можно оправдать подобную бесцеремонность? Взял, ввалился, как к себе домой, да еще наследил кругом. Ноги, кстати, мог бы и вытереть. Деревенщина!… Ну да Бог с ним. Каифа долго привыкал к шокирующим манерам своего секретаря, а, точнее говоря, учился не замечать их полное отсутствие, в общем как-то его терпел, потому что доверял этому дикарю такие секреты, какие не доверяют даже самым близким людям. Не без оснований не доверяют, надо сказать. Это насчет близких. В общем, секреты были. Еще какие! К тому же этот неандерталец, обладавший феноменальной памятью и невероятной физической силой, говоривший на четырех языках кроме арамейского, исключительно квалифицированно исполнял в том числе и такие поручения, которые запросто могли бы разрушить представления обычного человека о том, каковы обязанности и назначение первосвященника одной из великих религий. Его роль в политике и быть может не только Израиля. Впрочем, не об этом сейчас…

В общем, ввалился, наследил и растолкал… Да, еще углядел стоявший на столике почти полный бокал с красным вином. Ни мало не смущаясь сгреб его своей грязной мохнатой лапой, понюхал, залпом осушил и, непонятно чему радуясь, проорал в самое ухо Каифы:

– Первосвященник, ты был прав! Наш Ездра именно сегодня совершит самую большую и, надеюсь, —

добавил он, изобразив на том, что у других людей называется лицом и чего у него отродясь не было, улыбку, —

– последнюю глупость в его жизни. —

после чего уселся на кровать, прямо на чистую простыню, чуть не на ноги Каифе, дождался, пока успокоится его дыхание, и уже почти нормальным человеческим голосом, не причиняющим вреда барабанным перепонкам, приступил к рассказу о том, что четырнадцати членам синедриона, которым “этот мерзкий смутьян умудрился задурить их бараньи головы”, ночью были разосланы письма, —

– Вот такие, —

вытащил он из кармана маленький, неровно обрезанный по краям кусочек пергамента, аккуратно сложенный пополам и перевязанный алой ленточкой, на котором детским почерком было с чудовищными ошибками нацарапано: “Сбор в полдень у восточных ворот около большого сломанного дуба, под которым обычно сидит торговец лимонной водой”…

– Должно быть его сын писал, – предположил секретарь.

Явиться заговорщикам настоятельно рекомендовалось “во всем белом, чтобы не быть узнанными”, а для верности предлагалось “обязательно еще надеть капюшоны.” Именно так и было написано в конце: – “обязательно еще надеть капюшоны”. Подписи не было. Зато к этому шедевру каллиграфии прилагался красивый вензель, непонятно что означавший.

Каифа пошевелился. Открыл левый глаз. Пробежал им по сунутому буквально ему под нос пергаменту. Хмыкнул. Глаз закрылся.

– Это чтобы их секрет не раскрыли!, —

развеселился слегка захмелевший секретарь. —

– Ты представляешь? Вот идиоты! Во всем белом они придут! Чтобы их не узнали! Четырнадцать человек и все в капюшонах… Не вызывая подозрений… Ха-ха! Ну так вот… В храме они, значит, соберутся под предлогом…, —

не зная, как расценить молчание шефа, начал комментировать прочитанное Безликий. —

– Понимаешь, они придут туда якобы для того, чтобы лицезреть Мессию. Только для этого. Ты меня слышишь?

Здесь секретарь, которому показалось, что Каифа стал тихонько похрапывать, довольно чувствительно ткнул его локтем в бок. Так, на всякий случай. Каифа обиженно засопел, но глаза не открыл. И человек без лица продолжил:

– Отличный повод. Здорово придумали. Ничего не скажешь… Кстати, ты помнишь? – В тот самый час в храм приведут детей. Ну, тех, что приехали к тебе вчера из Магдалы. Ты ведь именно так распорядился?

Безликий покашлял, опасаясь, как бы Каифа, по-прежнему лежавший с закрытыми глазами, чего доброго и в самом деле не уснул. —

– Может, мы здесь что-нибудь поправим?

Каифа молчал. Но шмыгать носом не перестал. Стало быть не спал – думал.

– Что, ничего менять не будем? А то я от этой сволочи уже всего ожидаю. Любой подлости. Чтобы Ездра да упустил шанс втянуть в свою поганую игру детей! Тем более, что они придут от тебя… Нет, ну правда. Ты ведь раньше только главным старейшинам позволял разговаривать с этими, как их… Ну, которых уводят потом за городские ворота… И только у тебя была привилегия отговаривать их. Может не будем дразнить Ездру? А еще… девчонка в храме. И чтобы ей вдруг доверили отговаривать самоубийцу? Не слишком ли ей большая честь?… Ну, не самоубийцу… А как их еще называть, в самом деле?!… Тут ведь уже не только Ездра взбеленится. Это же неслыханно! А может, правда, не будем детьми рисковать? А? Нет, это я так. Я как ты скажешь. Значит, ничего менять не будем?…

Так и не получив ответа, секретарь немного помолчал, посопел и сообразил, что пора переходить к другим темам. Он с грустью оглянулся на пустой бокал, облизнулся и доложил, что Ездра уже в курсе того, что Валерий Грат отплыл в Рим, что его временно замещает Константин, и что принц сейчас в Ершалаиме.

– То есть этот гад знает, что перстень в городе.

Человек с лицом, на котором невозможно было разглядеть каких-либо подробностей, вдруг понял, что о детях он заговорил напрасно. Обычно он не допускал столь грубых ошибок. Вино, наверное, было неразбавленным. Или потому, что выпил его натощак.

– Вот угораздило же меня!, —

разволновался он и в голове запрыгали испуганные мысли:

– Ведь еще на прошлой неделе решили, что дети обязательно должны присутствовать на этом представлении. Вот и пусть себе сходят в храм. На здоровье! Там красиво… Я-то здесь при чем? Посмотрят на сумасшедшего… Как этот дурень попросит надеть ему на палец перстень прокуратора. Кстати, а где он – перстень? Что-то я не видел его вчера на Константине… Точно, пусть себе идут. Что им там сделают?… Потому как, если Каифа что-то затевает, значит, он обо всем подумал. В любом случае это уже не мое дело. Чего я в конце концов полез? Ну конечно! Все правильно! Не просто же так он их туда посылает. Зачем-то ж ему нужно, чтобы они оказались в храме именно в тот самый момент! И дернул же меня черт пристать к нему со своими страхами! Кто они мне? – Вот именно! Да если их там даже на куски рвать начнут… —

и бесцветный, стараясь избегать многоречивой патетики, поспешил выразить свое запоздалое восхищение проницательностью шефа, ведь:

– Как и было предсказано мудрым Каифой, так все и получается: Ездра действительно учинит бузу не где-нибудь, а в храме. И, главное, ты ведь даже день угадал!

Безликий посмотрел, как реагирует первосвященник на его слова. – Никак не реагирует. Делает вид, что спит. Убедившись в том, что в действительности Каифа его слушает, секретарь продолжил:

– Итак, как только самоубийца (Ну а как прикажешь мне его еще называть?! Не Мессией же в самом деле! Прости Господи.)… Так вот, как только самоубийца пропоет формулу своего чудесного прозрения, будто бы он разгадал великую тайну Колесницы, эти идиоты с уже подписанной ими бумагой (еще вчера, сволочи, подписали, все до единого, дома у Ездры, я сам видел)… В общем, с бумагой, приговаривающей тебя, первосвященник, к отречению… —

он опять как бы нечаянно ткнул своего притихшего слушателя в бок, —

– они толпой побегут к дому принца…

– Где их будут ждать верные нам старейшины, – вставил, наконец, свое слово Каифа. – И, на всякий случай, римские солдаты…

Каифа помолчал, вздохнул, приподнялся на локтях и потянулся к бокалу. Обнаружив, что тот пуст, он бросил красноречивый взгляд на секретаря, который стыдливо отвернулся и сделал вид, что решительно не понимает, в чем его обвиняют. Каифа собрался было уже высказать ему, какой он скотина, но передумал и начал переворачиваться на бок, потому как не умел спать на спине. Но вдруг замер и, не выдержав, вызверился:

– Да чтоб он сгорел, этот твой Ездра! Чтоб его разорвало, подлеца! Вот ведь мразь какая! —

после чего, выпустив лишний пар и успокоив таким образом душу, благостно чему-то улыбнулся, мысленно отпустил секретарю все его прегрешения, в том числе и будущие. Простил ему даже выпитое вино, сладко зевнул, перевернулся на бок и с удовольствием подумал о том, как здорово, что ни к какому Ироду он сегодня не едет и может спать хоть до обеда.

Обсуждать технические подробности нейтрализации Ездры и его клики, многократно уже проговоренные, нужды не было. Посему Безликий, закругляясь, ограничился лишь коротенькой сводкой ночных новостей и последних сплетен, пожелал затылку первосвященника доброго сна, еще раз с надеждой оглянулся на пустой бокал, ожидая чуда, и, не дождавшись его, направился к двери.

Практически уже засыпая, Каифа, по инерции оглянулся на вчерашнее и, выхватив натренированным взглядом единственное белое пятнышко, не оборачиваясь, догнал секретаря вопросом:

– Не сболтнул ли кто из гостей, когда я отлучался, чего такого, что мне следовало бы знать?

Серый человек на мгновение задумался, почесал клокастую, уже давно немытую двухцветную бороду (рыжую и местами черную), и ответил, что:

– Нет, ничего такого никем сказано не было. Разве что… Но это, впрочем, ерунда… Девчонка… —

и, уже приоткрыв дверь, непосредственно за которой змеей стекала вниз крутая лестница, повторил слова Марии, произнесенные ею своему опозоренному и поверженному врагу. Всё до последнего слова пересказал, словно по бумажке читал. —

– А больше вообще никто ничего не говорил. Ну, сын твой, конечно, еще пару раз открывал рот. Но что такого он мог сказать? Он же совершенно… ну, ты знаешь… Ведь у него только одно на уме – чтобы ты поскорее умер. Ни о чем другом думать не может. Хорошо, что он у тебя глупый. А то бы мы с ним намаялись. Кстати, ту бумажку, что я тебе показал, Ездра просил передать ему. Лично в руки. Даже денег мне за это дал. Я уж потратил немного. Ничего? Ну а что? – Сандалии прохудились. И одежа вся драная. Не у тебя же просить. Все равно не дашь. И еды еще кое-какой купил…

После того, как секретарь ушел, Каифа минут десять неподвижно лежал на боку. Казалось, что он мирно спит. Стояла такая тишина, что было слышно, как где-то внизу, ужасно далеко отсюда, во внутренний дворик дворца конюх стал выводить лошадей и те, чем-то недовольные, фыркали и ржали. Но вот Каифа повернулся на спину и открыл глаза. Сна в них не было совершенно. И меньше всего первосвященник думал сейчас об Ездре. Он вспоминал, что именно говорил китайчонку. И вспомнил…